Игорь Александрович Маслобойников
Ибо однажды придёт к тебе шуршик…

Марго аккуратно перевернула воображаемую страницу. И буквы на древнем пергаменте засветились, приглашая девчушку десяти лет в страну магии и волшебства…

«Образование – это то, что останется в твоей памяти, когда ты покинешь учебное заведение! – вещала мадам Бурвилески, поглядывая на маленькую Маргошу поверх очков. – Запомни это, пельмешка!»

– Вот сейчас и проверим, чего стоят твои слова, тётя! – улыбнулась померанская ведьмочка и осторожно прочитала светящиеся на пергаменте буквы, а прочитав, медленно распахнула ресницы, глядя на дверь темницы.

Сначала ничего не произошло. Даже захотелось расстроиться и завыть от отчаяния, подумав, что колдунья из неё вышла так себе, но тут стены каменного мешка вдруг угрожающе задрожали, а потом дверь с мудрёным замком разнесло вдребезги, и перед арестанткой образовался спасительный выход.

– Хех! – озорно усмехнулась маленькая Маргоша внутри достигшей зрелости Марго. Она встала и осторожно выглянула в коридор. – Ай да я!

Дорога к свободе была открыта!

Королева Померании шла коридорами замка, как когда-то десятилетними хулиганами они с Владиславом прогуливались по арбузному полю, и закрытые двери лопались перед нею, аки мыльные пузыри, возвращая в душу влюблённой женщины забытую, беззаботную детскую радость…

* * *

Собрав морщины на лбу в крепкую думу, Будраш мерил залу тяжёлыми шагами. Маленький Бло восседал в кресле и с нескрываемым любопытством изучал человекообразное существо, с которым ему впервые приходилось иметь дело не в качестве ингредиента для известного глюнигатэна… Вернее, не только в этом качестве!

– И это всё, что я должен буду сделать? – нарушил затянувшееся молчание канцлер.

– Да, – кивнул Бло.

– И сразу получу власть… над миром?

– Не совсем сразу, – поумерил зверь аппетиты тайного советника, – а после того, как королевство Владислава будет сметено с лица земли.

Канцлер опустился в кресло и, водрузив локти на стол, сцепил пальцы в увесистый замок.

– Заманчиво, чёрт возьми, заманчиво… – закивал он, ощупывая мыслью перспективу. – И всё-таки шестнадцать лет ожидания… шестнадцать… долговато.

– В сравнении с вечностью? – удивился ночной гость.

Будраш не ответил. Некоторое время он разглядывал странного визитёра, что-то взвешивая, просчитывая и прикидывая, пока брови не сгустились в возникшем сомнении:

– Но… что взамен? – нарушил он молчание, буравя невозмутимого грызуна взглядом. – Вряд ли ты делаешь это из любви к ближнему.

– Взамен ты отдашь мне своё сердце…

– Сердце? – вздрогнул тайный советник, и на лбу его обозначилась чёткая жилка, а внутри всё тревожно сжалось.

– Сердце… – повторил Бло. – Когда станешь властелином, оно тебе не понадобится.

– А как же я буду жить без сердца?

– Превратишься в шуршика. А у нас – шуршиков – сердца нет. Мы – существа бессердечные, – и огромная чёрная-бурая белка заразительно захихикала, точно ёж, бегающий по полю со стриженой травкой.

Но Будрашу озвученная ставка забавной не показалась. Он надолго замолчал, погрузившись в размышления. Вспоминал Анну, Даниила и огромный кусок, едва ли не половину собственной жизни, в которой были только беготня за иллюзиями, да движение по карьерной лестнице, а по сути – пустота и дым…

– Я должен подумать… – пробормотал он, глядя перед собой.

– Подумай, Будраш. Конечно, подумай, – в тон отозвался ушастый интриган. – Только помни: у тебя день сроку. Больше такого случая не представится. Скоро «обожаемый» тобой Даниил станет премьер-министром, и ты навсегда уйдёшь в тень.

Услышав ненавистное имя, советник вышел из ступора и угрюмо взглянул на гостя. Пальцы его рефлекторно свинтились в кулаки и хрустнули:

– Врёшь!..

