Георгий Ланской
Танцы мертвых волков
Кирилл
Я задрал голову и с неудовольствием сморщился. Похоже, лето в этом году позабыло к нам дорогу. Вот уже неделю серые тучи не давали солнцу ни единого шанса. Лужи и грязь, грязь и лужи… Сыро, мерзко, неуютно. На работу приходишь, уляпавшись по уши, потому что в микрорайоне в очередной раз прорвало трубы, и коммунальные службы разворотили асфальт. Теперь к автобусной остановке приходится пробираться партизанскими тропами, по кое-как брошенным хлипким досточкам, утопленным в лужах кирпичам, рискуя оступиться и увязнуть в мутно-рыжей глиняной жиже. Верная «копейка» трагически скончалась в гараже, отказавшись заводиться раз и навсегда. Так что из средств передвижения остались маршрутки и автобусы.
– Сдал бы ты ее на металлолом, что ли? – посоветовала утром отчаянно зевавшая Ольга, пока я во дворе с матами понукал мертвый «жигуленок».
– Это памятник автопрома, и должен охраняться государством, – пробурчал я и раздраженно пнул авто в линялый бок. «Копейка» мстительно скрипнула и отбросила левую дверцу как оторванное крыло. Ольга рассмеялась.
– Ты как хочешь, а я пошла на автобус. Лучше уж в нем выхлопными газами дышать, чем в нашем рыдване ехать с перспективой развалиться на части посреди дороги.
Я чмокнул супругу в щечку и взялся за безнадежный ремонт. Нужно было хотя бы дверь на место поставить, но, увы, часы тикали, машина сопротивлялась, а на работу хоть тресни, нужно было к девяти. И если день так паршиво начался, он и закончится препогано, это уж я знал наверняка.
Машина так и не завелась. Нервно ковыряя дверь, я подумал, что точно не смогу поставить ее на место, опоздаю на работу и получу от начальства очередной нагоняй. Когда дверца отвалилась в очередной раз, я, не придумав ничего лучше, откатил машину, притулив ее зияющим проемом к стене подъезда. Дворник дядя Коля, маявшийся с перепоя, помог пристроить авто и даже придержал оторванную дверь, пока я подпирал стену. Красть, по большому счету, в машине было нечего, но сограждане – народ упрямый. Не обнаружив магнитолы, вырвут с мясом все, что плохо держится. Трясясь в переполненном автобусе, я мрачно думал, что уже промочил ноги, вляпался в грязь и забыл дома взятые взаймы у приятеля инструменты. Так что скорее всего и на работе будет запарка…
День, как ни странно, проходил тихо. Бомжи не спешили покидать сухих подвалов и чердаков, сознательные граждане попрятались по домам, не тревожа милицию. Выехать из теплой дежурки, прогретой заботливо принесенным из дома практикантом Сашкой Семеновым обогревателем, пришлось всего один раз.
В крохотной хрущобе, куда нас отправил дежурный, я брезгливо смахнул со старого продавленного дивана какие-то огрызки и, пристроив кожаную папку на колени, начал составлять протокол. Кроме дивана, в комнате не было практически никакой мебели. Колченогая табуретка играла роль импровизированного стола. На ней стояла банка кильки, почти пустая бутылка водки, валялся огрызок огурца и две редиски. У стеночки похрапывал мужчина с синюшным испитым лицом. У балконной двери с ножом в спине остывал покойник. Семенов искоса поглядывал на труп и мужественно боролся с позывами рвоты. Затхлая, насквозь прокуренная халупа, подсыхающая лужа крови в прихожей, в которую практикант вляпался сразу же, смердящий хозяин и свежий жмурик – все это для неокрепшего милицейского организма было чересчур тяжкой нагрузкой.
Я усмехнулся: вспомни себя на первом трупе. Тогда ситуация тоже была неприглядной. Почти в такой же квартире скончалась старушка. Отопление жарило на полную катушку, и когда милиция и встревоженная соседка шагнули на порог, их буквально вымело волной смрада. Старушка пролежала в квартире неделю. Оперов встретил тощий, отчаянно плачущий кот, опрометью бросившийся к их ногам. Животное потом жадно лакало на кухне воду, а я две недели старательно забывал, что постыдно грохнулся в обморок, когда увидел, что пальцы старушки обглоданы до костей…
Я нервно дернул плечами и мотнул головой, как стреноженная лошадь, прогоняя воспоминания. В конце концов, когда-то и я был молодым опером, только пришедшим на работу. Тогда, в квартире кота-людоеда, меня поддержал старый прожженный мент Михалыч, вливший в мою глотку полстакана водки. Михалыча потом застрелил студент из предназначенной для самообороны «Осы». Пуля попала Михалычу в висок, хоронить его пришел весь оперсостав, а студента отмазали богатенькие родители. Из зала суда он вышел под подписку о невыезде, а уже на следующий день уехал за границу, откуда не вернулся и по сей день. Вот такие пироги… Поэтому я не люблю мажоров, прожигающих жизнь на родительские бабки, о чем у нас в отделении хорошо известно. Хотя кто их любит, мажоров этих…
– Семенов, иди лучше протокол пиши, – позвал я. – Я тут сам все осмотрю.
