Игорь Олегович Артеменко
Дневник еврея. Поэма
Пройду рубеж сражения
Им показать, что я дурак?
И мыслям нет значения?
Прикинусь словно идиот,
Что бродит без понятий
Кого и с кем война идёт
И кто тут неприятель.
А там я выдам свой виват,
И вот мое спасенье,
Мой план немного хитроват
И связан тут с везением.
Ведь могут подстрелить везде,
С обоих территорий,
Тут место быть большой беде,
что прекратит историю.
А если вскроют, что – еврей,
Убьют без права слова,
Для этих страшных дикарей
Нет принципа другого.
И тут раздался рядом шум,
О! Показалась мышка,
Иди ко мне, ты – мой грызун,
Пушистая малышка.
Я взял на руки грызуна
И посадил обратно,
Еды ещё б найти сполна,
Отужинать чтоб знатно.
Пошёл вперёд в своём пути,
Пока не заприметил
Тот поезд, проехавший в ночи,
Что с танками я встретил.
Состав стоял как не живой,
Лишь отголоски речи,
Я встал промеж колючих хвой,
Не ожидал с ним встречи.
Возможно, тут и есть тот фронт,
Теперь моя задача
Пройти поближе меж тех крон
И испытать удачу.
Проверю, что тут и куда,
А после планы строить,
Попасться я могу всегда,
Но этого не стоит.
Они, наверно, все поймут
Коль окажусь я пленным
И от того не надо смут,
Обдуманных надменным.
И я пошёл тропой вилять
Чтоб подобраться ближе,
Что происходит тут понять,
С того подкрался тише.
И вот уже я вижу их,
Солдат в военной форме,
Таких суровых и больших,
И с выправкой все в норме.
У них оружие в руках
И лица очень хмуры,
Свисают каски на висках,
Пугают их фигуры.
Я очень пристрально смотрел
На статного мужчину,
Что за столом сидел и ел,
Держа осанкой спину.
Он словно столбик проглотил,
Что не давал сгибаться,
А может он манер любил,
Не мог пренебрегаться.
Ещё он вилку там держал,
А в правой держал ножик,
Обед неспешно продолжал
Работой двух ладошек.
Он одобрительно кивал
На повара в сторонке,
Который блюда подавал
В крахмальной рубашонке.
И перед ним стоял один
В годах какой-то хмурый,
Макушка с россыпью седин,
В осанке чуть сутулый.
Он, опустившись, вёл доклад
С причиной о поломке,
Ткнул в свой наручный циферблат,
Водил по краю кромки.
Сказал, что справит все за час
И поезд вернётся к строю,
Потом отдал другим приказ,
Озвучив: «Вам устрою».
И те забегали вокруг,
Таская кладь большую,
Как при дворе гоняя слуг,
Хозяева бушуют.
У них поломка там была,
Какая я не знаю,
Бригада там ремонт вела,
Вбивая в землю сваю.
Команда масленых людей
Копалась под вагоном,
Крича: «Вот тут давай забей»,
С таким надменным тоном
И самый грязный из них всех
Долбил большой кувалдой,
Стараясь устранить прореху,
Работая с командой.
Второй придерживал деталь,
А третий вёл тирады,
И искрой сыпала там сталь
Под грохот канонады.
Тот третий явно был взбешён,
Кричал другим, как нужно,
Чтобы вопрос тут был решён,
Работать нужно дружно.
Чтобы один держал ровней,
Второй долбил быстрее,
Он с каждым словом был все злей,
Все громче и краснее.
И я смотрел на это все
Без права шевелиться,
Как будто тут идет кино,
Что так уж долго длится.
Они закончили ремонт
И стали собираться,
Возможно, путь идёт на фронт
И надо их держаться.
Тот, что обедал, уж ушёл,
Оставил стол с едою,
В вагон по-статски он зашёл,
Довольствуясь собою.
А повар начал убирать,
Бросая в землю пищу
С тарелок, быстренько счищать,
Сгребая все ручищей.
Солдаты стол уж унесли
И все почти забрали,
Ремонтники в вагон зашли,
Что ранее орали.
И вот уже пошёл дымок,
Что двинул ряд вагонов,
Заколотил колесный смог,
Воздав железных стонов.
И поезд неспешно уходил
По колее вдоль леса,
Внимательно за ним следил,
За дымовой завесой.