Бло тут же сделался совершенно серьёзным. Враньё в среде шуршиков было немыслимо и приравнивалось к оскорблению. Если воин дикого племени хотел что-то утаить, он молчал, либо уводил разговор в сторону, но врать – такого себе не позволил бы даже самый занюханный из занюханных отщепенцев. Однако перед Маленьким Бло был человек, а среди людей подобная низость встречалась на каждом шагу и давно стала обыденностью. Он подавил в себе желание тут же оторвать ингредиенту голову и сказал холодно:

– Шуршики никогда не врут…

Будраш в сердцах хлопнул ладонями о стол. Лицо рассекла судорога ненависти. Он подошёл к камину и пошерудил в нём кочергой, стараясь подавить подступившую к горлу желчь. В этот момент зверь что-то пробормотал, но за глухим стуком переворачиваемых поленьев, канцлер не расслышал слов, и тут…

Ночь за окном вспорола молния. В открытое окно ворвался порыв ветра, вздыбивший огонь в камине, и по позвоночнику тайного советника скатился лёгкий холодок. Он замер, а зрачки его расширились… В самой сердцевине разбушевавшегося пламени Будраш увидел целующихся Даниила и Анну, но осознать что-либо до конца не успел, потому что в следующую секунду видение разбил сапог, мощно вдавивший гравий под своей тяжестью. Сапог принадлежал солдату, марширующему в четырёх линейной шеренге огромной армии, над которой полыхали факела. Канцлер постарался вглядеться в лица чеканящих шаг… и увидел полу-крокодильи, полу-волчьи морды гвирдумов, о которых даже не имел представления, распевающих воинственную песню, которую подхватило существо, как две капли воды похожее на него – канцлера Будраша:

От рожденья мы стремимся

к власти над людьми.

Сей закон проверен мною

и неоспорим.

Даже в том, что называют

«Магией Любви»,

Есть расчёт: поддеть, заставить,

и – поработить.

Души, чувства и сердца —

должно всё подмять.

Есть сомненья – значит, выжечь.

Мысли – подчинять.

Человечек к человечку —

страх возводит храм.

Все диктаторы всходили

к власти по костям…

Существо оскаливалось острыми, как бритва, клыками, прожигая тьму красными угольками глаз. Оно было огромно, с большими, как у шуршика, только лысыми ушами… И всё же это был не шуршик, это было что-то досель невиданное – исчадие ада, свирепое и пугающее. Исчадие вскидывало лапу, унизанную чёрными когтями, и хрипело дикую песнь, возвышаясь над стройными рядами лесной нечисти, что одобрительно ревела, вторя своему предводителю:

Каждый, кто увенчан лавром

славы – не по мне.

Только тот, кто скрыт туманом,

вечно на коне.

Этим миром правят тени…

Эрго! Мир – есть тьма!

День придёт и воссияет

чёрная моя звезда!

Моя ставка: твоя слабость,

человек-чудак.

Моя муза: привкус смерти

на твоих губах.

Идеал мой: государство

под стальной пятой,

Где мне ведом каждый шорох

за твоей спиной.

Маленький Бло с любопытством разглядывал канцлера, которого хлестала мелкая дрожь. Он не мог видеть то, что видел тайный советник их величества, он лишь пробормотал заклинание из «Книги пророчеств», совсем коротенькое, призванное подтолкнуть сомневающегося к решению наитвердейшему, каковое и подсунула память как нельзя вовремя, дабы подсечь жертву, нанизав помыслы её на крючок соблазна. Да вот незадача: волнение последней стало передаваться и ему – шуршику, отчего черно-бурый хитрован немало насторожился: а не поспешил ли? Не сболтнул ли чего лишнего? А ещё через секундочку зверя и вовсе в жар бросило при мысли, а почему вообще на ум пришло именно это заклинание, а не какое другое? Неужели оно не из простых, не из тех, что можно позволить себе бубнить ежедневно, бросая на стол гадальные кости?

Я не верую в любовь —

жаден человек.

Погоняет им соблазн,

попирает грех.

Сомневаюсь в силе клятв —

есть и им цена,

Если туг твой кошелёк,

а рука щедра.

Песня оборвалась внезапно. Огонь лопнул, выжав из поленьев струйку сизого дыма. И когда канцлер пришёл в себя, то инстинктивно перекрестился, осмысливая увиденное. Когда же повернулся к ушастому гостю, чтобы спросить, что всё это значит? – того и след простыл.

