Григорий Андреевич Неделько
Фобии Морфея
Шмишной человечек
Помните, что дети ваши будут обходиться с вами так же,
как вы обходитесь со своими родителями.
(Фалес Милетский)
– Поздравляю, Сергей Витальевич! – сказала администратор, протягивая удостоверение. – Теперь вы официально – смешной человечек.
Сергей аж просиял. Губы расползлись в лучезарной улыбке, глаза засверкали.
– Ух ты – ну ты! Вот здойово! Спасибки!
Взял протянутую администратором карточку и, не прекращая улыбаться, внимательно рассмотрел.
«Сергей Витальевич Сатиров.
Официальный смешной человечек.
Удостоверение номер такой-то».
И голография.
Теперь все годы, проведённые в инкубаторе, показались Сергею чем-то утонувшим в пучине времён, в тине нереальности. Улыбнулся ещё шире, кивнул и направился было ко входной двери.
– Сергей Витальевич, минутку.
Замер, обернулся – лицо светилось благожелательностью.
– А как же рекомендация и направление? – произнесла администратор, помахивая ещё парой бумажек.
Сергей весело, беззаботно рассмеялся. Вернулся, забрал документы и, попрощавшись, с чемоданчиком в руке покинул Центр Роста.
Таксилёт ждал на улице. Сев на переднее кресло, рядом с роботом-водителем, Сергей зачитал написанный на рекомендации адрес, через слово вставляя смешные неологизмы. Робот на шутки запрограммирован не был, однако всё же рассмеялся – гулко, безжизненно, металлически – и полетел по указанному маршруту.
Когда добрались до места, Сергей хотел расплатиться с таксистом, но тот напомнил, что транспорт оплачен работниками Центра.
– Ёлки-метёлки! – Сергей стукнул ладонью по лбу. – Это же ж правда же ж. Шпасибо!
– Не за что, – ответил таксилёт и убыл по новому вызову.
Осмотревшись, Сергей пришёл к выводу, что всё вокруг непонятно и незнакомо, но странно и увлекательно. Мурлыча под нос песенку собственного сочинения (с выдуманными словами), прошёл через автодвери подъезда. Улыбаясь каждому встречному, поднялся на автоматическом лифте на свой этаж и, открыв квартиру магнитом на рекомендации, зашёл внутрь.
– Чван-ча-ча ча-чу-ба! Чван-ча-ча, ча-ча! Чван-ча-ча ча-чу-ба!.. – напевал, раскладывая нехитрый скарб: вещи, которые выдали в Центре на первое время, да невеликий стартовый капитал.
Сергей, ещё раз осмотрев квартиру, пришёл к выводу, что она ему подходит.
– И неплохо ж разложавкал вещички, ох неплохо! Всё на своих местах, ча-ча-ча. Чван-ча-ча ча-чу-ба! Чван-ча-ча, ча-ча!.. – разговаривал сам с собой. – Пора и на работку. В жизни не трудился, разве что в Центре-ментре. Но надо ж когда-то начинать, а? – И подмигнул отражению в зеркале.
Вышел в коридор, закрыл квартиру на магнитный замок. Спустился вниз, весело поглядывая по сторонам; поймал такси через уличный вызовник и полетел по адресу, указанному в направлении.
Здание рекламного агентства то ли горой, то ли невероятных размеров прыщом выделялось на фоне окружающего индустриального пейзажа. Сергей вошёл внутрь. Ступал уверенно, задорно, подпрыгивая при каждом шаге.
– Работка ждё-ёт! – пропел он вполголоса. И чуть громче: – Ждёт работка-а!..
– Господин, вы куда? – остановил его строгий мужской голос.
Охранник.
– Я шмишной человечек, – представился Сергей, протягивая направление. – Где моё место работы, ля-ля-ля?
– Ах вот оно что, – сказал охранник. – Нам о вас сообщили. Идёмте за мной.
Он провёл Сергея коридорами, пока наконец не добрались до офиса. Там все были заняты делами, никто головы не поднял.
Охранник кашлянул в кулак. Наконец головы взметнулись вверх. Сотрудники рекламного агентства с нескрываемым интересом разглядывали невысокого, пёстро одетого человека, стоящего рядом с охранником Фомичом.
