Илларион Толконюк
Раны заживают медленно. Записки штабного офицера
– Но немцам Красную армию не одолеть, она большая, – уверенно заключил оптимист в свое оправдание.
– Кто же остановит немцев, если бежите вы, побегу я и все остальные? Из нас и состоит Красная армия, – внушал я горе-воину простую истину.
Он смутился и заявил недолго думая, что хочет воевать и «влиться», как он выразился, в любую команду. Но я продолжал допрос:
– А вы сами видели хоть одного немца, убили его? Сделали хоть один выстрел по вражескому самолету?
Он чистосердечно признался, что немцев не видел и не сделал ни одного выстрела. А страхи ему рассказывали очевидцы.
Я отобрал у беглеца автомат и патроны, а его направил в группу задержанных, сидевших у дороги. В то время автоматы у нас были редкостью, и я обрадовался случаю обзавестись этим грозным оружием.
Встретилась команда из 57 человек во главе с капитаном. Команда шла организованно, солдаты были полностью экипированы и вооружены винтовками. Чистенькая военная форма с вышитыми золотыми угольниками на углах воротников свидетельствовала, что команда из каких-то внутренних войск. Молодой капитан спокойно сообщил, что ему приказано из Витебска перейти в Смоленск и выполнять возложенную на его подразделение особую задачу. Сущность задачи капитан изложить наотрез отказался, мотивируя секретностью. Несмотря на это, я потребовал от него включиться в тут же формируемую из беглецов роту и занять оборону у шоссе. Капитан заявил, что не может подчиниться, так как армейская дисциплина на него не распространяется и его команда имеет более важную задачу, полученную от своего руководства. Я вскипел от возмущения и заявил, что более важной задачи, чем защищать Родину, быть не может. И что моя задача – всех задерживать и ставить в оборону. Препирательства закончились тем, что я написал на его красивом удостоверении личности приказание занять оборону, рассчитывая на повышение этим самым его ответственности за выполнение полученной боевой задачи. Он с явным нежеланием выполнил требование. Но когда я ушел на другую сторону дороги и занялся другими командами, эта группа, во главе с «секретным» капитаном, незаметно исчезла.
Заместитель командующего армией был некий генерал-майор Антило, карел или финн по национальности. Он говорил по-русски плохо и с большим акцентом, поэтому неизменно вызывал подозрение; ему было практически невозможно в одиночку появляться среди не знавших его людей. Как только он выезжал из расположения штаба, его немедленно задерживали, принимая за переодетого немецкого лазутчика. Однажды его чуть не расстреляли наши солдаты. Вскоре его от нас куда-то перевели; ходили слухи, что Антило отозван из армии по этой причине.
Тем временем в окрестных лесах скопилось множество мобилизованных запасников. Они не были обмундированы, не имели оружия, не знали, что им делать и куда податься. Направляясь в эшелонах на запад, мобилизованные не могли добраться до мест назначения, так как эти места уже успели захватить немцы. Они выгрузились в пути и расположились в ближайших лесах. Продовольствием их никто не обеспечивал, и они перебивались как могли. Это обеспокоило командование и штаб армии. Но что было делать с этой людской массой – необмундированной и безоружной? Докладывали в штаб фронта, но вразумительного ответа не получили. По решению командарма этих людей постепенно обмундировывали и вливали в прибывающие войска, обеспечив прежде всего питанием.
Между тем – кажется, это было 10 июля – на командный пункт армии привели задержанного старшего лейтенанта – артиллериста. Это был красивый парень с умными голубыми глазами и вьющимися светлыми волосами, выбивавшимися из-под выцветшей шерстяной пилотки. Выглядел он молодецки, по-строевому подтянут, военная форма на нем сидела безукоризненно, как на плакате, показывавшем правила ношения обмундирования, имел при себе сохранившее свежесть удостоверение личности, пистолет с двумя снаряженными обоймами, противогаз и бинокль. Офицера посчитали провокатором и обвиняли в распространении панических слухов. Офицер Особого отдела доложил о задержанном и его подозрительном поведении командарму. Распространяемые офицером слухи заинтересовали командующего, и он пожелал лично переговорить с офицером. Тот уверенно представился генералу, не признавая за собой никакой вины.
