Григорий Андреевич Неделько
Фобии Морфея
Сказания Яркой Страны
Посвящается страсти
Желания, желания… Желай одного,
желай другого, и посмотри, что из этого получится.
Во всякой истории есть больше, чем одна сторона.
(Роджер Желязны, «Хроники Амбера»)
1. Дева Власы-Из-Огня
Всё должно находиться на своих местах.
Дева Власы-Из-Огня жила в недосягаемой вышине – недоступном старом Замке, огромном, как сердце любящей матери, величественном, словно марсианская гора Олимп, и прекрасном, будто лик первой любви.
Дева и сама была красива, настолько, что сказочные птицы, единственные залетавшие так высоко, дабы поглядеть на неё и усладить её изящные ушки мелодичной песней, вскоре смущённо умолкали, едва им открывалось всё чудо жительницы Поднебесной башни.
Дева Власы-Из-Огня слыла чаровницей, и не зря: она не просто притягивала к себе взоры, точно рыбку на крючке, и делала это не потому, что хотела, а поскольку не умела иначе – она пленяла, подобно пауку, но не ела сразу, сперва давая пленнику насладиться её красотой и неповторимостью, ибо очень любила выражение страсти, смущения, растерянности на лицах великого множества поклонников.
Дева была столь полна горячей, обжигающей, испепеляющей любви, что проникла в слухи и толки, легенды и былины, рассказы и романы, стихи и поэмы – и даже в сами вечно сопротивляющиеся, упорные, упёртые хуже мула Скрижали Истории.
Ей не хватало любви, очень не хватало – столь сильно, что иногда Дева раскидывала по плечам власы-огонь, сбрасывала тончайшую, прозрачную ночную рубашку, делала из самых душистых, самых необычных, переливчатых, искрящихся трав, которые ей приносили фантазийные друзья-птицы, похожий на нимб венок и, обнажённая, будто сама естественность, спускалась с башни на несовершенную землю. Никто не знал, как ей это удавалось, да и не нашлось бы человека, который видел, чтобы Дева покидала пустой, безмолвный Замок, но всё же порой, когда распускались жёлтые акации, когда небо прояснялось и сияло тёплой, приятной голубизной, когда животные вдруг понимали, что есть на свете ещё что-то, кроме спячки, Деву можно было встретить неспешно идущей по земному покрывалу грешников. Покинувшая райский небосклон, миновавшая километры и километры незримого чистилища, она прибывала в то место, что некоторые могли бы назвать адом, однако все остальные предпочитали именовать домом.
Дом, природа, земля, планета, мир, вселенная, измерение, реальность, вечность – и нечто большее, ведь по проложенному здесь века назад пути вышагивала невообразимо стройная нагая фигурка непредставимой красоты, играя на озорном ветру волосами, что отбрасывали на окружающее игривые оранжево-красные блики. Она шла, невесомо ставя ножку за ножкой, покачивая резными бёдрами, вдыхая округлой, манящей, словно изображённой живописцем, грудью свежий, дурманящий запахами цветов воздух – не обыкновенная потрясающей красоты женщина с тончайшей талией, но Дева из иной, более спокойной и волшебной, лучшей, чем наша, обители; вместилище ярких, гармонирующих красок на фоне обычного, унылого пейзажа, порода и страсть на фоне привычности и похоти, незапятнанная душа на фоне брачного сумасшествия.
Она искала его.
Несомненно, безусловно, разумеется, навстречу ей попадались не только густые деревья и пламенеющие разноцветьем кусты, не одни лишь местные жители – звери, птицы, насекомые, грибы и всё прочее, созданное кем-то когда-то неведомо как лёгкой рукой посреди хаоса с неизвестной целью; иногда она встречала… мужчин. Почему-то только мужчин. Не слишком отличающиеся от зверей, они пытались овладеть Девой с огненными волосами.
Один напрыгнул на неё из кустов жасмина и, едва дотронувшись до источающих пламя, сыплющих искры волос, сгорел дотла, не оставив по себе даже кучки пепла, ненужного праха. Дева не ощутила прикосновения и пошла дальше. Сгоревший был обворожителен и зеленоглаз – словно явившийся на землю титан, принявший законы этого, нового для него мира, но не пожелавший избавиться от изумруда в очах.