– Я шмишной человечек, – не дожидаясь, пока заговорит Фомич, представился Сергей.
Все тут же заулыбались и стали перешёптываться.
– А где Илья Кузьмич? – поинтересовался охранник.
– Я здесь. Что такое?
Из-за ограждения выплыла толстая приземистая фигура.
– Вот твой начальник, – обратился Фомич к Сергею.
– Я шмишной человечек, – повторил тот. – Разве не похож?
– Похож, похож. – Илья Кузьмич хохотнул, что для него было редкостью.
Фомич удалился.
Сергей и Илья Кузьмич стояли друг напротив друга. Смешной человечек рассматривал директора агентства с беззаботной, ничего не означающей улыбкой. Илья Кузьмич глядел на Сергея с сомнением и надеждой.
– Ну-с, дорогой, как вам у нас? – спросил директор.
– Прелестно, прелестно, – ответил Сергей. – Простенько, но со вкусом.
– Вот и чудесно. Можете приступать к своим прямым обязанностям. Ваше рабочее место там. – Ткнул пальцем.
– Рабочее мешто для шамого ценного работника, – пошутил Сергей, кивнул и пошаркал в указанном направлении.
Довольный, Илья Кузьмич глядел ему вслед.
– Привет, – когда Сергей подошёл, поздоровалась красивая молодая женщина со светлыми волосами. – А ты правда смешной человечек?
– Оченна, оченна шмишной. – Сергей состроил грустную мину. – А што, не похож?
– Конечно, похож, – поспешила заверить красотка.
Сергей тут же рассмеялся.
– Да я ж пошутил же ж.
Красавица посмеялась вместе с ним.
Потом с Сергеем поздоровались остальные работники отдела. Кое-кто из них специально отвлёкся от дел, подошёл, пожал мягкую руку новенького. И все смотрели на него с нескрываемой весёлостью. А ему только это и было нужно.
– Ты чрезвычайно смешной, – говорили Сергею.
И он соглашался:
– Такова моя задача, эфенди. Такова моя задача, ля-ля-ля!..
…Рабочий день пролетел незаметно. Сергей занимался тем, что ничего не делал, – только общался с сотрудниками агентства, шутил, поднимал им настроение. Учитывая последствия Всемирной Депрессии, наступившей сразу за Последней Войной, это было как раз то, что необходимо.
Илья Кузьмич похвалил Сергея и сказал, чтобы новенький продолжал в том же духе. Сергей ответил, что другого духа у него нет. Илья Кузьмич рассмеялся, похлопал смешного человечка по плечу и ушёл.
Каждый работник считал своим долгом попрощаться с тем, кто спасал их от эмоциональной смерти. И не просто попрощаться, а ещё сказать хотя бы несколько приятных слов, чтобы подбодрить и поощрить.
– Здорово ты играешь в игры и смотришь развлекательные сайты на рабочем месте.
– Шпасиба!
– Классное у тебя чувство юмора!
– Шпасиба!
– Ты мне нравишься. Такой… хороший. И – заразный.
– Шпасиба-шпасиба! Я штараюшь.
Улыбался. Ему жали руку, перечисляя его достоинства. Люди уходили, но он ждал. Только когда последний скрылся с глаз, Сергей вернулся к своему компьютеру, доиграл уровень в шутере и лишь потом возвратился домой.
Так закончился этот день.
Следующий прошёл не хуже, а даже лучше. И следующий после него. И ещё один…
Сергей закрепился на рабочем месте. Поднимал настроение работникам, за что его любили, а некоторые – и вовсе обожали.
За те дни, что проработал Сергей, производительность рекламного агентства значительно выросла. Стало гораздо проще продавать новые и старые товары, пиарить научные открытия, что когда-то привели к Войне, и знаменитостей, тоже отчасти повлиявших на стагнацию государства и общества, вылившуюся во всемирный катаклизм и мировую же Депрессию…
Однако это было неважно, потому что в агентстве работал свой, специально выращенный, официальный, сертифицированный смешной человечек. Всех всё устраивало: от директора до уборщицы.
И каждый из них – то там, то здесь – подхватывал фразочку или привычку Сергея: шепелявить, напевать, паясничать через слово… И от того атмосфера в агентстве только улучшалась, а производительность – росла.
