Глеб Сергеевич Лебедев
Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси

Сакс (скрамасакс, sax), однолезвийный клинок длиной около 0,5 м (и более), по популярности в это время успешно соперничал с мечом и был обычным дополнительным, если не основным рубяще-колющим оружием. Рукояти саксов иногда повторяли рукояти мечей, чаще – смещены к спинке клинка, как и накладки ножен, их отделывали злато-гранатовой инкрустацией, перегородчатыми эмалями и другими видами декора.

Копье, традиционное для германцев оружие ближнего и дистанционного боя в эпоху Великого переселения народов, представлено широким разнообразием разновидностей и типов, появляется специализированный двушипный дротик (ангон франков), но особой популярностью пользуются тяжелые копья с листовидным широким пером, упором (иногда замененным декоративными фигурками зверей, прижавшихся к втулке), втоком; такие копья, порой защищенные и металлической лентой по древку (kylfa, brynja kylfa – ‘кол, кол в броне’), использовались для боя пешего с всадником, были основным оружием в ближнем пешем бою, а особо лихие воины использовали тяжелые копья и как метательное оружие. В боевом строю копье необходимо для построения «щитовой ограды» skjöldgarðr, когда прикрытые круглыми щитами воины, став полукругом или клином, клали копья поверх края щита, ощетинивая неприступную ограду сплошной чередой стальных лезвий.

Секира, боевой топор (уха, yksa), у скандинавов, англов, как и у франков («франциска»), был наиболее массовым и привычным оружием ближнего боя; не только ополченцы с «народным оружием» folkvapn, но и воины-профессионалы, вплоть до конунгов, охотно пользовались боевым топором, сберегая дорогие мечи. Арсенал эпохи Великого переселения народов вырабатывает впервые специализированные формы секир, с опущенной вниз «бородкой» лезвия, боковыми «щечками» обуха, и в дальнейшем детализация этих элементов создает исключительное разнообразие типов боевых топоров эпохи викингов.

Щит (skjöld), круглый, с оковками по краю и умбоном, прикрывающим прорезанное в центре поля отверстие для закрепления, с тыльной стороны, щитовой рукояти, металлическими пластинами, перекрывающими и скрепляющими щитовые доски, обретает форму, неизменную до конца эпохи викингов. Умбоны эпохи Великого переселения народов отличаются от форм предшествующего и последующего времени исключительной декоративностью и вычурностью, разнообразной профилировкой, выделенным навершием, декорированными головками заклепок по широкому полю полусферического или сфероконического тулова. Все детали щита (и не только металлические) покрывались богатым орнаментом нарративно-магического значения (от солярной символики до сложных комбинаций зооморфных образов орла, ворона, змеев и хищников).

Рис. 19. Два простых шлема каркасного типа (Spangenhelm), V в.

Шлем (hjälm) этого времени известен прежде всего по иконографии и находкам на сопредельных территориях. Сфероконические шлемы континентальных германцев (рис. 19), появившиеся не без воздействия вооружения степной конницы, видимо, были известны скандинавам, но господствующей формой стала, основанная на переработке римской традиции офицерских кавалерийских шлемов, полусферическая каска (с полумаской), вероятно увенчанная изображением кабана:

 
Ярко на шлемах
На островерхих
Вепри-хранители
Блистали золотом.
 

(Беовульф, 1975: 43, 305–307.)

Женская субкультура украшений характеризуется в эпоху Великого переселения народов резким отказом от традиционной, неизменной с гальштатских времен проволочной конструкции фибул: все многообразие типов латенской и римской эпохи, основанное на вариациях форм пружины, спинки, приемника, исчезает практически бесследно. Принцип конструкции: пластина (любой произвольной формы), к которой крепится с изнанки (снизу, часто прикрытый опущенными полями, словно «коробочкой» броши) механизм застежки, с приемником и иглой. Новое решение открывало безграничный простор для поиска вариаций декоративных форм.

