Илларион Толконюк
Раны заживают медленно. Записки штабного офицера
Я ушел с чувством какого-то облегчения, прозрения и с уверенностью в лучшее будущее, которое во мне было почти утрачено. Пистолет я сдал в тот же день и остался в комсомоле, даже не получив никакого взыскания. У меня остался неразрешенным вопрос: почему не отняли у меня пистолет силой? Почему, наконец, меня не арестовали? Думается, что командование и Особый отдел не хотели иметь лишнего ЧП, могущего произойти, если бы я стал обороняться.
А может быть, меня оградила от трагического исхода дела моя молодость? Мне тогда шел двадцать четвертый год. Никто из молодых офицеров в полку арестован не был. Некоторых просто уволили по каким-то политическим мотивам. Виной тому был комиссар полка Толмачев, выразивший политическое недоверие многим командирам в данных им характеристиках. За это он потом поплатился. А командир полка Струнин вскоре был арестован как враг народа. Был ли он врагом – не знаю.
5
Я продолжал нормально служить. Возня с пистолетом и комсомольское разбирательство на мою службу заметно не повлияли.
В 1938 году я подал заявление в кандидаты партии. Меня приняли. Комиссар Толмачев также не воспрепятствовал приему. Он лишь сказал на бюро, когда меня принимали, что я заражен есенинщиной, но я, дескать, осознаю это и, как он надеется, исправлюсь.
Тогда же меня перевели в Управление Северо-Кавказского военного округа в Ростов-на-Дону, назначив на мобилизационную работу с допуском к секретам особой важности. К ноябрю 1938 года приказом наркома обороны мне досрочно было присвоено воинское звание «старший лейтенант».
Глава 4
В аппарате военного округа
1
В окружной аппарат офицеры подбирались очень тщательно. Чтобы быть удостоенным чести служить в таком высоком военном учреждении, как Управление округа, надо было обладать кристально чистой биографией, иметь отличную аттестацию и служебно-политическую характеристику, хорошее общее развитие, прилежность в работе и умение хранить военную и государственную тайну; уметь четко формулировать свои мысли, схватывать указания начальников с полуслова и грамотно разрабатывать служебные документы; быть выдержанным и дисциплинированным, чтобы в твоей преданности делу партии и народа ни у кого не было ни малейшего сомнения. Но и это не все. Надо, чтобы тебя заметил кто-либо из старших начальников и убедился в твоей пригодности к работе в высоком учреждении. И при всех этих качествах назначение не могло состояться без согласия и специального допуска Особого отдела к назначению и секретной работе. Это было решающим. Одним словом, кадры подбирались, как тогда говорили, по деловым и политическим качествам.
Почему же при таких жестких требованиях выбор пал на меня? Дело в том, что к лету 1938 года, в связи с проведенными арестами, в Управлении округа образовалось значительное количество вакантных должностей. Интересы дела требовали их срочно заполнить. И источником доукомплектования окружного аппарата были главным образом подчиненные штабы и войска. К тому же начальник артиллерии округа полковник Н.Д. Яковлев (ставший впоследствии маршалом артиллерии), беседуя с офицерами нашего полка, обратил на меня внимание при обсуждении нового Полевого устава. Видно, я ему приглянулся.
Признаться, я не был в восторге от выпавшей чести. Мне нравилась строевая служба, повседневная работа с живыми людьми, а не с бумагами.
Я был убежден, что в мои молодые годы, когда служба только начиналась, не следовало менять строй на штаб. Но тогда никто и не думал считаться с желанием назначаемого, речь могла идти только о том – подходишь или не подходишь. Приказ состоялся. И я, вместе с Иваном Шведковым, назначенным в адъютанты начальника артиллерии, распрощался с полком и уехал в Ростов-на-Дону к новому месту службы – старший помощник начальника мобилизационного отделения Управления начальника артиллерии округа. Об ожидавших меня обязанностях я не имел ни малейшего представления. Шел я в совершенно неизвестные мне среду и обстановку, где ни меня никто не знал, ни я не знал ни одного человека, с которыми предстояло работать. Само понятие «штаб округа» ассоциировалось в моем сознании как какая-то недосягаемо высокая гора, приближение к которой вызывает робость и головокружение. Тем не менее пришлось переступить этот высокий порог и встать на новую ступеньку служебной лестницы.
