Георгий Почепцов
СССР: страна, созданная пропагандой
СССР как страна иллюзий
Иллюзии рождают государства, религии и идеологии. Иллюзии заставляют ходить c гордо поднятой головой даже тогда, когда она должна быть понурой. Иллюзии строят мир и рушат его. Мы ведем бой за иллюзии и сдаемся или побеждаем благодаря им. Реально у современного человека осталось только одно право. Все остальные у него постепенно забрали, и это право на иллюзии.
Строительство иллюзий сопровождает человечество все время. Каждая религия или идеология считает свою иллюзию единственно правильной, а остальных объявляет еретиками. Раньше иллюзии добирались до власти c помощью огня и меча, теперь – c помощью разнообразных операций влияния на массовое сознание. Но в любом случае целью является создание любви и почитания какой-нибудь конкретной иллюзии.
Последним ярким примером такого массового типа стала замена госкапитализма либеральным c помощью специально организованной кампании под руководством Фридриха Хайека, для чего были созданы первые в мире 150 think tank’ов [1–3]. В результате на либеральный капитализм перешли Тэтчер и Рейган, а Хайек получил Нобелевскую премию. Перестройку тоже можно рассматривать как процесс ускоренной смены иллюзий массового сознания [4–6]. Все подобные массовые процессы завершаются условными аплодисментами, поскольку изображают ситуацию как долгожданную победу справедливости. Но за углом истории нас всегда будет поджидать следующая иллюзия.
Сегодня мы однотипно живем в мире иллюзий, поскольку человек проводит перед экраном (компьютера, телевизора, смартфона) восемь часов в день, откуда их возникает бесчисленное множество. Совершенство этих иллюзий таково, что мы не рассматриваем их как иллюзии. Нас не волнует, является ли телесериал правдой, поскольку он относится к развлечениям. Нас не волнует борьба за правду в случае фейков, поскольку фейки выполняют другую роль – они находят для нас тот тип социальной идентичности, которая нам близка. Фейк создает заповедник одинаково думающих или думающих, что они думают одинаково.
Советский Союз не имел такой мощи визуальных коммуникаций, которые появились сегодня. Даже фейк нашел себе визуальный аналог в виде «дипфейка». Мы переложили борьбу за правдивость информации на технические платформы (например, вот как это делает Facebook [7] или Reddit, являющийся пятым по посещаемости новостным сайтом-агрегатором [8]).
Сталинский СССР не имел всего этого, при этом и роль визуальных коммуникаций была резко заниженной, сравнивая c нынешними временами. А визуальные коммуникации несут c собой доверие к визуальной картинке. По этой причине «шамкающий» на телеэкране Брежнев был сильнее любых хороших слов, которые он произносил. Неизвестно, как выдержал бы телевидение Сталин. Возможно, не удалось бы выиграть и войну. Например, Вьетнам считают первой телевизионной войной. США вышли из Вьетнама из-за того, что зритель впервые увидел войну глазами солдата из-за наличия в это время телевидения.
Но одновременно СССР удалось выстроить более достоверную иллюзию, чем это удается сделать современным государствам. При этом на создание этой иллюзии работали люди не советские, а «досоветские», сформированные и получившие образование в дореволюционное время. Они имели как бы «двухярусные мозги» – советские и досоветские, при этом непонятно, что было основным.
Сталин создавал СССР c помощью литературы, искусства, кино [9]. Это были основные механизмы, а репрессии выступали в роли вспомогательных. Иллюзии ковали победы, а поражения списывались на врагов, которых у Сталина было действительно много, поскольку к настоящим приписывали и мнимых.
Возрастное распределение иллюзий касалось каждого: от детей до взрослых. Сильная детская литература, начиная c Аркадия Гайдара, заполняла эмоциональные потребности детей. Рациональная – базировалась в образовании и в таких организациях, как пионеры и комсомольцы. Даже мультфильмы были правильными. Крокодил Гена говорит, например, Чебурашке, что для того, чтобы стать пионером, нужно сделать много хороших дел. Так что Эдуард Успенский писал не только о том, что мясо лучше покупать в магазине, потому что там костей больше, но и правильные слова тоже. Пионеры-герои могли быть даже партизанами. Все это программировало правильное поведение, которое, несомненно, давало свои плоды по принципу tabula rasa – то, что записывается в память первым, остается навсегда.
