Илья Никулин
Во имя надежды
Боже, до сей поры не могу забыть как я ей всё сказал. Держав её за руку, именно тогда перед всеми родственниками и гостями, я всем рассказал как именно на самом деле познакомились, подорвав одну из петард находящегося у неё под стулом. Некоторые возмущались, некоторые истошно смеялись. Но сама она услышав правду, злостно повернувшись ко мне, с сердитым обиженным взглядом дала мне пощёчину со всего размаха. Все сию секундно испугались. Думали:
“Неужели на этом всё?”.
Но вмиг хладев, она кладёт эту же самую руку на ударенную щёку, затем мило заявив:
“Спасибо. Это самое лучше что ты мог для меня сделать” – и поцеловала меня прямо в губы на глазах у всех.
Но даже после этого, жили мы всё ещё тогда раздельно. Мы договорились на том, что нам нужно для начала закончить университет, найти работу, а уже после того как будем самостоятельно зарабатывать деньги, снять квартиру и зажить наконец-то вместе.
Прошёл последний год, и мы наконец окончательно можем считать себя “Образованными” людьми. Я по началу нашёл работу в небольшой частной компании, а после перебрался в более крупную, ну я тебе уже как-то рассказывал. А она решила пойти в свободной плаванье и работать на себя. То есть, она уже делала проекты, вне зависимости от компании, тем самым получая в месяц, если было хорошее число заказов, около двух тысяч евро. В августе 97-ого года, мы наконец переехали от своих родителей, и…, жили в той квартире где сейчас обитаем мы с тобой. На тот момент, мы обязаны были платить где-то в районе 1000 евро в месяц. Но когда мы туда заехали, то видели что, где-то отошла краска, или обои потихоньку отклеивались, техника довольно устарела, и в целом было множество весомых недочётов. А потому, до конца того же года, мы всё делали капитальный ремонт дома, дабы исправить все эти неприятные минусы. За это, хозяин квартиры даже скинул нам цену аренды с тысячи до восьми ста.
Заметь, мы взяли трёхкомнатную квартиру не просто так. Так как уже в те времена понимали, что скоро будет пополнение.
В августе 98-ого, у нас появился ребёнок. Нашего сына мы назвали Вильгельм. В честь отца моей супруги, который приходился влиятельным и уважаемым врачом.
Так мы жили, не тужили, разделяя все горечи и радости, все вместе.
Вильгельм, тот ещё любитель пошкодничать. До сих пор помню, как мы ему дали краски с бумагой и отошли буквально на пять минут, а тот озорник, всеми своими руками обмоченными в краске исписал в комнате все стены, свою кровать и шкафы, после чего мы ещё мы три дня чисто начисто оттирали последствия всех его художеств. Но когда он садился за книжку, то внутри него словно просыпался маленький гений. Литература, математика, познание мира, немецкая грамматика, всё он читал отчётливо и понимая всё на лету. А временами, по вечерам, мы могли спокойно выйти на вечернюю прогулку, погулять все вместе и насладиться красотой чарующего мгновения. И что я тогда вообще никак не мог понять, так это то, почему он любил именно ту площадку, на которой мы сейчас собственно и сидим. Не знаю почему, не понимая как, но он на отрез отказывался гулять в нашем дворе и изо всех сил стараясь прийти именно сюда” – говорил дядя с опущенной головой, затем подымая её с лёгкой улыбкой, которая после меняется на грустный вид.
“Мда…” – заявил Иван с грустью после данной фразы и замолчал с поникшим лицом.
“Ну, а что же было дальше?” – спокойным и озадаченным голосом спросил Евгений.
После тяжёлого выдоха, Иван продолжает: “Пятнадцатое октября, две тысячи четвёртого года. Была ночь, и проливной дождь ливший словно из ведра. Я…, я вместе с Эмили и Вильгельмом ехали домой после приятного вечера ещё в старом доме у моих родителей. Всё…, по началу было…, как всегда. Как, неожиданно для меня, Эмили стала мне говорить: “Всё таки наверное стоило остаться на ночь у твоих родителей. Твоя мама ведь на этом так настаивала.”