Другой мужчина сверкал желтизной глаз, точно безудержно смелое солнце. Он попытался увлечь Деву Власы-Из-Огня песней о родстве и знамениях, но та лишь засмеялась, будто зазвенели хрустальные колокольчики, и прошла мимо. Тогда желтоглазый вытащил короткий острый меч и, размахнувшись, ударил себя прямо в сердце. В том месте, куда пролилась кровь цвета подбоя плаща Пилата, выросли восхитительные розы.
Ещё один охотник, с ледяным взором, с синевой во взгляде, сбросил перед Девой одежды, явив безупречное тело; мышцы играли, перекатываясь, подобно морским волнам, сверкала гладкая кожа, будто искусственно выровненная и натёртая маслом; волос же на туловище почти не было, а там, где росли, они усиливали картину приятными штрихами, тёмным, контрастным, идеально вписывающимся в целое пушком. Восхитившись стройностью и пригожестью мужчины (а может, лишь сделав вид), Дева Власы-Из-Огня улыбнулась, и словно тучи расступились после проливного дождя, и выглянул жёлтый сияющий глаз, и стало теплее, горячее, нестерпимо жарко. Голубоглазый мужчина тоже улыбнулся, но совсем по-другому: самодовольная ухмылка расползлась по его идеальных пропорций лицу – как же, он ведь победил! Тогда дева опустила руку – лёгкую, нежную, виноградную лозу, и начала массировать себе низ живота. Когда она извергла наружу итог своих действий, ноги синеглазого подкосились, он упал на колени, захрипел, рухнул лицом в траву. Не выдержав влечения и желания, сердце красавца остановилось, а Дева, омывшись чистейшей родниковой водой, переступила через неподвижное тело и пошла дальше. Она знала – цель близка. Сверху, из невероятной дали, безжалостно слепила и жестоко пекла одинокая звезда, чьи лучи, доходя до этой планеты, превращались во что-то нестерпимо бархатистое, удивительно ласковое.
Естественно, были и другие алчущие девичьей страсти, красоты. Например, сероглазый великан, двинувшийся умом от созерцания игравшего внутри и снаружи Девы неугасимого огня. И черноглазый силач, увязавшийся за ней, молящий о том о сём, рассуждающий о пышной свадьбе, умных, талантливых, успешных детях, о собственной верности и исключительности своей суженой… Да, она была исключительная, бесспорно – но к чему напоминать ей об этом? Не находилось для Девы с огнём в волосах в его словах никакого смысла, и она миновала очередного обезумевшего поклонника, точно Одиссей – Сциллу. Дева вышла из глубокой, тёмной пещеры на свет, а черноглазый погрузился во тьму – и уже не смог оттуда выбраться…
Белоглазые мужчины… красноокие… обладатели лиловых взглядов… любые и все заканчивали тем, что не получали ничего, и даже меньше; их взоры касались её – издалека, со стороны, – следили за ней… и только. Кто-то заканчивал безумием, кто-то – смертью, а иные – ещё хуже. Она оставила, отпустила, избегла, покорила, забыла каждого, впрочем сохранив в глубине трепещущей пламенем души искорку и от того, и от другого… от них от всех. Она не была жестокой – она была просто собой.
Дева поднималась в гору и спускалась в равнины, переходила реки аки посуху, перелетала леса, непринуждённо взмывая ввысь, над макушками елей, осин, берёз, одолевала огромные расстояния, сама того не замечая, как совсем недавно – или, может статься, века назад – покоряла километры и километры, отделявшие её башню от чужой земли.
И вот, наконец, напротив врат у входа в город, гигантский и шумный, который нисколько её не интересовал, она встретила Рыцаря. Едва взглянув на него, Дева всё поняла. Рыцарь же, узрев небесную диву, конечно не смог удержать в узде восхищения и поднял забрало шлема. В неописуемого цвета очи Девы Власы-Из-Огня посмотрели искренние, бесстрашные, какие-то необычайные тёмно-янтарные глаза. Что ей показалось, почудилось нового, магического, невиданного в том взгляде, она бы не смогла ответить, да и не хотела. Карие глаза смотрели на неё, однако их владелец не сходил с места. Рыцарь Янтарные-Очи.