– Я говорю правду! – твердо заявил он. Его «провокация» выражалась в том, что он утверждал, будто немцы захватили Витебск. Это было невероятно. Мы находились в 70 километрах от Витебска и, не будучи ориентированы в обстановке на фронте, не могли ожидать появления противника в этом районе в ближайшее время. Не хотелось такой неожиданной и нежелательной версии, хотя принесший ее вестник упорно отстаивал правильность сообщения. Предлагалось расстрелять «провокатора». И.С. Конев после некоторого колебания не подтвердил, но и не отменил трагического намерения бдительного товарища из Особого отдела. Командарм, как и другие, не поверил офицеру. Опасного преступника повели в глубь леса расстреливать.
В это время принесли командарму шифровку, полученную из штаба фронта. Командующий пробежал ее глазами и приказал отставить расстрел офицера и отпустить его. Послали гонца – и расстрел не состоялся.
Глава 4
Первые бои и отход за Смоленск
1
В шифровке было сказано, что немцы ворвались в Витебск. 19-й армии приказывалось наличными силами выбить противника из Витебска и удержать город.
К этому времени успели прибыть лишь некоторые части разных соединений и оперативные группы кое-каких штабов.
Ни одной полной дивизии под руками не было. Командарм, не теряя времени, взял с собой человек пятнадцать офицеров штаба, в том числе меня, и выехал к Витебску. По пути мы заехали в штаб мехкорпуса. Выяснилось, что в корпусе имеется пока только один танковый полк с несколькими танками. Поблизости располагался еще полк 220-й мотодивизии. Командующий распорядился направить эти части к Витебску, и мы поехали дальше. Навстречу попадались идущие на восток группами и в одиночку военнослужащие разных частей. Среди них были и командиры. Некоторые шли без оружия, знаков различия и документов, со следами сорванных с рукавов гимнастерок офицерских нашивок. Последовало приказание всех идущих в тыл задерживать и собирать в команды. Со стороны Витебска на большой скорости по шоссе мчался танк БТ. Уже темнело, и выхлопные трубы танка светились раскаленным докрасна металлом. Мы попытались задержать беглеца. Но водитель не внял знакам остановиться, проскочил мимо нас, не сбавив даже скорости. Майор Зыков, ехавший в хвосте колонны, успел повернуть свою грузовую машину поперек дороги, преградив путь приближающемуся танку. Танк с ходу ударил машину, она несколько раз перевернулась и слетела с дороги. Танк проехал метров пятьдесят от места столкновения и остановился. Мы развернулись и подъехали к танку. Из люка выбрался молодой лейтенант и соскочил на дорогу, одергивая гимнастерку. Путано, еле выговаривая слова, лейтенант невнятно пытался что-то объяснить, затягивая дорогое время. Командарм не стал его выслушивать и приказал немедленно возвращаться к Витебску, где получит боевую задачу. Лейтенант замялся и попросил разрешения высадить из танка пассажира. Он расторопно взобрался на броню, наклонился в открытый верхний люк и вытянул наружу небольшой чемодан, спрыгнул на землю и поставил его на обочине дороги. Затем снова поднялся на танк и помог выбраться из люка молоденькой женщине. Оказалось, что лейтенант эвакуировал в тыл свою молодую жену. Танк развернулся и на предельной скорости двинулся обратно. Когда мы развернули машины и поехали вслед за танком, я видел, как в полной растерянности стояла на обочине дороги одинокая женщина в туфельках и сером плаще, а рядом с ней чернел ее чемодан. Куда денется на ночь глядя в лесу эта беспомощная девчонка, подумалось мне с грустью.
У дороги в лесу мы заметили артиллерийскую часть. Остановились и стали выяснять, почему она не в бою. Сокрушенно, чуть не со слезами на глазах, командир полка доложил, что у него кончились снаряды и он вынужден отвести дивизионы из угрожаемого района, чтобы противник не захватил орудия. Двенадцать 122-мм пушек ему удалось отвести и расположить у деревни Вороны. Остальные двенадцать орудий остались на прежних огневых позициях под носом у противника. За ними посланы тягачи. Если орудия еще не захвачены немцами, то их притянут сюда же. Дело в том, что на 24 орудия в полку было всего 12 тягачей. На них командир полка перетаскивал орудия в две очереди: половину переместит, а затем посылает за второй.