-“Мне ведь завтра на работу. И если мы бы остались у родителей, то я скорее всего опоздал бы и ты это прекрасно понимаешь”
-“Да, да. Опять на работу изо дня в день, дабы после прихода домой весь остаток дня провести за телевизором, и дабы в воскресенье вновь лежать весь день и говорить, как ты устал и хочешь весь день спать. Завтра ведь суббота, мог и пожалеть одним деньком, а это ведь родители. Теперь, они видят своих детей крайне редко из-за нашего плотного графика. Разве ты не желал бы провести побольше времени с семьёй, нежели каждое воскресенье проводить его с постелью?”
-“Ну как ты не поймешь, что я столько работаю как раз для того, что бы в будущем побольше отдыхать, и быть как раз таки рядом с вами!”
-“Да, ты это говорил уже бесчисленное множество раз. Только у тебя сын растёт именно сейчас! А в будущем уже будет некогда с ним быть! Ты вообще хоть знаешь, что он уже как месяц в школу ходит?!”
-“Да, я это знаю. И по словам учителя, он вполне себе способный и умный ребёнок. А вот если бы ещё иногда не шумел на уроках, то был бы совсем совершенство” – произнёс Иван последнюю фразу обращаясь к сыну.
-“Все мы теперь стали ходить на свои работы, лишь вечером бросая пару фраз друг другу, после чего все вновь идут заниматься своими делами”.
-“Хорошо, и что ты предлагаешь?!”
-“Переведись как я, на самостоятельную должность. Тогда мы сможем работать вместе и проводить больше времени вдвоём”.
-“День рождения мамы был крайне долгим и утомительным. У меня даже сейчас глаза слипаются пока я еду, а потому давай не будем начинать!”
“Нет. Мы поговорим об этом именно сейчас! А потому, что я более не знаю, когда смогу найти хоть крупицы времени, да бы поговорить со своим мужем с глазу на глаз, и что бы тот не валялся весь остаток дня на диване, после как он всегда говорит: “Тяжёлого рабочего дня””.
-“Эми, мы уже столько раз это обсуждали, но не могу я, понимаешь?! У меня ведь тут есть фиксированная работа, фиксированная зарплата. И если я уйду, то все наши планы могу моментально подойти под откос. Вот ты за прошлый месяц получила две тысячи Евро. Допустим, что я тоже ухожу, и на первых парах, из-за моей не сильно широкой известности, я получаю полторы тысячи Евро и при этом ещё в хороших перспективах. Давай считать, аренда – 1000, ещё 1000 за оплату школы, 500 евро еда, и что, эта жалкая тысяча пойдёт на накопление земли?”
-“Вот скажи честно, тебе этот дом становиться дороже нас?”
-“И снова мы встаём на одни и те же грабли! НЕТ!!! Мне этот дом не дороже вас. Просто у меня есть цель, к которой я иду, и ради которой я столько работаю. У МЕНЯ ЕСТЬ ЦЕЛЬ! В отличии, от некоторых”
-“Ты всегда должен быть честен, прежде всего с самим собой. А потому, ты просто не можешь признать то, что ты просто стал зациклен на своей работе, не обращая на нас никакого внимания. И это значит, что именно не у меня, есть так называемая цель”
Может, если бы я тогда просто пропустил её слова мимо ушей. Может, если бы я тогда принял приглашение мамы остаться у них. И может, если бы тогда не потерял самоконтроль…, всё могло сложиться иначе.
-“НЕСМЕЙ МНЕ УТВЕРЖДАТЬ, ЧТО У МЕНЯ НЕТ ЦЕЛИ. МЫ С ОТЦОМ УЖЕ КАК ЧЕТВЁРТЫЙ ГОД ИДЁМ К ЭТОМУ ДОМУ. ЭТО САМЫЙ ОТИМАЛЬНЫЙ И ПРАВИЛЬНЫЙ НА ДАННЫЙ МОМЕНТ ВЫХОД ИЗ СИТУАЦИИ. ХОЧЕШЬ ЧЕСТНОСТИ, ПРИЗНАЙ, ЧТО ТЫ ПРОСТО НЕ В СОСТОЯНИИ МЕНЯ ПОНЯТЬ. И ТОЛЬКО ПОСЛЕ ЗАВЕРШЕНИЯ ПОКУПКИ И ПОСТРОЙКИ, МЫ БУДЕМ НАКОНЕЦ ОТДЫХАТЬ И ПРОВОДИТЬ ВРЕМЯ В ДОМЕ ВСЕ ВМЕС…, ВОТ ЧЁРТ!!!”