Тогда, позабыв про все условности, она приблизилась к нему сама, сняла с его руки латную перчатку, сцепила твёрдые, мужественные пальцы воина со своими, мягкими, женственными. Скрепила, сплавила, слила воедино то, что они оба чувствовали. Нечто невесомое пронеслось в воздухе, нечто неосязаемое, но настойчивое, словно легчайший ветерок; невесомое и воздушное, будто семена одуванчика; неизбывное и непобедимое, такое, какой привыкли люди описывать любовь.
Она забрала его с собой, прочь от Града.
Обратный путь показалась обоим мгновением. И уже потом, там, наверху, в башне Поднебесного Замка, он покорил её, а она покорила его; он отдал ей всего себя, а она подарила ему ребёнка. Прекрасное дитя с огненными власами и янтарными очами. Так было записано в Скрижалях Истории. После чего Рыцарь остался Рыцарем – воителем с карими глазами, а она вновь превратилась в деву.
Деву Власы-Из-Огня.
Так записано в Скрижалях Истории.
Всё должно находиться на своих местах.
2. Рыцарь Янтарные-Очи
Потом он встретил её.
Но вначале было по-другому.
Рыцарь Янтарные-Очи служил Золотому Королю верой и правдой. Король знал, что всегда может положиться на Рыцаря, на его отвагу, ум, знания.
Уже не первый год доблестный воин сражался за независимость и счастье родины. В Земном Граде он родился – здесь собирался и умереть. Этот город дал ему всё: жизнь, семью, дом, труд, заработок… Не хватало только одного – любви. Впрочем, не в правилах воителей сетовать на несправедливость жизни и нехватку романтики.
Рыцарь служил Королю настолько хорошо, что тот нередко приглашал воина на приём. Удивительные, вкуснейшие блюда подавались на стол, музыканты пели народные и заморские песни, все смотрели на Рыцаря с Королём и обсуждали их осторожным шёпотом, а эти два замечательнейших представителя своего народа общались и улыбались. Смеялись и делились тем, что было на душе.
И хоть Рыцарь оказался обласкан вниманием и славой, заслужил их он кровью и потом. Желанием, чтобы стало лучше, и стремлением, чтобы не было хуже. Он нёс службу, и нёс её хорошо – оттого почести, оттого слава…
Однажды, ибо сказания часто проникают друг в друга, на Земной Град напал злобный Минотавр. Ужасный получеловек-полубык ярился, сверкал страшными красными глазами, брызгал слюной и перепугал всех в округе, куда ворвался, орудуя секирой. Был поздний вечер, и в это время Рыцарь как раз находился на приёме у Короля. Воспользовавшись этим, жуткий Минотавр кромсал мужчин, насиловал женщин. Старики и дети попрятались по домам, боялись даже выглянуть наружу – лишь бы не коснулось их обоюдоострое оружие зверя, несущее немедленную смерть.
Но недолго продолжалось кровавое, отвратное пиршество. Едва заслышав от до смерти напуганного гонца о вторжении врага, Рыцарь, ни слова не говоря, стремглав бросился прочь из Изумрудного Дворца. Король всё понимал, был мудр и опытен и потому, конечно, не счёл это неуважением. Кроме того, наитие подсказывала ему, что справиться с Минотавром способен лишь один человек в Граде.
И действительно, кто бы ни нападал на монстра – расхрабрившиеся ли крестьяне или несущие воинскую повинность стражники, никого рогатое чудовище не оставляло в живых. Секира обагрялась всё новой и новой кровью, и всё новые и новые сыны человеческие падали, гибли прямо на улицах безопасного, приветливого, хоть и немного шумного города.