Будраш хмыкнул, покачивая головой, и вдруг впервые за очень долгое время в нём прочно угнездилась уверенность: у него всё получится, теперь непременно! Отныне всё и всегда будет происходить так, как он хочет! И предложение черно-бурой белки, заявившейся к нему среди ночи, уже не казалось такой уж нелепостью, напротив, было не лишено смысла. Дело только в его согласии…

И это новое, незнакомое чувство растянуло тонкие губы тайного советника в улыбку:

– Ну, если ты соврал мне, шуршик, гляди!

* * *

Маленький Бло сидел на крыше королевского замка, обхватив флюгер, и боялся выпустить его из лап. Он с ужасом осознавал: произнесённое им в апартаментах канцлера заклинание, оказалось одним из трёх «заклятий Великой Мглы», что запрещены под страхом смерти! Племя диких охотников на человеческие сердца не то что произносить, даже заговаривать о них не смело! А он ляпнул, пупындрик растудыт!

И только великий комбинатор подумал об этом, как пришлось припухнуть ещё более: шерсть на лапах внезапно встала дыбом, загривок ощетинился жёстким волосом, а уж что творилось в штанах – описывать и вовсе не прилично, ибо они вздулись, превратив зверя в подобие снеговика у рождественской ёлки, так что, захоти почесаться, даже коготок не помог бы. Воздух наполнился непонятной субстанцией, отчего захотелось хихикнуть раз, потом другой. И хотя серьёзность момента заставляла бедолагу брать себя в руки, мордаха упрямо расплывалась в весёлую улыбку. Тут бы Бло задуматься, что образовавшаяся припухлость и щекотка в чреслах – неспроста, но в следующее мгновение вторая молния осветила ночь яркой вспышкой и прошила флюгер вместе с хихикающим ушастиком, отчего последний задымился, словно его поджарили.

– Фига́се! – протянул Маленький Бло и закашлялся дымком передержанного шашлыка. Попискивая тоненько, он попытался аккуратно оторвать лапы от раскалённой железяки, а когда оторвал, оставив на флюгере лохмотья кожи, подумал, что это справедливо: наказание вполне соответствует содеянному, ибо… «…брать у брата единокровного – предосудительно. Похищающего ждёт кара неминуемая, а наказание соразмерное!» – так писано в «Кодексе правил», и помнить об этом следовало, а он… Он возгордился! Похитил «Книгу пророчеств», да ещё и запретное изрёк, тумкаю не потрудившись!

– Пупындрик растудыт! – проскулил он, пустив слёзку.

Старательно дуя на израненные лапы, шуршик шествовал по рёбрам крыш королевского за́мка и сокрушался: как же он сразу не сообразил, что в книге поведано о прескверном?! Как он мог так опростокукузиться? Он же не «отщепенец» какой-нибудь! Он – шуршик по крови! Дикая кость! И так вляпаться! Самому, своими собственными лапами запустить чудовищный моховик, именуемый «Великой Мглой», остановить которую одному уже не удастся!

– Впрочем, – справедливо заключил он, – ты хотел этого, так получи! И грызи, как говорится, да куса́ки¹⁶ не обломай!

Это означило одно: понадобятся союзники, и искать их придётся самому, а значит, раз за разом нарушать «Кодекс». По случаю или нет, но из закромов памяти внезапно просеялись слова Толстины́ Глоба, сказанные однажды: «Взялся за нож, не говори, что в дело негож…» В то утро он стоял за столом, отполированным многотысячными готовками до блеска, и лучи весеннего солнца, разбиваясь о зеркальную гладь его любимого кинжала, как-то особенно празднично метались по сводам кухни разноцветными бликами, подобно маленьким феечкам, танцующим на рассвете свою излюбленную тарантеллу. Мастерски орудуя сверхострым лезвием, он стремительно разделывал тушку жирненького карпа довольно внушительных размеров. Нарезав рыбину аккуратными ломтиками, поварских дел гений победоносно воткнул тесак в разделочную доску, всем своим видом демонстрируя, как, мол, нужно владеть не только вилкой и ложкой, после чего и была произнесена сакраментальная фраза, столь вовремя пришедшая на ум дерзкому аферисту! Вспомнив это, Маленький Бло рассудительно покачал тумкой, соглашаясь с очевидным: дать отступного, уйти в тень, сделать вид, что он не при чём – не выйдет! Пронырливый ум и амбиции зверя захотели сыграть с судьбой в орлянку, и судьба оскалилась в ответ исчадием тьмы, оставив на лапах «чёрную метку», а стало быть, хочет он того или нет, но ни ему, ни ушастым собратьям его, отвертеться не удастся… Мысль придётся оттачивать, шаг выверять, а шпагу держать вострой, дабы уха заварилась наваристая, и дело всуе не накрылось медным тазом.