Сергей же продолжал сидеть на рабочем месте или слоняться туда-сюда, говоря всякую ерунду либо просто улыбаясь. Освещая другим путь и упрощая жизнь.
С помощью гаджетов и программ в Мире общались, пожалуй, даже больше, чем вживую. Не упускал возможности поговорить виртуально и Сергей. Частички его личности – речевые обороты, способы выражать эмоции, нестандартные идеи и прочее – расползлись по Сети и Вирту. Оттуда тоже просачивались в реальную жизнь. И таким образом вскоре весь город, а может, и целая страна подпала под благотворное влияние смешного человечка. Стала изменяться, реорганизовываться, держа курс на позитив, позабыв страх перед будущим…
…– Что этот урод о себе возомнил?! – взревел Всеслав Арсеньевич Богомазов, который более полувека, благодаря имплантантам и омолаживающим процедурам, правил Багровой Страной.
Его информаторы без дела не сидели и уже успели сообщить владыке о Сергее Сатирове. Сведения оказались тем более отвратительными и приводящими в гнев, что Всеслав Арсеньевич даже не подозревал: кто-то за его спиной активно влияет на жизнь и развитие Страны!
– Не могу знать, – трясясь от страха, ответил министр ТВБ – тайного внутреннего беспорядка.
– Он хочет всё заграбастать себе? Забрать то, что я делал и чем правил пятьдесят с лишним лет?! То, на что потратил годы и годы жизни и здоровья!..
– Не могу знать…
– Конечно, не можешь! Ты же дебил. Как вообще закон о смешных человечках был принят? Не помню, чтобы его подписывал…
– Не могу…
– Если сейчас же не прекратишь, линчую тебя.
Глаза Всеслава Арсеньевича метали молнии. Назревал пожар. И хуже – очередной мировой катаклизм.
– Думаю… его начали выращивать в обход законов…
– Ах ты думаешь?
– И… – Министр беспорядка обливался потом с головы до пят. – Когда утвердили законопроект об искусственном оплодотворении… А ещё был указ о легализации родов без предшествующей сексуальной активности… Все знают, как заразны дети: их словечки повторяют, смешное поведение копируют… Гипотетически… если индивидуума вырастить ребёнком, не дать ему психически повзрослеть, но оставить во взрослом теле, он мог бы превратиться в такого вот смешного человечка… Разумеется, никто не говорит о подобном в открытую… И в принципе они могли…
Всеслав Арсеньевич устал слушать:
– Да мне плевать, что они могли! Эти дегенераты пошли против меня! МЕНЯ!
– Д-да… да…
– Что да?
– Позвольте предложить, ваше верховенство…
Всеслав Арсеньевич ждал и молчал, сжигая, испепеляя министра взглядом.
– Пожизненный срок… – начал тот, – возможно…
– Возможно, – перебил Всеслав Арсеньевич. – Но нет. Слишком мягко. Всех работников Центра утопить в кислоте, а сам Центр разобрать на кирпичики для возведения более полезных зданий.
– Например?
Зрачки Всеслава Арсеньевича угрожающе сузились.
– Зачем спрашиваешь, дурак? Сам знаешь. Бордели, игорные дома, порнокиностудии, государственный тотализатор… Ясно?
– Так точно!
Министр беспорядка с облегчением метнулся к двери.
– И ещё, – донёсся вслед голос владыки.
Беспорядочник замер. Было очень страшно.
– Приведи сюда этого… шутника.
– Есть!
И министр пулей вылетел из кабинета.
За ним явились два дюжих молодца в спецформе. Игнорируя всех и каждого, прошли в офис, где работал Сергей, надели на него силовые наручники и увели.
Впрочем, никто и не сопротивлялся. Даже не возражал. Как тут возразишь?
Сотрудники агентства старались не смотреть на работников спецсил. Все усиленно делали вид, что ничего не происходит, и, вновь погружаясь в отринутую, казалось бы, депрессию, занимались профессиональными обязанностями.
