Игорь Шумов
Тельце
4.
Мы встретились с Костей вечером около отеля. Вышло это случайно. Я курил у входа и ждал его звонка. Бросаю бычок в снег, и из-за угла, из снежного ветра, появляется он. Без шапки, нараспашку, руки в карманах, сгорбился от мороза.
– А ты такой осенний, – сказал я Косте вместо приветствия.
– Здарова, здарова. Да нормально, я-то привык. Погнали. Как день провел?
– Нормально, – закурили, – ходил на вокзал, сбежал от цыган. Подписал бумажки и поезд в даль отправил. А ты как?
– Да нормально.
– Куда пойдем?
– По пути надумаю.
– У вас в городе проходят, может, какие концерты? – поинтересовался я.
– Не знаю.
– В смысле не знаешь? Ты же музыкант, следишь за местными, должно быть.
– Да нет, – безразлично ответил Костя. – Раньше когда-то да, а теперь не вижу смысла.
– Как же это без смысла-то…
– О, – оборвал меня Костя. – Сюда зайдем, тут нормально.
Меня поразил его акцент. Это был обыкновенный русский язык, знакомый и неизменный, но в произношении слышалась некая простота и не-обязанность, будто он разговаривает со мной, не желая этого, из надобности. Вместе со словом происходит и выдох, настроение «так и быть». Мне это не очень понравилось, учитывая тот факт, что он же меня и позвал выпить.
Бар оказался на вид обыкновенной московской бургерной, с подносами из дерева и пейджерами заказов. Ассортимент пива был не хуже, чем в Москве, только дешевле. Я взял с бара пустую бутылку и прочитал этикетку.
– Это все местное, Мамлеев, – сказал Костя. Он стоял ко мне спиной, и я не мог понять, как он узнал, что я искал на этикетке, – еще и дешевле. Ты какой хочешь? Это? Привет, – Костя обратился к бармену, – а есть что-нибудь нормальное?
– Все нормально, – холодно ответил бармен.
– Но все я не выпью, – сказал Костя, – но ладно. Мне лагер вон тот.
– А вам? – обратился ко мне бармен.
– Саур. И мы картошки возьмем еще.
– Прикладывайте.
Я глотнул пива, и меня чуть не вывернуло наизнанку. Посмотрел – саур, по запаху – саур, на вкус – саур, но не мой. Вязкий, как йогурт или компот. Остатки кеги мне отлили.
– Эй, – обратился я к бармену, – мужчина, ты мне не то пробил.
– А, ну прости.
– В смысле прости? Дай мне то пиво, что я заказывал, а за это верни деньги.
– К сожалению, я не могу. Это последнее.
– Тогда оформляйте возврат. Или давай другое, блять. Что это за сервис? Серьезно, ты бы стал это пить? Попробуй, ты поймешь, о чем я.
– Ты, конечно, на ноже, – Костя отвел меня от стойки. – Бармен, дай в стекле саур ему. Прости его, с железнодорожниками сегодня общался, не выдержал.
Я огляделся вокруг. Несколько мужчин и женщин не отводили от меня взгляд. На их лицах удивление и негодование. Так до меня дошло, я перегнул палку.
– Громко, Игорь, – Костя дал мне бутылку. – За приезд. Ты надолго?
– На неделю, может, меньше. Обратного билета нет еще. Ты прости меня, пожалуйста, за такое поведение. Я не знаю, что на меня нахлынуло. Последнее время дни тяжелые, нервничаю. Меня даже сюда сослали из-за этого, в надежде, что я хоть немного расслаблюсь. В итоге срываюсь. По делу, но сверх меры.
– А почему ты нервничаешь? – спросил Костя; он наклонился в мою сторону, интерес моргнул в глазах.
– Мне кажется, что проблема в том, что… Что я не знаю, что делать дальше. Мучает одна штука. Не знаю верна ли она или нет. Вроде бы и работа моя задолбала, а, с другой стороны, может, я устал и теперь ухожу в крайности. Надеюсь отпустит, иначе трезво смотреть вообще не могу. У друзей проблемы, с женой вот только все хорошо.
– Зачем волноваться за чужие проблемы? Ты еще скажи, что, когда ты волнуешься за них, тебе становится легче.
– Именно так, да!
– Я знаю. А с работой ты боишься облажаться, потому что денег не будет, да? Ха-ха.
– Не только денег. В принципе заняться чем.
