Игорь Колынин
Божественная трагедия
Шаг 16. Две правые руки
Но права оказалась Марлен.
В музее действительно стояла бронзовая статуя Геракла, которая была поставлена в музей на сто лет раньше, чем Рим посетил Бэкон. Но вот шкуры льва не было. Геракл стоял абсолютно обнаженным с большой дубиной, в руках.
Текст Шекспира никак не натягивался на реальность. Барт бродил по палацио Консерваторов, пытаясь отыскать вход в подземелье, какой-нибудь рычаг, кладку неправильной формы. Но творение Микеланджело казалось совершенным и законченным.
Макс в мыслях начал писать ироничный сценарий «Приключение русскихв Риме» и согласуясь с юмором текста посоветовал Барту отыскать щель в Геракле, но тут же пожалел – тот бросился сыну Зевса в тыл прямо за ограждение.
Надежды на голову и руки статуи Константина тоже не оправдались. Ну голова на постаменте, ну нога, ну палец. Правда отверстий видимых и невидимых в камнях было видимо-невидимо. Но остатки колосса изображающего христианского святого в виде языческого божества были так хорошо отреставрированы, что сомнений в их пустоте не оставалось.
В полуоткрытом зале, напротив конной статуи Марка Аврелия в лучах яркого римского солнца располагались остатки бронзового колосса Константина.
Огромная двухметровая голова, гигантская рука и метровый шар с шипом. Барт устало смотрел на три осколка некогда гигантской фигуры.
– Слушай, Барт, – а что значил этот шар?
– Глобус.
– То есть как? Земля, что ли? Это что это они до Магеллана и Галлилея знали, что Земля круглая?
– Ну конечно. Причем, задолго до них.
– А за что же сожгли этого, как его, Коперника? – не унимался Макс
– Ну, во первых, Коперника не кто не сжигал. Сожгли Бруно. И не за то, что Земля круглая, хотя бы потому, что Магеллан уже практически доказал это за сто лет до сожжения Бруно, – Барт умничал, а Ангел стал выводить на экран очков изображения монет с богами, держащими круглые шары. – В античной Греции факт, что Земля круглая, был общепризнан.
– А почему тогда из земли, – и Макс показал на сферу, – торчит шип? Это что небесная ось?
– Хм-м, – замычал Барт. – До нас дошло достаточно изображений сфер, там были разные варианты: иногда на глобусе сидела Виктория, богиня победы, иногда феникс на жердочке.
– Не похож это штырь на жердочку, – мрачно заметил Макс. – Скорее уж на кол, на котором пытали эту самую Викторию.
– Да, пожалуй, – Барт задумался. – Может, этот штырь, – символ могущества Константина. Так сказать, символ Рима как центра Земли.
– Тут вот еще интересные находки, – Барт повел их к соседней огромной мраморной голове. – Эта статуя Константина была циклопических размеров. В руках он тоже должен держать мраморную сферу.
– В какой из рук, – устало спросил Макс, указывая на два невероятных размеров кисти, стоявшие рядом с головой, ему все эти обломки сильно наскучили.
– Посмотри, – весело сказал Барт. – Обе кисти правые.
– А может, у Константина были две правые руки, – язвительно предположил Макс, – он же типа святой, всегда прав.
– Да-да, умник, ты не далек от истины. Статую, вернее левую кисть, переделали на правую. И та, которая держала скипетр, стала держать христианский символ. И сделали две правые руки. Хотя мне из этого объяснения не все понятно.. Почему правые…
Но Макс это уже не слушал. Устав наблюдать за суетящимся вокруг голов, рук, шаров, камней Бартом, он отправился на Форум из чисто туристических побуждений. В Риме-то он никогда не бывал.
Спускаясь по лестнице Кордонате с Капитолийского холма Макс замер. У подножия стояли два фонтанирующих льва. Рука потянулась к телефону.
– Барт, я нашел твоих львов из Шекспира.