Первые впечатления, полученные в прифронтовой полосе, вызывали горькие размышления. Вот как получается на деле, думалось, – одни сражаются с ворвавшимся на Советскую землю врагом, гибнут в боях, а другие своевременно сматываются в тыл, уклоняясь от опасности, бросают перед лицом врага своих товарищей и утекают подальше от наседающих фашистов. Видимо, сказываются какие-то промашки и упущения в довоенном воспитании. Представлялось, что каждый советский человек, способный держать в руках оружие, будет сражаться до последнего патрона, до последней капли крови, до последнего дыхания, преграждая путь коварному врагу. При первом же суровом испытании это оказалось далеко не так. В человеческой среде, видно, тоже есть своеобразный мусор. Естественно. Но что-то очень уж много этого мусора. Наверно, мало словесного внушения ответственности, преданности Родине, готовности самопожертвования ради нее. Чтобы претворять в жизнь эти святые слова, нужна жесткая организаторская рука, единая железная воля для направления духовной и физической энергии людей на выполнение высокого долга. Страх перед опасностью, дикая боязнь смерти, обычная подлая трусость лишили некоторых горе-воинов самообладания, затмили разум, парализовали волю. Несомненно, в общей массе их не так уж много, но они есть. Я переживал чувства горькой обиды и злости, но не отчаяния. Уверенность в благоприятном в конце концов исходе для нас войны не покидала. Хотелось скорее кинуться в бой с зарвавшимся врагом. Только бы сосредоточилась армия!..
К Витебску мы подъехали, когда уже стемнело. Остановились на восточной его окраине у отдельно стоящего домика. Город горел. Зарево пожарищ отражалось в небе кроваво-красным отблеском. Мы сошли с машин и построились в шеренгу.
И вот прямо перед нами из придавленной багряным небом темноты возник броневик. Из него устало выбирается человек в стальном шлеме, заросший щетиной, почерневший и весь в пыли. Узнаю знакомого по Ростову-на-Дону подполковника Ушакова. Как он здесь оказался, что делает? Из его короткого доклада командарму выяснилось, что немцы ворвались в Витебск и почти полностью заняли город. Наших войск в городе нет. Местные власти, милиция и часть населения поспешно покинули город. В некоторых местах какие-то люди грабят, как он выразился, магазины и склады. Немцы переправляют танки через реку по железнодорожному мосту, так как автомобильный мост выведен из строя.
Он, Ушаков, взял на себя обязанности коменданта города, но сделать ничего, кроме личной разведки, не может, потому что никаких боевых подразделений в его распоряжении нет. Из доклада следовало, что подполковник хорошо знает обстановку в городе. Все, что там происходит, ему известно не из чьих-то рассказов, а из личных наблюдений. В наших глазах Ушаков выглядел настоящем героем. Так оно, наверное, и было.
После короткого раздумья наш командарм оживился, загорелся жаждой деятельности. Заговорила военная струнка, запахло боем, ненавистью к врагу. И вот генерал Конев, худой и длинный, с бритой головой и белесыми бровями, обращается к начальнику инженерной службы полковнику Гайдуку. Тот молча выходит из строя и становится перед командующим. Маленький, щупленький, с подчеркнутой военной выправкой человек. В штабе округа он появился незадолго до войны, но все его успели узнать. Было известно, что полковник воевал в Испании. На груди у него красовались три ордена Красной Звезды. Имеющие столько орденов в те времена встречались редко.
– Надо сорвать переправу танков врага через реку, – спокойным, но твердым, не допускающим возражения голосом сказал генерал. – Отправляйтесь к мосту и взорвите его!
– Есть, товарищ командующий! Задачу понял. Разрешите выполнять? – бодро отчеканил полковник и пошел к машине.
Но тут его вдруг окликнул командарм, повысив голос:
– Задачу выполнить при любых условиях! Ценою жизни, но выполнить, полковник Гайдук!
– Ясно, товарищ командующий! – ответил Гайдук и ушел в темноту.
Что ему ясно? Как он выполнит эту задачу? – подумал я с досадой. Это же нереально. Один человек – без охраны и саперов, без взрывчатки. Немцы, несомненно, охраняют мост и не позволят к нему даже приблизиться, а не то что взорвать. Странно. Очень странно! Взрыв железнодорожного моста потребует сил, времени и много взрывчатки. Не может же инженер не знать этого. Почему он не доложил командарму о нереальности задачи? А может, опытный начальник инженерной службы рассчитывает на какие-то силы и средства, о которых мне неизвестно, – успокаивал я себя этой надеждой. И все же этот случай показался мне чем-то зловещим, тревожным, непонятным.