Потеряв самоконтроль, только за мгновение до случившегося, я увидел встречную с боку машину. Наше столкновение которое, лишило самого ценного, что у меня было за всю жизнь.
“Вот чёрт. Б!№ть. С%»а” – говорил я сам себе со сломанным от подушки безопасности носом, постепенно приходя в чувства.
С мутными глазами, я увидел уезжающий вдаль чёрный внедорожник, пока я до конца осознавал, что мы получили удар, от которого наша машина перевернулась крышей к низу.
“Господи, твою мать. Эмили. Эмили, ты как?” – спрашивал делая паузу на отдышку после каждого слова.
“Эмили. ЭМИЛИ! Пожалуйста, ответь, ОТВЕТЬ мне что-нибудь. ” – кричал я ей изо всех сил. Не получив ответа, я стал просить ответить Вильгельма, но в ответ…, получил лишь ужасающее молчание.
Став из последних сил карабкаться и брыкаться, дабы сдуть подушку, выстрелившую мне в лицо, я расстегнул ремень и сумел её сдуть, после чего, я увидал самую страшную картину, которую только мог вообразить.
“Эмили. Эмили, ты как?” – спрашивал я видя её в кресле с откинутой на противоположную сторону головой.
Вновь не поучив ответа и видя, что она совершенно не двигалась, мною овладел самый натуральный страх вместе с паникой, от чего мои руки впервые стали дрожать так, словно я потерял над ними всяческий контроль. Отсоединив её от кресла, стараясь максимально аккуратно придерживать за голову, всё то…, что я видел в ту минуту, мне даже и не снилось в самых страшных кошмарах.
“О господи, нет. НЕТ, ПОЖАЛУЙСТА НЕТ!!!” – кричал я что есть сил когда увидел её. В голове была…, была трещина из которой чуть ли не рекой текла кровь, а по всему лицу были порезы и торчали осколки выбитого стекла.
“ПОЖАЛУЙСТА, СКАЖИ ЧТО-НИБУДЬ. ПОЖАЛУЙСТА, ЖИВИ, ЖИВИ!!!” – со слезами на глазах я тогда кричал, убеждая себя в том, что всё в итоге будет хорошо. Прижав её поближе к себе, я старался нащупать пульс и почувствовать дыхание, но как позже я узнаю, уже напрасно. Крича, что есть сил, не сдерживая боли, ненависти и скорби, я моментально отправился на заднее сиденье, молясь Господу в надежде на то, что с моим сыном всё обойдётся.
Я, я…, не знаю, за что я получил такое наказание. Что я натворил и что сделал. Но как только я перелез в заднюю часть салона, то увидел лишь…, лишь всё перекрученное, лежащее в луже собственной крови на сотнях осколках…, мёртвое тело своего Вильгельма.
“НЕЕЕЕЕЕТ, ЗА ЧТО?!!!, За что?” – кричал я сам себе в ту страшную минуту, ненавидя и призирая себя за то, что посмел потерять контроль над дорогой.
Уже полностью отбросив всяческие мысли и разум, я взял…, взял его маленькое тело, сел спиной к ближайшей двери, обняв его как можно сильнее, стал тихим шёпотом со слезами на глазах говорить себе: “Всё будет хорошо, потерпи, потерпи. Папа рядом, всё обойдётся, всё обойдётся. И всё будет хорошо” – старался я его успокоить, на самом деле успокаивая тогда себя, давая себе ложные надежды на счастливый конец.
Просидев так с ними минут 10, я прижал их как можно сильнее к собственной груди, нашёптывая со слезами на глазах то, что всё будет хорошо, и необходимо лишь, немного потерпеть. После этого времени, ко мне подоспела скорая помощь. Они открыли двери заднего салона, где увидали меня, и пару изувеченных тел.