Как говорится, шутки кончились. Шуршик допрыгался…

глава четвёртая

ВЗЯЛСЯ ЗА НОЖ, НЕ ГОВОРИ, БУДТО В ДЕЛО НЕГОЖ

Для Тихого Тука эта ночь выдалась особенно длинной…

Насытившись пшеничным зерном, щедро отсыпанным Толстино́й Глобом, Чернушка сидела на подоконнике, наслаждаясь дуновением лёгкого ночного ветерка. Тихоня неспешно изучал переплёты книг, путешествуя вдоль бесконечных полок, скрывающихся высоко под сводами библиотечной залы, в поисках чего-нибудь свеженького, дабы укрепить ум и отточить гибкость мысли. Луна заливала призрачным сиянием дремлющий после праведных трудов мир, и сверчки стрекотали размеренно, погружая суету в марево безмятежного сна… когда звёздное небо с сухим треском расколола молния.

Пернатая подруга вытянула шею и беспокойно привстала на подоконнике. Сверчки испуганно смолкли, любитель же печатного слова, в мгновение ока оказавшись у раскрытого окна, весь обратился в одно большое ухо и вездесущий глаз. Небо было чистое, ни облачка, ни тучки, ничего, что могло бы являться предвестником грозы, только воздух наполнился электричеством, отчего шуршик тотчас же распух, превратившись в наэлектризованный меховой шарик. Несушка даже квохтнула удивлённо, не понимая, что происходит с её господином.

Молния, порвавшая чистое небо, очень не понравилась любителю древней словесности и, приложив коготь ко рту, он показал насторожившейся птичке, чтоб вела себя осмотрительнее. Курочка немедля приосанилась, сверкая боевым, готовым ко всему, взглядом. Ещё пару секунд шуршик что-то прикидывал, затем сунул соратницу подмышку и, неуклюже переставляя ноги, спешно покинул читальню, чтобы затем бесшумно пробраться к спальным апартаментам. Там он медленно приоткрыл дверь, отозвавшуюся протяжным стоном, и заглянул внутрь.

Неве́ра Лум, Крошка Пэк и Толстина́ Глоб, абсолютно безучастные к происходящему, мирно спали, превратившись в меховые пуфики. Электрические всполохи, то и дело пробегающие по кромке шерсти, отрываясь, улетали в ночь, щекоча довольные морды, которые только утраивали сопение и храп. Большой Бло отсутствовал, но это было не удивительно: он предпочитал сырые, подвальные помещения, спуститься куда – было делом не из лёгких, а уж отыскать вожака стаи – и вовсе пупок надорвёшь. Зато можно было не бояться, что вдруг наэлектризуешься. Посему поведение Большого Бло было более чем логично и не менее уместно.

Вылив на себя ушат воды, дабы сдуться до естественных размеров, Тихий Тук решительно вооружился шпагой, вставил за пояс пару пистолей, буквально влетел в дорожный плащ и, знаком показав Чернушке, что остаётся за главную, покинул логово Большого Бло. Отчаянная головорезка тут же набычилась, довольная тем, что в эту ночь её сделали предводителем шайки истребителей разбойников. Если бы клюв её мог усмехнуться, она бы сделала это криво и чрезвычайно коварно.

Дабы ускориться, учёному зверю пришлось задействовать магию убеждения – уговорить лошадку Крошки Пэка выручить его. То ли у него был дар, притягивать к себе всякую живность, то ли в шуршике тварь божья увидела своего в доску парня, только коняшка охотно уступила уговорам, подставив спину новому знакомцу. И пока пернатая подруга делала вид, что ничего не происходит, то одним, то другим глазом приглядывая за храпящими меховыми кругляшами, Тук уже мчался сквозь дебри векового леса, всё дальше и дальше углубляясь в темень неизведанных территорий.