– Куда без этого, да. Так у тебя же жена есть вот. Ты вроде муууузыкой занимаешься.
– На что-то жить надо, Костя. Не питаться же волнами. Ты вот тоже музыкой занимаешься. Тебе это помогает.
– Что ты делать с этим собираешься? Самый важный вопрос.
– Не знаю. Вот сейчас отдохну, а потом, надеюсь, мне полегчает, и я смогу вернуться к обычному веселому «хэй-хэй-хэй, привет, как дела».
– Будешь пить пиво, смотреть на дома, в снег падать – это твои действия?
– А ты бы что предложил?
– Я бы предложил тебе сходить к одному врачу местному. Мне он очень помогает и многим другим тоже. Он такой, камерный тип, принимает только по рекомендациям, так что левые типы о нем не знают. И денег берет немного.
– Кто он? – спросил я. – Какой-то начинающий практикант?
– Нет-нет-нет. Кто-то его гением называет, а, по мне так, он как есть знает. Мы с ним давно знакомы, и он мне сказал, что практикует лечебное общение. Во злобу оно, выпускает наружу. Заставляет разболтаться, если правильно вести себя. Взгляд добрый, начинаешь разбалтываться, и он проходит по пунктикам. Помню я так разозлился, общаясь с ним, что мы чуть было не подрались. Чуть ли не на коленях извинялся. Хотел, кстати, позвать его с нами прогнать по пиву, но он с детьми сегодня.
– Педагог?
– Типа того.
– Я не понимаю, почему ты так беспокоишься за меня. Если готов даже поручиться к какому-то врачу скрытному. Звучит это стремно. С таким же успехом я могу к московскому психотерапевту записаться.
– Московский тебя и по-московскому лечить будет, – смех Кости испугал меня. – Одна часовая встреча, другая, потом третья, а потом, когда ты ему надоешь, он тебя отдаст на лечение таблеткам. Московский будет смотреть на твое лечение и на тебя как на москвича и от твоих невзгод не избавит. Знаешь, почему? Потому что ему это не надо. Ни врачу, ни Москве. Пойдем покурим? Да не ссы, оставляй вещи, тут ты будто кому-то сдался.
– Знаешь, может, ты и прав. Но ты так говоришь скрытно, будто он маг какой-то или шаман. Еще пару слов, и, хе-хе, окажется, что он культист.
– А кто нет? – Костя выпучил глаза и улыбнулся; я никогда не мог привыкнуть к его лицу. – Ха-ха-ха. Ты можешь пить по три пива каждый день на голодный желудок, отрубаться, утром жалеть о вечере, днем о прошлом, а вечером снова вступать в цикл, и все, пацан готовый. И все вокруг скажут, что ты молодец, соблюдаешь план, и будут помогать тебе из него выпадать. Кто там говорил «подтолкни падающего»? Одна хуйня. Плюс, ну ты подумай, вот, условно говоря, ты в голове уже решился на врача, а у себя тебе жене объяснять, то и се. А здесь напрягать ее не будешь.
– Ладно, ты прав. Когда он может меня принять?
– Я думаю, завтра. Сам тебя отведу, чтобы ты не боялся. Только ты это, деньги мне передай, я ему отправлю. Так ему спокойнее.
– Смешно, – я уставился в окна кафе напротив; за столами горели свечи, пары развлекали друг друга перед главными блюдами. – Костя, а что ты думаешь о раке?
– Что это очень вкусно, если правильно приготовить и подать.
– Я про онкологию, Костя, – засмеялся я.
– А я о чем? – Костя снова выпучил глаза. Подозреваю, что он тогда не шутил.
5.
Утро началось с головной боли. Вчера мы сидели долго, в разных местах, пили разные напитки. Ближе к утру Костя предложил поехать к его друзьям; пока мы пили, они успели сгонять за стаффом в лес, дать взятку полиции, сбежать, достать еще стаффа и поделиться ими с теми же сотрудниками. Я тактично отказался. Костя даже обрадовался – ему наверняка досталось больше. И сон был так прекрасен и сладок, опьяняющий не хуже бухича с другом, но посреди ночи, ближе к утру, между цифрой три и четыре, открылись две особенности моего номера. Первая – так как здание новое, то и стены тонкие, скорее для виду, чем изоляции от остального мира; вторая – по соседству со мной поселилась пара молодоженов. Видел их ранее, еще вечером, но внимания много обращать не стал, а как взбесили, боже, все припомнил, как на допросе у следователя. Она скрывала свое пышное платье под маленьким пуховиком. Муж ее из себя ничего не представлял, и среди всех остальных он не отличался ничем. Семья праздновала без них, дома под водочку, а они – молодые и страстные, им необходимо было остаться одним. Когда он, муженек, нашел тот самый спот, такой важный и необходимый, я узнал об этом третьим. Она кричала, извивалась. Кровать билась конструкцией о стену, сообщая мне о том, что за стеной кто-то получает удовольствие. И я бы хотел.