Увидав их, я до отказа не хотел им отдавать своих близких. Пинаясь ногами, и всячески старался не в коем случае не забирать их у меня. Но в итоге, они сумели вколоть мне в руку какой-то успокаивающий раствор, после ещё полуминутного сопротивления, у меня стали опускаться руки, закрываться глаза, а позже я так и уснул на внутренней части крыше своего автомобиля, пока вокруг меня валялись тысячи битых осколков стекла и лужи крови самых дорогих для меня людей, а перед сном я одним глазом наблюдал, как сначала забрали мою жену, а после, забрали и сына.
Очнувшись с перевязанными руками, пластырем на носу и присосками на груди в отделении скорой помощи, первое время я даже не понимал где я, почему у меня перевязаны руки, и к кому мне можно было обратиться. Единственное что я прекрасно тогда понимал, так это пикающий кардио автомат, издававший звук при каждом постукивании сердца, почти полное отсутствие возможности шевелиться первое время, и ранее невиданную мною невыносимую головную боль. Валяясь на белой постели с надетою на мне бежевой накидкой, я стал проворачивать голову из стороны в сторону в надежде на хоть какие-то прояснения. Повернув голову влево, увидал множество приборов с трубками и собственно кардио экраном. Повернув направо, вновь увидал приборы, да и трубки. Не желая рисковать последствием нажатия неизвестных мне кнопок, лёжа на кровати, я стал кричать изо всех возможных для меня сил, дабы ко мне в палату зашёл хоть кто-нибудь и окончательно не прояснил ситуацию.
После минуты громких мычаний и истошных криков, ко мне в палату забежала медсестра, которая просила меня успокоится и начать вдумчиво слушать.
“Вы попали в серьёзную аварию, но вам крайне повезло и вы остались живы. Пожалуйста, полежите тихо, сейчас я приведу глав. врача”
“Авария, авария” – стал бормотать я тогда себе под нос.
“Авария. В аварии, были мои жена и сын. Пожалуйста, скажите где они сейчас?” – старался спросить я у неё.
“Пожалуйста, дождитесь врача. Он вам всё вскоре в подробностях объяснит.”
Cделав глубокий выдох, я опустил свою голову, перекинув её на другой бок закрыв глаза, тем самым стараясь ещё побольше отдохнуть в надежде на скорый приход врача.
Когда он пришёл, моему взору предстал вполне себе на вид интеллигентный, по виду знающий своё дело человек пред пенсионного возраста. Я его тут же спросил: “В аварии у меня были жена и сын. Где они сейчас?”
“Вам пока ещё рано знать. Как полностью придёте в себя, тогда я вам всё и скажу”
“Они в порядке, пожалуйста, скажите, что они в порядке!” – спросил я с закрытыми глазами в надежде услышать положительный ответ.
“Вы попали в страшную аварию. У вас были переломаны кисти рук, сломан нос и получили многочисленные ушибы туловища. Но вас спасла, исключительно ваша подушка безопасности. Вам надо будет у нас полежать несколько дней, пока вы окончательно не придёте в здоровое психическое и физическое состояние”
“ У МЕНЯ ЕСТЬ СЕМЬЯ. СКАЖИТЕ, СКАЖИТЕ, ЧТО С НИМИ?” – кричал я на врача в надежде услышать ответ, пока кардио аппарат становился пищать всё быстрее.
“Вам пока нужно отдохнуть. Мед. сестра даст вам успокоительное, а вы пока отлежитесь и придите в чувства.”
“ПОЖАЛУЙСТА. ПОЖАЛУЙСТА СКАЖИТЕ ЧТО С НИМИ СЛУЧИЛОСЬ!!! Я ГОТОВ УСЛЫШАТЬ ЛЮБУЮ ПРАВДУ, ТОЛЬКО ПОЖАЛУЙСТА СКАЖ., скаж, ите мне” – произнёс я эти слова, а затем уже и не до конца вспоминал, что дальше вообще происходило.
На следующий день, мне пришёл ответ. Перед тем как мне его озвучили, медсестра под видом антибиотика вколола мне паралитическую сыворотку, боясь что узнав правду, я вновь потеряю контроль. Лежа, ни капельки не имея возможности хоть как-то шевелиться, я получил ответ, который ожидал меня столь долгое время.