Прискакав сверху, Барт смотрел на каменный скульптуры разочаровано:
– Наверняка, когда Бэкон описывал Капитолийский холм, он упоминал о них, – подытожил он. – Вот наш дорогой Вильям и описал их. Никаких загадок, все мимо.
– Ладно, время уже двигаться на встречу с этим Балу, – подбодрил Макс.
Шаг 17. Мальтийская сардинка
Ресторан оказался небольшим полуподвальным заведением со всеми признаками векового семейного дела. Марлен в атласном платье телесного цвета и в его тон туфлях на высоченных каблуках выглядела роскошно под невысокими сводами с развешанной медной утварью.
Правда, Макс, поленившийся переодеться после прогулки по Риму, одетый в униформу албанского эмигранта – в черных джинсах, черных кроссовках, и черном бадлоне, тоже явно диссонировал с теплой и дружелюбной атмосферой. Разве что очки доп реальности придавали ему вид эмигранта-интеллектуала.
Один только Барт оказался одет совершенно уместно – дорогой шерсти пиджак бежевого цвета в тонкую клетку, серые брюки и рубашка, которые он купил в соседнем с отелем магазине.
Гостей встретил несомненно хозяин ресторана. Он был слишком грузен, чрезмерно властен, очень размашист и невероятно любезен. Он осведомился по-английски, заказывали ли гости столик, и, узнав их имена, пригласил широким жестом присаживаться.
– Синьор Лингфилд, еще не подошел, – слишком ласково произнес он. – Но он просил за 2 часа наполнить декантер, – он махнул рукой и в тот же миг у стола появился официант с графином, наполовину заполненным темно-рубиновым вином.
Тут же официант протянул Максу пустую бутылку с простой этикеткой, на которой от руки было написано название Masi Mazzano, год 2009 и еще какие-то цифры. Макс деловито взял бутылку вина, осмотрел этикетку, хмыкнул и весело сказал:
– Ну уж совсем нас этот бальи не уважает. Заказал столового вина, без нормальной этикетки, да еще и в графине! Разве что, год хороший, – продолжал Макс с видом знатока, – старое вино, хорошее.
– Макс, – остановил его Барт, беря бутылку в руки, – вообще-то, вино молодое, ему пять лет, именно поэтому его поместили в такой декантер, кувшин, как ты его назвал, чтобы оно напиталось кислородом и выветрились ненужные теины.
– Хватит умничать, – буркнул Макс. – Разве ты не ощутил? Незадолго до тебя я уже наумничал.
Он внимательно изучил всех посетителей. Вроде бы не похожи на агентов, да и вообще не похоже, чтобы кто-то за ними наблюдал. На Марлен смотрели, это да, но больше ни на кого.
– Ангел, – шепотом сказал Макс. – Можешь подключиться к камерам на улице. Если что, дай знать.
– Уже, – коротко ответил Ангел. – Пока все чисто. Стоп. В ресторан входит какой-то франт. Один. Не оглядывался.
Тут в зал вплыла ослепительная улыбка белоснежных зубов, за улыбкой появился немолодой седой господин в элегантном светло-сером костюме. В вырезе белой рубашки плавными волнами лежал шейный платок. Движения господина были ловкими, и спину он держал прямо, совсем не по возрасту.
– Здравствуйте, – поприветствовал он, с легким поклоном. – Эдвард Лингфилд к вашим услугам.
– Вы позволите? – спросил он у Марлен, показывая на стул рядом с ней.
Усевшись, он внимательно всех оглядел, одарив каждого той самой улыбкой, которая появилась раньше его. Затем произнёс:
– Я, конечно, мог не спрашивать сеньора Мазетти, где сидят мои друзья. Красота и роскошное платье Марлен, – и он поклонился в ее сторону, – не могли мне позволить ошибиться, – Марлен слегка покраснела при упоминании о роскошном платье, она явно чувствовала себя не совсем уютно в этом уютном ресторане.