А вот уже пропал совсем
И даже чуть сконфузил,
Оставив мне вопросы тем,
Чтоб в голове свил узел.
Они б могли убить меня?
И что за главный с ними?
Что им ответить, где родня?
Представить их чьими?
Сказать, что деревенский я,
И жил с любимой мамой,
Что это – вся моя семья,
Окутав это драмой.
Так не поверят и убьют,
Чего меня тут слушать,
Иль неприлично изобьют,
А после уж задушат.
Вообще, не нужно попадать
И лучше уберечься,
Чтоб не пришлось потом страдать,
На муки тут обречься.
И тут я вспомнил про еду,
Что вывалил небрежно
Тот повар где-то там в траву,
Поступок вышел – грешно.
Но мне приятный был сюрприз,
Да и мышонку тоже,
Искал, смотря куда-то вниз,
Остатки свиной кожи.
Ещё чуть каши я нашёл
И с мышкой поделился,
Для нас великий пир пришёл,
Как будто сон приснился.
Я ел и чувствовал прилив,
Что растекался в теле.
Как в животе там все ожив,
С желудком снова в деле.
Процессы разные пошли,
Что голова вскружилась,
Ох, как я рад, что мы нашли
И все вот так решилось.
Вкусив до крошки наш обед,
Я рассмотрел мышонка,
Как уплетал он кашки след,
По вкусу вроде пшёнка.
Как шёрстка яркая блестит
Вдоль маленького тельца
И что ручной, мне это льстит
И чтит своего владельца.
И я его не подведу,
Как только мы прорвёмся
Ему там домик возведу,
Когда мы обживёмся.
И буду лучше всех кормить,
Представлю его маме,
Что сможет тоже полюбить,
Как любит нас ночами.
И я поняв, что все – устал,
Решил вздремнуть с обеда,
Ведь сносит сном уж наповал,
Желудка тут победа.
Я подобрал своего дружка
И поместил обратно,
Лишь слышен писк моего пушка,
Что тоже кушал знатно.
Нашёл полянку из травы
Матрацем мне послужит,
Под голову нарвал листвы,
Что сон мне дивный вскружит.
Улёгся сытый и былой
От царского обеда
Сознание ушло стрелой
Его уж нет и следа
Проспал тот день и полночи,
Проснулся лишь от воя,
Что слышал где-то там в дали
Возможно, волков двое.
Они в два голоса запев,
Заставили подняться,
Покинуть мой удобный хлев
И по дороге мчаться.
И я бежал, как только мог,
Карман в пути проверил
С ревизией, где мой зверёк,
Что Бог мне в руки вверил.
И вот счастливый он со мной,
Ускорился в забеге,
Ведь чую – волки за спиной,
Мохнатые стратеги.
Я помню, мне отец читал,
Про хитрости их стаи,
Как волк догнал, хватал и рвал
Людей на урожае.
Что в поле собирали рожь,
А волк смотрел с засады,
Он вызывал в рабочих дрожь,
Что встречи с ним не рады.
А если в стае этой семь,
Тот тут беда большая,
Бесстрашно кинутся совсем,
Все на пути сметая.
Всех разорвут, кого нашли
Хоть малый или взрослый,
Я слышу вой, он там в дали
И он по звуку рослый.
Не знаю, гонятся иль нет,
Но я бежал от страха,
Возможно, взяли уже след,
Догонят с полумаха.
Как повезло, что я поел
И вдоволь отоспался,
Восстановиться чуть успел,
А так бы им попался.
Бегу и силы ещё есть,
Да вой почти не слышен,
Им не удастся меня съесть,
Хоть в гонке никудышен.
Физически я с детства слаб
И силой обделённый,
Походкой тоже косолап,
Осанкой чуть скривлённый.
Но страх он может излечить
И силы дать бороться,
Энергии тебе вручить,
Что в теле разольется.
У страха много есть чего,
Есть минусы и плюсы,
Нет человека без него,
Мы все – немного трусы.
Пока я думал монолог,
Вой больше не тревожил,
Но это может быть подлог,
Я мысль подытожил.
И от того не стал стоять
Или на шаг включаться,
Бежал, бегу, буду бежать,
Чтоб этим не достаться
Уже заметил солнца луч,
Что пробивал сквозь ветки
И воздух сладостно пахуч,
Как аромат конфетки.