Илья Кузьмич грустными глазами глядел вслед спецовикам и Сергею. Он не попрощался со смешным человечком. Бывают ситуации, когда лучше помалкивать…
Сергей повернулся к одному из спецовиков, что вели его по коридору; радостным, почти щенячьим взглядом посмотрел в глаза работника специальных сил – и не увидел там ничего. Совершенно ничего. Даже пустоту. Другой на его месте затрясся бы от ужаса, безысходности, но Сергей лишь спросил:
– Куда идём мы с Пятачком?..
За что получил сильный, жестокий удар в живот. Согнулся пополам, захрипел.
Его выволокли на улицу, забросили в маскировочное авто и повезли тщательно скрываемым воздушным маршрутом к Башне – резиденции Всеслава Арсеньевича.
Потирая побаливающий живот, но улыбаясь и напевая, Сергей стоял перед владыкой государства и смотрел тому прямо в глаза.
Ярость, обуревавшая Всеслава Арсеньевича, усилилась стократ.
– Чван-ча-ча ча-чу-ба! Чван-ча-ча, ча-ча!.. – раскачиваясь с пятки на мысок и обратно, негромко выводил Сергей.
– Кто ты? – не сводя взора с наглеца, процедил Всеслав Арсеньевич. – Чего тебе надо?
Сергей рассмеялся – звонко, добродушно, – и это как пилой резануло заскорузлую душу Всеслава Арсеньевича.
– Я шмишной человечек. Вам шмишно?
Всеслав Арсеньевич пожирал глазами несуразную пёструю фигурку, убивал её электричеством, сжигал, топил в кислоте, плавил, вешал, травил, линчевал, расстреливал, отрубал ей голову, четвертовал, скармливал собакам, свиньям…
– Чего. Тебе. Надо? – с расстановкой произнёс владыка.
Любой другой на месте Сергея понял бы, к чему идёт дело и как себя вести. И задохнулся бы от ужаса. Но что взять со смешного человечка? Он просто человечек. Он просто смешной.
– Милчеловек, а вы правда наш правитель?
Всеслав Арсеньевич встал из-за стола.
– Правда.
– Ух ты – тухты. Круть-то какая. Никада бы…
Но его уже не слушали.
– Родион! – закричал – нет, заверещал что было сил Всеслав Арсеньевич.
И вот тогда Сергея тряхнуло; застыл на месте, не до конца понимая, что происходит. На счёт таких событий в Центре рекомендаций не давали.
В кабинете тотчас возник помощник.
– Да, Всеслав Арсеньевич?
– Этого… – Кивок в сторону Сергея. – В подземную камеру. Стереть память. А потом на корм псам. Никто не должен найти его тела, никому не следует помнить о его существовании. И начнём разбираться с тем, что творится в государстве. Ясно?
– Я… ясно, – заикаясь, ответствовал Родион.
Помощник позвал через переносной интерком солдат.
Сергея снова схватили и потащили прочь. Прочь с глаз застывшего, будто изваяние, Всеслава Арсеньевича.
– Но мы же ж ещё встретимся же ж?.. – весело крикнул смешной человечек, которого волокли по полу.
Его вытащили в коридор. Двери закрылись.
Некоторое время Всеслав Арсеньевич стоял неподвижно; затем сел. Чтобы прийти в себя, стал разбирать бумаги на огромном дорогом столе из натурального дерева, которого почти не осталось после Войны.
– Шмишной человечек, – пробормотал, бессистемно перекладывая документы. – Оченна шмишной…
Вдруг понял, что делает.
Вот чёрт! Надо сосредоточиться на деле, на деле! Страна сама собой не управит!..
– Оченна шмишной человечек, – бормотал под нос владыка Багровой Страны, пытаясь разобраться с насущными делами. – Оченна, оченна шмишной… Ля-ля-ля…
Интересно, есть ли в его государстве ещё такие же смешные человечки?..
– Ля-ля-ля… Ля-ля-ля…
Ничто не угрожало его власти. Абсолютно ничто и никто…
– Чван-ча-ча ча-чу-ба! Чван-ча-ча, ча-ча! Чван-ча-ча ча-чу-ба!..
Каждое дитя до некоторой степени гений,
и каждый гений до некоторой степени дитя.
(Артур Шопенгауэр)
Дихотомия
У каждой положительной стороны
есть и отрицательная сторона. Кто ты?