2
Полноправным работником окружного аппарата я стал не сразу. Прежде всего предстояло представиться нескольким начальникам и получить разрешение на допуск к работе, связанной, оказывается, с документами особой важности, и пройти определенное испытание, выполнив ряд поручений, не имеющих прямого отношения к моим обязанностям. Мой непосредственный начальник майор Н.А. Пелевин повел меня представлять начальникам, стоящим на разных ступенях служебной лестницы: начальник отдела артснабжения, начальник артиллерии, комиссар Управления артиллерии, комиссар штаба, начальник штаба и, наконец, член Военного совета округа. Все они задавали мне различные вопросы, бегло просматривали мое личное дело, сопровождавшее меня в руках Пелевина, и говорили напутственные слова, делая упор на мою ответственность за поручаемое дело. Визиты закончились последней фразой члена Военного совета дивизионного комиссара Шекланова: «Можно допускать к работе».
Мне выдали постоянный пропуск в штаб с большой красной цифрой «3». Эта цифра давала право беспрепятственного входа в любой отдел штаба, в том числе и на третий этаж, где размешались все отделения и отделы, связанные с мобилизационно-плановой работой. Работавшим на третьем этаже полагалась 15-процентная надбавка к денежному окладу за секретность и выдавались талоны на бесплатные завтраки. Мой месячный оклад, к удивлению, теперь равнялся окладу командира полка. Первое испытательное задание, полученное от майора Пелевина, заключалось в следующем. На основе многочисленных табелей по артиллерийскому снабжению, приложенных к штатам военного времени, и совершенно секретных списков дислокации войск по гарнизонам, с помощью специальных таблиц и норм, схем мобразвертывания и расценок я должен был сделать массу вычислений и составить объемистый справочник о потребной складской площади для хранения артиллерийского вооружения, стрелкового оружия, боеприпасов и другого имущества, которое поставляется в войска по линии отдела артснабжения, по каждой части и по каждому гарнизону, с указанием стоимости строительства складов в денежном выражении. Легко представить, насколько сложным было задание для молодого и неопытного в таких делах офицера. Производство вычислений на логарифмической линейке я знал в совершенстве, владел и канцелярскими счетами. Но этого было недостаточно. Пришлось осваивать и вычислительные манипуляции на арифмометре. Такая чисто, казалось, бухгалтерская работа меня, строевого командира, не могла ни радовать, ни устраивать. Но отступать было некуда, и я взялся за дело. Пришлось засиживаться в кабинете до поздней ночи. В общем, все свое время я проводил за работой, за исключением сна и приема пищи. Дорабатывался до того, что когда поздним вечером шел с работы по плохо освещенному Буденновскому проспекту, то на спинах идущих впереди людей и на асфальте явно видел прыгающие цифры.
Месяца через два я положил на стол начальника объемистую тетрадь справочника, пропитанного, если так можно выразиться, моим обильным потом. Майор Пелевин вынул из сейфа давно сделанный, отпечатанный на машинке и красиво оформленный том подобного справочника и сверил его с моим детищем по итоговым цифрам. Он многозначительно улыбнулся, похвалил мое старание и передал плод моего двухмесячного труда на сжигание вместе с черновиками секретных материалов. Моей досаде не было границ: жаль было затраченного попусту времени.
– Теперь можете приступать к своей основной работе, – удовлетворенно заявил Пелевин. Заметив мое растерянное недоумение, майор добавил: – Не огорчайтесь. Не думайте, что потрудились напрасно. Это вам пригодится.
Основная моя работа заключалась в подобных же расчетах, составлении служебных бумаг, заявок и отчетов, а также в поездках по гарнизонам в составе различных комиссий и в одиночку для разнообразных проверок и инспекций.
3
Проходя службу в окружном аппарате, я не терял надежды вернуться в войска на командную должность. Служба в строю мне была более по душе и ближе к моему темпераменту и характеру, да и более понятна. Я был убежден, что в строю принесу больше пользы, чем в штабе, и теперь, прослужив почти сорок лет в штабах, не изменил этого убеждения.
Мой командирский стаж и служебное положение давали право на поступление в военную академию. Мне полюбилась артиллерийская специальность, и я решил поступить в Артиллерийскую академию имени Ф.Э. Дзержинского. Поэтому заранее готовил себя к вступительным экзаменам. Подал рапорт и получил вызов в Москву. Но начальник артиллерии меня не отпустил, хотя до этого дал ход моему рапорту. Он предложил мне учиться на вечернем отделении Военной академии имени М.В. Фрунзе, открывавшемся при штабе округа в Ростове-на-Дону. Другого выхода не было, и я последовал его совету. Возглавлял отделение академии начальник штаба округа генерал-майор А.Н. Никишов. Он же читал основные лекции по оперативному искусству и военной истории.