– Что вы хотели нам сообщить? – играясь бокалом спросил Барт.
– Хотел, – улыбнувшись сказал англичанин. – И сообщу, но прошу вас, вначале покушаем. Все дела после ужина? – он говорил с британским акцентом произнося каждый звук, как дикторы BBC. Макс тут же поместил Лингфилда в коробку телевизора, надев на него амплуа телеведущего.
– Это так в Англии принято или на Мальте? – спросил Макс.
– Так советуют мои китайские друзья, – вежливо ответил Лингфилд. – Никогда не разговаривают о делах, пока не поедят. Я очень советую кролика. Нежнейшее мясо. Берите и даже не думайте. И, конечно, крайне рекомендую оссобуко. Здесь его потрясающе готовят из мяса тосканских телят.
– Я все жизнь мечтал попробовать фиш-эн-чипс из мальтийской сардинки, – не унимался Макс. – Здесь такой не подают?
– У вас прекрасное чувство юмора, – невозмутимо и дружелюбно ответил англичанин. – Обещаю, что отвечу на все ваши вопросы, но после оссобуко, и кролика, разумеется, – он кивнул в сторону Марлен. – Да, и, конечно, не забывайте про Мазанно, – легкий жест и официант уже разливал по бокалам почти черное густое вино, – молодое прекрасное вино. Вкус раскрывается не сразу и не всем, но нужно искать и чувствовать.
Макс глотнул почти половину налитого вина в бокал. Вино он не очень-то уважал – то терпкое, то кислое, и эффекта ждать долго. Но это! Как не был ему неприятен этот пожилой франт с его манерами и атрибутами высшего общества, вино показалось Максу божественным. Густое, ароматное, крепкое, оно скользило по языку в горло, оставляя послевкусие после которого хотелось цокать, чтобы как то его продлить. Только следующий глоток спасал от бессмысленного щелканья. Вино проникало в голову, охватывало нежными ладонями мозг и переформировывало представление о красках мира.
Он посмотрел на Марлен. Та еще болтала Мазанно по бокалу и подносила его к носу, затем аккуратно, будто боясь обжечься, прикоснулась губами к вину.
– Как вам Рим? Успели уже побывать где-нибудь? – спросил Лингфилд.
«Хитрый, гаденыш, наверняка знаешь где мы были», – Макс даже сморщился, Марлен же широко улыбаясь, вплыла в беседу, она продолжая пригубливать вино, делая это достаточно часто, так что в бокале почти ничего не осталось.
– Как вы могли заметить, в Риме великолепные магазины.
– О да! Это не возможно не заметить.
Ужин прошел на блюде светской беседы о достоинствах блюд. Марлен хвалила кролика, Макс, по совету англичанина, выковыривал из телячьего хвоста спинной мозг и сковыривал мясо с кости. Несмотря на то, что процесс добычи еды был гораздо неудобнее, чем в случае со стейком, вкус оказался невероятным. Когда, звук скоблящего по кости ножа перестал оглушать присутствующих, Лингфилд начал говорить:
– Вначале я хотел бы представить себя и свой Орден. Я являюсь Почтенным Бальи Суверенного Ордена Мальты. Наша цель, как и 900 лет назад, защита веры и помощь бедным. И этого принципа мы придерживаемся всегда.
– Даже, когда похищаете людей? – невозмутимо спросила Марлен.
– О, это трагическое недоразумение, произошедшее с вами, совсем не имеет ни к Ордену, ни ко мне никакого отношения. Мы следили за их и вашей деятельностью, но они имеют к Ордену такое же отношение, как и вы. То есть решительным образом никакого. Эти люди, такие же искатели сокровищ как и вы, – продолжил он.. Они к нам когда-то обращались. Но… Видите ли, мы сотрудничаем с разными организациями, и стараемся проверять их деятельность на чистоплотность. Но их методы – похищения, убийства, нам чужды и даже враждебны.