“Мы сделали всё что смогли. Примите наши соболезнования” – выслушал я валяясь чуть ли не парализованным, лишь только имея возможность видеть и слышать.
От услышанной вести, мне хотелось от злости, ярости, ненависти и боли, разгромить всю палату, всю больницу, весь город. Но всё на что я был тогда способен, так это неподвижно лежать на кровати и осознавать услышанную правду. Как только я закрыл глаза и погрузился в раздумья, врачи тут же моментально испарились, давая мне время но то, чтобы всё принять и обдумать.
Все следующие три дня пока я был в больнице, запомнились мне как годы максимальной скорби, отчаянья и утраты. Мне не хотелось ни есть, ни спать, не более существовать. Единственным моим желанием было тогда, так это вновь увидеть мою семью, обнять и сказать, как я их люблю. И только тогда, лежа на белой кровати с подключённым кардио устройством груди я осознал – каким же я был идиотом и уродом. Вместо того, чтобы каждую свободную минуту уделять своим близким, я лишь приходил домой и ложился на кровать. Прося о том, чтобы никто меня более не беспокоил.
“Урод” – говорил себе я тогда каждый день.
Через три дня после аварии, меня выписали из больницы. Придя домой, я более не мог вообразить, что теперь, я буду жить совершенно один. Придя в зал и взяв в руки на наши совместные фотографии, я ещё не был способен принять тот факт, что людей окружавшие меня на фотографии более не существует. От этой мысли, сжав кулаки так сильно, что аж треснула рамка нашей фотографии. Более не желая мучать себя, в ту минуту я просто сел на диван, желая вообразить то, что это, всего лишь плохой и неприятный сон и через пару минут, Эмили с Вильгельмом вернуться домой после вечерней прогулки. Но как бы я себя не убеждал, прийти они тот день, как и во все остальные, они так и не смогли.
Ночью того же дня, я всё никак не мог уснуть, мысли о том, что я теперь лежу в кровати совершенно один, а в комнате напротив никто не спит, ещё более заставляли меня забыться в своих мыслях, и принять новую, жестокую реальность. В ту ночь, свет от луны падал прямо на нашу совместную с женой фотографию, и глядя в её глаза, я решив крайне радикально избавится от боли, беру её фотографию вместе с мешком, и кладу туда все фотографии, все наши совместные семейные картины, всю одежду, игрушки и личные вещи, кладу его на прихожую, пока сам одеваюсь, да бы с ним кое куда пройтись. Выйдя на улицу, я иду ещё пару минут, пока не дохожу до ближайшего мусорного бака, с чёткими мыслями о том, что мне нужно всё это закончить.
Держа в руках большой мешок со всеми вещами моей семьи, и видя перед собой глубокий мусорный бак как казалось мне на тот, с бесконечным и безвозвратным дном, мой мозг приказывал мне всё бросить и избавиться от проблем, пока сердце мне твердило, не в коем случая не бросать туда фактически единственные ощутимые воспоминания о моих близких. Тогда, сердце и мозг вступили в ожесточённую схватку. Один твердил: “Выброси, забудь, и боль пройдёт”, а второй кричал: “Не вздумай. Ты действительно хочешь забыть тех, кого ты так обожал и так любил?”. В результате ожесточённых боёв из громких убеждений, я решаюсь…, пойти домой с оставшимся у меня мешком в руках принимая идею того, что лучше пока не стоит делать столь резких и столь необдуманных решений.
На ближайших выходных, я поехал в квартиру своих родителей с одной единственной целью – отнести им весь мешок с вещами и пусть он там у них храниться до скончания времён. Когда я им это объяснил, они меня отговаривали, сообщая о том, что у меня тяжёлый жизненный период, а потому, необходимо прийти домой и оставить всё как есть, а время залечит и всё вернётся в норму. Но тогда я понимал, что уже ничего не вернётся в норму, а потому, я молча оставил все вещи в прихожей квартиры своих родителей, и без лишних слов, сел к себе обратно в машину, которую отец отдал в ремонт в то время когда я был в больнице, пока мать мне кричала, что если я их забуду, то буду вечно несчастен. Да вот только в тот момент, я её совершенно не слушал.