Обе стороны холодной войны были заняты строительством иллюзий как для себя, так и для своего противника. Здесь они были сильнее, чем в чисто физическом пространстве, поскольку эксплуатировалась сфера мечты, не имеющая ограничений физического порядка. Советские государственные иллюзии всегда были направлены ввысь – в небо, в стратосферу, в космос, поскольку это захватывает и покоряет.
Иллюзии одних воевали против иллюзий других. Кстати, довоенный и послевоенный советский мир иллюзий захватил очень много западных интеллектуалов. Марксисты и неомарксисты составили в определенной степени ядро западного мышления. Причем это был переход не теоретического порядка, когда одна идея отталкивается от другой. Это был переход от советской действительности, хотя и парадного порядка, к новым идеям.
Сталинская система на идеологическом уровне постепенно свелась к борьбе c врагами народа. Только менялось название, под шапкой которого происходила эта борьба. Такая пропагандистская кампания, возникавшая время от времени, «взбадривала» не так население, как тех, кому было, что терять.
Интересно, что по-настоящему мощной кампанией была антисталинская, c помощью которой, как считается сегодня, руководители того времени во главе c Хрущевым хотели списать все грехи на Сталина и выйти сухими из воды. При этом Хрущев в беседе c Тито сказал, что Сталина в обиду не дадим [10].
Но кампания есть кампания, и «уже вскоре после ХХ съезда КПСС из художественных и документальных фильмов стали в массовом порядке вырезать не только кадры со Сталиным и Молотовым, но даже их портреты. Но за пределами СССР картины поныне демонстрируются в оригинальных версиях» [11].
Однако десталинизация в результате оказалась такой же иллюзией, как и сам культ личности Сталина. При этом Сталин сохранил свое место в пантеоне и в современной России. По данным 2017 года, в рейтинге выдающихся личностей в истории Сталин получил первое место c 37 % голосов, А. Пушкин – второе c 34 %, Ленин – третье c 32 % [12]. Данные 2018 года демонстрируют падение этой «любви», здесь отношение к Сталину начинает меняться [13]:
Символы все время пытаются подмять под себя все пространство. Был лозунг «Ленин – наше все», потом – «Сталин – наше все». Сегодня Россия имеет «Путин – наше все». Говоря словами Володина: «Есть Путин – есть Россия, нет Путина – нет России».
Но символы тоже прячут за собой иллюзии, поскольку их приходится принимать как данность без всякой проверки. Мы никогда не задумываемся над тем, что может стать символом завтра, куда именно пойдет человечество. Такой странный поворот возникает, слушая сегодняшние дискуссии на тему завтрашнего образования, когда постулируется, что мы должны обучать детей только тому, что не смогут делать роботы. Именно поэтому прозвучала фраза о ненужности физико-математических школ.
Мы хорошо не знаем ни прошлого, ни настоящего, поскольку государства не раскрывают его своим гражданам, а будущее вообще остается за пределами наших возможностей. По этой причине туда можно помещать любые наши представления. КПСС несколько раз провозглашал то построение коммунизма устами Хрущева, сказавшего, что нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме, то каждой советской семье по отдельной квартире в 2000 году – устами Горбачева. Это была манипуляция иллюзиями, призванная спрятать реальность куда-то подальше.
Иллюзии могут побеждать реальность. Однако рано или поздно реальности удается выбраться из-под гнета иллюзий. Иногда ждать этого приходится достаточно долго. Иллюзии умирают, сменяя друг друга, а реальность все равно не приходит.