Убор этого времени, как и раньше, включает обязательный набор парных наплечных фибул (скреплявших одежду типа сарафана) с третьей, нагрудной (для застегивания шали, платка, плаща). Меровингское время Европы дает исключительное многообразие форм пластинчатых фибул: птицевидных, «цикадообразных», круглых и пр., поступавших и на Север и вызывавших здесь местные подражания (Arrhenius, 1985: 110–120, 127–151). Ведущими становятся различные виды двупластинчатых фибул (в изгибе спинки сохраняющие дериват «арбалетной» конструкции римского времени), особо вычурные пальчатые с шишковидными выступами вдоль полукруглой верхней пластины, популярные во всей Европе. В Скандинавии они, однако, уступают место кнопочным фибулам (нем. Knöpfenfibel, англ. button-on-bow brooch), где на пластинах (прямоугольной верхней и подромбической нижней), в сочетании с инкрустацией и на смену ей, появляется звериный орнамент (Arrhenius, 1985: 182–185); одновременно распространяются симметричные равноплечные фибулы со звериным орнаментом I стиля, затем и II стиля Салина, сохраняющиеся как массовое украшение (наряду с новыми формами) и в эпоху викингов (Salin, 1904).

Парные фибулы соединяли нагрудные цепи, ожерелья (с подвесками). Разного рода обручи – шейные гривны, браслеты, перстни, любого рода кольца (baugar), из золота, серебра, позолоченной бронзы, были в равной мере статусным и значимым компонентом как женского, так и мужского убора, объединяя мужскую и женскую субкультуры в структуру, неизменную с этого времени до конца эпохи викингов.

Золото этой эпохи не было исключительным достоянием конунгов и богов. Gullgubbar, миниатюрные золотые пластинки квадратной формы «в 1/12 почтовой марки» (7–9 × 3–4 мм) с отпрессованными изображениями людей (нередко – любовных пар) находят в фундаментах построек поселений: 26 таких пластиночек были найдены при раскопках Хельгё на оз. Меларен, свыше 2300 – на «Черной Земле» Sorte Muld поселения на о. Борнхольм, 15 найдено в Экеторпе; один из центров их производства открыт в Лундеборге на о. Фюнен (Дания); в Швеции эти находки известны на десятках поселений Сконе, Халланда, Смоланда, Бохуслена, Эланда, Сёдерманланда, Уппланда; их распространение можно проследить до конца эпохи викингов (Knape, 1994: 57–59).

Итак, в области и экономики, и идеологии V в. был переходным временем. Комплексное хозяйство одаля, как и эддическая религия, характерные для эпохи викингов, уже как будто складывались; но они сосуществовали с более архаичным укладом, постепенно вызревая в его недрах. Яркие новые явления – клады золота, каменные общинные укрепления, воинский арсенал и женский убор, звериная орнаментика (I стиль, по Салину – см.: Salin, 1904) рождались словно на столкновении традиций, восходящих к раннему железному веку, и тенденций, уводящих в Средневековье. Первым, ближайшим следствием этих тенденций, общего подъема хозяйства, притока и внутреннего перераспределения заморских ценностей было укрепление и расцвет традиционного племенного строя скандинавов.

1.6. Уппсала Инглингов

Один из его центров, может быть, крупнейший, возник в Уппланде (Средняя Швеция). Это – Старая Уппсала, с VI по XI в. главный храм Одина, Тора и Фрейра, резиденция королевского рода конунгов племени свеев (рис. 20). По преданию, здесь в VI в. (до 550-х гг.) правила восходящая к главе богов Одину династия Инглингов, от которой происходили все «легитимные генеалогии» конунгов Швеции, Норвегии и Дании IX–XI вв.

Гамла Уппсала, Старая Уппсала, ядро исконного королевского Уппсальского удела (Uppsala öd) Швеции в течение всего Средневековья (Ковалевский, 1977), со времен Густава II Адольфа – первый из «археологических заповедников» Скандинавии, своего рода фокусирующая точка скандинавской истории, кристаллизующий центр национального и общескандинавского самосознания исторической эпохи, совместившая «мифологическое» и «эпическое» время в топохроне, оформившемся в переходную эпоху Великого переселения народов Севера и действенном на протяжении всех последующих, включая эпоху викингов. Именно как главная языческая святыня северян, храм и его идолы, священная роща, обряды и жертвоприношения Уппсалы описаны в «Истории Гамбургской церкви» Адама Бременского, составленной около 1070 г. как своего рода итог церковных трудов по христианизации Скандинавии (Adam, IV, 27).

Рис. 20. Средняя Швеция (Уппланд) – ядро раннегосударственной территории племени свеев.

Важнейшие памятники VI–IX вв.: а – торгово-ремесленные поселения; b, с – единичные захоронения и могильники с погребениями в ладье; d – монументальные курганы.

