Герман Иванович Кирсанов
Вьетнамские каникулы. Необязательная встреча
Я пытался убедить Олю, что я гораздо лучше, чем обо мне говорят. Что коньяк начал пить, потому что немели пальцы, а служебный роман просто эпизод, временное увлечение! Но любимая мне толи не верила, толи не хотела мне верить.
«Оставь, меня пожалуйста и больше не беспокой!» – произнесла она напоследок, опустив свои красивые зеленые глаза на холодный асфальт тротуара.
Минуту мы сидели неподвижно. Затем Оля встала и пошла. Я был не в силах даже смотреть ей в след. Возникло ощущение, что книга закончилась. Жалко, что автор решил написать такой нерадостный финал, но увы, что написано, то написано.
В этот момент мне показалось, что возле песочных стен нашей «публички» прошел отряд римлян, а ступеньках сидят Апостолы и обсуждают кто из них Первый.
На следующий день прям на рабочем месте у меня случился инсульт. Вызвали скорую. Врачи предположили внутримозговое кровоизлияние. После недолгого консилиума было принято решение о срочной операции.
Лежа на операционном столе, я ненадолго пришел в сознание и краем глаза увидел, как хирург перекрестился и положил под меня маленькую ламинированную иконку Божьей Матери. В этот момент я дал обещание Всевышнему, что если останусь в живых, то посвящу всю свою дальнейшую жизнь Служению Богу!
Так оно и вышло. Операция прошла успешно, но почти месяц мне пришлось лежать в больнице. Имея кучу свободного времени, я опять перечитал Новый Завет. В этот раз впечатление от прочтенного, было другое. Воодушевившись описанием земной жизни Спасителя, мне показалось, что я нашел новый путь, новый смыл жизни. Стало стыдно за бесполезно прожитые годы. Я почувствовал себя блудным сыном, который без толку прожигает свою жизнь.
Вернувшись на работу, стало окончательно понятно, что ни Оля, не книги меня больше не интересуют. В мозгу уже произошли какие-то необратимые процессы. Меня посетила какая-то другая, неизмеримо большая любовь.
Несмотря на протесты матери, я уволился из библиотеки и поехал в область, в ближайший мужской монастырь. Обычно, те, кто хотят стать монахами посещают несколько монастырей и выбирают место по душе, но у меня было не так. Я приехал и сразу понял, что это моё место.
В чине «трудника» прожил первый год. Затем меня зачислили в братию в качестве «послушника».
Глава 3. Шлем спасения.
За окном стало заметно тише. Создалось впечатление, что на улице просто идет сильный дождь. Вода, затопив половину нашего номера, остановила своё движение. Взглянул на часы – девять вечера. Очень хотелось, чтобы этим микро-наводнением всё закончилось, но вдруг погас свет. Посмотрел в окно – чернее черного. В коридоре послышались крики и возня. Через несколько минут появился хозяин с зажигалкой и свечами. Дальше наша беседа продолжилась при слабом восковом освещении.
– Отец Александр, а сколько времени нужно, чтобы стать монахом? – поинтересовался я.
– У всех по-разному. Обычно, после того как ты стал послушником, на тебя смотрят несколько лет, но, если видят, что ты внутренне готов к монашескому подвигу могут «постричь» уже через год.
– А у Вас как это было?
– Став послушником, я радовался, что у меня есть время, для подтверждения правильности выбранного пути. Осознанный выбор – вот что самое главное в начинающейся монашеской жизни. С одной стороны, я обрел душевное равновесие и успокоился, но с другой стороны стоял перед самым серьезным решением моей жизни. Постриг – это билет в одну сторону, это – обет, клятва Богу. Изменил клятве – изменил Богу. Конечно, теоретически можно стать монахом, а потом передумать и вернуться к мирской жизни, но в православном мире уход монаха из монастыря – это трагедия.
– А какая статистика по уходу из монастыря? Каков процент? – по-журналистски спросил Эрик.
– Честно говоря, общий процент не знаю. Слышал, что в Сретенском монастыре за двадцать лет ушли четыре монаха.
– Не много! И в чем здесь трагедия? Ну, ошиблись, переоценили свои силы, мне кажется это нормально! – заспорил Эрик.