С тех пор как «Книга пророчеств» исчезла, беспокойство внутри война дикого племени только множилось. Он никому и ничего не сообщил о пропаже, ибо зазорно выдавать товарища, даже впавшего в немилость. Но то, что кроме Маленького Бло более никто не сподобился бы проникнуть в каменную цитадель незамеченным, было очевидно. Молния же, сверкнувшая нынче среди ясного неба, только укрепила уверенность Тихони, что думка его шествует в верном направлении. Утром следующего дня он попытался вычислить путь изгнанника, и пусть тогда след его затерялся в дебрях неизведанных территорий, теперь же премудрый большеух не сомневался, что отыщет похитителя книг. Бло могла понадобиться помощь, ибо молния без причины раскалывать ясное небо не станет!

Лошадь белой масти разбивала ночь дробью копыт. Обхватив шею красавицы цепким хватом, Тук сосредоточенно качал мысль:

«Коли Маленький Бло решит действовать, то не станет шкодить вне пределов королевства. Разумно? – сам себя спрашивал шуршик и соглашался: – Разумно! Да и зачем так рисковать, когда действуешь в пику собственному брату?!»

Когда же ночь озарила вторая молния, ослепившая ушастого следопыта и его блондинистую подругу, отчего та прервала свой бег, встав на дыбы, он окончательно убедился: младший брат предводителя стаи выбрал скользкий путь предсказаний и пророчеств.

«Эх, Бло, Бло! Опасную игру ты затеял!» – и Тихоня пришпорил конягу, ибо промедление, могло стоить товарищу жизни. Ежели старший брат готов проявлять поистине нешуршиковское упрямство, то он – Тук – просто обязан подставить плечо младшему! Шуршики своих не бросают!

Достигнув места, где следы изгнанника прежде терялись, зверь спешился и осмотрелся. Тьма неизведанных территорий настораживала. В чистую лунную ночь, тут даже сверчки помалкивали, следовательно, оставлять трофей Крошки Пэка среди всей этой неуютности было бы верхом расточительства – лошадка могла запросто не дожить до утра, что было бы весьма прискорбно, да и Пэк наверняка бы расстроился, а то, пожалуй, и обиду затаил. А оно того стоило? Навряд ли!

Угостив отзывчивую подругу ломтиком душистого хлеба, Тук попросил не дожидаться его и немедля вертаться в за́мок. Умная животинка понимающе фыркнула, соглашаясь с воинственно настроенным зверем, располагающей к доверию наружности, а когда исчезла за деревьями, бесстрашный истребитель разбойников сосредоточенно принюхался и взял след.

По запаху пережаренного шашлычка можно было догадался: Маленького Бло преследуют неприятности. И Тихоня ускорил бег, дабы догнать горемыку. Аппетитный запах старого друга мог привлечь кого угодно, а, значит, войну дикого племени вполне могла бы пригодиться ещё одна верная лапа и ещё одна вострая шпага.

* * *

Молния основательно подточила силы шуршика, и чтобы скорее восстановиться, требовались: сон, тёплая ванна, кусок мяса, желательно свежий и отменно прожаренный, а ещё было бы неплохо подлечить лапы, только чем – не понятно, в тумке же не вертелось ни единой светлой мысли. Он ведь не целитель, он – охотник! В «Книге пророчеств» вряд ли найдётся что-либо подходящее – она о будущем, наполнять её сиюминутным абсурдно, лезть же в за́мок Большого Бло, чтобы сначала отыскать соответствующие манускрипты, а потом ещё и проштудировать их – опрометчиво. Риск нарваться на более крупные неприятности слишком велик!