(Тимоти Пина)
За Алексеем Красновым пришли, когда он работал за сенсокомпом, заканчивая двухсотую страницу романа. Он – этот немного нервный невысокий человек с кудрявыми, непослушными светлыми волосами – не понимал почему, не знал зачем. Из-за его текстов? Но за всю свою – пока недолгую – жизнь написал с десяток романов, и ни один не подходил под ту категорию, за которую приговаривают к казни. Или к чему-нибудь пострашнее. И нынешнее произведение полностью соответствовало предыдущим. Хорошо это или плохо – трудно сказать, ведь не только он работал в таком ключе.
Однако факт оставался фактом: молодой, тридцатидвухлетний, плодовитый и довольно успешный писатель подошёл примерно к середине очередного достаточно масштабного труда, когда они вошли в автоматизированную квартиру. Отчего явились, причём именно за ним – загадка не легче попытки установить авторство египетских пирамид. И наподобие пирамидам же визит был колоссальным и почти неотменяемым. Хотя почему почти? Разве мог Краснов что-либо поделать с прекрасно выстроенной, отлаженной системой современного мира? Нет: они просто пришли и увели его.
Конечно, пытался сопротивляться: не самоубийца же, в конце концов. Правда, зачастую сложно определить, где заканчивается тяга к спасению и начинается паника. Первозданный хаос. Краснов думал, что стремится к спасению, вырываясь из цепких рук и крича банальное:
– Нет, нет! Это какая-то ошибка! Не меня, не меня! Вы ошиблись! Отпустите! – И потом: – Ну пожалуйста! У меня роман не закончен! Издатель ждёт! Пожалуйста!..
Разумеется, не слушали. Люди, у которых есть универсальные код-ключи от любой квартиры и в принципе от любой электронной двери, изначально не настроены слышать: слишком много дел. Схватили покрепче, заковали в магнитные наручники и повели прочь из небольшой, но уютной, казавшейся столь безопасной квартиры.
По пути, когда шли по увитому светящимися трубками, отделанному металлом коридору, ехали на расписанном картинами импрессионистов гравилифте и выходили на улицу, встречались люди. Естественно, те отворачивались, предпочитая не замечать «ещё одного преступника», «врага государства». Потому что каждый преступник априори государственный враг, не так ли? Некоторые, впрочем, откровенно пялились. Кто-то стоял столбом, а другие предпочитали заниматься более важными делами, не отвлекаясь на малозначительную, повседневную суету.
На улице, возле кибермагазина, Краснов попытался бежать. Рванул быстро и неожиданно, так, что даже они не удержали. Забежал в магазин и громко крикнул, прося, требуя помощи, моля о ней! Практически все обернулись; заинтересованные, изменённые пластическими операциями лица – давно ставшие дешёвыми и доступными ненатуральные «маски» вне возраста. Никто не отозвался: посетителям надо было покупать хлеб, стиральный порошок, присыпку для младенцев и противозачаточные средства.
Они не влетели за ним следом – скорее, вошли. На сей раз долго не возились: удар энергетической дубинкой, и в голове Краснова взорвались сверхновые. Сдавленно вскрикнул, повалился на полку, где лежали апельсины. Яркие, солнечные мячики разметались, раскатились по полу из плиток. Тут же приехал робот-уборщик, начал поднимать, протирать тряпочкой и класть на место разбросанные фрукты.
Стоял полдень; магазин успешного, заботливого государства был наполнен покупателями и негромким гулом их голосов. Сограждане наблюдали – недолго – за тем, как человека, словно безвольную куклу, грубо хватают, тащат на улицу. А после, не дожидаясь, пока всё закончится, отвернулись, занялись насущными задачами. Пришли же за этим бедолагой – не за ними.
Краснов мог бы догадаться о происходящем: наивностью профессиональные, успешные писатели обычно не отличаются. Мог бы, если б прибывал в сознании, пусть и в нокауте. Но одного точного удара энергодубинкой хватило, чтобы отключить надолго…
Что случилось дальше, Краснов не видел, не знал, не понимал. Кажется, куда-то волокли, не особенно заботясь о том, не угодит ли арестованный – без следствия, без суда – в лужу. Потом бросили в машину… если обрывки памяти хоть что-нибудь значили… Вроде бы авто взлетело и понесло в неизвестном направлении. И, похоже, до места назначения добрались: в голове сохранялись обрывочные ощущения, подсказывавшие – опять тащат, волокут… открываются-закрываются двери… исчезает осенний холод улицы… меняется эхо…
А вдруг это всё только привиделось, пока пребывал в отключке? Вполне возможно. Чего только не углядишь во сне, тем более когда тот наступает предельно внезапно, болезненно.