На врезке – памятники Старой Уппсалы: 1 – тинговый холм; 2–4 – Великие курганы; 5 – курганный могильник; 6 – пруд возле священной рощи; 7 – храм (по Л. Лециевичу)

Уппсала («Верхняя Палата», в приблизительном переводе) располагается в излучине долины р. Фюрис (изменившей течение в XII в., почему конунг Эйрик Святой перенес королевскую резиденцию на место нынешнего города Уппсалы, вниз по течению реки). Над речной долиной господствует высокая и протяженная озовая гряда, и по гребню ее с начала VI столетия были возведены монументальные Великие курганы (Stora hgar), посвященные «троице» языческих богов – Одину, Тору и Фрейру, с захоронениями конунгов-свеев, Ауна, Эгиля, Адильса (Оттар, по легендарной генеалогии предшествующий Адильсу, был похоронен в долине Венделя) (Lindqvist, 1936). У основания гряды близ ее северной оконечности, предшествуя «королевским курганам», расположен округлый «тинговый холм» с ровной площадкой и отлогими склонами, симметрично ему высится каменный собор (по преданию, именно на месте языческого храма), южнее собора – пруд, священный водоем, согласно Адаму, перед священным деревом (дубом), на ветвях которого и совершались жертвоприношения Одину, бог Висельников принимал по девять особей всех живых существ, начиная с людей. Далее к югу – «алтарный камень», гранитный валун (на котором в 1989 г. папа Иоанн Павел II отслужил открытую мессу для христиан всех конфессий). С северо-запада гряду замыкает площадка, ограниченная эскарпированными склонами, и в последнее десятилетие здесь исследуются остатки жилых «палат», по-видимому, просторного столбового «длинного дома», который и был собственно резиденцией свейских конунгов.

Три королевских кургана на самой высокой точке гряды, сливающиеся с нею северо-восточными (обращенными к речной долине) склонами, замыкали цепочку из полутора десятков почти столь же монументальных насыпей (эффект монументальности Великих курганов создается именно их размещением на господствующей высоте). До 800 небольших курганных насыпей сосредоточено по склонам гряды, протянувшимся с северо-запада на юго-восток. Этот курганный шлейф на окраине уппсальского могильного поля завершают прямоугольные каменные ограды с ингумациями поздней эпохи викингов (XI в.), типологически сходные с современными им новгородскими жальниками Северо-Западной Руси; в собственно уппсальских курганах не без оснований усматривают основной прототип новгородских сопок, «могил превысоких» словенской и славяно-варяжской знати Руси Рюрика IX–X вв. (Петров, 2000).

Памятники Уппсалы в силу их значимости с XVII столетия до наших дней остаются объектом непрерывного научного изучения, и по ходу его появляются не только точные исторические данные, но и корректировки устоявшихся представлений, даже основанных на исторических письменных источниках. Так, детальное и убедительное описание языческого храма и ритуалов свеев у Адама Бременского в свое время позволило Суне Линдвисту предложить хрестоматийную реконструкцию деревянного храмового здания. Однако археологическим основанием послужили остатки, скорее всего, средневековой деревянной колокольни возле каменного собора. Результаты исследований 1990-х гг., отображенные в экспозиции современного музея Гамла Уппсалы, приводят к выводу о доминирующем значении в ансамбле Уппсалы свеев прежде всего «королевской усадьбы», Kunggard. Деревянный дворец конунгов, на мысе гряды, с просторным пиршественным залом, мог вмещать и языческих идолов, разукрашенные деревянные изображения Одина, Тора и Фрейра, перед которыми и совершались возлияния королевских пиров; конунг, отправляющий жреческие функции, – эта социальная роль, типичная для Скандинавии эпохи викингов, определилась, видимо, именно в палатах Уппсалы.

Непрерывность, территориальная и хронологическая, курганного поля Старой Уппсалы свидетельствует о «центральном значении» этого топохрона в течение всей эпохи викингов. Столь же очевидно, однако, что «пик» этого значения приходится на середину VI в. Точка кристаллизации уппсальского ансамбля некрополя – одновременно и некий поворотный пункт ранней шведской истории.