Но я был пьян, и в тот момент больше всего на свете я возненавидел тех двоих и всех на планете, кто вздумал заниматься сексом, когда я пьян. Стук кулаком по стене не помог, я по привычке попадал в ритм. Стал кричать, если не громче их, так на уровне. Не помогло. Я наделся задом наперед джинсы и держась за стены вышел из номера. Постучал в дверь. Ноль реакции. Постучал в дверь. Послышались шаги. Его рожа не вызывала у меня уважения, ибо была, повторюсь, никакой. Возможно, он также думал обо мне, пока я не появился посреди ночи с красным лицом и отторгающим запахом изо рта. Наш разговор быстро перешел к оскорблениям друг друга, а затем и драке. Очень сумбурной и смешной. Я попытался замахнуться кулаком и, сам того не ведая, задел подошедшую администраторшу. Почуяв неладное, а именно человека за своей спиной, я обомлел, развернулся и потерял равновесие. Из двери смотрели две мокрые головы, муженек и женушка, еле сдерживающие смех. Администраторша меня не выносила. Она скрыла свою злобу и стыд за излишней фамильярность. Мне стало нехорошо, и я уполз на четвереньках к себе в номер, где выдавил все свое недовольство через горло.
Умылся, побрился, надел свежую одежду, только настроение лучше не стало. За окном солнечно, минус много градусов. Позвонил жене, рассказал, как встретился с Костей, но про встречу с психологом скрыл. Не стоит ей волноваться, думал я, она далеко, тяжелее будет. Позавтракал, покурил, вышел на улицу, и все никак и ничего. Дорога радостью не дышит, люди сами по себе и от меня далеки. В телефоне лазить не хотелось, вряд ли туда набегут мои друзья оттого, что мне скучно.
Костя не отвечал на звонки, и в сети его не было. Но в пять утра, когда я боролся в темноте с головокружением, он мне подробно, не без ошибок, описал путь к офису психолога. Костя называл место «конурой», а психолога кратко, но лаконично – «Саней». Конура находилась на севере Екатеринбурга, более известном как Уралмаш. Я заказал такси, доехал довольно быстро. Пробки в городе были, но, к счастью, они обошли меня стороной. Или мы их объехали – это не так важно. Вид из окна такси ввел меня в уныние и тоску. Черт, я даже боялся находиться там на виду. Если дома и были, то в них я бы не рискнул жить. Множество заброшенных строек, отсутствие тротуаров, грязь, пыль, огромные черные облака сильнее солнца. Неудивительно, что люди в этом городе такие хмурые. Север сильно отличался от центра, будто два разных города столкнулись в битве и один из них позорно проиграл. Теперь он назло не хочет становиться нормальным.
Такси высадило меня напротив зеленого здания с огромными белыми витражами. Внутри играли в волейбол, и крик победы доносился на улицу. Земля вокруг была неухоженная, через бетон рвалась в поисках солнца трава. Отдельным испытанием стало понимание карты Кости. Да, он рисовал пьяным, но чтобы настолько. Хорошо, что я приехал раньше нужного специально на такой случай. Я обошел комплекс. За ним было еще несколько дверей, спортивная площадка, стоянка. Перед тем, как зайти, я покурил. Из здания выбежали дети. Девочки шли отдельно, мальчики отдельно. Вдруг завязалась драка снежками и уцелевшим никто не ушел, кроме одного пацана, который размахивался сменкой и угрожал выбить другим зубы. Выглядело впечатляюще, я бы хотел к ним присоединиться. Собрать один покрупнее, кинуть в самого ловкого и затем – бежать; дети хоть и злы, но сообща действовать умеют, особенно против так называемого взрослого. За облысевшими деревьями прятался вход в подвал. На двери множество круглых черных точек, очевидно, от сигарет, формировали квадрат. Снегом завалило импровизированную пепельницу; возможно, банку из-под растворимого кофе. Замок был снят, значит, меня уже ждали. Для приличия я постучал и, не получив ответа, зашел внутрь.