Но, открыв глаза, Краснов понял, что всё творящееся – не сон. Увы, не сон. Бывает, тянет вернуться в грёзы беспамятства: настолько те приятные и жизнерадостные. Иногда хочется от них сбежать как можно дальше. Его же тянуло обратно в забытье, потому что реальность оказалась слишком пугающей.
Только забытье больше не наступало. Страдая от головной боли, пытаясь сморгнуть кружащиеся перед глазами звёздочки, теряясь в догадках и дрожа от страха, он сознавал, что очнулся и что в ближайшее время не погрузится вновь в страну сновидений. Сейчас жуткую, обманчивую – но такую желанную. Слишком точным, уверенным, рассчитанным, профессиональным был удар того, с дубинкой.
Краснов дёрнулся, намереваясь встать. Безусловно, не удалось. Дело было не в наручниках, поскольку ничто не сжимало запястья. Тогда, проморгавшись и стараясь загнать страх как можно дальше, туда, откуда незваное, но столь полезное в современном мире чувство являлось, – и ещё глубже, на задворки сознания… огляделся. Ужас, который, грезилось, отступил, обрушился опять – с новой, превосходящей прежнюю силой.
Краснов лежал в почти пустом стерильном помещении на «столе». В мыслях сразу вспыхнул образ операционной, однако «врачей» или кто они нигде не наблюдалось. Повертел головой: вокруг ничего, лишь голые стены. И на одной, слева, чуть менее, чем в двух метрах от пола, – плоский экран. На экране – изображение: он сам, Краснов, лежащий на непонятном прозрачном «столе», который словно бы окружает, обхватывает, обнимает со всех сторон, не давая двигаться. Мелькали на плоском видеоустройстве загадочные, неизвестные символы.
Краснов снова дёрнулся, и вновь безрезультатно. Может, это, а может, что-то иное послужило сигналом: наверху, в потолке, с еле слышным шумом открылось отверстие, и оттуда показалось нечто, отдалённо похожее на бластер. «Бластер» удерживали два подвижных, постепенно вытягивающихся к Краснову крепления. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, к чему идёт; понял и он. Завертелся, заёрзал… запричитал:
– Нет, нет, нет… Отпустите, отпустите… Я ни в чём не виноват… – И громче: – Нет, нет! Отпустите!..
«Бластер» продолжал опускаться. Неизбежность и фатальность ситуации стократно усилила охвативший Краснова, точно цепкая, нерушимая паутина, страх. Пленник дёргался, метался насколько мог, пытаясь выбраться из хватки «стола». Ничего не получалось.
А потом «бластер» остановился и выстрелил тусклым, бесцветным лучом, нацелившись прямо в грудь Краснова, и дальнейшие события потонули в громком крике:
– Не-э-э-эт!!..
Почудилось, что рвут на части. Стирают. Уничтожают – как человека, как личность. А может, только показалось. И неудивительно: столь напуган не был ни разу за всю пускай короткую, но достойную жизнь. По крайней мере, так считал.
Бесплотный луч «бластера» бил в грудь Краснова, будто намереваясь просверлить насквозь. Что-то свербело в мозгу… некое неясное, неназываемое чувство… А луч бил и бил, и приобретал в насыщенности, и окрасился в пугающий грязно-серый цвет, овеянный синеватым свечением. Что это? Настоящее оружие? Или нечто хуже?..
Ответа Краснов не получил, поскольку вдруг потерял сознание. Порой можно уловить момент, когда подобное происходит, однако в его случае беспамятство наступило мгновенно – и неизбежно. Пасть тьмы сомкнулась на разуме, лишив малейших контактов с внешним миром…
…На этот раз никаких видений не было… если не считать – шума? Гула? Каких-то других звуков?..