Спустя непродолжительное время появился шофер Гайдука и, еле переводя дух, доложил, что на пути к мосту машина была обстреляна пулеметным огнем в упор из окна дома. Полковник не то убит, не то ранен. Сам он выскочил из подбитой машины и, пользуясь темнотой, прибежал доложить. Командарм с удивительным спокойствием приказал послать к месту происшествия танк КВ, на котором кто-то из командиров приехал, и вывезти полковника Гайдука. Но танк вернулся ни с чем: в поврежденной машине Гайдука не оказалось. Через несколько лет после войны мне рассказали, что Гайдук был тяжело ранен, пленен немцами и находился в лагере военнопленных. Дальнейшая его судьба мне неизвестна.
Вернемся, однако, к домику на восточной окраине Витебска. Ночное небо, как исполинское зеркало, отражало горящую землю. Мы стояли в шеренге, а командарм, указывая пальцем то на одного из нас, то на другого, ставил каждому задачу. Поручения в основном заключались в розыске командиров соединений, прибытие которых ожидалось в намеченные районы с часу на час, и сопровождении их к командующему. Генерал хорошо знал, какие части должны были уже прибыть и какие ожидаются в ближайшее время; но где их искать в кромешной тьме на незнакомой местности, не указывал, считая, что штабные офицеры знают это не хуже его самого. Но в действительности знали далеко не все. Получившие задание молча выходили из строя и уезжали в темноту. Очередь дошла до меня. Генерал посмотрел в мою сторону, назвал меня по фамилии и вдруг, задумавшись на секунду, обратился к следующему. Я забеспокоился и с затаенной обидой подумал, что командующий на меня не надеется и поэтому воздержался дать мне поручение. Получили поручения почти все. Я же сконфуженно стоял и напряженно ждал указаний. Вдруг генерал порывисто подошел ко мне вплотную:
– А вам поручаю выбрать место для командного пункта армии в лесу восточнее Витебска. План размещения командования и отделов и схему охраны и обороны КП доложите на утверждение. К утру штаб должен прибыть и подготовиться к работе на новом месте.
С представителями отдела связи и отделением связистов я отправился в лес, через который мы только что проехали. Раньше мне не приходилось заниматься размещением командного пункта и выбором места для него, и я сильно волновался, не будучи уверенным, что справлюсь с задачей.
Километрах в шести юго-восточнее Витебска лес показался подходящим. И я приступил к работе. Но лес оказался битком набит людьми и машинами. Здесь были мужчины и женщины самых разных возрастов, дети и старики. Они поспешно покинули городские квартиры, убегая от страшного врага, и семьями, с наспех захваченным домашним скарбом, расположились на ночлег между развесистыми хвойными деревьями. Густо дымились приглушенные костры, пахло паром и печеной картошкой. Люди сидели у костров на лапнике, тихо разговаривали. Очистить нужный участок леса от человеческого муравейника оказалось непросто: никто не обращал внимания на уговоры перейти в другое место. Особенно упорствовали мужчины, которым бы не сидеть в такое трагическое время в лесу среди домочадцев, а с оружием в руках защищать родной город. С помощью офицеров и солдат-связистов с большим трудом удалось в конце концов перегруппировать разбитую на семейные ячейки толпу на другую сторону дороги. Натыкаюсь на новенькую легковую автомашину М-1 с горой увязанных на крыше чемоданов. В кузове, прижавшись друг к другу, дремлют женщины и дети. На переднем сиденье, поджав ноги, спит средних лет мужчина. Это был глава семьи, одетый в измятую военную форму без знаков различия. Мое требование перегнать машину на другую сторону дороги хозяин отклонил, заявив, что я ему не указ, он мне, дескать, не подчинен, как лицо, занимающее высокое положение и не имеющее отношения к армии.
– Занимайтесь своим делом, а мою семью не беспокойте.
Я без вас знаю, где мне быть и что делать. Утром уеду в Смоленск, а пока ночую здесь! – отчеканил он воинственным тоном.
Это положило конец моему терпению.
– Вам следовало бы драться за свой город с врагом, а не сидеть в лесу дезертиром, – парировал я его самоуверенность. – Но у меня нет времени предаваться дискуссии. Освободите машину! Она изымается для нужд армии…
Он стал кричать, бросаться угрозами, заявляя, что освобожден от призыва по брони. Но потом понял бесполезность препирательства, заметив приближающихся двух связистов с винтовками, стал отвязывать и ставить на траву чемоданы. Машина нам пригодилась для дела.