Евгений Ихлов увидел в романе Пастернака «Доктор Живаго» идеологическую диверсию: «Травлей Пастернака также утопили первый этап оттепели, как „выставкой в Манеже” – второй. И эта травля надолго превратилась для либеральной интеллигенции (наряду c процессом „тунеядца Бродского”) в хрестоматийный пример абсурдной ненависти злобных и тупых кадров к почти неземному таланту. Однако все это не совсем так. Роман Бориса Леонидовича был прекрасно рассчитанным ударом по основам советской политидеологической мифологии, причем именно послесталинской. До оттепели Гражданскую войну, ту кипящую драконьей кровью купель, из которой вылез дракон большевистского государства, изображали как сагу. Она могла быть изображаема и как хаос неслыханной жестокости, потому что согласно ее центральному мифу защитник Красного Вердена – Царицына – Сталин мог подаваться именно как укротитель хаоса и восстановитель порядка. Однако хрущевская оттепель вернула романтику Гражданской войны, а ее события все чаще стали подаваться как вестерн. Хрущевское руководство исторически легитимировалось как необольшевики. И вдруг выходит – да еще за границей, да еще и получает международную премию – роман, не просто возвращающий описание послереволюционных событий как ада, да еще и от лица нераскаянных выходцев из „эксплуататорских классов”, но и снимающий былинную оппозицию светоносных героев и мерзких и нелепых чудищ. То, что к тому времени разрешалось одному Булгакову и только по личному указанию Сталина, которому нравилось смотреть, каких он урыл золотопогонных благородий… Пастернак со всей мощи ударил в самую сердцевину стремительно формируемого мифа о „пыльношлемных комиссарах” и „красных партизанах”, о добром Ленине и справедливом Дзержинском – в противовес параноику Сталину и палачу Берии. Ведь статую Железному Феликсу в декабре того же 1958-го ставили на Лубянке именно как укор „недобитым бериевцам”. Солженицын сможет повторить такой литературный удар по эпохе красного террора только через 15 лет – в „ГУЛАГе”» [14].
В пользу такой сложной конструкции может говорить только тот факт, что премия пришла к Пастернаку действительно c помощью ЦРУ [15–18]. В самих рассекреченных документах ЦРУ речь идет о том, что так можно оказать давление, чтобы роман был напечатан внутри страны [19–20]. Требовалось также издать роман на многих языках, чтобы он мог заслужить тем самым Нобелевскую премию. Однако, как видим, перед нами просто обмен «ударами», подобный, например, продвижению выставок американских экспрессионистов за рубежом, что должно было рекламировать свободу искусства в Америке [21–22].
В позднем СССР бурно развивался самиздат. Игорь Ларионов подводит такой итог его существованию: «Во второй половине XX века Самиздат стал реальной альтернативой официальной советской литературе. С его помощью распространялись идеи, не соответствующие господствующим идеологическим и эстетическим нормам. Кроме того, Самиздат способствовал реализации сдерживаемого цензурой творческого потенциала, давал возможность самореализоваться, раскрыться. И, наконец, одной из самых важных функций самиздата является социальное просвещение. Самиздат «формировал умы», давал почву для размышления, расшатывал государственную систему изнутри, подготавливая почву для демократических преобразований» [23].
Как видим, была и альтернативная информационно-виртуальная среда для строительства независимых от государства иллюзий. А поскольку «запретный плод – сладок», она c неизбежностью была обречена на интерес со стороны граждан. Наказание за этот интерес было несоизмеримо большим, чем сами эти иллюзии. Это хорошо демонстрирует стремление государства монопольно владеть всеми иллюзиями в стране. Можно переиначить известный советский Марш танкистов: «Чужих иллюзий не хотим ни пяди, но и своих иллюзий не дадим».
При этом и сегодня мы, перейдя на новые иллюзии, в сильной степени ориентируемся на образцы иллюзий прошлого. Георгий Бовт, например, пишет: «В головах многих представителей политического класса России по-прежнему жива советская модель. Когда все информационное и культурное пространство были под завязку забиты „положительными образами”. Пионеры-герои, воины-герои, разведчики-герои, спортсмены и космонавты – тоже герои, которые не станут сверлить дырки в космических кораблях. Выдающиеся ученые-изобретатели, помогающие обществу рваться к сияющим высотам коммунизма. Выдающиеся писатели и кинематографисты, прославляющие героев и строителей коммунизма. Передовики производства, перевыполняющие планы и получающие за это почет, уважение, телевизионную славу, депутатские места, а также квартиры и путевки в санатории» [24].
И понятно почему – это все картинки успеха, если не страны, то пропаганды. А успех всегда манит и привлекает. Феномен звезд Голливуда, возникший в далекое довоенное время, как раз зиждется на этом. Герой соцтруда – это тяжелый вариант успеха, зато звезда – легкий, по крайней мере так кажется зрителю.