Коридор, пол из островков линолеума. Большинство ламп перегорело. Вдоль стен тянулись провода. Я шел по инструкции прямо, потом налево. Чем дальше я заходил, тем старее становилось помещение. Опадала краска, оседала пылью на плитке. На каждый мой шаг раздавался хлопок – закрывались двери. Никто не хотел здесь лишних взглядов, незнакомая походка выдавала меня. Хороший вопрос – зачем спортивному комплексу такая сеть подземных помещений, и кому они ушли – останется неотвеченным. Сквозняк пробрал меня до костей, куртка не спасала. Навигация Кости не спасала, и через несколько минут я потерялся в четырех стенах, вместо четырех березок. Березки здесь, наверное, раньше были, врать не буду, не знаю. «Вдоль проводов налево… У кошек направо…». Какие нахрен кошки? Они от одного моего вида разбежались, а провода – они повсюду! Я переборол свое эго и подошел к уборщице-азиатке в синем фартуке.
– Здравствуйте. Не подскажете, а где здесь Александр, психотерапевт.
– Кто-кто? – недоумевающе ответила она. – Терапевт? Тебе в больницу надо, а тут спортом занимаются, чтобы как раз к врачам не ходить.
– Понятно, – я попытался припомнить, как Костя мне описывал Сашу. – Низкий, лысый мужчина, с небольшой головой. Часто ходит босиком.
– А, этот-то! – загорелась уборщица. – Сашка-то у себя сидит, где ему еще быть. Вам вот здесь направо, до конца и дверь с ручкой, на которой крот висит.
– Крот? – уточнил я.
– Крот-крот! – повторила уборщица и ушла, исчезла в тенях коридора.
Чем ближе я подходил к двери, тем меньше света вокруг оставалось. Непонятно, почему. Свет горел в пяти метрах от двери, но словно невидимая и непроницаемая стена не пропускала его. Несколько минут я пялился в дверь и ждал, готовил свои первые слова, пытался вспомнить, зачем, блин, пришел сюда. Для храбрости нужно было выкурить сигарету, но стоило мне уйти – я знал, что не вернусь. Испугаюсь, не рискну, пока судьба не сведет меня снова, но уже с семейным психотерапевтом. Когда я протянул руку к двери, она не поддавалась. Постучал. Звон, механизмы задвигались.
6.
Внутри было темно. Накурено. На полу лежали грязные ковры. Стены закрывали плакат на непонятном языке. В центре стоял старый диван. Нельзя сказать, что здесь было уютно. Было и было. Я зашел внутрь, и за спиной раздался голос:
– Ты Игорь, да?
– А ты Саша? Очень приятно.
– Ага, – скупо ответил он.
Он был невысокий, бритый. С большими глазами и такими же большими мешками под ними. Было в них что-то манящее, будто за ними скрывалась правда и истина; или наоборот что-то настолько кошмарное, после чего ты не можешь нормально существовать и до конца своих дней тебе приходится просматривать, ну, то самое, вот то. Возможно, я прервал его сон.
– Костя мне сказал, что ты можешь мне помочь.
– Это не так. Никто, кроме тебя самого, тебе помочь не может. Ты ложись давай, что стоишь?
– Ладно, – я лег на диван и тяжело задышал.
Потолок покрывала плесень старше меня. Я не знал, что будет дальше, и не мог расслабиться. Саша закурил, сел рядом и спросил:
– И что тебя волнует?
– Я не знаю, с чего начать.
– Начни с себя и уходи. Ты серьезно пришел сюда, не зная почему? Ты сейчас мое время в никуда уводишь.
– Нет, Саш, нет. Сейчас, надо просто решить с чего начать рассказывать. В общем, последнее время я потерял желание работать и заниматься тем, чем всегда занимался. Мне кажется, что я с ума схожу. Ничего делать не охота, ничего счастья не приносит. Все свои желания на данный момент – я от них отнекиваюсь, говорю, так нельзя, это неправильно, этому нет времени.
– Так, и что?
– В смысле и что?
– Что тебя из этого напрягает?
– Меня напрягает, что я теряю смысл жизни. Меня напрягает, что мне хочется делать то, что делать нельзя. Меня напрягает мое психологическое равновесие.