От усталости тропинка начала раздваиваться, терять очертания, мысли стали пенистыми, с лопающимися пузыриками, словно бы забродивший компот. Когда же меж деревьев показалась спасительная избушка – пристанище Маленького Бло, путь бедолаге и вовсе преградила чёрная тень…

В воздухе подозрительно запахло серой. Обычно она предваряла появление вожака стаи, но сейчас в этом были нешуточные сомнения. Так пахнет враг, жестокий и кровожадный…

Шуршик инстинктивно потянулся к эфесу шпаги. Он только собрался взяться за рукоять, чтобы принять бой, его коготок едва коснулся пуговки, чтобы в мгновение ока выхватить клинок из ножен, как меленькое тело насквозь пронзила острая боль. Обожжённые лапы – плохие помощники, а значит, – понял он со всей очевидностью, – эта ночь может стать для него последней! Единственный выход – бить первым, но стон, упавший в ночь, всё испортил! Теперь враг в курсе: он – слишком лёгкая добыча…

И тень метнулась к раненному зверьку, схватила его за горло и воткнула в ствол столетней сосны, да так, что кора дерева разлетелась в щепки. Справившись с болью, шуршик приоткрыл один глаз и ощерился яростью: перед ним, дыша серой, скалилась морда гвирдума, жадно обнюхивающая добычу, с ароматом стейка легкой прожарки. Запах сбивал чудовище с толку, ибо твари эти предпочитали исключительно свежее мясо. А тут жертва вроде бы и подаёт признаки жизни, да попахивает престранно! И эти несколько секунд промедления вышли хищнику боком, потому что сверху, бесшумно, словно лёгкий ветерок, держа шпагу обеими лапами, дабы вложить в удар всю силу, спикировал Тихий Тук. Лезвие его клинка вошло аккурат меж лысых ушей монстра, когти которого рефлекторно стиснули горло Маленького Бло до хрипоты, отчего тот пискнул со всем отчаянием, и провалился в темноту…

* * *

На горле шуршика лежал компресс, сам он покоился в располовиненной винной бочке, из которой Тук соорудил что-то вроде ванночки, где тёплая водичка приятно омывала израненное тело. Обожжённые лапы были раскиданы в разные стороны и замотаны в грубую холстину, от которой исходил ужасный смрад. Сам Тихоня на медленном огоньке жарил мясо, нанизанное на лезвие шпаги, терпеливо дожидаясь, когда Маленький Бло наконец очнётся.

Сначала нос уловил вкусный запах, а потом уже мозг приоткрыл глаза черно-бурого собрата.

– Где я? – просипел горе-изгнанник и добавил: – Что за, пупындрик растудыт, здесь происходит? – он приподнял тумку и увидел друга, стоящего у полуразрушенной печки. – Тук? Ты как здесь?

Тихоня взглянул на Бло и улыбнулся:

– К-Когда «Книга пророчеств» исчезла, я сразу с-смекнул, чьих это лап дело. Опасную игру ты з-затеял, Бло.

– Я уже понял, – бедолага попытался привстать в импровизированной колыбельке жизни и с удивлением увидел свои лапы. – А чем это так воняет? – он принюхался к намотанной холстине и скривился.

– Это м-моча гвирдума. Лучший антисептик и лек-карство от ожогов. Редкая вещь, м-между прочим! В этом смысле тебе очень п-повезло.

– А откуда ты её взял?

– Из г-гвирдума, разумеется. Ещё пара часов и будешь, как н-новенькая шишечка.

– Откуда здесь гвирдум?

Тук пожал плечами и протянул ароматную зажарку сотоварищу.

– А как же мои лапы? Есть мясо вприкуску с мочой гвирдума не комильфо¹⁷.

– Ешь с лезвия. Я п-подержу…

Бло вздохнул: иного выхода не было. Но прежде чем вонзить куса́ки в аппетитный кусманчик, он осведомился:

– Надеюсь это не мясо… – и показал на свои перебинтованные лапы.

Учёный друг усмехнулся:

– Нет, к-конечно. Это было бы не по «К-Кодексу».

На всякий случай Бло всё-таки принюхался к угощению. Пахло зайчиком. Не уши хучика, конечно, но есть можно! Впрочем, отважная братва своих не подставляет, разыграть – на раз и с превеликой охотою, но данная ситуация к розыгрышу не располагала… Он вздохнул и принялся за сочную вырезку. Вкус отменно прожаренного мясца приятно ударил в мозг, и зверь каждой шерстинкой прочувствовал, как ему становится ощутимо легче.

За окном покосившейся от времени избушки, потерявшейся в дебрях векового леса, занималась заря. И хотя солнце, просеиваясь сквозь лапы вековых сосен, предлагало тепло и ласку, жизнь упрямо хранила молчание и напряжённую тишину.