И с каждым часом день светлей,
Ну, так себе начало,
Спасибо Богу, что целей
Мое здоровья стало.
Но остановки пока нет
И жажды передышка,
Возможно, потеряли след
Меня и моей мышки.
Я прямо заприметил дом,
За ним – ещё три штуки,
Что огорожены прудом,
Да разговоров звуки.
И я в момент застыл, как труп,
Чтоб разглядеть по-чётче,
Потом я спрятался за дуб,
Что удалось мне кротче.
И начал пристально глядеть,
Что за деревню встретил,
Решил до вечера сидеть,
Но сзади звук заметил.
Наверно, выследил тот зверь,
Что гнал меня полночи,
Но не хотел я знать, поверь,
Судьбу той стаи волчьей.
А ломанулся сразу в дом,
Ведь было метров триста,
Преодолел я их с трудом,
Дорога там терниста.
Я даже плюхнулся там раз,
Споткнувшись о корягу,
Но звонкий голос меня спас
И пожалел беднягу.
На полпути он закричал:
«Ты от кого мальчишка?» -
При виде как я там упал:
«Ты там живой, сынишка?»
Он побежал навстречу мне,
Помог с земли подняться:
«Ты что там делал в стороне?
За кем решил гоняться?»
«Там были волки», – отвечал
В мольбах, прося поверить:
«От них я так по лесу мчал,
Вы можете проверить -
По вою, кажется, их два,
Но я не знаю точно,
Могу у вас побыть пока?
Пойдёмте в дом к вам срочно!»
А то вернутся, изорвут
Не поминайте лихом
И в лес кусками унесут,
Для них это все мигом»
И тот мужчина в дом повёл,
Там женщина встречала,
А с нею – старенький козел
С боками, что чуть смяло.
Она приветственно открыв,
Меня вперёд пустила
«Откуда ты», – меня спросив,
Глазами прошерстила.
«Ты не из местных? Городской?
Ты что забыл в лесочке?
И что ты грязный весь такой?»-
Раздалась в голосочке.
«Иди за стол, я чай налью
И ты нам все расскажешь!
Где потерял семью свою?
Услугу нам окажешь.
А мы решим, как быть с тобой,
Куда тебя отправить,
Ты поделись своей судьбой,
Хотим на сон оставить!»
Они налили чаю мне
И дали угощения,
Уселись рядом в тишине,
Готовясь для общения.
Я, откусив печенья в раз,
Запил горячим чаем,
Готовя им ответных фраз,
Что так тепло встречаем.
«Спасибо вам, что жизнь спасли
И в дом меня пустили,
Поднять упавшего с земли,
Вы сразу поспешили!»
Спасибо за прекрасный чай
И вкусное печенье,
Я редко так манер встречал,
Чтоб люди шли в спасенье.
Не побоявшись волчих стай
И незнакомца в поле,
Спасли вы жизнь мою, считай,
Я ваш должник до коли.
Вы были правы, городской,
А тут случайной доли,
Я тороплюсь к семье родной,
Что со страной в раздоре.
Отца убили прямо так:
На улице, безбожно
Вспорол ножом его дурак,
Что посчитал – так можно.
А остальные меня ждут
За фронтовой чертою
Войною что теперь раздут,
И делит нас с семьёю.
Уверен, мама там в ночи
Не раз просила Бога
Со мною встреч ещё найти,
Спасти от злого рока.
Там ещё сестры и мой брат
Под миром в ожидании,
В надежде избежать утрат,
Окончить все страдание.
Я – Эдуард, и я – еврей
С поломанной судьбою,
От тварей, а не от людей
Я национальность скрою.
А вижу, вы – обычный люд
По духу и хозяйству
И нет желаний обмануть,
Вы сдержаны зазнайству.
Могу вам честно все сказать,
Что было там со мною,
Как муки мне пришлось встречать,
От вас ничто не скрою.
И с каждым словом замирал,
Ловя себя на мысли,
Что в разговоре изливал
Слова, что были лишни.
И тут я перешёл на плачь,
Без сил сказать хоть слово -
От боли, страха, неудач,
Отца, семьи и крова.
Нет, я не плакал, я рыдал
От горя, что свалилось,
Что так давно в себе держал
И так давно копилось.