С мечом наголо, Рыцарь ворвался в дом, куда направился безжалостный, наглый Минотавр. Улиц зверочеловеку оказалось мало – чудище стремилось уничтожить, разграбить, завоевать весь Град. Напуганные до смерти жильцы разбежались по комнатам и, сжавшись в комочки, дрожали от страха, ожидая, когда до них доберётся ненасытная в своей жажде разрушений и погибели секира и её отвратный великан-обладатель.
Минотавр встретил Рыцаря с ухмылкой; полубык не знал, кто этот глупый, самоуверенный человек, да ему было и всё равно. Размахнувшись, Минотавр нанёс секирой столь мощный удар, которого не выдержал бы никто другой – кроме Рыцаря; меч воителя скрестился с оружием косматого зверя.
Минотавр бешено зарычал, неуклюже отпрыгнул, с грохотом повалив столик в прихожей, и замахнулся снова, но на сей раз Рыцарь опередил его, ткнув мечом в живот жестокому чудищу. Пришлось быку отбивать удар, а после отступать дальше вглубь строения, к лестнице.
Рыцарь понимал: если Минотавр отойдёт ещё чуть-чуть и при этом опомнится, то жителям дома будет угрожать смертельная опасность. Тварь вполне может использовать их как живой щит, заложников или просто-напросто растерзает, из-за скопившейся злобы и потехи ради.
Тогда Рыцарь взмахнул мечом и стал неспешно пятиться на улицу. Минотавр ни о чём не догадался, перехватил громадную, толстенную секиру поудобнее и, пригибаясь, чтобы не удариться о потолочные балки, направился вслед за никчёмным человечком наружу.
Так, неспешно ступая один за другим (Рыцарь – спиной вперёд, а Минотавр – неотрывно глядя на него глазюками на отвратительной морде), они очутились на безлюдной, утопающей во мраке, как в морской бездне, улице. Городские фонари отбрасывали концентрированный жёлтый свет на две готовые вступить в бой фигуры. Та, что покрыта густой, слежавшейся шерстью, пучила налитые кровью глаза, исходила почти беззвучной яростью, а фигура в латах – Рыцарь никогда не расставался с ними, пока не наступало время идти домой – спокойно, уверенно, отважно глядела на противника из-под забрала. Замогильную тишину нарушало только громкое, злобное фырканье Минотавра.
Внезапно тот заорал, заревел, загромыхал что есть мочи, будто был не наполовину зверем, а невероятных масштабов, непонятного назначения паровой машиной, воздел секиру в воздух и бросился на человека.
Рыцарь, столь сильно разозливший врага невозмутимостью, бесстрашием, решил использовать это себе во благо. Он догадывался, что когда-нибудь Минотавр не выдержит, совершит ошибку. Он хотел верить, что знает. Но времени для сомнений сейчас не было и быть не могло…
Они сражались долго. Рыцарь блокировал каждый удар чудовищной секиры, а Минотавр неожиданно проворно уворачивался от взмахов длинного, невероятно острого меча. Переступая из стороны в сторону, они кружили, словно пара танцоров в экстремальной, театрализованной постановке, и осыпали друг друга метеоритным дождём ударов. Казалось, вот-вот, и меч рыцаря сломается под натиском безупречно заточенного острия секиры. Казалось, теперь, вот теперь Минотавр разрубит отважного защитника Града пополам. Казалось, фонари гаснут или уже погасли, и ночь с мига на миг готовится вступить в свои права. Казалось, это последние секунды на циферблате жизни отважного мужчины. Казалось…
Как вдруг более грузный, рослый, мускулистый, к тому же утомлённый схваткой Минотавр оступился, совсем чуть-чуть, на долю секунды сбившись с ритма смертельного танца. Однако этого было достаточно для такого величайшего воителя, как Рыцарь Янтарные-Очи. Человек в латах нырнул в сторону; его меч взлетел, опустился – и секира Минотавра упала на каменные плиты тротуара вместе с отсечённой лапищей. Багровая река хлынула из раны.