К утру прибыл штаб армии и разместился на первом боевом командном пункте, выбранном мной. Командарм замечаний по расположению штаба не высказал.
2
19-я армия с крохотными силами различных соединений вступала в боевые действия с войсками немецко-фашистских захватчиков. Командующий армией генерал-лейтенант И.С. Конев был задумчив и молчалив. Он глубоко переживал случившееся. И его можно было понять: фактически он оказался командующим без армии, в создание которой вложил столько сил и нервов. Приходится собирать что попадется под руку и вступать в бои с врагом с незнакомыми, случайно собранными и малобоеспособными подразделениями. Но что поделаешь! Обстановка складывается не так, как бы хотелось.
В течение ночи к Витебску удалось подтянуть подразделение из нескольких танков 7-го танкового полка и неполный полк 220-й мотодивизии.
Решено было с рассветом послать офицеров на самолетах связи разыскивать долженствующие прибывать войска и направлять к Витебску подкрепления. Но случилась первая боевая беда. Имевшаяся эскадрилья самолетов связи, базировавшаяся в районе населенного пункта Яновичи (30 километров северо-восточнее Витебска), с первой утренней зарей подверглась налету самолетов противника, и все наши самолеты частью сгорели, а частью вышли из строя. У нас не осталось ни одного самолета связи.
Командарм решил, не теряя времени, атаковать противника в Витебске наличными силами. После жиденького огневого налета началась наша атака на юго-восточную окраину города. Бойцы поднялись дружно и с криком «ура» устремились на противника вслед за семью танками. Вначале продвигались успешно и после короткого, но напряженного боя заняли аэродром и ворвались в город. Аэродромные постройки окутались огнем; горели и ближайшие дома в самом городе. На этом наступление закончилось, бой стих. Мы ожидали, что противник возобновит наступление вдоль шоссе Витебск – Лиозно. Но этого не произошло. Ошеломленные нашим внезапным ударом, немцы здесь больше активности не проявляли. Тем временем начальник разведки полковник Кулешов доложил командующему, что противник, отказавшись от наступления со стороны Витебска, форсировал реку Западную Двину километрах в пятнадцати севернее города и устремился на восток, видимо намереваясь прорваться к Смоленску. Немцы в любое время могут выйти на тылы армии и отрезать нам пути отхода. Указаний штаба фронта о дальнейших действиях не поступало, и командование армии теперь смотрело не вперед, а назад, обеспокоенное тем, что противник может выйти в районы выгрузки прибывающих войск и сорвать их сосредоточение. Когда стемнело, где-то в тылу вспыхнул вихрь пламени и до нас докатилось эхо мощного взрыва. Случившееся от личного состава скрывалось. Но мы, штабные операторы, быстро разобрались в происшедшем. На станции Плоская находился армейский склад боеприпасов, часть которых не была выгружена из вагонов. Опасаясь, что склад может попасть в руки противника, наши артснабженцы взорвали боеприпасы, оставив войска без снарядов. Впоследствии выяснилось, что снабженцы поторопились: склад мог функционировать еще несколько дней, так как противник обошел его севернее.
Несколько дней мы удерживали занимаемый район. Но противник глубоко обошел нас с севера и устремился на восток: его 3-я танковая группа двигалась в общем направлении на Ярцево, обходя Смоленск с севера. 2-я танковая группа немцев развивала наступление из района Орши, прорываясь к Смоленску с юга. Создавалась предпосылка окружения советских войск в обширном районе между Витебском и Смоленском.
Тем временем поступило распоряжение штаба фронта, гласившее, что какая-то дивизия (не нашей армии) под ударами противника рассыпалась. Командование дивизии растерялось, потеряв управление частями. Командарму 19-й армии приказывалось своим распоряжением назначить нового командира дивизии и начальника штаба, которых обязать немедленно выехать в район Демидова, разыскать упомянутую дивизию, арестовать ее руководителей, а самим возглавить командование. И.С. Конев назначил командиром неизвестной ему дивизии полковника Бурча, состоявшего в резерве, а начальником штаба – моего приятеля майора Б.М. Пономаренко. Дивизию они так и не нашли: полковник Бурч возвратился ни с чем, а майор Пономаренко пропал без вести. Уже в завершающий период войны дошли до нас слухи, что Пономаренко оказался в плену, потом бежал и воевал в партизанах, став начальником штаба партизанской бригады.