Влекомый любопытством пополам с неуправляемой тягой любого человеческого существа к новому, в особенности событиям, что непонятны и опасны, в очередной раз открыл глаза. Головная боль чувствовалась едва-едва. Рефлекторным, неконтролируемым движением потянулся ко лбу – и тотчас осознал, что свободен. Во всяком случае, прозрачный «стол» не сковывал движений рук. Краснов пошевелил ногами – и это тоже удалось. Тогда, сжав зубы от приступа внезапной, вернувшейся, ворвавшейся в сознание боли, сел на столе, повернулся и свесил ноги на пол. Передохнул, пришёл в себя… И огляделся.
Окружающее пространство превратилось в руины, которые оставляет после себя война. Разрушения, обломки… дым… запах гари… Всё это ворвалось в чувства и оглушило, смутило, поразило! Оглядывался, и оглядывался, и не мог понять, что случилось. Наверное, это было сверх его способностей, поскольку явно не хватало фактов. А те факты, что видел, слышал, обонял, говорили об одном: произошло нечто непредвиденное и чудовищное.
Итак, пахло горелым… С потолка, из отверстия, откуда появился «бластер», сыпались искры… Сам «бластер» сломан, раскурочен… Стенной экран разбит… и всё же Краснов разглядел там собственное изображение: подёрнутое дымкой, искажённое, вывернутое. То исчезающее, то вновь появляющееся. Изображение дрожало и помигивало, точно сомневалось в реальности человека. Или отказывало в таковой…
Ладонь чуть сместилась в сторону и наткнулась на что-то острое, рваное. Отдёрнул руку, повернул голову и увидел, что «стол» покорёжен. А ещё…
Крик застыл в горле. Лишь сейчас Краснов заметил их. Они лежали на полу, раскинув конечности, в неестественных позах. У кого-то не хватало руки, у кого-то – ноги; у третьего не было головы. А вместо недостающих частей тела…
Его затошнило. Чтобы не видеть ужасной картины – исковерканные тела, кровь… – отвернулся от мертвецов в униформе. Не в той, которую носили люди, притащившие его сюда, но в совершенно иной, доселе незнакомой.
Увидел, что дверь открыта. Встал, шурша обломками неведомо чего, и направился к тёмному прямоугольному провалу. Раньше прохода здесь не было: ни его, ни контуров портала. Видимо, то, что случилось, повредило дверные схемы, и автоматическая преграда убралась в стену. Или эти, которые лежали на полу помещения… с трудом сглотнул… сами открыли для чего-то дверь, а после уже не сумели закрыть. Либо не успели. Пытались ли они бежать? Наверняка. Впрочем, это зависело от того, что произошло. Знать бы, знать бы… Он не знал, и это пугало сильнее всего.
Добрёл до темнеющего провала, ведущего неизвестно куда, и осторожно выглянул. Никого, ничего – только плохо, неровно освещённый коридор. Похоже, то, что произошло, оставило отпечаток на всём… здании? Да, наверное. Скорее всего, это здание. Если только не затащили в какой-нибудь подвал…
Продолжая осматриваться, с некоторым облегчением вышел из помещения, где на полу лежало несколько обезображенных трупов в странной, загадочной униформе без опознавательных знаков. Ничего нового, и по-прежнему никого вокруг. Стены, пол, потолок. Лампы. Вот и всё.
Что же за униформа? – внезапно родился в сознании вопрос.
В ней преобладал белый цвет. Как у врачей. Или учёных. Но это определённо были не те и не другие…
Именно в момент недолгих размышлений – в момент, когда отвлёкся на нечто малосущественное, – и произошло то, что определило дальнейшую его судьбу. Так обычно и бывает, не правда ли?.. В конце длинного, погружённого в полумрак коридора, из-за угла, вынырнула фигура в униформе. В совсем другой, не той, что на мертвецах. В этой – как у пленивших его – преобладал синий цвет. Фигура (кажется, это был мужчина) подняла руку, в которой зажат бластер. Настоящий, а не та «фальшивка» из помещения. Хотя кто знает, что за устройство висело тогда под потолком и что за свет изливало. Фигура направила на Краснова бластер и, кажется, готовилась прикоснуться к сенсору, чтобы произвести точный смертоносный выстрел, а может, уже коснулась… как вдруг издала жуткий, душераздирающий хрип и ничком повалилась на пол.