Минотавр завопил так, как никто – его рычащий, мерзкий голос рвался и рвался наружу, точно неостановимый поток наводнения, когда рушится с огромным трудом возведённая дамба. Минотавр хрипел на весь Град, захлёбываясь собственной болью, отчаяньем, неверием, обидой. Так не могло быть!.. Однако продолжалось это недолго: меч Рыцаря взлетел снова, точно птица под небеса, и голова с длинными рогами и кровавыми глазами, упав на тротуар, покатилась прочь…
После этого оставалось лишь вытереть меч об одежду поверженного монстра и, под вздохи, ахи и охи, и крики благодарности, и ликующее «ура!» спасённых горожан, вернуться в Изумрудный Дворец, где продолжал сидеть, в молчании, не притрагиваясь к пище, на своём законном троне Золотой Король.
Рыцарь, в перепачканных кровью доспехах, рассказал ему всё, и глаза Короля засверкали радостью, облегчением. Он, ничуть не смущаясь, обнял своего стража. И повелел наградить его – по-королевски.
Нечасто, очень нечасто в Граде выпадает такая ночь.
Певцы вернулись на свои места, и пир продолжился. Весёлый праздник в густой тени глубокой скорби.…
Убитых похоронили у городской стены, на Всеградском Кладбище. Могильщики позаботились о них. Белый Священник отпел их. Множество людей, собравшихся проводить в последний путь родственников, друзей, соседей, да просто незнакомых сограждан, хранили траурное молчание до тех пор, пока Молчаливый Могильщик не зарыл последнюю яму. Горожане внимали каждому слову Священника, когда тот произносил речь, и соглашались с нею, сопереживая, сочувствуя убиенным.
Тех, кто пострадал, но не умер, отправили во Всеградскую Больницу, на попечение лучшего врача – Понимающего Доктора…
Были у Рыцаря до этой битвы и другие, в основном – за пределами Града. Битвы были – и были победы. Впечатляющее количество побед. Рыцарь думал не об отдыхе – только о службе. Вот почему, наверное, любовь пока проходила мимо него.
Итак, он продолжал нести свою службу. Иногда ходил с дозором внутри Града, а порою выбирался наружу, за ворота, чтобы быть уверенным: никто никогда больше не нападёт на их большой счастливый город.
Там-то, у врат, одним ясным, жарким днём он и встретил её. Деву Власы-Из-Огня.
Она была прекрасна. Она была чудесна. Она была восхитительна, обворожительна, уникальна. Она околдовала, очаровала, приворожила его, не применив, однако, никакой примитивной магии, никакого заурядного волшебства.
И он последовал за ней, в Поднебесный Замок, чтобы подарить ей любовь и ребёнка. Пошёл, потому что пообещал.
Но обещал он и кое-что иное. Самому себе. Рыцарь сказал, молча, про себя: я вернусь. Должен вернуться. Потому что Земной Град не может без меня. Я обязательно вернусь.
А значит, так наверняка будет. Поскольку обещания свои Рыцарь Янтарные-Очи всегда выполнял.
3. Золотой Король
У Золотого Короля, правившего Яркой Страной из Изумрудного Дворца, что в Земном Граде, была жена невообразимой красоты. Он звал свою Королеву Берисинией. Это имя носила богиня любви и плодородия, обитавшая на самом верху, на Многокилометровом Пике Сапфировой Горы, в окружении только волшебных птиц, и то не всяких, да облаков. Королева же называла супруга Мой Король, и не было во всём Граде пары более счастливой, чем они.
Королева обладала статью мифической нимфы, музы. Эта невероятная женщина будоражила кровь правителя и вдохновляла его на новые подвиги и решения. Стройная, будто статуэтка той самой Берисинии, Королева одной позой, одним жестом, одним поворотом головы могла заставить любого, кто смотрел на неё, задохнуться от желания, восхищения, любви.
Королева обладала бездонно-небесными, синими очами. С виду, два кусочка льда в обрамлении длинных, шёлковых ресниц, но сжигающие страстью, испепеляющие соблазном глядящего в них мужчину. Два нестерпимо жарких солнца, спрятавшиеся за завесой насыщенной синевы.