Поступил приказ отвести нашу армию за Смоленск. К этому времени как раз прибыла одна из наших дивизий под командованием генерал-майора Горячева. Она благополучно выгрузилась из эшелонов в районе Рудня и восточнее и походным порядком двигалась в направлении Витебска. Штаб армии в то время переместился к юго-востоку и размещался в лесу между Рудней и Лиозно. Командарм решил выдвинуть прибывшую дивизию вперед с задачей прикрыть отход войск, не допустив преследования их противником. Но вот среди ночи появляется заместитель командующего фронтом генерал А.И. Еременко. Он, горячась и матерно ругаясь, отменил решение командарма, приказал остановить дивизию и отправить ее за Смоленск. Конев настойчиво просил генерала Еременко не отменять решение на прикрытие отвода армии, ибо немцы в этом случае настигнут отходящие войска и врежутся в их колонны – тогда отход превратится в бегство.
– Ну и пусть бегут! Скорее отойдут, – подтвердил приказание Еременко. Он тогда не сказал генералу Коневу – чего не знать не мог, – что 19, 20 и 16-я армии Западного фронта фактически уже оказались в оперативном окружении в огромном районе западнее, севернее и восточнее Смоленска. 16 июля немцы ворвались в Смоленск с юга, и 19-й армии, силы которой значительно пополнились, в районе Витебска делать было нечего.
Меня послали найти генерала Горячева и передать ему приказание отходить. Но комдив мне не поверил и выполнять приказание отказался, считая неразумным отводить дивизию в то время, когда находящиеся не впереди войска отходят. Их нельзя оставлять без прикрытия. Я предложил генералу остановить дивизию на привал, а ему поехать вместе со мной к командарму, от которого он получит исчерпывающие указания лично. Договорились на этом. Ему была подтверждена новая задача, и дивизия возвратилась.
3
Утром штаб армии группами поочередно начал перебираться в новый район за Смоленск, чтобы разместиться в лесу у станции Кардымово. Я должен был ехать с последней группой.
А пока сидел в закрытом кузове радиостанции и вел переговоры по радио со штабами, с которыми поддерживалась связь. Помехи заглушали слышимость, эфир был плотно засорен перебивающими друг друга русским и немецким языками. Поэтому даже короткий разговор занимал много времени. Связисты беспокоились и все настойчивее напоминали мне, что пора свертывать радиостанцию и уезжать. «Все уже смотались», – умоляюще предупреждали они.
Но я не хотел прерывать неоконченные переговоры, намереваясь отпустить радиостанцию в самый последний момент – и она догонит колонну. Недалеко от радиостанции в кустах я предусмотрительно поставил броневик БА-10, принадлежавший службе ПВО Витебска и задержанный мной накануне. Пожилому солдату-водителю было приказано без меня никуда не уезжать. Дверь радиостанции кем-то приоткрылась, и я услышал поблизости трескотню автоматных очередей. Выскочив из радиомашины, я разрешил радистам свертываться и уезжать, а сам ушел к броневику. Немецкие автоматчики проглядывались между деревьями: они ворвались на командный пункт и прочесывали лес. Броневика на месте не оказалось, – вероятно, водитель удрал, не дождавшись меня. Радиостанция успела смыться, и я остался один в лесу перед приближающимися немцами. Пригнувшись, стараясь ускользнуть незамеченным, пробираюсь по густому кустарнику к опушке леса, где проходила полевая дорога. К счастью, на большой скорости мчится открытая легковая машина. Рядом с водителем сидит командир полка связи полковник Базилевич-Белый. Заметив меня, шофер притормозил, и я свалился в кузов машины. Вскоре мы выскочили на пустынное шоссе и помчались на восток. Через каких-то 10–15 минут догоняем и обходим колонны машин с людьми и всевозможным войсковым скарбом, в беспорядке обгоняющих друг друга. По обеим сторонам дороги, сколько видит глаз, движутся сплошные колонны артиллерии, глубоко врезаясь гусеницами тракторов и колесами орудий в размешанную пыль. То здесь, то там виднеются застывшие на месте орудия с тягачами, брошенные на обочинах дороги. Видно, кончилось горючее. С болью в душе, стараясь сдержать слезы досады и обиды, я представил, что все это достанется врагу.