– Ничего нормального в этом нет, – сдержанно возмутился иеромонах. – Человек должен думать, куда и зачем идет, для этого у него голова. Вот представьте, парень решил стать военным. Поступает в училище, учится, и затем отправляется в часть для прохождения службы. Походит год, два и вдруг война! Но тут, когда Отечество ждет от своего сына подвига, сын осознает, что воинская служба это не его! Ему внезапно хочется спокойной жизни с женой и бутылкой. Монашество – это тоже служба, это тоже подвиг!
– А к «расстриге» в черном духовенстве относятся строже, чем в белом? – поинтересовался я.
– И в белом и в черном духовенстве это ужасное событие, но в монашестве все конечно строже. До середины девятнадцатого века законное оставление монашества было вообще невозможно.
– Это как?
– Те, кто передумали служить Богу, просто сбегали. Их находили и силой возвращали в монастырь, а если противились, помещали в монастырскую тюрьму. Легально перестать быть монахом, было невозможно. Это сейчас можно снимать обеты и спокойно возвращаться к мирской жизни.
– А как же Церковь тогда трактовала «убегание» из монастыря, и чем оправдывала свои насильственные действия? Вы же везде говорите: «Господь сделал человека свободным!» – съязвил Эрик.
– Как тогда, так и сейчас, объяснение одно – дьявол делает все, чтоб удалить человека от Бога. Для наглядности опять приведу пример с военными. Вот представьте, солдат дал клятву своему Отечеству, служить верой и правдой, но приходит неприятель и говорит: «Не воюй за свою страну, переходи ко мне, у меня тебе будет лучше. У меня беззаботная жизнь. Ешь, пей, веселись! Зачем тебе воевать? А клятва твоя это просто слова!». Слабый солдат естественно перебегает на другую сторону. По-хорошему, предателю нет прощения, но Церковь, пусть даже и слишком рьяно, боролась за каждого «солдата-монаха». Прекрасно понимая, что это козни лукавого, она шла на крайние меры, чтобы возвратить «заблудшую овцу».
– То есть, если человек передумал быть монахом – его за шкирку и назад? А если возмущается в тюрьму? Отличная свобода! – возмутился коммерсант на отдыхе.
– Раньше, все церковные каноны были намного строже, – невозмутимо продолжил отец Александр, – например: за то, что прихожанин, без видимой причины, пропустил три воскресные службы, могли отлучить от Церкви. То, на что сейчас, особо, внимания не обращают, в дореволюционной России, наказывалось епитимией.
При слове епитимия владелец консервного завода поморщился, так как будто осознал, что вместе с куском яблока, проглотил червяка.
На всякий случай пришлось пояснить.
– Епитимия – вид церковного наказания. Если священник видит, что его духовное чадо нуждается в нравственно-исправительных мерах, назначает «лечение». Обычно, это чтение дополнительных молитв, строгий пост, а в исключительных случаях запрет на Причастие, но не больше года.
– Я читал, что в одном из штатов Малайзии, местные власти приняли закон о правилах посещения мечети. Там всё очень жестко. Если правоверный мусульманин пропустил три пятничных молитвы, вначале его штрафуют, а если повторится, могут посадить в тюрьму. Вот тебе и двадцать первый век! Но вернемся к вашему постригу. Через сколько вы стали иноком? – произнес я, возвращая разговор к прежнему руслу.
– Меня постригли в монахи только через три года. Дело в том, что внутренне я сомневался, и мои духовные наставники это видели. Сомнения терзали не только меня. Многие став послушниками тонули в собственных страстях, не добравшись до острова Божественного спасения. Как только человека зачисляли в братию и выдавали подрясник, на него обрушивалась гордыня. Он уже мнил себя великим аскетом и молитвенником. В нашем монастыре один послушник провозгласил, что ждет епископскую хиротонию и на меньшее не согласен.
– А что такое хиротония? – еле выговорил сахалинский гость. Кровь с виски прилила к голове, делая его красным и любознательным.
– Рукоположение, – ответил за отца Александра, Эрик.
– Обычно в монастыре постриг (произведение в монахи), осуществляет игумен, но то, что послушники хотят, чтобы их рукоположили высшие духовные чины частое искушение. В одном из женских монастырей послушница поставила условие, что станет монахиней только в том случае, если её рукоположит Патриарх.
– И что было с тем, кто захотел епископской хиротонии?