Да, я – еврей! И в чем вина?
Что им свелось родиться?
За это мне судьба дана,
Чтоб на меня сердиться?
За это встретил смерть отец?
Что воевал с врагами,
В награду получил он крест!
С ранением пришёл к маме!
За это дом друзей сожгли?
Без права на свободу,
По жизни были молодцы
Пусть и другого роду.
Пусть и евреи, но народ,
Что предан был любовью,
А вы пометили, как сброд,
Умыв его там кровью.
За что такой судьбы ему?
Он не достоин неба?
А лишь достоин видеть тьму,
Что так к нему свирепо?
Или родился не такой
По вере и по цвету,
Забьют тебя к чертям толпой,
Сживут тебя со свету!
Ну, правда, дайте мне ответ
И не смотрите косо,
А, может, есть у вас совет?
Как избежать допроса?
И тут ударился я в плач,
Истерикой пролился
От жизни крупных неудач,
Я над столом склонился.
И пара, слушая рассказ,
Мне слов не говорила,
Шокировал их, наверно, сказ,
Что жизнь со мной творила.
«Не плачь, ты лучше отдохни»,-
Мне женщина сказала:
«И всех ты в свет тут не брани»-
На койку указала:
«Ты полежи или поспи,
Устрой себе привала,
Ты ведь устал с того пути,
Где так тебя мотало.
А после мы решим вопрос,
Как поступать с тобою,
И нам не нужен твой допрос
С еврейскую судьбою».
И я послушно встал, пошёл,
Улёгся возле печи,
Я был подавлен или зол,
От этой грустной речи.
Мне было плохо от того
Что рядом происходит,
Что так давило самого
И болью в сердце сводит.
Что мне пятнадцать и я юн,
Но это только телом,
По речи – старый я ворчун,
Увязший в духе зрелом.
Вот и копилось в голове
Агрессия, страданья
И подломило в естестве
Здоровье сознание.
Тут много разного ещё,
Да страх не отпускает,
Что видел, чувствовал общо
Страдания вменяем.
И вот я вылил груз мыслей,
Украсив все слезами,
От коих становился злей
И от тоски по маме.
Вам не представить какого,
Нести багаж тот мыслей,
Как разрывает все нутро,
Что подменяет смыслы.
Наверно, я сошёл с ума
И потерял рассудок
От этой участи жида,
Я выдал сей поступок.
Что рассказал, кто я такой,
Поплакался прилюдно,
Делился горькую судьбой
Вот так вот безрассудно.
Зачем я это совершил,
А может быть, от боли,
Что так давно в себе копил
Излить себе позволил.
Лежал и думал обо всем,
Что было и что станет,
Как скоро этот строй снесём?
Куда он нас затянет?
Старушка, царствие её,
Тогда ещё сказала:
«Не ограничится зверьё,
И это лишь начало».
Спасибо ей за все дела,
Что знания давала,
Учила с ночи до утра,
Усилий прилагала.
И тут заметил странных дел,
Точнее разговоров,
Ведь я не спал, а чутко бдел,
Гоняя мыслей ворох.
«Давай, веди сюда солдат,
Пока жиденыш спящий,
А я останусь охранять,
Ведь он лежит не зрящий».
И тут услышал двери стук,
Что был довольно тихим
От фразы накатил испуг
Обманом этим лихим.
Я начал думать и гадать,
Но голос сам ответил:
«Жидов, их надо истреблять»-
Он шёпотом подметил:
«Вы разрушаете страну,
Что вас кормила суки,
И развязали нам войну
Чтоб ваши тешить скуки.
Теперь в ответе каждый жид,
И это будет с каждым,
От нас никто не убежит,
Вас истребим однажды»
О, Боже, что он говорит,
Точнее, шепчет тихо,
Он называет меня жид,
Знать, обуздал он лихо.
Хоть из деревни, но такой,
С худой мыслёй подгнившей,
И нет в нем доброты людской
И сострадания к ближним.
И что мне делать? Как уйти?
Чтоб этот не заметил,
Что повстречался на пути
И в поле том приметил.
Да лучше б съеден был волком,
Что с ночи за мной гнался,
Растерзан был его клыком
И там, в лесу, остался.
Чем видеть гниль среди людей,
Что выдают любезность,
Себя считая за судей,
Марая слово «честность».