Это, собственно, и есть времена легендарных Инглингов, к которым относятся Великие курганы Уппсалы, самые знаменитые из серии монументальных насыпей, сооруженных в Средней Швеции в эпоху Великого переселения народов и последующие столетия (Stenberger, 1997: 349–353).

Западный курган высотой 12 м исследован в 1873–1874 гг. широкой шахтой с восточной части. Под каменной насыпью 1 м высотой и 1,5 м диаметром на основании скрывалось кострище, устроенное на глиняной площадке 3 м в поперечнике, останки сожжения были собраны в маленькую кучку. Золоченая рукоять меча с гранатами и прочие мелкие детали, части гребня, металлические вещи, украшенные во II стиле Салина, позволяют датировать захоронение серединой или концом VI в., Нильс Оберг ограничивал его датировку 550 г. (Åberg, 1947).

Восточный курган раскопан в 1846–1847 гг. одним из основоположников шведской археологии Брором Хильдебрандом. Раскопки велись тоннелем (прорезавшим и естественное возвышение, составлявшее до трети общей высоты насыпи). Как и в западном кургане, на основании открыта полусферической формы каменная кладка высотой до 2,5 м над сожжением на глиняной площадке, где располагалась могильная яма с кострищем, в ней – глиняная урна с останками сожжения, а также кости собаки, лошади, быка, овцы, свиньи, кошки и петуха. Собраны фрагменты высококачественных вещей, уложенных на костер, в убранство входили игральные шашки, стеклянный кубок (расплавился). Кости конунга были снова после раскопок собраны в урну и оставлены на месте. Изъятые вещи замещены монетой правящего короля.

Средний курган в то же время копали шахтой, на 4,5 м вышли на каменную насыпь и остановили раскопки. Эта консервация в ожидании более совершенных методов археологического исследования остается в силе до наших дней.

Итак, три кургана, расположенные цепочкой к юго-западу от уппсальского святилища, однотипны по устройству и погребальному обряду. На естественном возвышении устраивалась площадка, перекрытая слоем глины и служившая местом кремации; среди вещей, уничтоженных в пламени костра, – драгоценное оружие (золото с гранатовой инкрустацией), златотканая парча, стекло; в составе жертвоприношений – кости собаки, лошади, быка, свиньи, овцы, а также кошки и петуха (петух Сальгофнир будит эйнхериев в Вальхалле, дворце Одина; кошка – священное животное Фрейи, его жены; собака сопровождает всадника в Вальхаллу на изображениях готландских стел VIII–XI вв.). Остатки сожжения помещали в глиняную урну или сгребали в кучку на кострище. Над погребением сооружали каменную насыпь высотой 1–2,5 м, а затем насыпали земляной курган (самый высокий из них, западный в Уппсале, достигал 12 м).

Эпическая традиция, связавшая курганы Уппсалы с конунгами племени свеев, Инглингами Ауном, Эгилем и Адильсом, в общем подтверждена этими археологическими данными. Сын Эгиля Отгар (упомянутый в «Беовульфе»), погребенный, по преданию, близ Венделя в кургане Оттарсхёген, умер, судя по датировке комплекса находок, около 500 г.; для остальных «курганов Инглингов» предлагались различные датировки; наиболее вероятные из них – в интервале 500–550 гг. (Åberg, 1947).

В погребальном обряде уппсальских курганов черты ритуала, традиционные и типичные для Средней Швеции, гиперболизированы до монументальности: Великие курганы выделяются и размерами, и конструкцией (требовавшей большого труда), и роскошью погребального инвентаря, и обилием жертв.

Безусловно, Уппсала в VI в. была центром довольно крупного объединения, в Великих курганах погребены, видимо, конунги свеев, вожди, возглавлявшие, вероятно, сложившийся к середине I тыс. местный союз родов и племен. Собственно «уппсальский удел» позволяли контролировать и другие опорные пункты. Современный «курганам Инглингов» комплекс памятников сохраняет Форнсигтуна (Fornsigtuna, Пра-Сигтуна, Старая/Прежняя Сигтуна), на южном, противолежащем Сигтуне – столице свеев XII в., берегу одного из многочисленных проливов озера Меларен. Террасированная площадка поселения, вокруг «тингового кургана» с плоской вершиной, была застроена тесно поставленными домами, которые на крутых гранитных склонах террасы создавали, по существу, систему укреплений. Центральный курган, как и в Уппсале, служивший для народных собраний (тингов), связан с не уступавшей ему по площади (10 × 10 м) четырехугольной каменной оградой, разновидностью «судейских колец»; находки из этого памятника свидетельствуют о непрерывности обитания и использования от римского времени к эпохе Великого переселения народов, вендельскому периоду и эпохе викингов (в конце которой появляется портовый город Сигтуна). Рунические камни в округе Форнсигтуны связывают ее со временем появления собственно Сигтуны (Darnell, 1989: 20–30).