Это был человек, обладавший обширными знаниями, культурный и в высшей степени добросовестный и вежливый, отлично знавший уставы и тактику. Одним словом, для отделения академии это был бесценный клад. Специальные дисциплины преподавали соответствующие начальники родов войск и служб. Занятия увязывались, следовательно, с практическими делами войск, что очень ценно. Занятия проводились три дня в неделю по шесть и более часов, захватывая два последних часа рабочего дня, что не очень нравилось нашим непосредственным начальникам, вынужденным отпускать нас раньше времени с работы. Каждый год из трех лет обучения нас вызывали в Москву, где мы, находясь в академии по нескольку месяцев, проходили обучение под руководством квалифицированного профессорско-преподавательского состава, сдавали переводные, а затем и выпускные экзамены. Не будучи оторванными на длительное время от практической работы, слушатели вечерних отделений не уступали слушателям основных факультетов.
Мне, офицеру мобилизационного отделения, приходилось засиживаться на работе до поздней ночи или неделями находиться в командировке. Поэтому посещать вечерние занятия было почти невозможно, я много пропускал. Не было времени и на самостоятельную работу. Возникли трудности и трения с начальниками. Лишь благодаря поддержке Н.Д. Яковлева, а затем, после его ухода в другой округ, душевного и заботливого генерала Клича, заменившего Яковлева после возвращения из Испании, мне удалось продержаться два учебных года. Но и Клич, побывавший несколько месяцев на Финском фронте, был переведен на Дальний Восток, а вместо него прибыл генерал И.П. Камера, известный в то время артиллерийский начальник. Пользуясь какими-то штатными изменениями, меня вывели за штат, решив избавиться от отвлекавшегося от служебной работы на академические занятия сотрудника. Камера предложил мне должность в Краснодаре. Я должен был оставить учебу в академии, не дотянув до ее окончания один год. Мне этого не хотелось, и, в поисках выхода, я обратился за помощью к полковнику Воробьеву, не заинтересованному терять слушателей. Он выразил готовность помочь, заявив, что не может допустить даже мысли о том, что я могу уйти из академии, не окончив ее. Иван Иванович представил меня начальнику оперативного отдела штаба округа, тогда уже носившему на груди орден Ленина, полковнику И.Н. Рухле. После беседы со мной Рухле поставил вопрос о переводе меня к нему в оперативный отдел на должность старшего офицера по зенитной артиллерии. Это дало мне возможность окончить академию и получить хорошую практику по оперативной подготовке. Но генерал Камера согласился отпустить меня из артиллерии только до окончания академии, после чего собирался вернуть и назначить по своему усмотрению. К сожалению, этому, совпадавшему с моим желанием намерению не суждено было сбыться.
Почти трехлетний отрезок моей службы в окружном аппарате и учебы в академии был сложным периодом в жизни Красной армии. Международное положение нашей страны отличалось напряженностью. В Европе бушевала Вторая мировая война. На нашей границе в разных местах возникали военные конфликты: боевые действия с японскими милитаристами в районе реки Халхин-Гол, освобождение Бессарабии, война с Финляндией, ввод войск в Прибалтийские государства, освобождение западных областей Украины и Белоруссии. Эти события прямо или косвенно затрагивали все стороны жизни нашего государства. Они особенно сказались на войсках всех военных округов: шло развертывание, перевооружение и реорганизация войск, переиздавались уставы и наставления, расширялась подготовка военных кадров, проводились крупные тактические учения и маневры.
Северо-Кавказский военный округ считался внутренним округом, он далеко отстоял от вероятных районов военных действий и служил источником мобилизационного развертывания, формирования, обучения и отправки в приграничные округа соединений и частей, групп офицерского и политического состава. Нельзя было даже отдаленно предположить, что до территории округа когда-либо докатится пожар войны. Количество соединений и специальных частей в округе все увеличивалось за счет новых формирований и прибывших после окончания войны с Финляндией. В частности, к нам прибыл с Финского фронта 34-й ск. В этих условиях штаб округа не успевал поворачиваться. Дело осложнялось еще и тем, что командование и руководящий состав управлений и отделов часто меняли: одни уходили, другие приходили. За три года сменилось несколько командующих округом и начальников штаба.