– А что хотели эти спецназовцы от устроителей госпиталей в Буркина Фасо? – спросил Барт.
– Резонный вопрос! Вы знаете, что история Ордена была трагична, и многие ценности и реликвии были утеряны. А эта группа занимается возвращением ценностей своим законным владельцам. К сожалению, незаконными методами. – Что же они предложили Вам найти?
– Амулет, – спокойно сказал Лингфилд. – Древний шумерский амулет. И вы его тоже ищете? И, кажется, преуспели в этом?
– А разве вас не интересует амулет? – ответил вопросом на вопрос Макс.
Вначале ему было удивительно, что этот англо-мальтиец задавал мало вопросов, и охотно на них отвечает. Но, видимо, ему не нужно спрашивать про них, он и так прекрасно осведомлен.
– Конечно, интересуют. Как никак, это часть наследия нашего Ордена.
– Что же вы сами не ищете?
– Вы же сами совершенно справедливо заметили – мы в основном занимается строительством госпиталей в Буркина Фасо, хороших госпиталей. Поиск реликвий желаемая, но не основная цель Ордена.
– Но нас вы вот нашли великолепно.
– Ну вас найти – дело несложное, – улыбнулся Лингфилд. – У нас есть друзья, которые занимаются поиском людей. И поверьте, их цели и средства полностью совпадают с нашими. Но, мы, все-таки, предпринимали значительные усилия к поискам. Небезызвестный вам Павел Петрович нам очень помогал.
– Я так и знал, – торжественно провозгласил Барт.
– Да, Павел Петрович неплохо продвинулся в поисках, и, наверняка, нашел бы, если бы ему не помешали.
– Эти амулеты – такие ценные? – спросил Макс.
– Мой дорогой друг, дело в том, что мы совершенно не заинтересованы, чтобы все части этого амулета были найдены и собраны.
– Почему вы не хотите, чтобы амулет был собран? – спросила Марлен.
– Этот амулет был найден рыцарями в Святой Землей. Во времена магистра фра Роже де Муллена в 12 веке был обнаружена часть каких-то четок из топаза, принадлежавшей, возможно, Святой Елене. А возможно и нет. В житие святой матери Константина нет упоминаний о подобном артефакте. Поэтому, дабы не поклоняться ложным святыням, братья о нем просто забыли. Магистр стразу осознал, что вместе с ощущением силы, амулет дает еще что-то, то, что противоречит монашеским, да и вообще христианским, ценностям (уж простите меня за такой современный перевод, оригинал на старофранцузском). Фра Роже де Муллен приказал не допустить, чтобы амулетом мог кто-либо воспользоваться. Языческий амулет в тайне скрыли в подвалах Госпиталя в Иерусалиме. Дальше его след теряется. В сокровищницах Ордена на Мальте его нет. Но изучив вопрос, мы поняли, что это лишь часть некоего целого.
– Так чего же боится Орден, – продолжала спрашивать Марлен.
– Это вещь, дает силы не христианской природы. А если эти силы не от Господа, то они от дьявола, именно так нас учит Церковь. Именно поэтому, мы с большим интересом следим за всеми, кто ищет амулеты. Увы, остановить поиске мы не вправе, да и не в силах. Но, когда все части амулета будут собраны, мы их тогда заберем у тех, кто преуспеет больше, – Лингфилд улыбался, смотря прямо в глаза.
– То есть заберете, – Макс попытался изобразить в голосе угрозу.
– О, вам не нужно беспокоится. Никто не собирается причинять никому вред. Но поверьте, у нас найдутся аргументы, и эти аргументы по достоинству оценят те, кому мы их предложим.
– Извините, – прервал его Макс. – А вы специально так сложно говорите, чтобы мы ничего не поняли?
– Буду проще, – вдруг резко сказал Лингфилд, – если вы, найдете все амулеты, вы нам их отдадите, – и снова с улыбкой, – а мы вам выплатим компенсацию. Так что покупателей вам искать не надо.