Королева могла заполучить любого, кого бы захотела – не властью даже, а, прежде всего, красотой, – но любила лишь мужа, отдавалась только ему, мечтала быть и жить с ним одним: и для него, и ему в помощь, и во благо двух прелестных детишек, мальчика и девочки, которых родила супругу.
Королева обладала пепельно-светлыми, почти белыми волосами. Королева обладала округлой грудью с густо-розовыми озёрцами сосков. Королева обладала точёной шеей, тонкими руками, стройными ногами. Королева обладала резными бёдрами. Любой, увидевший её, мечтал о ней всю оставшуюся жизнь. Художники рисовали тысячи, десятки тысяч её портретов, поэты воспевали Королеву в миллионах восторженных стихов, скульпторы ваяли бесчисленные изящнейшие статуи неописуемо прекрасных нагих женщин, в которых без труда – по изгибу тела, томному взгляду, мягким линиям ног и рук – угадывался животворный источник вдохновения.
А когда наступала ночь и даже Королю с Королевой пора было отдохнуть от дел мирских, от заботы о Стране и её жителях, высокородная чета уединялась в спальне и, под романтичный свет свечей, в интимной тишине, нарушаемой лишь многозначительными вздохами, делила ложе. О всевышние, всемогущие боги, как он любил обнимать её, целовать, дарить ей ласку, наслаждение – всего себя! И она отвечала тем же, единственному счастливцу, видевшему и познавшему эти груди-фантазии, эту нежную сказку ягодиц, эту манящую неизбежность разгорячённого, казалось всепоглощающего лона…
Да, не было счастливее пары: достойнее, мужественнее, умнее супруга и обворожительнее, желаннее, прозорливее жены.
Но затем в окрестностях Града объявились разбойники, бандиты, которыми руководил Одноглазый Атаман. Узрев из чащи обнажённую фигуру Королевы, вышедшей погреться под лучами ласкового, утреннего солнца на тайную, видную только из глубины леса веранду, Атаман потерял голову от желания, как случилось бы с любым на его месте.
Он пытался забыться, понимая, что Королева никогда не согласиться быть с ним или хотя бы подарить ему одну-единственную ночь. Да и одной ночи для него будет ничтожно мало! Нет, ему не стоит и мечтать похитить её, сделав своей.
Он пытался уходить в другие мысли, обдумывать планы новых грабежей, нападений, убийств и изнасилований, строго-настрого запретил себе возвращаться в бесконечную и бесконечно жестокую безнадёжностью страну фантазий… Однако ничего не помогало. Каждый день видел он перед собой божественную фигуру, представшую перед ним словно в ярчайшем, несбыточном сне. Слышал бархатный, певучий голос, который, на собственную беду, впервые уловил с помощью миниатюрного хитроумного прибора, созданного учёным из его шайки, – уловил, когда Королева отдавала приказания слугам, отдавала нежнейшим, точно патока, но сильным и уверенным, будто суть богини любви Берисинии, гласом, никого не стращая, никого не соблазняя, ни у кого не вызывая отвращения либо чего-то иного, столь же неприятного, мерзкого, не сочетаемого с ней, с её личностью, душой, телом. Атаман чувствовал исходящие от Королевы флюиды, представлял сводящие с ума запахи цветов, что наверняка впитывались в бархатистую, атласную кожу и окружали это воплощение небесной прелести. Не было ночи, чтобы он не метался в постели, в полубреду, выкрикивая сонно, сладострастно, отчаянно: «Королева! Королева! Королева!..»
Разбойники стали беспокоиться; волновались, что предводитель подвинулся умом на почве страсти, полагали, что он уже не тот человек, которым был раньше, – даже не совсем человек, а лишь оболочка, поскольку неизмеримое по своей силе желание сожгло ему душу. Бандиты не знали и не хотели знать слово «любовь», зато прекрасно были осведомлены о существовании слов «безумие», «сумасшествие», «лунатизм». Они решили свергнуть ополоумевшего, ненадёжного Атамана, того, кто в любой момент, из-за болезненной, никому не нужной страсти, мог подвести их и обречь на казнь – виселицу, расстрел, четвертование…
И тогда Одноглазый Атаман, наплевав на все предосторожности, на доводы рассудка и интуиции, решил-таки выкрасть Золотую Королеву.