– А у тебя есть смысл жизни?
– Конечно, у кого его нет?
– Мне кажется, у тебя.
– Нет, нет. У меня он есть. Смысл жизни заключается в реализации себя. И мой способ для этого всегда был работой. Но как стало не получаться или не выходить, я сразу такой «все, это не мое, я ухожу». Мне говорят, это от усталости.
– А это твоя первая работа?
– Да, но какое это имеет значение.
– Ты нашел дело, в котором тебе комфортно находиться, и от этого оттуда уходить не хочешь. Не потому, что оно тебе нравится и приносит удовольствие. Скорее всего, оно тебе, дело, нахер не сдалось. Ты себя угождать хочешь и выбрал самый простой вариант.
– Нет, это не так, – скромно ответил я.
– А как тогда?
– Там есть люди, которые от меня зависят, я не могу взять и уйти. И начальник мой за меня ручается.
– То есть ты работаешь ради других людей? А без них работать стал бы?
– Я не знаю…
– Чем бы ты без работы занимался?
– Музыкой.
– Ты пишешь музыку?
– Да.
– Зачем?
– Это такая отдушина из обыкновенной жизни. Знаешь, поработал несколько дней в ряд, перенервничал, устал, а потом с другом прогнал по пиву, сыграли вместе, и полегчало.
– То есть ты пользуешься музыкой, чтобы тебе легче работалось и жилось?
– Да.
– А ты не думал сделать свою жизнь такой, чтобы тебе не нужно было впоследствии себя другими делами заваливать, чтобы типа «стало легче».
– Это сложно.
– Ты хочешь, чтобы было легко?
– Конечно, я же человек.
– И ты можешь работать над собой. Я же тебе говорил – дело в комфорте – тебе удобно жить в таком ритме – занял время работой не пойми зачем, потом пошел музыкой заниматься. Может, ты из работы берешь впечатления для музыки, и у тебя без них и музыки вовсе не будет.
– Я не уверен, что это так.
– В чем ты уверен?
– Что ты меня пугаешь сейчас.
– Хорошо. А ты как хотел? Если ты хочешь, чтобы тебе сказали «не грусти, все будет хорошо», ты мог пойти к психотерапевту или еще куда. Ко мне ты явился, чтобы решить так называемую проблему. Но сейчас ты называешь проблемой свое состояние. Я могу решить ее, в отличие от остальных людей, кто скажут «вам надо работать над собой». Не, погодь, это само собой разумеющееся, но врач тебе, например, даст таблетосов или справку какую, чтоб ты дома сидел. Я ее именно порешаю.
– А каким образом?
– Это не так важно, мы еще самое важное не обсудили. Может, мне на тебя время свое тратить не нужно.
– А как же деньги?
– Какие деньги? – удивился Саша. – Мне твои деньги к черту не сдались. Я это делаю не из-за чего-то такого. Вот смотри – ты сказал, что ты хочешь делать то, что нельзя. Это ты про что?
– Абсолютно обыкновенные штуки, как еще сказать. Нагрубить кому если он себя неуважительно ведет, защищать свою позицию, помогать людям без задней мысли типа «ох, а как подумают остальные». Это как, вот ситуация: стоят две машины. Смотришь на них – машины и машины, плевал на них. А как выпил вспоминаешь свою давнюю мечту пробежать по машинам, как по горам щебня у железнодорожных путей. Или посмотреть, как она горит, взрывается
– И тебя не волнует, что какой-то Вася копил деньги на эту машину, возможно, брал кредит, работал не покладая рук, чтобы у него появилась это машина? – каждую гласную Саша протягивал, но при это говорил очень быстро. – Или вот, ты говоришь, сжечь машину. Откуда в тебе вот эти наклонности уничтожать, взрывать и так далее? У тебя были с этим проблемы?
– У меня в детстве друзей не было, не было вот этих детских приключений, после которых потом необходимо извиняться. Может, сейчас их не хватает.
– Но сейчас же ты не маленький, тебе гораздо больше лет, ты не ребенок и не подросток. Почему это осталось? В тебе откуда вот это желание к разрушению? Ты пойми меня правильно, тебе с такими наклонностями многими вещами заниматься даже нельзя. Ты же если детей заведешь то, я тебе гарантирую, ты их будешь избивать или сразу убьешь от злобы. Потому что это, видимо, интересно.