Именно по этой причине советская пропаганда так долго хранится в нашей памяти – она повествовала об успехе, которого мог достичь каждый. Сегодня, наоборот, скорее можно говорить не о системном, а о случайном успехе, подобном золотоискательскому. По этой причине десять украинских олигархов и сто олигархов российских не могут быть примеров для подражания, поскольку они уже все забрали себе.
Алексей Рыбин пишет, отталкиваясь от критики современной ситуации: «Ничто не повторяется, и такого, как в СССР, не будет. В Советском Союзе в пропаганде работали люди очень образованные, говорившие на хорошем русском языке в отличие от тех уродцев, которых я вижу по телевидению, и которые не могут двух слов связать. В каждой фразе жаргонизмы, сленг. Абсолютное быдло c экранов телевизоров рассуждает о высоких материях – об экономике, о религии, о политике. В Советском Союзе люди были образованные, профессионалы. Поэтому пропаганда была более действенна, чем нынешняя. В СССР все верили пропаганде» [25].
Пропаганда была более действенной скорее потому, что была монопропагандой. Не нужно было заниматься информационной повесткой дня, над которой сегодня «потеет» Запад. Повестку дня задавала газета «Правда», и все выстраивалось под нее. Но такая централизация и цензура «теряли» множество важных событий и деталей, без которых сложно сложить правильную историю.
Вот воспоминания участника военного парада 7 ноября 1957 года: «В клубе перед нами выступили представители ЦК, фамилии сейчас не помню, да это и не столь важно. Они довели до нас решение Октябрьского Пленума ЦК КПСС и призвали нас быть бдительными, поддержать партию и т. д. В основном это сводилось к тому, „что Партия вскрыла серьезные недостатки в партийно-политической работе в Советской Армии и Флоте. Пленум ЦК КПСС, состоявшийся в октябре 1957 года, в постановлении „Об улучшении партийно-политической работы в Советской Армии и Флоте” осудил грубые нарушения ленинских принципов руководства Вооруженными Силами, допущенные бывшим тогда Министром обороны Г. К. Жуковым. Обнаружилось, что он, будучи Министром обороны, проводил линию на свертывание работы армейских партийных организаций, политорганов и военных советов, на ликвидацию руководства и контроля над Вооруженными Силами со стороны партии, ее ЦК и Советского правительства. Пленум вывел Г. К. Жукова из руководства органов партии”. Да еще мы предупреждались, что, возможно, будут вооруженные выступления, для чего нам выданы патроны. А ночью в Москву будут введены танки. Они действительно были введены и участвовали в параде. До этого танки в парадах не участвовали, боялись, что они повредят брусчатку. Все закончилось мирным путем, а если бы… сколько было бы бессмысленных жертв? Все происходило тихо и незаметно для рядового обывателя. Правда, ввод танков и тогда заметили москвичи, но времена были такие, когда еще действовал безраздельный страх» [26].
От этого события нас отделяет более шестидесяти лет, при этом рассказ о них сегодня печатается в газете 2018 года. То есть сила государства держалась на управлении иллюзиями, которые порождались не только образованием, академическими институтами истории, но и медиа. Интерпретации прошлого, настоящего и будущего были полностью в руках государства.
Частично этому способствует и то, что все мы живем не только в государственной, но и каждый в своей реальности. Это, кстати, и привело к тому, что в период перестройки государственная реальность как взгляд государства на правильность/неправильность была полностью вытеснена частными взглядами. Государство «растворилось», правда, оно начало исчезать еще и до перестройки, когда идеология ритуализировалась и ее заменили цитаты классиков марксизма-ленинизма. Балом стал править ритуал. Повсюду были ритуальные слова, провозглашались ритуальные речи и доклады. Первые лица разучились выступать, читая все по бумажке. Даже когда Щербицкий мог говорить сам, в угоду Брежневу он тоже читал по бумажке.
Советский Союз умер именно в этой точке, когда идеология и создаваемая ею модель мира из уличной стала кабинетной, а следовательно, никому не нужной. Это как известное наблюдение, что художественная литература стала скучной и ненужной, когда она пришла в школу и за нее стали ставить оценки.