Заслышав о том, разбойники взбеленились все как один, стали кричать, угрожать ему. Но Атаман был знающим, умелым, сильным – во всех смыслах – предводителем, а главное, не боялся никого и ничего; кроме того, вперёд его вела любовь… или нечто, что он очень и очень хотел ею считать.
Когда на вековом дубе, по приказу Атамана, его ближайшие соратники вздёрнули лидера восстания с двумя главными союзниками, прочие поумерили пыл. Одноглазый предводитель произнёс перед остальными разбойниками красочную, вдохновенную, эмоциональную, хотя немного пафосную речь, и они всё поняли, а если и не поняли, то просто согласились, потому что лидер был настойчив, смел, умён. Они пошли ему навстречу, вернулись к нему и помогли осуществить самоубийственный замысел.
Всё произошло глубокой ночью; пока большая часть населения Земного Града спала, а Рыцаря Янтарные-Очи не было у городских врат – он куда-то неожиданно подевался, – разбойники воспользовались крепкими длинными верёвками и перебрались через высоченные белокаменные стены. Это был единственный путь, потому что по периметру стены города окружали леса, а там, где они не росли, возносились к небу скалы и ревел водопад. Можно рискнуть, подойти к стенам со стороны Адских Скал и Чёртова Водопада, размышлял Одноглазый Атаман, но так слишком опасно и к тому же долго, а он не мог более ждать. Ангельский, богоподобный лик Золотой Королевы застил ему взор, разум, душу, вызывал похоть на грани безумной любви – и предводитель бандитов принял рискованное решение.
И, как выяснилось, не прогадал: разбойники довольно легко добрались до Изумрудного Дворца улочками и переулками погружённого в сон Земного Града. Несколько мелких стычек, где среди преступников почти никто не пострадал, можно не принимать в расчёт.
Самое опасное началось, когда они тихим, отработанным годами шагом подобрались к воротам во Дворец и внезапно, будто из ничего, выпрыгнули на площадь, атаковав стражников. Некоторые из охранявших Короля с Королевой бдели, но другие маялись в полусне; разбойники же были бодры и настроены решительно. Тогда-то и началось подлинное кровопролитие.
Много полегло как со стороны одних, так и у других, однако бандиты обладали преимуществом внезапности. Вот последний из стражников, пронзённый мечом, рухнул на мостовую, и шайка, под предводительством обезумевшего от предвкушения, от близости мечты Одноглазого Атамана, снесла ворота с петель и ворвалась во Дворец.
Ещё некоторое время продолжались бои внутри колоссального, красивейшего здания – средоточия золота, платины, бронзы, серебра, драгоценных камней. Но и теперь напавшие победили; выставили охрану у зияющего пустотой входа во Дворец, и Атаман в сопровождении самых верных соратников ринулся вверх по высоким ступеням, в королевскую спальню.
Стоило ворваться в помещение, как на них налетел, с мечом наголо, разгневанный, подобный берсерку Золотой Король. Однако бандиты превосходили его если не в мастерстве, то в количестве. Королева, разъярённой пумой набросившаяся на разбойников, не смогла помочь супругу. Выбив у Короля из руки меч, Атаман оглушил его ударом эфеса по голове. Король рухнул скошенным стеблем, и его связали. Потом настала очередь Королевы. Когда на её приводящем в трепет одним своим видом теле, с которого сорвали дорогие одежды, затянули верёвки, соратники, видя взгляд и настрой командира, взмолились: они-де совершали столь ужасное злодеяние – пусть Король и остался жив, – что если попадут в руки правосудия, то горожане заживо сдерут с них кожу, и это самое малое.
Одноглазый Атаман всё сознавал, но пелена страсти и похоти, которые он принимал за безграничную любовь, застила взор. Он выгнал соратников из королевских покоев (узрев Королеву и безмерно возжелав её, те было воспротивились, однако главарь пригрозил им смертью, а жизнь преступники ценили более утоления сладострастия). Следуя приказу, приближённые Атамана встали дозором у дверей, в то время как он сам, точно зверь, овладел Королевой прямо на полу опочивальни, под неверное сияние пламени свечей.