Когда с ужином было покончено, изгнанник повторил вопрос, взглянув на товарища с непониманием:

– Так что же ты делаешь здесь, Тук? Большому Бло это может ох как не понравиться.

– Но ты ведь не скажешь ему об этом? – улыбнулся Тихоня и вновь предостерёг: – Мне к-кажется, ты выбрал опасную дорогу, Б-Бло.

В глазах страдальца за идею проявилась детская растерянность, однако возражать он не стал, предпочтя промолчать.

– Что-то менять уже п-поздно? – скорее риторически осведомился Тук.

И черно-бурый вынужденно кивнул, подтверждая самые худшие подозрения.

– П-Помощь нужна?

Маленький Бло гордо покачал тумкой:

– Я справлюсь…

– Это достойный ответ, – кивнул рыжий. – Если в книгах н-наткнусь на что-нибудь важное, дам знать… И, к-кстати, верни, что взял без с-спросу…

Маленький Бло тяжело засопел. Расставаться с хорошими книгами ему всегда давалось с трудом, но в сложившейся ситуации мудрый книгочей был прав: он стащил её – уже некрасиво, а попадись «Книга пророчеств» не в те лапы – и вовсе хлопот не оберёшься! В логове старшего брата ей самое место!

– Возьми за печкой, – и он виновато опустил глаза.

Тук достал книгу, бережно завернул её в дорожный плащ, сунул подмышку и, оглядев пристанище друга, добавил:

– М-меняй логово, Бло. Появление г-гвирдума – очень п-плохой знак.

– Я был не в форме.

– С-Согласен. И всё-таки, м-меняй… – шуршик подошёл к двери, но прежде чем выйти, обернулся и сказал зна́чимо вскинув тумку: – Один, как все?

– И все, как один, – кивнул великий комбинатор, неуклюже покидая располовиненную бочку.

– Главное, п-помни об этом…

На мгновение друзьям даже захотелось обнять друг друга, запросто, по-товарищески, но в следующую секунду оба насторожились, озадаченные внезапно нахлынувшим чувством, а потому тут же отогнали сентиментальный порыв, показавшийся слишком сопливым.

И всё-таки слова соплеменника несказанно тронули Маленького Бло. Теперь он был уверен: случись чего – есть к кому обратиться. Главное, чтобы Тук не успел сунуть нюхалку на чердак и не увидел надписи на стене, но уверенности в том не было. Впрочем, шуршики – народ не из болтливых! Если бы что-то насторожило, Тихоня бы намекнул. В одном рыжий союзник был прав: убежище никуда не годится! Встреча с чудовищем даже в неизведанных территориях – предзнаменование скверное. А уж рисунки на стене – это точно! – надёжнее хранить в собственной тумке, не подставляя их любопытному глазу случайного путника.

Спустя час изгнанник стоял среди вековых сосен и с благоговением взирал, как огонь пожирает его временный приют. Внезапно кожа под холстинами подозрительно зачесались.

«Стало быть, – смекнул черно-бурый хитрец, – заживление и в самом деле происходит довольно скоро!»

Размотав вонючие тряпицы, шуршик взглянул на изувеченные ожогом лапы. Отметины, выгравированные молнией, исчезли, оставив на память два грубых шрама – пару пустяков, в сущности. Шрамы же, как известно, к лицу настоящему войну! Он поднял морду к небу, подставляя её ласковым лучам солнца, прореживающим сосновые кроны, и довольно оскалился:

«Если уж повезло справиться с «чёрной меткой», возможно, и с остальным сладится…»

Слабенькая надежда в начале пути – не так уж мало для путника, затеявшего путешествие в один конец!

Маленький Бло с жадностью втянул в лёгкие запах пламени, в котором сгорала прежняя жизнь и зарождалась новая, такая таинственная, но такая манящая своей непредсказуемостью. Не даром говорят: «Лапка чешется на удачку!» – и спорить с этим совершенно не хотелось.