После того как я сел в машину, я отправился без приглашения к родителям своей погибшей Эмили, в надежде всё рассказать как было и объяснить всё с глазу на глаз. Но как только я открыл дверь, её мать яростно стала на меня кричать, и заявлять, какой я убийца, преступник и идиот, раз позволил случиться данной ситуации. После этих слов, к крикам присоединился отец, который также кричал, что я всего лишь жалкое отребье настоящего немца, убийца и предатель, который виновен во всех смертных грехах этого мира.
“Если сейчас же не уберёшься, то я возьму совой скальпель и отправлю тебя прямо к ним” – злостно он отвечал.
Глубоко выдохнув и попрощавшись, я, без лишних слов, отправился обратно к себе в машину, пока за дверью слыхал продолжительный и истошный рёв рыдающей матери.
Разумеется, оставить виновника без наказания я никак не мог. Пойдя в полицию, я хотел оставить категорическое заявление на того ублюдка, который лишил меня двух самых близких для меня людей. Но когда я хотел это сделать, мне сообщили, что преступник уже сидит в следственном изоляторе в ожидании суда.
“Мы вам хотели отправить письмо, но раз уж вы сами пришли, то объясню всё на месте” – сказал ему тогда прокурор. “Через три дня, вот по этому адресу в пять часов дня состоится суд над подсудимым. Вы обязаны будете прийти как один из потерпевших, и дать судье все необходимые показания”
“Не волнуйтесь. Я приду. А на самого подсудимого взглянуть мне нельзя?” – спросил я в надежде услышать положительный ответ.
“Нет. Вы его сможете увидеть исключительно в зале суда” – спокойным голосом тогда мне сказал прокурор.
“Чтож. Не переживаете. Даже если мне станет известно, что он смог нанять лучших в мире адвокатов, я всё равно, буду, обязательно” – произнёс, я ему на прощение после уйдя без лишних слов. На протяжении всех этих трёх дней, я представлял себе весь процесс заседания, что на нём будут говорить, и что я сам буду говорить. Несмотря на ненависть со стороны родителей Эмили по отношению ко мне, они всё же также придут в суд на заседание, дабы убедиться, что виновник понесёт справедливое наказание.
Через три дня, начался процесс. По входу в зал, я с первых секунд на скамье подсудимых увидел виновника той страшной аварии, сидящего рядом со своим адвокатом. В тот момент, я не испытывал к нему никакой жалости и сострадания. У меня была одна цель – добиться того, чтобы судья приговорил к самой суровой участи за такую провинность. Я был готов уничтожить что его, что его адвоката. И ради этого, я был готов пойти, на что угодно.
Во время суда, его адвокат выводил всевозможные доводы касательного того, почему его клиент не был виновен. Но он ещё тогда не понимал, что у меня был самый страшный козырь который только мог быть при суде – правда. А потому, у кого и была правда, тот и был сильней. Судья, принимая во внимание две задокументированные жертвы, вождение в нетрезвом виде и уже ранний штраф за вождение с промилием алкоголя в крови, вынес подсудимому вердикт на пожизненное заключение в колонии строго режима без права на реабилитацию.
Когда судья стукнул молотком, я осознал: “Это победа”.
Я видел его заплаканную мать в зале суда. На тот момент, мне было на неё абсолютно всё равно. Месть пожирала меня изнутри, и как только я услышал стук молотка, моя душа успокоилась. Следующие пять минут, я с огромной радостью наблюдал за его лицом, выражающую искреннюю неподдельную ненависть, разочарование, боль и безысходность. Я понимал, что в момент аварии, страдал я, теперь, пускай страдает он.
Через пять минут после оглашения всех вердиктов, к нему подошла пара ребят в особой форме, после чего сразу увезли далеко и надолго, хотя мне от себя ему ещё лично хотелось сказать пару “ласковых” слов. И выходя из зала заседания, я уже окончательно был уверен в том, что наконец, смогу обрести внутреннее спокойствие, наконец зажив полноценной жизнью как раньше…, но вновь придя домой, в мой пустой и занятый только мною дом, я осознал, что хоть и добился для виновника справедливого наказание, но этим наказанием моих родных уже не вернуть. А потому, в первое после прихода в дом, я лишь садился на диван, и стал с улыбкой вспоминать все те прекрасные моменты, которые я проводил со своей столь любимой семьёй.