Из соседнего помещения доносились громкие рыдания и всхлипы перепуганных до ужаса Золотых Принцессы и Принца.
Но они были не нужны Атаману – ему был не нужен никто, кроме Королевы…
Когда багровая пелена похотливого безумства и вседозволенности чуть спала, главарь бандитов взвалил тело сказочной красоты, очернённое и запятнанное, себе на плечо и покинул Дворец в сопровождении выживших бандитов, и они все снова скрылись в лесу. Как раз вовремя, потому что ко Дворцу уже стекалась толпа разбуженного, не верящего в происходящее, но разъярённого до ужаса, до погибели народа…
Когда Короля освободили и привели в чувство, он тотчас послал за Рыцарем Янтарные-Очи. Никто не знал, где находится Рыцарь, но один из горожан божился и клялся, что видел его в компании обнажённой девы с волосами, пылающими огнём, которые украшал прекраснейший венок. Король отдал новый приказ, и горожане бросились на поиски.
И нашли Рыцаря – в Поднебесном Замке, в объятиях любимой. Узнав об огромном горе, постигшем королевскую семью, Град, Страну, королевский воин поцеловал суженую, попрощался с ней нежно, пообещал вернуться так скоро, как сможет, и, облачившись в служившие ему многие годы и по-прежнему сверкающие латы, ушёл за провожатыми. Да, он обещал вернуться, но никак не думал, не подозревал, не мог представить, что причиной возвращения, причём столь скорого и поспешного, станет трагедия, которая совсем недавно разразилась в Земном Граде.
Долг звал его, и Рыцарь готов был на всё, чтобы оправдать своё имя, звание, предназначение. Свою жизнь.
Путь его лежал в Густые Леса, туда, где спрятались коварные и жестокие, навлекшие на себя гнев всей Яркой Страны разбойники под предводительством вероломного, беспощадного и омерзительного Одноглазого Атамана.
4. Одноглазый Атаман
Он знал, на что идёт.
Ещё в детстве тот, кто в будущем станет Одноглазым Атаманом, прославился наглыми выходками, дерзостями на грани смелости и безумия. С самого раннего возраста любил он всё делать поперёк; дерзил взрослым и ни в грош не ставил их мнение.
Будучи совсем молодым юношей, с помощью подельника пробрался в дом к учительнице, которая ненавидела наглеца и всячески его недооценивала, несмотря на очевидные способности, притесняла и унижала. Они выкрали её любимую собачку. Пёсика так и не нашли: скорее всего, юный храбрец-безумец продал его каким-нибудь скорнякам – сам парень не признался, сколько бы ни допрашивали и как бы сильно ни лупили…
Это лишь один из случаев, а за годы жизни их скопились десятки.
И вот он вырос и стал тем, кем ему предрешено было стать, – Атаманом. Сколотил собственную шайку, вначале небольшую, состоящую из таких же сорванцов. Но с течением времени люди, всё более сведущие в преступных делах и уважаемые в разбойничьей среде, присоединялись к нему.
Его имя обросло легендами.
В один не совсем прекрасный для него день Атамана изгнали из родного города за те злодеяния, что он совершил. Народ не мог их доказать, однако когда это мешало чинить расправу?
Атаман с шайкой скрылись в Густом Лесу и стали нападать на ближайшие города и поселения под покровом тьмы. Грабили караваны, подстерегали неосторожных, заблудших путников, крали самых красивых девушек, чтобы предаваться с ними разнузданным утехам, а если те вознамеривались сбежать, без жалости убивали их. От этих порочных, мерзких связей у Атамана родилось множество детей, о которых он не желал слышать.
Однажды на шайку, когда она совершила очередное дерзкое нападение на странствующих торговцев, из кустов и из-за деревьев выпрыгнули вооружённые мечами воины; это была засада, организованная специально, чтобы избавиться от доставляющего столько неприятностей бандита и его сообщников, от тех, кто держал в страхе целые города.