– Мы думали, что искушение оставит нашего брата, но через неделю после своего ультиматума он сам ушел их монастыря. Год назад я случайно встретил несостоявшегося монаха на конференции посвященной путям достижения межрелигиозного мира. Он обрадовался встрече и долго расспрашивал меня о том, как обстоят дела в нашей обители. Затем рассказал, как сложилась его судьба. Оказывается, сразу после ухода из монастыря он принял католичество и через год уехал в Китай по миссионерской линии (там живет одиннадцать миллионов католиков). Сейчас занимается пиаром в политике и ни о чем не жалеет.
– А какие были у Вас искушения отец Александр?
– Если позволите, я не буду о них говорить. Было много чего. Некоторые люди считают, что монастырь – это Эдемский сад, где монахи молятся, а в свободное время сидят на лавочках в окружении цветов и думают о вечном. Монастырь – это тяжелый ежедневный труд, причем в разношерстном коллективе. Трудники, послушники, монахи – все это люди разные не только в своем чине, но и разные по воспитанию, образованию, а главное, уровню веры. Если ты по-настоящему полюбил Господа, то обязан любить ближнего с которым трудишься по двенадцать часов в сутки, а это порой не у всех получается. Вот вам один эпизод… Каждое утро в нашем монастыре начиналось с «танцев Лазаря».
– Это как?
– Был у нас в монастыре монах по имени Лазарь. В миру он был, то ли музыкант, то ли преподаватель музыки, одним словом человек со слухом, а может быть даже с абсолютным слухом. Помимо общих работ, Лазарь заведовал библиотекой и занимался пением с насельниками монастыря, но то, как мы пели, ему никогда не нравилось. В принципе, неудовлетворенность хорошее чувство, толкающее к совершенству, но нужно отдавать себе отчет о том, с каким контингентом ты работаешь. Монахи и послушники непрофессиональные певцы, что-то они могут, а что-то им сделать трудно, а порой просто невозможно. Каждое утро, во время братского молебна, а это, извините, шесть тридцать утра, при звуках нашего пения, Лазарь начинал мотать головой и топтаться на месте, как конь, ждущий, когда откроют стойло. Прижимая пальцем «козелок» уха, чтобы слышать себя, он ежедневно предпринимал попытки исправить наше нестройное пение, но понимая, что это невозможно, закатывал осуждающе глаза и недовольно кутил головой, подаваясь всем телом то вперед, то назад. Когда пение заканчивалось, он осуждающе смотрел на того, кто из нас максимально «уходил в сторону», цокал и умиротворённо закрывал глаза, показывая всем видом: «Горбатого могила исправит!». И так, каждый день с различными вариациями и телодвижениями. Вначале «танцы Лазаря» меня веселили, но потом стали не на шутку раздражать. Рано утром, после шести часов сна, хочется сосредоточиться на молитве, а тут каждодневное танцующее недовольство. И это только один пример. Про работу с людьми, случайно забредшими в наш монастырь, я вообще молчу. Мне было откровенно тяжело, но почти разом случились два события, которые не только укрепили меня в моем решении, но дали Силы и Веру.
Вначале умерла мама, самый близкий для меня человек. «Упокой Господи душу усопшей рабы твоей Людмилы», – произнес отец Александр и перекрестился. – Меня отпустили на похороны, и когда я стоял на кладбище вдруг понял, насколько мое тело хрупко и тленно, а жизнь скоротечна. Я попытался вспомнить последние десять лет, но в памяти, как в кладовке под лестницей ничего путного не было. Вроде забита под завязку, но один ненужный хлам. Годы пролетели так быстро и так бесполезно, что каких-либо особенных судьбоносных событий не случилось. Я ничего не открыл, ничего не написал, никого не вырастил. Пока звучали траурные речи, рядом с нами экскаватор выгрыз в промерзлой земле еще несколько могил. Я живо представил, что пройдет немного времени и меня вот так же закопают. Стало страшно. Но страшила не сама физическая смерть, её не избежать! Чуть раньше, чуть позже нас всех закопают! Беспокоила мысль о том, куда отправится моя душа? На что я наработал? На рай? Вряд ли!
Возвращаясь с похорон, я зашел в Храм, расположенный на краю кладбища. Видя мои блуждающие, растерянные глаза, продавщица церковной лавки, посоветовала купить книгу «Красная Пасха». Всю дорогу в монастырь я читал и не мог оторваться. История жизни и смерти трех монахов потрясала.