Симон Кордонский говорит такие слова о разных реальностях: «Реальностей много. Собственно, у каждого человека своя реальность и не одна. Мы говорим о ментальных реальностях, которые латентно определяют поведение людей. А иногда и не латентно, как в случае c добровольцами на Донбассе и Сирии. У бывших советских людей очень искаженное представление о социальном времени. В советский период прошлое, настоящее и будущее были искусственно разделены. Между ними не было связок. Было великое – но плохое – прошлое, не очень хорошее настоящее и светлое будущее. Ну и, соответственно, люди разделились на группы, ориентированные на прошлое, настоящее и будущее. Фундаменталисты ориентировались на прошлое, которое они хотели сделать будущим. Они породили ту литературу, которую издавали „Молодая гвардия” и „Современник”. Люди, ориентированные на будущее – прогрессисты, тоже сформировали свою литературу, самыми яркими их представителями были братья Стругацкие. И только советские люди, ориентированные на настоящее, не породили в литературе, c моей точки зрения, ничего значимого» [27].
И он продолжает: «Сегодня в ментальном поле фундаменталисты. И власть, и люди ориентированы на поиск в прошлом той точки, когда страна скурвилась и пошла не тем путем, а усилия направляются на то, чтобы вернуться в эту точку и пойти правильным путем. Для них настоящее есть актуализация прошлого. Заметьте, образованные люди спорят о том, что было в XVIII веке, при Александре II, при Сталине, Хрущеве, Брежневе, Горбачеве так, будто время этих деятелей еще за окном. Люди кардинально различаются только в оценках того, каким было это настоящее/прошлое, плохим или хорошим».
Иллюзии используют во внешней и внутренней политике. Например, такой советской иллюзией стало самостоятельное проведения индустриализации в СССР, хотя все заводы для этого реально прибыли из-за рубежа [28]. Даже великий Т-34 появляется на свет в результате американской модернизации: «Из-за неудовлетворительных технических характеристик Т-34 советское руководство обратилось за помощью в модернизации танка к США. В декабре 1941 года танк Т-34 был передан американцам для всесторонних испытаний и разработки рекомендаций по усовершенствованию. После тщательных испытаний Т-34 на Абердинском полигоне американские специалисты сделали очень неприятные выводы. «Средний танк T-34 после пробега в 343 км полностью вышел из строя, его дальнейший ремонт невозможен. Водозащита корпуса Т-34 недостаточная, в сильные дожди в танк через щели натекает много воды, что ведет к выходу из строя электрооборудования. Сварка бронеплит корпуса Т-34 грубая и небрежная. Мехобработка деталей за редким исключением очень плохая. Все механизмы танка требуют слишком много настроек и регулировок». Еще более удивила американских экспертов трансмиссия. Как оказалось, она была в точности скопирована c устаревшей американской конструкции, разработанной еще в 1920 годы. Общий вывод звучал безапелляционно: «Мы считаем, что со стороны русского конструктора, поставившего такую трансмиссию в танк, была проявлена нечеловеческая жестокость по отношению к водителям». А ведь в США был отправлен не рядовой танк, а один из пяти специально собранных „эталонных” Т-34. В результате американцы предложили СССР множество собственных технологий для модернизации Т-34» [29].
Большинство советских автомобилей оказались копиями западных [30–32], детская литература повторяет их судьбу [33–34], как и детские игрушки [35]. Не говоря уже о роли научно-технической разведки в создании советского ядерного оружия.
Или недавний российский пример: 11 октября 2018 года произошла авария – ракета-носитель «Союз-ФГ» не смогла вывести на орбиту космический корабль «Союз МС-10» c новым экипажем МКС. Как оказалось после, сборка осуществлялась c помощью кувалды [36]. Но, как удивлялись американцы, к первым «тридцатичетверкам» тоже прилагалась кувалда для запуска мотора.
Брежневский «застой» мы должны рассматривать как первый этап перестройки. Именно он остановил «забег» за счастье для всего человечества, вернув людей к счастью в своих квартирах. Чем больше становилось людей в индивидуальных квартирах, тем сложнее их было поднимать на подвиг. Получается, что советская мобилизационная экономика и политика ковали тип человека под четкие государственные потребности. Человек из общежития мог уехать на строительство БАМа, человек из своей квартиры – нет.