– Саша, ты ошибаешься.
– Я не ошибаюсь, я могу просто смотреть иначе или смотреть не на то. Сейчас я смотрю на зажатого пиздабола.
– Саша… – я не смог подобрать ответа.
– Вот ты заверяешь, опять же, что проблемы свои прекрасно осознаешь, но решать их не спешишь. И придумываешь себе оправдания. То есть тебе, получается, нравится ходить с этим проблемами? Хвастаться ими, делиться. Ты что, особенный? Конечно, ты особенный, таких как ты наверняка мало, кто настолько забитый, что решается гордиться своими недостатками и выставлять их напоказ. От этого, мол, они перестанут быть проблемами, ха! – Саша закурил очередную сигарету; он говорил много, но всегда по делу, слезы набирались в моих глазах, я не хотел признавать его правоту. – Это как девочки, которые кричат «у меня аутизм», «у меня депрессия», «у меня нехватка внимания», но при этом ничего не предпринимают для этого. Вот есть в спортивке тут, наверху, безрукий пацан, Коля. Что ты думаешь, он ходит и просит жалости? Его мать да, ей становится от этого легче. Ему нет. Он берет и чем-то занимается. Спортом, на голове чеканит мяч, в футбол играет своеобразно. Знаешь, как дела у парня?
– Очевидно нет.
– Старшаки избивают его каждую неделю. Не нравится им, что, мол, пацан пытается себе жизнь сделать. Вот тебя избивают на работе? Тебе не пытаются помочь? Девка есть?
– Жена.
– Вообще счастливчик.
– Блять, – выпалил я, – ты так говоришь, будто у тебя всего это в жизни не было, и да, наверное, скорее всего, ты смог при этом чего-то добиться, сделать себе условия адекватные. А теперь на любого, кто не может толкнуть себя это сделать, ты злишься и обсираешь его.
– Стой! Вот, вот! То есть ты себя считаешь человеком, которому нужен просто толчок, и тогда ты начнешь решать свои проблемы и жить, как ты хочешь?
– Да, именно так. Я надеялся, что разговор как раз станет им.
– Разговор – это туфта и пиздеж. Дело – то есть рабочее. А тебя не пугает тот факт, что в тебе-то сейчас так много злобы и обиды?
– Я так не считаю. Мне кажется, это злоба и обида оттого, что я не могу что-либо сделать. Как только ко мне придет осознание того, что вот, все, я могу, я сильный, то тогда все будет хорошо.
– И ты не боишься, что начнешь творить всякий беспредел, который всегда хотел?
– Его желание делать возникает от невозможности творить другие поступки, нормальные.
– А какие поступки нормальные?
– Сложный вопрос.
– Давай легче. Вот ты не боишься, что устроишь ад какой-нибудь?
– Не устрою, я знаю.
– Не, ты ответь, – настаивал Саша. – Ты боишься или нет?
– Не боюсь.
– А за других людей?
– Они тут причем? – не понял я.
– Что ты начнешь и их заденешь.
– Но я же не начну.
– Я тебя понял. Если начнешь? Знаешь, детей заведете, и ты их же убьешь? Как тебе такое? Ты детей своих убьешь!
– Да не будет такого, я же… Максимум на шалость способен.
– Ага.
Закурил и я. Мы посидели в неловком молчании. Смотрел на Сашу – он был похож на ребенка. Сидел на стуле с прижатыми к животу ногами, обнял себя и курил.
– А зачем ты занимаешься этим?
– Занимаюсь чем?
– Слушаешь вот меня, помогаешь.
– Не факт, что я помогаю, – Саша почесал голову, – я, скорее всего, делаю тебе только хуже. Ты бы помучился, задумался и сделал бы какие-то выводы. А сейчас пришел, понадеялся, что все решится, и уйдешь отсюда расстроенный.
– Но ты сказал, что можешь все решить.
– Не все, но могу. Надо будет провести одну процедуру, или нет, действие, но я все еще не уверен, что тебе она подойдет.
– Почему?
– Я тебе уже сказал. Что мы не знаем, что решать. Как мы будем лечить что-то, если мы не знаем, что это. Мне надо с тобой, знаешь, долго говорить, но у тебя нет времени, мне Костя сказал, а у меня, если откровенничать, нет желания.
– Какие могут быть сомнения? Мне нужна помощь.