– Я читал. Это было в Оптиной Пустыни. Реальная история. Ритуальное убийство на Пасху. Бывший десантник убил кинжалом с тремя шестерками, – сбивчиво протараторил я.
– Да, – продолжил отец Александр, – так вот, два события (похороны и книга), настолько повлияли на меня, что вопрос становиться монахом или нет, уже не стоял.
– Так что, получается, чтобы прийти к Богу, Вам нужно было пережить несчастную любовь, сложную операцию, смерть матери, и прочитать нужную книгу? – вопросительно заключил Эрик.
– Как сказал Спаситель: «Никто не может прийти ко Мне, если не привлечет его Отец, пославший Меня». Путь к Богу эта цепь событий. Порой, мы не замечаем их связь, но Господь потихоньку помаленьку ведёт нас к себе. Кого-то быстрее, кого-то медленнее. Он посылает нам маячки, обозначает пути движения. Если человек не видит их – нужна встряска. Вот тогда возникают неприятности.
– Так вы же говорите: «Господь любит всех!». К чему такое горькое лекарство? Получается, Господь наказывает людей за неверие?
– Человек сам себя наказывает, а Господь это попускает.
Встретив остекленелый взгляд хозяина завода, который, то ли не понимал, о чем речь, то ли продолжал прислушиваться к своим ощущениям, разбираясь, проглотил он червяка или нет, отец Александр добавил:
– Попускает, значит допускает. Ну скажите, кто заставляет людей воевать, убивать друг друга, пить, курить? Бог? Человек сам себя убивает. «Возмездие за грех – смерть, а дар Божий – жизнь вечная!». Господь любит всех, и именно поэтому Он хочет всех спасти от ада.
– Каким образом? – произнес наконец разобравшийся в своих ощущениях Виктор.
– Вот, например, у вас есть сын и вы узнаете, что ваше чадо ступило на скользкий преступный путь. Вы разве не будете спасать его от тюрьмы?
– Буду.
– Вот видите! Но иногда, одних разговоров не хватает, а значит, нужны ограничения или более жесткие меры. Люди – неразумные дети. На протяжении всей истории человечества Господь пытается нас воспитать, посылает Пророков, объясняет, как жить, но увы! Мы ничего не понимаем! Мы так устроены, чтобы что-то оценить, нужно это потерять. Был здоровый, не ценил свою здоровость, а серьезно заболел и сразу многое понял. Сейчас, к Богу мало кто приходит от хорошей жизни. Большинство людей идут скорбями. Хорошая книга – это тоже путь, это тоже маяк. Я сколько раз слышал, что после прочтения книги Серафима Роуза «Душа после смерти», люди начинали ходить в Церковь. А ведь книжеца тоненькая, сто тридцать страниц! Можно за один вечер прочитать!
– Как сказал Чехов: «Литература не отвечает ни на какие вопросы, она их правильно задает», – попытался блеснуть я, – и что было дальше?
– Дальше? Я вернулся в монастырь и стал (мне так казалось) гораздо терпимее к окружающим. Ухабистая и извилистая дорога к вере, вдруг стала ровной и понятной. Теперь я боялся одного – потерять связь с Богом. Наверно невоцерковленному человеку это трудно понять, но монашеская жизнь – это не запирание себя за огромным забором, это новый жизненный путь, это стремление к совершенству. Не сказать, что искушения разом пропали, но я стал в состоянии с ними бороться. «Если сколько-нибудь можешь веровать, все возможно верующему».
Глава 4. Чудо.
– А я думал, с Вами случилось какое-то чудо и после этого вы ушли в монастырь, – раздосадовано молвил Виктор, разглядывая в темноте остатки виски в бутылке.
– С Ветхозаветных времен, чтобы уверовать в Бога, люди хотят видеть чудо, но увы, даже порой откровенные чудеса не приводят человека в Церковь, и я тому полное подтверждение, – произнес я на выдохе.
– А с вами что, случилось Чудо?
– Все события, происходящие с нами на протяжении жизни, в той или иной степени удивительные, но то, что со мной произошло семнадцать лет назад, не поддаётся никакому объяснению. Точнее сказать Церковь это объясняет, а вот мирскому человеку понять сложно, а может быть даже невозможно. Эрик у нас атеист, причем образцово-начитанный атеист и скорее всего он спишет «Чудо» на игру моего воспаленного воображения, а вот Вам отец Александр, возможно, будет интересно.