– А если мы не согласимся с ценой? – Макс становился все более агрессивным.
– Если вы хорошенько подумаете, то обязательно согласитесь. Другого покупателя нужно найти, и он может вовсе не заплатить, а мы будем очень настойчивы.
– Ну понятно, если не согласимся, то отправимся лечиться в Буркина Фасо. Кстати, как я понимаю, вам все равно кому заплатить за амулеты? – спросил Макс.
– С точки зрения результата, продавец не имеет значения. Но комфортнее, конечно, иметь дело с Вами, – англичанин скользко улыбнулся.
– А, кстати, где наши друзья, которых мы оставили в Трире, – хмыкнул Макс, – вы знаете?
– Конечно, они едут сюда, в Рим.
– В Рим? – вскрикнул Барт. – Вы им сообщили?
– У них тоже есть друзья с возможностями. Но вам волноваться пока не стоит. Насколько мне известно, ваши знакомые сменили тактику. Они поняли, что ваши способности по поиску, скажем так, значительно превышают их собственные, поэтому они будут просто следит за вами. И заберут ровно тогда, когда вы найдете последний элемент.
– А почему вы так спокойно об этом говорите? – озадаченно спросил Барт. – Вы же не хотите, чтобы амулеты достались кому-нибудь еще.
– А они достанутся нам.
– Но вы же сказали, что не сотрудничаете с такими людьми.
– Совершенно верно, не сотрудничаем. Мы не желали и не нанимали их на поиски амулетов. Но мы заплатим им за эти амулеты, ровно за ту же сумму, что и заплатили бы вам. Так что в вашем случае, я бы постарался передать нам все части максимально в короткий срок после обретения последней. Я бы даже сказал, сразу после. Иначе приз достанется другому.
– Они уже попытались у нас отнять амулет, – самодовольно произнес Макс.
– Они недооценили вас. Но поверьте, что подобную оплошность они более не допустят и подготовятся очень хорошо. К тому же, после нахождения всех амулетов, ваше здоровье и жизни вряд ли им будут интересны.
Наступило молчание. Барт уставился в пустой бокал, Марлен смотрела куда в сторону. Макса переполняла ярость, ярость от собственного бессилия. Вот так, какой-то франт пришел и не оставил им ни одного другого варианта. Он просто так с улыбочкой фактически заставил их работать на себя. Хорошо еще, что за деньги. Но тут даже и не поторгуешься – на одной чаше весов – жизни Барта и Марлен, на другой – риск еще чьими-то жизнями.
– Почему мы вам должны верить? – с вызовом спросил Макс.
– Опять же, очень резонный вопрос. И я предлагаю узнать друг друга получше. Надеюсь, вы ничего не запланировали на вечер? Вижу что нет, – не дожидаясь ответа сказал Лингфилд. – Сегодня я открываю благотворительную выставку современного искусства. Все средства пойдут на строительства госпиталя в Кот-ди-Вуаре. И почел бы за счастье, если бы вы оказали мне любезность посетить ее. Там вы сможете познакомиться с другими кавалерами и дамами нашего Ордена. Сможете узнать нас лучше и доверять больше. К тому же, у Марлен такое роскошное платье, что грешно его показать только в этом ресторане.
– Мне нужно облачится во фрак и почистить зубы? – уточнил Макс.
– Ну что вы, у вас и в данный момент очень подходящий наряд для постмодернизма. Все черное и простое, все сказано и все излишне. Поверьте, вы само воплощение идей некоторых экспонатов. А зубы вы можете почистить здесь, хозяин ресторана предоставит вам и зубную щетку.
Макс взглянул на Марлен. Ответ прочел в ее глазах. В конце концов, как для баб важно всех поражать и восхищать! Просто диву даешься.
– Далеко эта ваша выставка?
– Совсем рядом. У Испанской лестницы на Бабуино.