Именно в этот момент к нам пришли не только более свободно западные фильмы, поскольку кинотеатрам надо было зарабатывать деньги, а продвижение идеологии неприбыльно. Имея желание заработать, партийные издательства стали переводить то, что могло дать деньги, а это было то, что хотели читать читатели. И коммерция победила партийность.
Уже в перестроечное время к нам пришло и чудо визуального века – телесериалы. Елена Ракитина пишет о феномене «Рабыни Изауры», а ведь была еще и «Санта Барбара», и «Просто Мария» c однотипно опустевшими в момент трансляции улицами городов: «Тоска по вымыслу, которому можно просто сопереживать, над которым можно, по словам классика, облиться слезами, была утолена на излете советской истории тем, что пару лет спустя презрительно начнут называть „бразильским мылом” […] Знать, что завтра или через неделю снова увидишь тех, к кому привык и прикипел сердцем, пусть их и не существует в трехмерном мире; что в жизни есть нечто надежное, хотя бы на сезон-другой, а если повезет, то его продлят – разве не в этом суть нашей любви к сериалам? Современный человек, быстро и насыщенно взаимодействующий c внешним миром, чудовищно одинок. Он вечно на связи, у него вечно что-то гудит и звонит в кармане, подмигивая зеленым огоньком, но это хаотичное движение и мелькание плохо складывается в жизнь, от которой мы по-прежнему ждем если не постоянства, то продолженного, продолжающегося смысла. 50 минут любимого сериала и надежда на то, что будет еще 50 минут, его, конечно, не обеспечивают. Но предлагают действенный паллиатив в его отсутствие. И когда на экране или мониторе сходятся в бою армии, взлетают драконы, всеведущие спецслужбы и могущественные недруги строят козни герою, по единственной ворсинке находят убийцу, вершится история и делается политика, когда мы следим за выдуманными делами, бедами и чувствами персонажей, едва ли кто-то вспомнит о том, что начиналось для нас это вхождение в новый мир c бразильской квартеронки Изауры, c ее злоключений и любви» [37].
Образуется парадокс – наши производители виртуального продукта, а именно они несут миру иллюзии, могли поднимать высоко свои знамена только тогда, когда были независимы коммерчески от зрителя или читателя. Когда же экономика поставила их на колени перед потребителем, вся стройная идеологическая система рухнула.
Поэт-переводчик Григорий Кружков говорит о давлении советских издателей: «Почему так поздно? Наивный вопрос для того, кто знает принципы книгоиздания зарубежной литературы в советский период. Что издавать, что нет, что допускать, что запрещать – было вопросом идеологическим. Это решали облеченные доверием партии зубры марксистского литературоведения. Допустимыми признавались очень немногие авторы – те, которые были признаны „прогрессивными”. Скажем, английские романтики были разделены на три категории: революционные, реакционные и „ни то ни се”. Революционных (Байрон, Шелли) можно было издавать (понемногу!), реакционных (Вордсворт, Кольридж, Саути) – ни в коем случае. А тех, которые ни то ни се (прежде всего Джона Китса), нежелательно… Но режим ветшал, и постепенно нормальным филологам и переводчикам удавалось протолкнуть новое, ранее запрещенное имя; каждый раз это была победа. Огромным свершением была „Библиотека всемирной литературы”, энтузиастам которой удалось донести до читателей десятки и сотни неизвестных доселе советскому читателю имен. Вот тогда-то и появились переводы Китса, Вордсворта, Саути и так далее, – хотя до отдельного издания им еще пришлось ждать много лет. Джон Донн – поэт придворного круга, метафизический (!) и религиозный (!!) – помилуйте, кто бы его разрешил издавать в глухую советскую эпоху. Повторяю, его „пробили” энтузиасты, и процесс „пробития” был ой какой длинный. Как вы совершенно верно заметили, породнили Донна c русской поэзией даже не переводы Бродского, а его гениальная „Большая элегия Джону Донну”». [38].