– Георгий, вы случайно не писатель? – поинтересовался иеромонах, – Уж больно складно говорите.
– Ну практически, – ответил я, застыдившись предлога «ну».
– Писатель, писатель! Графоманище! Скромничает! – разрекламировал меня Эрик.
– Писатель, да вот только никто печатать не хочет, – грустно подытожил я, вспомнив, что за последние два года не заработал на этом поприще ни копейки.
– А вы куда обращались? В какие издательства? – сочувственно поинтересовался отец Александр.
– Во все самые крупные. Причем ответ везде был одинаково-быстрым. На следующий день после отправки рукописи, из издательства приходило письмо: «Ваша книга заинтересовала нас, но, к сожалению, печатный план составлен на два года вперед. Если вы хотите, то мы можем издать вашу книгу вне очереди за ваши деньги». Как могла моя книга кого-то заинтересовать, если её даже не читали? Или у них под ружьем армия «суточников-скорочтенцев»? К ответу всегда прилагался прайс-лист с расценками за работу корректора, редактора, дизайнера. За отдельную плату предлагалась компания по раскрутке книги в интернете. Ценник я вам скажу «неподъемный». Одно крупное издательство сообщило, что рукопись будет рассматриваться в течение двух месяцев, но только в том случае если будут выполнены все требования по тексту (отсутствие переносов, размер шрифта, количество авторских листов и т.д.). Отдельным файлом предлагалось выслать синопсис, содержащий не более двух страниц и специальный формуляр с указанием всех сведений об авторе. Я обрадовался. Думаю, ну вот настоящие специалисты, уж они-то, оценят мои труды. Отправил. Жду. Буквально на следующий день пришло стандартное: «Ваша книга заинтересовала нас, но, к сожалению, печатный план составлен на…. Если вы хотите, то мы можем издать вашу книгу за ваши деньги». Так что, появись сейчас Достоевский, думаю, его бы никто не заметил. Без средств в литературу можно даже не соваться. Печатают только тех, у кого есть деньги или есть «подтяжки». Я недавно провел исследование-расследование на предмет успеха в писательском деле. В первую очередь взялся изучать родственные связи известных ныне писателей. Первая в этом списке оказалась автор популярных детективов. Милая женщина, образованная, талантливая. Общественной жизнью занимается, детективы разлетаются. Одним словом придраться не к чему, но мама – режиссер Москонцерта, а папа – член союза писателей. Никто, конечно, не умоляет ее достоинств и талантов, но я не верю, что родственники в какой-то момент не помогли. И такая биография оказалась у многих. Причем если у кого-то родители были «простые смертные», то тогда выручал удачный брак. Но это полбеды. «Старая школа» написала нормальные книги, а вот то, что сейчас делается, вообще не поддается никакому осмыслению. Издательства начали продвигать не только тех, кто платит, но тех, на ком можно заработать, невзирая на материал. Теперь «литературная элита» блогеры. Буквально недавно, общаясь с руководством крупного издательского дома в Питере, я заметил на столе книгу, посвященную юбилею октябрьской революции. Авторство меня не то что удивило, а просто «убило». Книгу написал доктор исторических наук в соавторстве с двумя известными пранкерами. Вы представляете, до чего мы докатились?
– А пранкеры это те, кто разыгрывает известных людей по телефону?
– Да.
– Ну а если попробовать пробиться самому? Через интернет?
– Пробовал. Проблема та же – деньги. Если ты хочешь, чтоб тебя заметили, нужно быть на первой полосе раскрученных сайтов, а за это нужно платить. Все рассказы о том, что можно вылезти из социальных сетей – чушь. На этих ярмарках тщеславия люди ничего не читают, и читать не будут.
– Ну неправда. Кто-то ж вылезает? Новые имена появляются, книги выходят, – засомневался Эрик.
– Хорошо, Эрик! Какая твоя любимая книга?
– «Территория» Олега Михайловича Куваева.
– Отличная книга, но это 1975 год. А что ты последнее прочитал?
– «Тонкости интерпретации сейсмических данных». На художественную литературу времени совершенно нет. Много работы.