Мы похоронили их на городском кладбище. Вопрос цены меня совсем не волновал. Я желал отправить их в последний путь со всеми почестями и по достоинству, что я разумеется и сделал. И с того момента, я, наверное, не желая возвращать внутреннюю боль, с того момента их более не навещал, а лишь продлевал аренду на землю на кладбище где они собственно и лежали.
Шли годы, боль и отчаяние потихоньку угасали, пока наконец в моём сердце не наступал относительный мир и покой. Но так…, так продолжалось до момента смерти моих родителей. Когда они умерли, конечно, я не мог не вспоминать об Эмили и Вильгельме. Я считал, что я их уже забыл, и боль о их памяти ушла навсегда. Но…, как только я вновь о них вспомнил, то осознал, какую ужасную ошибку я совершил.
Всё это время, я жил в обмане из само иллюзий, изо дня в день лишь убеждая себя в собственной лжи, словно у меня и раньше не было никакой семьи. А потому, когда я тебе советовал быть честным, то именно ты должен был мне давать этот совет. Все те ответы на вопросы, которые ты мне сегодня задал, та история, о которой я рассказывал тебе по поводу моей работы, и те детские книжки с фотографиями, всё это было ложью.
Тебя мучали вопросы, и это я заметил ещё в наш первый день, когда ты убирался в шкафу. В ту ночь, когда ты спал у меня в первый раз, я вошёл к тебе в комнату и уже более хотел забрать эти книги, но оставил их на месте, так как хотел тебе обо всём рассказать, только, не знал когда.
И изначально, когда твой отец предложил мне, чтобы ты остался у меня, я даже вообще не рассматривал вариант, как бы ты приехал ко мне, жил у меня и полноценно учился под моей опекой, так как я боялся, боялся, ответственности. И страх, что с тобой могло что-то случиться, брал верх каждую секунду моих размышлений. Но после задумался, что…, твоё будущее, твои цели и амбиции, стоят куда выше, нежели моих возможных страхов и опасений.
И ты, именно ТЫ, вернул мне давно забытые чувства волнения, радости, переживания, гордости и заботы.
Когда ты пошёл на вечернюю прогулку, и я сказал тебе надеть кофту, только после закрытия двери я осознал то, с каким чувством волнения и опаски я это сказал, беспокоясь за тебя. Также я и беспокоился, когда одевал сына на зимнюю прогулку.
И когда ты забил гол в ворота, и когда ты получил удар мячом по голове, и когда ты гулял по двору без телефона, что я до тебя дозвониться не мог, и когда ты заболел, где я практически всю неделю за тобой ухаживал, всё это были чувства. Чувства давно забытые, давно утерянные, но которые ты мне помог возродить и понять всю красоту этих прекрасных ощущений. Все эти годы, я словно жил в вакууме, который ты помог мне разорвать.
И знаешь, хоть мы с тобой и не можем считаться кровными родственниками, но я чувствую, что мы с тобой очень близки. Ты удивительный и гениальный человек, который даже во многом похож на моего сына, а потому, мне вдвойне обидно видеть то, что с тобой сотворил Виктор и в кого он тебя превращает”.
“Ну, я бы не сказал что это плохо. Ведь именно благодаря его, единственно верному воспитанию, я могу назвать себя, спокойным, умным, ответствен…”
“Хочешь? Ты хочешь узнать всю правду о своём отце? Почему он тебя так воспитывал и от всего ограничивал?”
“Но я ведь знаю ответ. Ради того, что бы я не связался с плохими компаниями, был вежлив, интеллигентным ради того, чтобы в будущем найти работу и помогать родителям” – уверенно произнёс Евгений.
“Это лишь половина причины, по которой он так с тобой поступил. А потому, слушай меня внимательно и готовься услышать всю правду.