А я – дурак, им все сказал
В надежде на поддержку,
О, Боже, если б только знал,
То сделал бы издержку.
Ну, ладно, надо уходить,
Но как отвлечь подонка,
Что тут решился сторожить
Юнца, почти ребёнка.
И я не стал долго решать,
Вскочил к двери проема,
Не мог военных тут я ждать
На койке с полудрёма.
Но мне дорогу преградил
Тот злобный неприятель,
Что про евреев говорил
С речами как каратель.
Он точно выдал мне удар
По мышке, что в кармане,
С которого в тотчас упал,
А дальше все в тумане.
Он приподнял за ворот вверх,
Я по карману шарил,
Рукой нащупал мокрый мех
И промеж ног ударил.
Он от удара отскочил,
Согнувшись в диком вое,
А я носком в лицо добил,
Оставив на покое.
Он плюхнулся, как не живой,
И потерял сознание,
А, может, я убил ногой,
Нет время на познания.
Я ломанулся за порог
И побежал к дороге,
Прийти в себя никак не мог,
Да и гудели ноги.
И понял сразу, мышки нет,
Убил лукавый разом,
Лишь на кармане крови след,
Что режет глаз окрасом.
Но проверять не мог сейчас,
Ее дел состояния,
Ведь чуя, что не ровен час,
Воздастся за деяния.
Что тот очнулся очень злой,
С желанием дать мести
И не простит удар ногой,
Что выдал я без чести.
Мне нужно срочно уходить
Туда, где фронт, сражения,
Чтоб участи не разделить
Мохнатого творения.
Мне очень жалко малыша,
Что стал моим партнером,
От горя колется душа,
Он был приятен взором.
Зачем забрал его с собой,
Он был хозяин дома
И должен жить другой судьбой,
Не пасть от перелома.
И вот я снова на путях,
Бегу без остановок,
Совсем забыв про боль ногах
От этих страшных гонок.
Но стоит дальше уходить,
Пока есть во мне силы
Догонят эти, будут бить
И изведут на вилы.
Уже бегу часов так пять
С привалом, передышкой,
На остановках смотрю вспять
Да и борюсь с отдышкой.
Темнеет быстро, значит так,
Закончили интрижку,
Кто будет по лесу искать
Безумного мальчишку.
Кому он нужен, жидов сын,
Зачем искать с ним связи,
В лесу не выживет один,
Умрет в болотной грязи.
И эту мысль я принял
Как финиш эстафеты,
Устроил небольшой привал
Лучами солнца взгретый.
Извлёк убитого зверька
И, слезы вытирая,
Почувствовал, как бьет тоска,
Внутри меня съедая.
Теперь я точно стал один
В лесу огромном – дико,
Дремуч, ужасен, нелюдим
И чаща тут безлика.
Я должен друга похоронить
К которому привязан,
Успел его я полюбить,
И многим уж обязан.
И я рукой вскопал земли
И положил мышонка,
На веки тут в земле усни,
Окончена уж гонка.
Поставил крестик, закопал
И дальше в путь-дорогу
По бесконечной длине шпал,
Что приведут к чертогу.
Ах, как же ночью хорошо
Идти под светом лунным,
Ведь без луны вообще темно
И краски очень скудны.
А то ли дело под луной
Такой большой и светлой,
Что разбавляет темнотой,
Страшащей и оседлой.
Лишь слышно выкрики совы,
Что вышла на охоту
И колыхание травы
Ветрами по болоту.
И тут, наверно, все равно,
Кто ходит ночью темной,
И человеку не дано,
К природе он приемный.
И я так шёл по темноте
Не первый час в дороге,
Проснулась жажда уж во мне,
И сильно гудят ноги.
Не в силах больше так идти
Свернул на поиск водицы,
Ведь без неё мне нет пути,
Глоток ее б частицы.
Решил тут рядом поискать
И в лес не углубляться,
Да глаз с дороги не спускать,
Не хочется теряться.
Да и наверно, впредь умней
Я буду, это точно,
Не говорить всем, что еврей,
Хоть тет-а-тет, хоть очно.
Мне нужно временно схоронить
Мой род и принадлежность,
Чтоб не пришлось потом платить
За выводов поспешность.
Ещё бы имя поменять
И правды о родимых,
Чтоб повсеместно применять
В местах, где я гонимый.