Командующими побывали, после Каширина, Голубев, Качалов, Ефремов, Тимошенко, Конев. У каждого из них был свой подход к делу, свои требования, принципы и увлечения. Например, Тимошенко любил тактику и непрерывно проводил лично тактические учения от батальона до дивизии. М.Г. Ефремов увлекался стрельбой из личного оружия и физической подготовкой, И.С. Конев – военными играми и проверкой боевой готовности с подъемом по тревоге целых соединений. Все это ставило штаб в крайне тяжелое положение: надо было приспосабливаться к требованиям каждого нового командующего и начальника штаба. Случались и казусы. Вот два из них. На должность командующего прибыл генерал-лейтенант М.Г. Ефремов. С первых же дней он поставил штаб в щекотливое положение. Понесут ему на подпись ту или иную служебную бумагу. Он бегло просматривает ее и грубо отбрасывает, не подписав. Но почему не подписал, не говорил; это оставалось загадкой. Докладчик снова и снова ее просматривал, все находил правильным и докладывал на подпись заново. Повторялась та же картина. Весть об этом разошлась по всему штабу, и люди терялись в догадках, но разгадать секрет так и не могли. Только спустя несколько дней, через приехавшего с ним адъютанта выяснилось, что командующий подписывал бумагу, если под ней заделывалась подпись совершенно невероятным образом: «Ефремов. М.». Без точки после фамилии и инициала бумага отвергалась. Первый же документ с так сделанной подписью был подписан без слова. Как-то генерал Ефремов перед рассветом объявил Управлению округа боевую тревогу и весь офицерский состав вывез на стрельбище, находившееся километрах в десяти от города, и приказал стрелять из пистолетов по заранее приготовленным мишеням. Выполнивших упражнение щедро наградил ценными подарками, а невыполнившим объявил по выговору, хотя таких оказалось примерно половина, и приказал идти пешком в штаб. Они сумели добраться только к вечеру, и рабочий день был потерян. Впоследствии этот требовательный и своевольный генерал оказался истинным патриотом и героем. Осенью 1941 – зимой 1942 года он командовал 33-й армией на Московском направлении. В ходе наступления из-под Москвы часть сил армии глубоко вклинились на запад, подойдя к Вязьме. Противнику удалось выйти на ее коммуникации и окружить так называемую западную группировку армии. После длительных боев в невероятно тяжелых условиях эта группировка была ликвидирована противником. Ефремов неотлучно находился с окруженными войсками. Когда создалась явно безнадежная обстановка, высшее командование предложило ему вылететь из котла на самолете в последний возможный момент. Но командарм отклонил это предложение, заявив, что его можно спасти только вместе с армией. А если это невозможно, то он разделит участь остающихся в окружении солдат и погибнет вместе с ними. Так он и поступил: в самый последний момент, при попытке немцев захватить его в плен, застрелился, но не сдался. Ефремов погиб как истинный солдат. Благодарная Родина увековечила его имя памятником на месте гибели. До этого он успел покомандовать, после СКВО, двумя округами и армией.
4
В вечерних отделениях Академии имени М.В. Фрунзе, созданных в ряде округов, учились офицеры разных рангов и возрастов: от лейтенантов до комбригов, получивших в 1940 году генеральские звания. В целом это было неплохо: мы, молодые и неопытные слушатели, перенимали от более подготовленных и умудренных опытом многолетней службы сокурсников их навыки и знания и многому научились. За пять месяцев до выпускных экзаменов нас вызвали в академию на итоговый учебный сбор. Мы прослушали ряд лекций опытного профессорско-преподавательского состава, с нами были проведены многие занятия на картах и на местности, консультации. Выпускные государственные экзамены мы, вечерники, сдавали вместе и наравне с слушателями основного курса. Делалось так, чтобы экзаменаторы не знали, кто из нас вечерник и кто с основного дневного курса. Успехи вечерников оказались нисколько не ниже показателей тех, кто три года учился в стенах академии и не знал никаких забот, кроме учебы. Учили нас всесторонне и капитально. Мы получили нужные знания, но главным образом в области тактики до корпуса включительно и по военной истории. С оперативным искусством нас ознакомили лишь в общих чертах, ограничившись обзорными лекциями по наступательной и оборонительной операциям армии. Вопросы военной стратегии не затрагивались. Оперативное искусство и стратегия в программы не включались, это было прерогативой Академии Генерального штаба. Несколько странно то, что способы военных действий в ведущейся и все больше и больше разгоравшейся Второй мировой войне в Европе мы почти не изучали. Эти вопросы были ограничены двумя очень общими лекциями по тактическим приемам немецко-фашистской армии, без глубокого анализа и практических выводов. Это было большим пробелом в нашей подготовке, сказавшимся с началом Великой Отечественной войны.