– Тебе отдохнуть нужно. Какие у тебя проблемы вообще? Что ты музыку делаешь хуевую? Поганишь то, что я для многих жизнью является? Или что ты на работе не можешь дальше дохнуть? Ты хочешь, чтобы я тебя обратно поставил на место или сделал так, чтобы проблем не было? Если первое – иди купи у кого-нибудь мефа, нюхни и забудь себя, употребляй, исчезай. Вот это отличный выход, то, что тебе надо. Именно выход. Если же ты выходить не собираешься, то надо решать твое говно на корню. Ты знаешь, что тебе надо? Знаешь?
– Нет.
– И не узнаешь. Потому что ты человек.
– Я тебя понял.
– Ничего ты не понял. Просто хочешь от тяжелой темы отойти, потому что возразить не можешь.
– Ты так говоришь, будто все должны уйти в крайности, запереться, как ты, в подвалах.
– Почему все? Те, кому это надо. Кому это надо, кто понимает, зачем, кто себя слышит или хочет услышать, а не какие-то уставшие люди. Серьезно, тебе дали такую охуительную возможность. Ты вырос в Москве, я вижу. Семья с высшими образованиями, бедности не знала, сам, небось, тоже учился. Работа прибыльная, жена, если тебя и обманывали, то только в школе с ответами для контрольной, потому что ты так кого-то задолбал… Или нет, может, сам обманывал. Просил тебя с последней парты детдомовец, не вытягивал и так задолбал, что ты ему назло написал ереси, он сдал и опозорился. Как тебе такая история?
– Не то чтобы в точку, но…
– Поэтому я не понимаю, на что ты жалуешься. Алкоголикам и наркоманам нужна помощь, вот. Или поделом им, пусть дохнут?
– Чем я хуже алкоголиков и наркоманов? То, что мои проблемы решаются работой над собой? Им тоже надо себя сдерживать, дисциплину наводить. Ты знаешь что. Ты считаешь, что я априори должен быть сильным. Что люди, росшие в комфорте, ко всему готовы. Мы слабые. Ты слабый, я слабый. Да, кто-то свою слабость показывает, но не потому, что он, блять, особенный. А потому, что он ищет себе человека, так и находят друзей. Двух парней травят в школе за лишний вес – они в итоге найдут общее и станут друзьями. Два слабых человека могут закрыть друг другу раны, загладить недостатки. Не ходить же всем закрытыми и хмурыми, прям как ты.
– Ха-ха, хорошо, предположим. А вот ты ходишь такой открытый, слабенький, тебя сильный не уделает? Или ты мазохист и нарываешь на кое-что острее?
– Я осознаю риски и считаю, что пережил подобное.
– Видимо недостаточно, если ты не понимаешь, что в жизни надо защищаться, – Саша выдохнул мне дымом в лицо.
– Но не все же это борьба.
– При этом ты называешь себя слабым. Значит, есть кто-то сильный. А как понять, что он сильный, если ты с ним не состязаешься и не дерешься?
– У него что-то может просто лучше получаться, – парировал я.
– Может, тогда сильный неподходящее слово?
– Ты меня понял.
– Ничего я не понял. И никогда не поймем друг друга.
– Мы можем пытаться.
– Попытайся понять вот это – то, что ты сказал до этого – это не проблемы. Проблема, видимо, у тебя есть, и она серьезная, – Саша достал телефон. – Класс, мне нужно скоро уходить. Точнее не мне, а тебе. В общем, я почти уверен, что знаю, в чем твоя проблема. Что-то между страхом самореализоваться, нестыковкой твоей, как сказать, внешней, да, личностью и внутренней. Короче, ты ребенок в большом мужицком теле. Как тебе такой психоанализ?
– Удручает качество.
– Говорю же, не зря боишься.
– Это не боязнь, а это…
–…решенное дело, да, – Саша потушил сигарету (какая это? пятая или десятая?). – Будем делать операцию.
– В чем она заключается?
– Это не так важно, говорю же. Многие вещи не так важны, как кажется.
– Но я смогу потом ходить там, заниматься делами?
– Ты полетишь просто, займешься всем, чем захочешь, и даже больше. Не представляешь, насколько все будет у тебя, ух. Все, вставай-вставай!
– Я же еще не согласился, – Саша толкал меня руками к двери, глаза краснели от дыма.
– Согласился-согласился, ты что, не понял? Не тупи. Бывай.
Дверь захлопнулась.