– Вот видите. И это начитанный Эрик! А что говорить о других? Да и потом, мне кажется разговоры о том, что Россия «самая читающая» слишком преувеличены. Официально мы на третьем месте после Китая и Испании, но я очень сомневаюсь, что это реальные цифры. Хотя если из китайского миллиарда каждый сотый читающий, то это уже огромная цифра. В России наверно статистика такая же – каждый сотый. Даже близкие люди мою писанину не захотели читать. Единственная надежда на развитие аудио книг. Может в этой форме литература начнет свою новую жизнь.
– Ну вы не расстраивайтесь: «Мы слишком многого хотим от людей, это всего лишь люди!» – произнес отец Александр, пытаясь успокоить мою «больную мозоль».
– Ладно. О Чуде. – выдохнул я и продолжил. – Учась в институте, я задружился с преподавателем, читавшим научный коммунизм. Любая его лекция начиналась традиционным пятиминутным бубнежом об исторической роли партии, но после короткой «обязаловки», речь заходила о Вере. Причем русло реки познания так изящно уводилось в сторону, что оставалось только удивляться.
– Это как? – удивился отец Александр.
– Например, бралась тема социального неравенства. Совершая экскурс в историю, преподаватель приводил примеры первых попыток средневекового коммунизма, построенных на основе христианской идеологии. Как бы случайно рассказывалось о радикальном крыле францисканцев, которые предлагали исключить накопления и сделать имущество общим. Дальше шло повествование о том, кто такие францисканцы, и что они хотели. С помощью таких не хитрых исторических мостиков, любое обсуждение заветов компартии можно было перевести в плоскость Христианства. Обсуждение «от каждого по способностям, каждому по труду», заканчивались притчей «о талантах», «кто не работает, тот не ест» – наказами апостолам («ибо трудящийся достоин пропитания»). В 1989 году научный коммунизм убрали и заменили на античную философию. С этого момента наши занятия превратились в лекции-проповеди на Христианскую тему. Уж не знаю почему, но меня жутко тянуло к этому образованному, никогда неунывающему человеку. Что-то в нем было определенно притягательное и располагающее. Нескладно-маленький, рыжий, с большим ртом и выпученными глазами, во время лекции он преображался до античного оратора красавца. Он горел идеей донести до нас слово Божье. Я не мог оторвать от него глаз. Будучи кандидатом исторических наук, он сделал вывод, что Бог – есть Истина, а жить нужно по Христианским канонам. Именно тогда я первый раз отметил, что настоящая образованность не отталкивает человека от Веры, а притягивает. Раскрыв рот, я слушал о том, как Спаситель умер на кресте, а потом Воскрес, а не потерял сознание, как это утверждали атеисты-скептики. Почему ученики вначале разбежались и физически не могли выкрасть тело Христа, а потом пошли на смерть за Веру. Причем объяснял он всё простым понятным языком.
– А действительно, отец Александр, почему эта теория не имеет места быть? – перебил меня Эрик.
– Какая теория?
– Теория обморока. Иисус не умер на кресте, а лишь потерял сознание и его живого погребли. Через какое-то время он пришел в себя, а ученики подумали, что он воскрес, – Эрик на секунду задумался, стараясь закончить цепочку логично, но отец Александр продолжил за него.
– А из гроба он выбрался сам, отвалив огромный камень, в присутствии охраны. Последние две тысячи лет, люди ищут земное объяснение всему случившемуся в те дни. К счастью, при детальном рассмотрении, многое можно не только объяснить, но и доказать. Если вы не против, то чуть отвлечемся от рассказа Георгия и уйдем в сторону.
Первыми распятие изобрели вавилоняне. Они не желали осквернять землю кровью и поэтому убивали преступников, подвесив на бревнах. Александру Македонскому такая казнь понравилась, и он распространил её по всем покоренным землям. Римляне переняли распятие у своих заклятых врагов карфагенян и считали, что более позорной и унизительной смерти не бывает. Задолго, до пришествия в мир Спасителя, процедура казни четко регламентировалась. Формулировка приговора звучала так: «Иди на крест». Но перед тем как распять преступника бичевали. Привязанный к столбу человек получал сорок ударов кожаной плетью со свинцовыми шариками на конце. Можете представить, что делало такое орудие с плотью осужденного. Затем истерзанное тело прибивали коваными гвоздями к бревнам и поднимали в вертикальное положение. Современные судмедэксперты пришли к выводу, что уцелеть на кресте было невозможно. Человеческое тело повисало таким образом, что вся тяжесть верхней половины туловища приходилась на грудь. Кровь начинала приливать к мышцам грудного пояса, вследствие чего они «деревенели» и не давали дышать. Чтобы вздохнуть полной грудью, мученику нужно было изменить положения тела, подтянувшись вверх, но этому мешали гвозди в руках и ногах. Через некоторое время наступал инфаркт или асфиксия.