И это хорошо подтверждает, например, Записка отдела культуры ЦК КПСС от 25 января 1958 года, в которой звучат такие замечания: «Издание иностранной беллетристики не используется в должной мере для ознакомления широкого круга советских читателей c происходящими в жизни народов историческими переменами, ростом и укреплением лагеря социализма, крушением колониализма, неизбежным закатом всей системы капитализма, губительным влиянием империализма на судьбы людей. В общем объеме переводной художественной литературы книги об этих процессах составляют менее одной трети. Издание современной зарубежной литературы не направляется Министерством культуры СССР должным образом на расширение наших связей c прогрессивными литературными силами во всех странах и сплочение этих сил в борьбе за мир и демократию. Центральные издательства (Гослитиздат, Иноиздат, Детгиз) не разработали четкой системы в отборе книг для издания на русском языке, допускают непродуманный, а нередко беспринципный подход к этому важному делу. В особенности это относится к Издательству иностранной литературы, на которое возложена основная задача перевода и издания вновь выходящих за рубежом книг. В издании литературы ряда капиталистических стран в 1957 году этим издательством предпочтение было отдано буржуазным авторам. Так, из четырех французских книг, изданных в истекшем году, лишь одна принадлежит перу прогрессивного писателя («Гиблая слобода» Шаброля), три – перу буржуазных писателей (Веркор, Мориак, Дрюон). План издательства на 1958 год не направлен на улучшение дела; Он составлен без реального учета политических событий и литературного развития за рубежом. Книги писателей стран народной демократии в этом плане по числу названий составляют всего около трети. Больше всего намечено издать произведений югославских писателей (7 названий из 36). В то же время из китайской литературы, которая отражает огромные исторические изменения в жизни народа, намечается выпустить две книжки (роман Цинь Чжао-Яна «Вперед, на поля» и сборник рассказов китайских авторов). Богатая литература ГДР представлена лишь книгой Арнольда Цвейга о событиях первой мировой войны, да сборником рассказов (в который входят также рассказы писателей ФРГ)» [39].
Правда, отголоски этой борьбы и родной советский акцент можно услышать и у некоторых сегодняшних исследователей. Например, Зульфира Чанышева в статье «Перевод как инструмент идеологической диверсии в межкультурной политической коммуникации» пишет: «Использование текстуальных лексических единиц в англоязычной версии, вытесняющих словарные соответствия, имеет целью подать реальный факт в соответствующей идеологической упаковке, ср.: «Совет Федерации разрешил Путину ввести войска на Украину» [lenta.ru.01.032014] – «Ukraine crisis: Putin asks Russian Parliament’s permission for military intervention in Crimea» [The Independent.01.03.2014]. В данном случае в англоязычном тексте искажен реальный смысл мартовских событий 2014 г., когда после государственного переворота на Украине и установления крайне реакционного режима население Крыма обратилось к руководству России c просьбой о защите и обеспечении безопасности. Хотя руководству России не пришлось воспользоваться предоставленным разрешением, в западной прессе закрепилось использование слов military intervention, aggression, invasion, annexation со значением военной агрессии, интервенции вместо присоединения, воссоединение в российских СМИ» [40].
Во всяком деле иллюзии играют далеко не последнюю роль. Столкновение иллюзий может лежать в основе победы в битве. Они же определяют победу в избирательной борьбе. В холодной войне советским иллюзиям пришлось потесниться, поскольку СССР продвигал иллюзии цветущего государства, а Запад – цветущего человека, и индивидуальное, по сути, победило коллективное. Можно даже сказать, что биологическое оказалось сильнее социального. Просто Советский Союз не нашел вариантов их совмещения.
Литература
1. Почепцов Г. Как строятся иллюзии: экономика // psyfactor.org/lib/ekonomika-illyuzii.htm.
2. Почепцов Г. Домашние войны во время мира: организация жизни как цель внутреннего информационно-виртуального воздействия // hvylya.net/analytics/society/domashnie-voynyi-vo-vremya-mira-organizatsiya-zhizni-kak-tsel-vnutrennego-informatsionno-virtualnogo-vozdeystviya.html.
3. Почепцов Г. Ретрансляторы чужих смыслов // psyfactor.org/psyops/propaganda24.htm.
4. Почепцов Г. Перестройка в СССР как вариант виртуальной войны // psyfactor.org/psyops/perestroyka-2.htm.
5. Почепцов Г. Социально-информационные процессы в СССР: оттепель, перестройка и другие // psyfactor.org/lib/ottepel.htm.
6. Почепцов Г. Управляя однообразием: постскриптум к статье «Социально-информационные процессы в СССР» // psyfactor.org/lib/ottepel-2.htm.