– На улице чисто, – услышал Макс голос Ангела.
Шаг 18. Цветастые кляксы души
Идти от ресторана действительно оказалось минут пять. Во время прогулки, Лингфилд рассказывал Марлен о магазинах, коих вокруг было великое множество.
Честно говоря, Макс ни разу не был в на выставках современного, да и вообще какого-либо искусства. Кроме Эрмитажа в детстве. Галерею он представлял в виде массивного здания с несколькими этажами, лестницами и множеством залов.
Поэтому, Макс даже не понял, зачем они зашли, как ему показалось, в магазин с большими витринными стеклами. Помещение и внутри было очень похоже на бутик, небольшой зал, в центре стол, похожий на кассовую стойку. На столе стояли бутылки шампанского. По залу ходили люди с бокалами и с важным видом рассматривали стены.
Но картин не было. На стенах показывали какие-то фильмы, без звука. Посетители стояли перед стенами, прикладывались к бокалам и что-то обсуждали на итальянском.
Макс изумленно оглянулся на Барта и Марлен. Но они уже брали из рук официанта бокалы с вполне довольным видом. Лингфилд, извинившись, их покинул. Время от времени Макс его замечал в компании с разными людьми, что-то тараторил с ними по-итальянски, смеялся. Единственное его отличие от собеседников было в том, что он не размахивал руками. «Англичанин, все-таки», – невесело ухмыльнулся Макс. Ситуация ему совершенно не нравилась. Они оказались на территории потенциального врага, совершенно не подготовленными, да еще их постоянно спаивают, в ресторане и здесь. А главное, команда расслабилась. Жди беды. Когда тебя за последние дни несколько раз пытаются убить, терять концентрацию нельзя.
Но народу вокруг было много, на прилюдное убийство или похищение Макст не рассчитывал и решил поинтересоваться «искусством». Он уставился на одно произведение. К потолку был прикреплен проектор, который передавал на пустую белую стену изображение. Это был немного подергивающийся белый световой круг с не очень ровными краями. И все. Макс долго пытался понять, нет ли чего еще. Но световой круг был единственным, что можно было увидеть, кроме таблички с подписью. Макс прочитал «Белый круг», 1959, Иманака Такеди, 30 000 Евро. Дальше шло пространное описание скучным и крайне заумным искусствоведческим языком про гений японского мастера из какого-то там художественного сообщества Gutai, про индивидуальность каждого человеческого разума, освещающего мрак. И белый световой круг, и есть совокупность всех мыслей и идей человека, ведь белый цвет – это наложение друг на друга световых волн всех цветов. Именно поэтому для решения этой задачи художник использовал видео, а не холст.
Макс подумал, что обязательно станет художником. Заработать 30 штук вот так просто.
Даже интересно. Он двинулся к следующему. Там показывали целый фильм как несколько абсолютно голых людей бегали по склону зеленого холма. Их показывали то крупнее, то мельче. В конце концов люди на экране начали медленно взбираться на холм. Максу стало скучно и он перекинул взгляд на соседнюю стену. Там демонстрировали сотни черно-белых разнонаправленных полос, они постоянно меняли положение, толщину.
Следующее кино было значительно интереснее. Японец в очках разбегался и прыгал сквозь десяток бумажных экранов в рамах, установленных на его пути, прорывая бумагу. Кино, а именно так Макс мог охарактеризовать это произведение, называлось «Passing through» («Прорываясь»), автор Субуро Мураками, цена 80 000 евро. Видео было зациклено, и японец начинал свой прорыв с самого начала каждый тридцать секунд. Макс испытал даже симпатию к японцу, несмотря на препятствия, этот Мураками прорывался к своей цели.