– Я много раз читал Евангелие, но к своему стыду не знаю, зачем распятым перебивали голени, – сознался я.
– Это делалось для того, или правильнее сказать тогда, когда требовалось ускорить казнь. С перебитыми ногами, тело, лишившись хоть какой-то, пусть даже очень болезненной точки опоры, беспомощно повисало на руках, и смерть наступала практически мгновенно.
Отец Александр, сделал несколько глубоких вдохов. Складывалось впечатление, что ему, то ли не хватает воздуха, то ли он настолько проникся ощущениями от своего рассказа, что неведомая сила сдавила ему грудь. Отдышавшись, он хлебнул остывшего чаю и продолжил.
– Из Евангельских повествований следует, что Спаситель провисел на кресте где-то шесть часов, но некоторые приговоренные умирали по несколько дней. Причем, чтоб продлить страдания, под ноги распятого крепилась дощечка, которая давала некоторый упор. Вы наверно видели её на иконах с распятием под ногами Спасителя, – отец Александр задумался и после небольшой паузы продолжил, – но в тот день стражники торопились. Им нужно было быстрее снять тела. Иудейский закон запрещал прикасаться к мертвым после заката солнца.
– А куда они торопились? – оживился заскучавший Виктор, – Почему не могли оставить приговорённых умирать на следующий день?
– Стражники торопились, потому что наступал великий праздник – иудейская Пасха.
– А я думал Пасха – это праздник, когда Христос Воскрес. Получается, была еще одна Пасха? Что-то я совсем запутался! – расстроился сахалинский коммерсант.
– Пасха, или правильно сказать, Песах – центральный иудейский праздник, который возник задолго до Пришествия Христа. В этот день иудеи праздновали и продолжают праздновать Исход евреев из Египта, – отчеканил, как по-написанному Эрик, но посмотрев на хозяина консервного завода, добавил, – они, евреи, четыреста лет были в рабстве у египтян и наконец, обрели свободу.
Виктор понимающе кивнул.
– Но Иисусу голени не перебили, – продолжил внимательный Эрик.
– Да, не перебили, потому что увидели, что Он не подает признаки жизни, но, чтобы полностью быть уверенными, римский воин проткнул Спасителю грудь копьем.
– В Евангелие от Луки или от Иоанна, точно не помню, написано, что из раны «излилась кровь и вода», но из мертвого тела кровь и вода изливаться не могут. Сердце не работает, нет давления в сосудах! – возразил всезнайка Эрик.
– Это написано в Евангелие от Иоанна, – уточнил отец Александр. – Некоторые исследователи считают, что копье пробило околосердечную сумку. В этом случае всё получается так, как описано в Евангелие. Сердечная кровь перемешалась с жидкостью из околосердечной сумки и после удара копьем вытекла наружу. Есть еще одна версия, что смерть Спасителя наступила в результате развития ДВС-синдрома, возникающего при длительном сдавливании частей тела или обширном повреждении мягких тканей. В нашем случае могло иметь место сдавливание диафрагмы грудной клетки. В этом случае после удара копья тоже может излиться кровь и лимфа, которую приняли за воду, – произнес отец Александр и перекрестился.
Возникла пауза. За окном меняя интонацию и высоту, протяжно выл ветер, складывая нестройные ноты в понятную только ему песню. Догорающая свеча потрескивала и отбрасывала на пол и стены увеличенные силуэты наших бренных тел.
Я еще раз попытался переосмыслить все произошедшее на Голгофе. Мог бы я пойти на жуткую мучительную смерть ради веры? Нет! Я слабый, мало верующий человек. Как и все, я хочу жить долго и счастливо, а если умереть, то быстро и без мук. Конечно же, героическая смерть Спасителя на Кресте пример, но он Сын Божий. Он сильнее, умнее, мудрее всех нас месте взятых. А Апостолы? А Святые Мученики? Они же были простые земные люди. Хорошо, непростые, но земные. Они сознательно шли на смерть за Христа, за веру!