А я-то думал, что при любых обстоятельствах каждое наше орудие будет вести огонь по противнику до последней возможности и при безвыходном положении оставшимся единственным снарядом будет взорвано. На деле это оказалось далеко не так.
В голубом утреннем небе проплывали на запад многочисленные стаи вражеских бомбардировщиков, между которыми проворно сновали маленькие истребители, сверкая на солнце ослепительными отблесками. Но они проплывали мимо, будто не замечая, что творится на дороге. Освободились от смертоносного груза где-то в глубине фронта, думалось, и возвращаются на аэродромы для новой зарядки. Бомбить нас им, видно, нечем.
Обгоняя колонны по обочинам дороги, наша машина стремглав несется вперед. Смоленск остается где-то справа. Подъезжаем к Соловьевской переправе. Как нас туда занесло? В глазах рябит от скопления машин, людей, конных повозок, артиллерии. Все вокруг сожжено и обуглено, щекочет в носу, и въедается в глаза смрад липкой гари. Месиво людей, лошадей и техники бросается в воду и вброд устремляется к противоположному берегу. Несколько тяжелых орудий, с залитыми водой двигателями тягачей, застряло в разных местах реки, мешая движению. На восточном берегу, у самой переправы на пригорке, где обглоданными культями тянутся кверху три обрубленные бомбами почерневшие старые березы, беспрестанно стреляет зенитная батарея. Молодой лейтенант, без головного убора, с расстегнутым воротником выгоревшей, мокрой от пота гимнастерки, стоит в рост на осыпавшемся окопе и подает команды боевым расчетам, неистово помахивая потерявшими цвет сигнальными флажками. Над переправой, как исполинские шмели, кружат вражеские бомбардировщики, выстраивающиеся один за другим, и, круто ныряя вниз, сбрасывают по четыре бомбы в каждом заходе. Порывистый рев их моторов заглушает крики людей и шум машин на переправе. Вода кипит, несет по течению какие-то предметы. Розово-мутными потеками медленно расплываются все шире и шире пятна человеческой крови на взбаламученной воде. Я ощущаю помутнение в глазах, подташнивание. И вот мы вливаемся в общий поток, вода переползает через капот машин, двигатель захлебывается, вот-вот заглохнет. Но машина с натугой выбирается на противоположный берег. Ад переправы остается позади.
В лесу, где копошится штаб, размещаясь на новом месте, разыскиваю полковника Волкова, неожиданно приступившего к исполнению должности начальника штаба, и докладываю о прибытии.
– Будешь моим адъютантом, – угрюмо объявляет полковник.
– Простите, товарищ полковник, но я на эту должность не подхожу. Такая роль мне не подойдет. Ведь я окончил академию не для того, чтобы быть адъютантом, – упрямо возражаю. В сердцах хотел еще заметить, что не могу выполнять холуйских обязанностей, но воздержался.
– А мне как раз и нужен адъютант с высшим военным образованием. Я же не заставляю тебя чистить мне сапоги, – грубо оборвал меня вновь испеченный начальник армейского штаба. – Поехали!
Группа офицеров во главе с Волковым спешно выезжает навстречу отступающему потоку. На высотке перед небольшим мостиком на шоссе между станциями Плоская и Рудня останавливаемся. Задерживаем танк «КВ», две отставшие от своей части 122-мм пушки и десятка два бредущих в беспорядке красноармейцев и организовываем оборону по обе стороны дороги: роем орудийные окопы, ячейки для стрельбы, создаем систему огня. Из направления Рудни больше никто не появляется: все отступающие, видно, уже прошли. Мы голодны, есть нечего. Посылаем в Рудню офицера и двоих рядовых в поисках продуктов. Вскоре они возвращаются с несколькими банками сгущенного молока и консервированной фасоли с мясом. Посланцы сообщают, что им с трудом удалось ускользнуть от немцев, вошедших в Рудню, скоро те появятся перед нами. Быстро темнеет.
– Адъютант, кончились у меня папиросы. Давай! – обращается Волков ко мне, точно дал мне свои папиросы на хранение.
– Я некурящий и папирос не имею, – отозвался я вызывающе, конфузясь перед товарищами.
– Да, видно, ты в самом деле в адъютанты не годишься, – пробормотал полковник недовольно. – Вот что, я немного посплю, а ты не спи и, если что, разбудишь. Только смотри не засни сам!
– А когда же поспать мне? – говорю.