Я и Виктор жили в одной деревне недалеко друг от друга. Жили мы не богато, но и сказать, что мы бедствовали тоже нельзя. Начала девяностых годов. Неудачные государственные реформы, тяжёлый экономический кризис и повсеместное разочарование в социалистической системе, привели к распаду советского союза и образовании на его территории пятнадцати суверенных государств. Как мне рассказывал мой отец, откуда он сам про это узнал, ему рассказал его старых товарищ, который собирается переехать в Германию по программе “возвращения этнических немцев на свою родную землю”, или же “репатриация”.
Когда он вернулся домой, то он обо всём рассказал моей маме, та, которая в свою очередь, в первое время была категорически против данной инициативы. Но после трёх дней раздумий и всеобщего осмысления, так как устав терпеть прежде всего постоянный товарный дефицит, она поддержала идею отца по данному вопросу и скорейшему переезду в ФРГ.
Мне тогда было только 17 лет. Естественно, я слышал и понимал все намерения своих родителей, и по данному вопросу я их категорически не приветствовал.
На дворе стояла середина декабря 91-ого года, и тогда я задавался себе вопросом: “Зачем нам куда-то переезжать?”. “Да, страна на данный момент находиться в не самом лучшем состоянии, но и трудности ведь рано или поздно должны пройти, и всё будет как раньше” – говорил я тогда самому себе, убеждая себя в собственной правоте.
И только спустя несколько лет я осознал, что говорил так только потому, что вся моя жизнь была сосредоточенна в пределах одной деревни, рядом с которой стоял завод по переработке молочной продукции, вокруг которого всё и было построено.
Вся моя жизнь, была бы построена по советским лекалам, потому как другой я и не видел. Рождение-школа-завод-пенсия и смерть. А потому, я хоть и был яро против переезда, только со временем я осознал, что это был единственно верный и правильный стратегический шаг.
Так как с моим мнением родители вообще в те времена не считались, решение было принято и сам переезд оставался исключительно вопросом времени. Тогда я рассказал о планах родителей Виктору, который абсолютно также как и я не разделял идеи переезда. Но только он разделял это мнение только потому, что боялся потерять меня и мы с ним более никогда не увидимся.
Родители его, как и мои, также могли иммигрировать в Германию по программе “Репатриация”, однако также как и мы вдвоём – не разделяли идеи переезда, называя нас тогда чуть ли не “предателями родины”.
“Зачем куда-то переезжать, когда тут у нас есть работа, своё хозяйство, язык, и в целом почва под ногами. Ради прыжка в неизвестность? Чтобы возыметь шанс всё потерять и остаться ни с чем?” – говорили они. Доводы и аргументы отца они тогда вообще не воспринимали всерьёз, а потому, через два месяца после того как я узнал об этой теме, мы уже летели в Германию, для получения гражданства и поисках лучшей жизни.
Как ты наверняка знаешь, такое слово как “интернет” в умах простых граждан тех лет даже в теории ещё не существовало. А потому, мы договорились писать друг другу письма, дабы узнать, как друг у друга идут дела и всё ли с нами хорошо. Важным условием был тот факт, что эти письма были исключительно личными и конфиденциальными для чужих глаз кроме как для нас двоих. Наши родители над этим посмеялись, улыбнулись, но идею поддержали и заявили, что не в коем случае не будут читать чужие для них письма.
В них, он просил меня побольше рассказать о Германии, её людях, как там всё выглядит и всё устроено. В ответ же, я присылал ему ответы на все эти вопросы, порой даже с фотографиями вложенными в конверт. От себя же, он в основном писал, что родители на него начинаю давить, побуждая к наилучшей учёбе и отстранению от всех людей в своём классе, заверяя его о том, что они в будущем потащат тебя на дно, и успехами можно будет добиться исключительно своими силами.
“И, ты считаешь это нормальным?” – задал я ему вопрос после прочтения данных предложений.
“Наверное, да. Ведь мне родители с самого детства говорили, что главное в жизни, это успех и реализация в жизни. И ради этого успеха, можно и потерпеть несколько лет труда и забот” – написал Виктор в одном из писем.
“Ну а сам то хоть думал, кем хотел стать в этой жизни?”