Где-то в стороне квакнула лягушка. И уверенно идущий на поправку даже зашёлся мурашками от эдакой неожиданности. Среди всеобщего безмолвия, нарушаемого треском горящих поленьев, голос живого существа показался знаком обнадеживающим. Между тем над кромкой леса, где уходила в небытие покосившаяся избушка, солнце достигло зенита, обещая зверю, богатый на впечатления день…

* * *

– Назову-ка я её… – бормотал Крошка Пэк, оставляя за спиной ступеньку за ступенькой. – Её же надо как-то назвать… У всякого живого существа должно быть имя… Короткое или длинное, но должно быть непременно… Лучше, конечно, короткое… Шустрое какое-нибудь… Например, «Ух»…

То́пы шуршика остановились на ступеньке, и он озабоченно почесал за ухом.

– Но, если я захочу позвать её и крикну, к примеру: «Ух, ко мне!» – пожалуй, она не поймёт меня… – и рыжий фантазёр возобновил свой путь, шествуя от спальной комнаты прямиком во двор замка.

За несколько дней их знакомства лошадке белой масти давно пора было бы попривыкнуть уже к упрямому коротышу, а стало быть, минутка, когда она позволит усесться верхом, выехать в чисто поле и отдаться во власть скорости и ветра, неумолимо приближалась. Во всяком случае, так представлялось в мечтах самому маленькому из самых маленьких. Одно не давало покоя: он никак не мог придумать красавице имя! В его представлении, оно должно было быть звучное, по-шуршиковски хлёсткое и непременно эффектное…

– Мало ли «Ух» какая лошадь окажется рядом! – рассуждал зверь. – Тогда может быть… Пупс? – и Крошка весело захихикал: – Пупс, ко мне! Вперёд, Пупс! Нет, «Пупс» тоже ни в какие ворота не лезет…

Фантазёр ступил на брусчатку двора и зажмурился от яркого света. Когда же глаза пообвыкли, он разглядел Тихоню, что стоял перед наспех сколоченным загоном для любимой коняшки, и вид его был чрезвычайно озабочен.

– Я могу ошибаться, – заметил Тук глубокомысленно, – но мне кажется, вчера тут стояла славная лошадка, белая, как январский снег.

Пэк остановился рядом и понял, друг дело говорит: его четырёхкопытной, высокоскоростной животинки мощностью в одну лошадиную силушку простыл и след! И тогда на мордочку рыжика стало наползать всё отчаяние этого мира.

– Как так? – растерянно пробормотал он. – Я же к ней всей душой. А она… Зачем она так со мной?

– М-да… – вздохнул истребитель разбойников, делая вид, что к случившемуся не имеет никакого отношения. Для пущей убедительности, а проще говоря, заводя рака за камень, он положил лапу на плечо сотоварища и изрёк мудрость: – Есть время встречать судьбу, и есть время расставаться…

– Тук, – тихо сказал Пэк.

– Да? – в тон отозвался любитель сентенций.

– Заткнись…

– Хорошо…

– Мне сейчас не до философских изречений! Она вырвала мне сердце!

– У тебя его нет…

– Сейчас не об этом.

– Ты прав…

– Что мне теперь делать? Из моей жизни ушёл смысл… – Крошка медленно отворил воротики и вошёл в загон.

– Смысл твоей жизни в охоте на человеческие сердца… – аккуратно напомнил Тихоня.

И рыжий собрат убил его глубиной мысли, высказанной без всякого пафоса:

– Охота на сердца – дело моей жизни, а смысл был в ней… в её красоте и скорости, которую я так и не познал…

На соломке лежала не убранная с вечера кучка, но сейчас шуршик взирал на неё, как на горсть золота, только радости не ощущалось. И Туку отчего-то сделалось неловко, а внутри – зябко. В случившемся была и его вина! Дело, содеянное им минувшей ночью, было, несомненно, важное, но кто ж знал, что лошадка не отыщет путь к дому!

Вслед за Крошкой Тихоня вошёл в загон и, встав с товарищем плечом к плечу, стал разглядывать предмет его печальных дум. Если не сильно анализировать причину, то выглядела скверно пахнущая горочка и в самом деле пределом совершенства.

– Так, может, отыщем её? – нарушил он трагическую паузу.

– Но ка-ак? – простонал Пэк, готовый вот-вот разрыдаться. – Она ус-ка-ка-ла!

– Но она же как-то оказалась здесь…

– Мы её свистнули… – Крошка шмыгнул носом и призадумался: в словах Тихони замаячил лучик надежды.