Стремительное вторжение механизированных масс вражеских войск на нашу территорию, господство авиации противника, глубокое проникновение в нашу оборону танковых клиньев, массовое окружение врагом крупных группировок наших войск не предвиделись, и способы ведения боевых действий в таких условиях мы не изучали. С началом войны и в ее первом периоде все это на нас свалилось как снег на голову, и мы не были подготовлены к борьбе в такой неожиданной обстановке. Об этом пришлось горько пожалеть многим из нас. Следует, однако, заметить, что, будучи на пятимесячном сборе при академии, мы не были изолированы от происходящих в мире и в стране событий: лекции, взаимный обмен информацией, сообщения радио и газет в какой-то мере держали нас в курсе дела, но слишком вообще и порой извращенно. Мы в кулуарах вне занятий обсуждали военные действия в Европе и спорили до хрипоты между собой: одни предвещали победу Германии, другие верили в победу западных союзников. Но вопросы, связанные с возможным вторжением Германии в нашу страну, не приходили никому в голову. Казалось, что война в Европе настолько далека от нас и настолько нас не касается, что о ней не стоило много говорить. Видимо, поэтому мы в академии детально не изучали ни вероятных театров военных действий, ни операционных направлений, на которых можем оказаться в случае войны. Не нашлось учебных часов и для тщательного изучения организации, тактики и вооружения немецко-фашистских войск, хотя теория Гудериана о массированном использовании танков в современной войне, уже применявшаяся на практике, от нас не ускользнула. Но академия к этому почти причастна не была. В общем, в вопросах возможной войны мы целиком полагались на наше высшее руководство и командование: они-то, дескать, знают все и, в случае необходимости, сумеют поступить соответственно. Мы помнили как-то сказанные К.Е. Ворошиловым слова: «Мы не только умеем воевать, но и любим воевать». В ходе войны мне не раз приходили на память эти самоуверенные слова «любителя воевать». Что касается умения, то он его полностью имел возможность проявить, будучи главнокомандующим Северо-Западным стратегическим направлением.
Не теряя связи с округом, я знал, что проходит скрытая мобилизация под видом учебных сборов, идет отправка войск на запад. Смысл происходящего мне был понятен из оперативного и мобилизационного планов, к которым я имел касательство, как офицер оперативного отдела. Хотелось скорее убыть к месту службы и взяться за живую работу. Ждать было недолго. К 1 мая государственные экзамены закончились, а после праздника нам выдали дипломы об окончании академии за подписями председателя госкомиссии генерала Красильникова и начальника академии генерала Хозина. Мы официально получили высшее военное образование.
Для каждого молодого человека, посвятившего себя военной службе, окончание академии имело немаловажное значение. Оно открывало широкие возможности в продвижении по крутой служебной лестнице и проявлении способностей в многогранной военной деятельности.
Я мысленно подводил итоги своей нелегкой более чем семилетней военной службы с удовлетворением и с гордым чувством. И все же из стен прославленной общевойсковой академии я выносил некоторое огорчение. Ведь я успешно окончил одну из лучших по тому времени артиллерийских школ, служил большую часть в артиллерии и гордился своей специальностью, считая себя артиллеристом до мозга костей. Мне тогда представлялось, что окончить артиллерийскую академию куда важнее, чем общевойсковую, тем более если это касалось артиллерийского командира. Обуревали опасения, что с окончанием общевойсковой академии придется лишиться полюбившейся профессии. Мои опасения оправдались, хотя это и не было обязательным. Но эту деталь я считал не столь уж важной и был всецело поглощен сознанием, что удалось получить высшее образование, и радужными перспективами. Мне было 27 лет, и служба складывалась благоприятно. С окончанием военной школы мне было присвоено звание «лейтенант», а через два года досрочно, в виде исключения, я получил очередное звание. Успешное командование полубатареей и батареей привлекло ко мне внимание старших начальников, и я был назначен с большим повышением на важную мобилизационную, а затем оперативную работу, что говорило об оказанном мне доверии. К тому же народный комиссар обороны К.Е. Ворошилов наградил меня почетным знаком «Отличник РККА». Это удавалось далеко не каждому.
Одним словом, к маю 1941 года остались позади и три года напряженной учебы в академии без освобождения от службы, как говорится, без отрыва от производства, и волнения выпускных государственных экзаменов, и трудности совмещения службы с учебой.