Краснов не понимал, что творится. Хотел бы разобраться в происходящем, но как? Когда предельно не хватает фактов. Всё, что ему оставалось, – бояться. Страх наседал, напрыгивал бешеным волком, рвал спокойствие, душу в клочья…
Не сознавая до конца, что делает, Краснов рванулся вперёд, к лежащей фигуре. К тому, кто, как кажется, собирался его – его! – убить. Не знал, не мог представить, сколько прошло времени. Предсмертные конвульсии у тела на полу к тому моменту уже прекратились. Добежал, присел, коснулся пальцами голой шеи, и… ничего. Пульса нет. Человек был мёртв.
– Стреляйте на поражение! – раздался откуда-то громкий голос.
Краснов вскинул голову. Кто крикнул?
Вскочив на ноги, словно бы утратив окончательно связь с инстинктом самосохранения, с реальностью, ринулся за поворот. Туда, где должны находиться другие люди. Люди, которые, судя по словам, искали его – чтобы убить.
Пристрелить. Сделать то, чего не смог внезапно умерший.
Но отчего погиб? Почему?!..
В груди заныло от неизвестности и ужаса. И ещё по какой-то непонятной причине. От некоего неясного, неназванного, неописуемого чувства. Не положительного, не отрицательного, а абсолютно чуждого. Чувства не человеческого, но иного рода. И – всеобъемлющего.
– Где Костя, тварь?! – заорал бегущий прямо на него человек, ещё одна фигура в униформе и с бластером. – Что ты с ним сде…
И неожиданно – вновь хрип. И закатившиеся глаза; гримаса изумления и боли. И тело рухнуло на пол, чтобы больше не встать. Краснов убедился в этом, подбежав к человеку как можно быстрее и снова приложив пальцы к шее. Нет пульса. Смерть была мгновенной, точно бы у нападавшего просто взяло и ни с того ни с сего остановилось сердце.
Но у каждого события есть своя причина, верно?
И тут они посыпали отовсюду. Люди в униформе, где преобладал синий цвет. Кричали что-то, размахивали бластерами. Впавший в ступор Краснов разобрал слова «не мужчина… не женщина…»… кажется. Они говорили, они кричали, они бежали… и падали, падали. Рядом друг с другом, и валились друг на друга. Глаза расширены от ужаса и удивления, гримасы боли на лице. Гора трупов…
Ступор продолжался. Краснов попросту стоял – истуканом, столбом, статуей. А они бежали, восклицали – и падали, падали, падали…
Некая пока смутная, туманная догадка стучалась в двери разума.
Сколько они умирали перед ним? Сколько продолжался этот кошмар? Кто знает. Он не знал…
Но затем всё закончилось. Понял это, потому что больше никто не выбегал, не кричал, не угрожал. Остался ли здесь, кроме него, хоть кто-нибудь живой? От одной этой мысли ужас пробирал до костей. Неужели все лежали теперь тут, бьющиеся в конвульсиях либо недвижимые? Расстающиеся с жизнью – и мёртвые… Или кто-то смог противиться любопытству и не примчался на собственную казнь? Втайне Краснов надеялся на последнее: в любом случае, не был беспощадным, даже по отношению к врагам. Да и как иначе, учитывая воспитание и окружение – и утопичность цивилизации, где выпало жить. Мнимую утопичность, теперь понимал, ненастоящую, подложную… коварную и злую, предельно жестокую…
И всё-таки, что убило их?
С содроганием пригляделся к мертвецам и не обнаружил тел работников в «белой» униформе. Надежда оставалась… почти противоестественная, в его случае, вера в то, что кто-нибудь здесь жив… Сам не свой от нахлынувших чувств, на негнущихся ногах, очень медленно подошёл к ближайшему трупу, обыскал. В кармане униформы лежал фон. Краснов вынул его, включил. Пароль, к счастью, не требовался. К счастью? То, что прочёл дальше, когда на экране «загорелось» незакрытое сообщение, заставило усомниться в этом. А ещё в большинстве вещей окружающего мира: как плохих, так и хороших. Любых. Всех.
«Особая директива! – прочитал он. – Объект болен ДРИ в крайней фазе! Устранить в связи со смертельной опасностью для окружающих!»