Макс прошел в следующий зал. Наконец-то, там он обнаружил картины. У одной как раз стояла Марлен и пристально разглядывала. Макс, подошел и тоже уставился на огромный холст. Все полотно было в гигантских разноцветных кляксах. Макс было подумал, что это не кляксы, а тщательно выведенные образы, смысл которых ему непонятен. Но телевизор рядом с картиной подтверждало первое впечатление. На экране шло видео, про ниндзя в черном облегающем кимоно и плотно закрытым лицом. Ниндзя разбежавшись, швырял на лежавший перед ним холст стеклянные банки с краской. Банки разбивались вдребезги, оставляя сочные разноцветные кляксы. Марлен продолжала вдумчиво смотреть на картину.
– Марлен, – не выдержал Макс, – ты мне можешь объяснить, что ты тут увидела. Это же просто кляксы.
– Кляксы? – растерянно пробормотала Марлен. – Макс, ты что? – Она неожиданно встрепенулась и к ней вернулся ее самоуверенный и насмешливый тон, – какие кляксы? Художник нам показывает свое подсознание, свой внутренний мир. Посмотри как он писал это полотно, – и она показала на экран. Он входил в высочайшее эмоциональное возбуждение, и подсознание само управляло им, так что можно сказать это слепок его души.
– Мрачноватая душа, – съязвил Макс.
– А чтобы получилось у тебя? Черный фон и по-центру кулак с содранными костяшками?
– Все равно это кляксы за 50000 евро.
– Кляксы за 50000 евро? – услышал он рядом низкий женский голос с сильным итальянским акцентом.
Обернувшись Макс увидел молодую женщину в белом облегающем платье до колен. Платью было что облегать: выдающаяся грудь, округлые бедра, талия на этом фоне казалась тонюсенькой. Лицо настоящей итальянки, острый нос, огромные карие глаза черные длинные волосы, убранные в хвост.
– Одни такие кляксы, как вы говорите, были проданы за 140 миллионов долларов, я Джексона Поллока имею ввиду, – ее голос действовал на Макса как дудочка факира на змею, низкий тембр, итальянский акцент.
Марлен пристально оглядела итальянку с голову до ног, отметив шикарные бежевые босоножки Лабутена на 6-дюймовом каблуке из последней коллекции, все усыпанные шипами, которые она видела в магазине всего несколько часов назад. Марлен очень эти босоножки понравились, но выложить 3000 евро только на них она не могла. А эта бесцеремонная особа, на которую вытаращился Макс, могла. Особа улыбнулась, Макс выгнул грудь и тоже расплылся в улыбке, хотя по существу вопроса он ничего сказать не мог. Никакого Джексона Поллока он не знал, и как ни пытался незаметно вызвать поиск гугла на очках, ничего не получалось. Итальянка смотрела на него, ожидая реакции.
– Но эти кляксы существенно дешевле, – пробормотал наконец Макс, прекрасно осознавая, что сморозил еще одну глупость.
– О да, – внезапно согласилась она, – японский авангард недооценён.
Тут, словно ниоткуда, выплыл Лингфилд.
– Я прошу прощения, что оставил вас, но пришло так много знакомых, и довольно значительных знакомых, – понизив зачем-то голос, добавил он, – что я просто не мог каждому не уделить хотя бы минутку. Хочу рекомендовать Вам – Дама Большого Креста нашего Ордена, Сиссилия Монуччи. А это, – обратился он к итальянке, наши гости, Марлен … и Массимо … – зачем-то исковеркав его имя представил Бальи.
– Мы говорили об экспрессионизме, сеньор Массимо совершенно справедливо заметил, что японские художники совершенно не ценятся здесь у нас, в Европе.
– Массимо, – улыбнулся Лингфилд, как показалось Максу с лукавой улыбкой, – вы меня не устаете поражать глубинами вашей эрудиции в вопросах современного искусства. Я думаю, что Вам вместе с Сиссилией есть что обсудить, а я тем временем, похищу у Вас Марлен.
– Меня уже похищали совсем недавно, – холодно отрезала девушка. Она была вне себя от того, как «Массимо» не сводил взгляда то с декольте, то с губ этой Дамы Большого Креста.