Наверно, буду я Леон,
Вполне простое имя,
Звучит легко, как львиный звон,
И краткость ощутима.
Ну, а по роду – сирота,
Звучит довольно хлестко
И знать семью – моя мечта,
Как сироты-подростка.
Довольно просто и легко,
Чтоб не попасться в речи,
Всем говорить не велико
Моей семьи наречий.
Сама идея по душе,
А главное – надёжна,
Чтоб избежать жида клише,
Да и плевать что ложно.
Увидел маленький родник,
Прилип к нему губами,
Он по размерам не велик
И скрытый был под мхами.
Изрядно жажду утолив,
Вернулся на дорогу,
Себя немного воскресив
И отогнав тревогу.
И я сегодня под луной,
Такой большой и светлой,
Что возвышалась надо мной,
Казалась мне заветной.
Она – огромный лампы свет,
Она – маяк не спящим,
С возможностью увидишь след
По темени не зрящим.
Я как то быстро все забыл
От лунного гипноза,
Как будто в дом тот не входил,
Не видел паровоза.
Как будто папу не терял
И маму на вокзале,
С моста я в реку не нырял
И дом наш не забрали.
И друг в кармане не погиб,
И бабушка – живая,
Что залечила мой ушиб,
Над койкою страдая.
Друзья не сгинули в огне
И не было австрийца,
Евреев, что винил в войне,
Вменяя «жид-убийца».
Вообще, все быстро я забыл,
Лишь ночь и я с дорогой,
Кого я помнил и любил,
Закрыл стеною строгой.
Закрылся, вычеркнул, забыл
И вмиг переродился
Леон, младенец в мир уплыл
От сна он пробудился.
Наверно, этому виной
Все муки и нападки,
Что довелось вкусить судьбой
Горьки и уж не сладки.
А может, чтобы избежать
Дальнейшего гонения
И довелось мне испытать
Моментного забвения.
Теперь я с именем брожу,
Что лист от чистой книги,
Под нос себе слегка твержу
В неспешном, тихом крике,
Как-будто смыл все от себя,
Теперь иду, ликуя,
Под светом, что несёт луна,
И ветром мне в след дуя.
В лесу так тихо, но есть но!
Не встретить только б волка,
Что страх вселял не так давно
Смертей подобно толка.
Надеюсь, встречи избежать
И вой не слышать больше,
Но надо начеку держать
Чутьё мое подольше.
И вот уже пошёл рассвет,
Прорезав верх макушек,
Давая сказочный подсвет,
Как будто залп из пушек.
А это значит на привал,
Мне нужен сон глубокий,
Что так давно к себе позвал,
Воздав мне жест широкий.
И я решил чуть-чуть вздремнуть,
А после с новой силой
Преодолеть столь сложный путь,
Тернистый и унылый.
Согнувшись в позе эмбрион,
Закрыв глаза потуже,
Я погрузился в дивный сон,
Что был о зимней стуже.
Там горы снега и мороз
Такой, что все съедает,
Своей пронзительной иглой
Он тело прошивает.
И я там, скованный стою,
Замерзший, почти голый,
В каком то ледяном строю,
Что скошен, словно полый.
Тот строй имеет в себе брешь,
Местами очень сильно,
Лежат тела снегами меж
Синеющих обильно.
А строй стоит себе в тиши,
Без звуков и без речи,
Как-будто нету в них души,
Лишь боль с морозной встречи.
Молчат, смотря куда-то вниз
На синеву лежачих,
Что разлеглись ногами близ,
Под взорами у зрячих.
Там лица – будто сатана
над ними надругался,
Заставив заплатить сполна,
На муки полагался.
Он словно жизни тут сосал,
Оставив оболочку,
Что после по морозу гнал.
Построив их в цепочку.
А тут, наверно, был привал,
С упавшими проститься,
Что водрузились наповал,
Теперь им вечно спится.
И я теперь – один из них
Такой же в тихих муках,
Молчу, глазея на других,
Ловя ушами звуков.
И холод злостный не щадит
Ни сантиметра тела,
Нутро трясется и горит
С морозного удела.
Меня трясёт, как на коне,
И зубы, как трещотка,
Я не поверил, что во сне,
Но видел все так четко.
Но тут от ужаса вскочил