Среднешведское племенное объединение, реальная, а не эпическая «Держава Инглингов» представляла собой высшую ступень развитая традиционного племенного строя, основы которого у германцев зафиксированы еще на рубеже нашей эры, а закат наступал в середине I тыс. К этому времени традиционные институты, власть королей-жрецов, после бурных событий Великих переселений избавленная от конкуренции собственно военных вождей дружин, достигла небывалой мощи.

Уппсальские курганы воплощали тот же идеал конунга, выражая его в погребальном обряде, в величественности монументальных насыпей, что и строфы «Эдды»:

 
Будешь велик,
как никто под солнцем,
станешь превыше
конунгов прочих,
щедр на золото,
скуп на бегство,
обличьем прекрасен
и мудр в речах.
 

(Пророчество Грипира, 7.)

Не только хронология событий (гибель Бургундского королевства на Рейне в 437 г.) сближает по времени эпос и «древности Инглингов». Песни «Эдды» пронизаны тем же мироощущением, которое запечатлели эти древности. Этот эпос создан миром сверкающих золотых колец, гривен и браслетов, кроваво-красного оружия с гранатовыми инкрустациями, миром величественных королевских курганов. Только современник Инглингов Уппсалы мог воскликнуть:

 
Не знаю я золота
с полей Гнитахейд,
что нашей добычей
давно бы не стало!
У нас семь палат,
полных мечами,
их рукояти
в резьбе золотой,
конь мой, я знаю,
коней всех ретивей,
острее мой меч,
красивей мой шлем
из Кьярова дома,
кольчуга из золота,
и лук мой лучше
всех гуннских луков!
 

(Гренландская песнь об Атли, 6, 7.)

В середине I тыс. Север создал эпос, клады золота и звериный стиль, Великие курганы. Сформировалась законченная и завершенная общественная структура, которая казалась вечной, как мир эпической героини:

 
Брюнхильд в покоях
ткала покровы,
дружина и земли
ее окружали;
земля и небо
покоились мирно
в час, когда Сигурд
чертог увидел.
 

(Плач Оддрун, 17.)

Но в этом мире зрели уже силы, готовые взорвать его изнутри. В «Песне о Хлёде», одной из ранних в «Эдде», молодой герой вступает в спор с конунгом:

 
Я хочу половину
наследия Хейдрека:
доспехов, мечей,
скота и приплода,
сокровищ казны,
жерновов скрипящих,
рабов и рабынь
с их ребятами вместе,
и лес знаменитый,
что Мюрквид зовется,
на готской земле
могилы священные,
камень чудесный
в излучинах Данпа,
кольчуг половину,
у Хейдрека бывших,
земель и людей
и блестящих колец!
 

Конунг отвечает:

 
Сначала расколется
щит сверкающий,
и с холодным копьем
столкнется копье,
и воинов много
падет на траву,
прежде чем Тюрвинг
начну я делить
или дам тебе, Хумлунг,
долю наследства!
 

(Песнь о Хлёде, 7–9.)

Копья столкнулись, и воины пали. Согласно эпической традиции, переданной в «Хеймскрингле», династия Инглингов пресеклась в годину кровавых распрей. Эти обобщенные и отрывочные сведения не противоречат общему впечатлению, которое оставляет археологический материал: довольно единодушно археологи пишут о «цезуре», о временном разрыве между находками древностей до и после 550 г.: нет кладов золота, прекращается развитие I звериного стиля (лишь на рубеже VI–VII вв. возникает II стиль); распространяются укрепленные поселения (в пределах бывшей «Державы Инглингов» их насчитывается около 700 – в Средней Швеции, Эстеръётланде, на Готланде и Эланде) (Stenberger, 1933: 213–215; Hagen, 1953: 120–121; Klindt-Jensen, 1957: 147–148; Stenberger, 1977: 355–356). Золотой век Севера заканчивается трагическим финалом.