– О, Марлен, – в голосе Бальи послышалось страдание, – я не хотел Вам напоминать об этой чудовищной истории. Вам не стоит опасаться ничего, я хотел Вам показать нашу постоянную экспозицию, и давайте возьмем с собой Вашего друга, – он сделал паузу, – Барта. А Сиссилия покажет Массимо выставку, раз он так болеет сердцем за японский авангард.
Лингфилд осторожно взял Марлен под локоток и повел из зала. «Массимо» был счастлив. Хороша Сиссилия, думал он, глядя чуть ниже шеи. Она, тем временем, рассказывала, что она куратор этой выставке, и каких трудов ей стоило заполучить этих японских художников, что это большое открытие для Рима. Что, несмотря на удручающее положение экономики, настоящие ценители искусства с энтузиазмом восприняли выставку.
Тут в наушнике раздался голос Ангела: «На экран взгляни, пожалуйста». Он послушно посмотрел в правый угол. «Просто, может быть, тебе будет интересно знать про эту Сессилию. Я ее нашел. Посмотри».
На экране появилась фотография невзрачной девушки, очень отдаленно напоминающей красотку, стоящую сейчас перед Максом, но лет на пять моложе. «Это Сессилия двадцать лет назад, когда ей собственно и было двадцать», – сообщил Ангел. И Ангел нарисовал на экране стрелки от роскошной груди реальной Сессилии к равнине платья девушки на фото. Под стрелкой появилась подпись: «Увеличение груди. Хирург Кесельринг, клиника в Женеве, 34000 швейцарских франков». Стрелка на уровне живота и опять подпись: «Липосакция, каждые полгода».
– Да-да, – тут, видимо, Ангел не выдержал, и заговорил, – в попе добавила, а от от живота откачала, так обычно и бывает.
– Прекрасна, как Хаят! – прошептал Макс, что безусловно повысило градус бешенства айтишника.
А Сессилия продолжала рассказывать, про выставку, ее низкий голос обволакивал.
На лице Сессилии айтишник рисовал для Макса кружки и стрелочки. «Губы. По миллилитру в каждую. 2000 евро. Носогубная складка – по у шпцрицу филлера с каждой стороны. Веки по 60 единиц ботокса на каждое. Лоб 100 единиц. Нос – ринопластика у доктора Левита в Лозанне, 42000 франков.»
– У нее был большой неприятный нос, – шипел Ангел. – Она вся сделанная искусственная кукла. Ничего своего.
Болтовня Ангела мешала наслаждаться обществом красотки. Да плевать ему было на то, что там что-то она подправила, добавила, убавила. Это все не имело никакого значения. Перед ним стояла красивая молодая женщина, которую он страстно желал, и в голове вертелись фантазии даже как именно.
Итальянка сделала полшага к Максу, и у него сбилось дыхание.
– Я надеюсь, Вам будет интересно посмотреть на наше новое приобретение, Мы его еще не выставляем, но Вам, как ценителю искусства, я бы показала. Мне очень важно Ваше мнение.
Она улыбнулась, развернулась в полоборота и поманила его пальцем. Когда она шла, Макс не мог отвести взгляда от покачивающихся бедер. Плавная походка действовала на него как маятник гипнотизера.
Макс даже готов был стать истинным ценителем искусства, и прочитать для этого какой-нибудь искусствоведческий буклет. Может. даже два.
Тут на экране очков появилась стрелка, показывающая на крутые изгибы бедер Монуччи и маловыдающиеся бедра девушки на фото двадцатилетней давности. Надпись гласила «Ягодичные имплантаты. Клиника доктора Рейвана в Лондоне. 57000 фунтов».
Макс сорвал очки и засунул в карман. Его достали завистливые вопли айтишника! Он только и может, что порносайты взламывать и наслаждаться отфотошопленными картинками. Таких красоток в реальности у него никогда не было и не будет.