Практикант с готовностью бросился на зов начальства. В конце концов, Семенов был хорошим парнем. Обогреватель вон из дома приволок, проставился, да и соображал неплохо… А первый жмурик – это первый жмурик. От них всегда тошнит и выворачивает наизнанку независимо от степени мужества и привычки. К сожалению, только в ментовских сериалах красивые покойники лежат в лужах кетчупа на тщательно вылизанном полу элитных квартир, широко раскрыв эффектно накрашенные глаза. У настоящих покойников веки частенько полуприкрыты, а взгляд как у тухлой рыбы. Да и находят их в основном в бомжатниках, на помойках и в подъездах. И нет в этом никакой романтики. Начальство за бомжей медалей не давало, правда, раскрываемость ползла вверх, поскольку зачастую рядом с покойником валялся в алкогольной дреме и убийца. Вот и сейчас мы с Семеновым ждали наряд, дабы те оттранспортировали труп в морг, а пьянчужку – в КПЗ.
Стоя на улице, я закурил и, отправив Семенова оформлять новоиспеченного заключенного, не спеша пошел по улице. До конца рабочего дня было еще два часа, вот только делать не хотелось ничего. Честно, я и сам не понимал, почему не поехал в отделение. Впрочем, где-то в голове шевелился червячок предчувствия, что на убитом в квартире алкаше день не кончится и еще до конца смены жизнь преподнесет подарочек сомнительного качества. Поэтому даже не удивился, когда мобильник истошно заверещал «Мурку». Блатной рингтон на вызовы с работы я установил давно, и начальство даже решило устроить мне выволочку, но в процессе устного порицания у полковника на сотовом заиграл «Владимирский централ». Полковник смял разговор и, нервно давя на кнопки, спешно ретировался за дубовые двери кабинета.
– Миронов, ты где? – забубнил дежурный. – Вы же вроде в девятнадцатом?
– Были, – осторожно ответил я. – Семенова с машиной отправил к вам, у него задержанный там… Оформишь?
– А ты сам где? – повторил дежурный, который к выкрутасам коллег был приучен и потоком слов не дал сбить себя с толку.
– Ну, в девятнадцатом еще… В машине места не было. Сейчас на маршрутке доеду…
– Не надо никуда ехать. Не в службу, а в дружбу – сгоняй к плотине. Там неподалеку жмурку на берегу нашли. То ли утонула, то ли нет. Караульные тебя там встретят…
– А… – начал я.
– Эксперт уже выехал. Давай, Кирилл, слетай, тебе ж там рядом.
– Ладно, – раздосадованно буркнул я. – Мне тут и правда недалеко.
– Вот и хорошо, – обрадовался дежурный, – а то Игорюня на драку выехал, Семенова еще нет, если что, я его обратно отправлю, а там глядишь, и труп некриминальный…
– Как же… – фыркнул я. Червячок сомнения раздулся до размеров жирной гусеницы и лопнул с влажным треском. Ну вот и случилось… Как пить дать оно…
У плотины действительно стоял охранник, с недовольством наблюдая за прибывающей толпой. Меня он без излишних эмоций проводил вниз по крутой скользкой дорожке, на которой я шлепнулся на задницу, чудом не съехав вниз как олимпийский бобслеист, только без саней-бобов. На берегу уже копошился криминалист Жора Милованов, который должен был смениться еще вчера. Судя по усталому виду и резким морщинам на лбу, такого счастья ему испытать так и не пришлось. Внизу скучал незнакомый оперативник и толстый мужчина с лицом вечного участкового в милицейской форме. Рядом переминались несколько горожан, сумевших подобраться поближе.
– Вы из убойного? – спросил участковый. – Старшина Рылин. Это мой участок. Мне Мишаня позвонил, говорит – жмурку нашел у плотины. Ну, я прибежал, посмотрел, а потом уже ваших вызвал. Сейчас еще прокуратура должна быть.
– Мишаня – это кто? – спросил я, пожимая протянутую руку.
– Мишаня – это свидетель… так сказать. Он тут рыбу ловит частенько, ну, продает ее на базаре, на опохмел зарабатывает. Вон он стоит, в кепке…
– Ясно, извините, – произнес я, вытаскивая вибрирующий в кармане телефон. В динамике зазвенел захлебывающийся от волнения голос Семенова:
– Товарищ капитан, у вас там труп криминальный? Правда? Можно я подъеду?
– Да неизвестно еще, криминальный или нет, – буркнул я и покосился на старшину. Тот удрученно развел руками. – Ладно, приезжай. Будет чем заняться…
Сунув телефон в карман, я отправился к небольшому пятачку песчаной отмели, находившейся между двумя раскидистыми кустами ивы. На нем лицом вниз лежала девушка с длинными светлыми волосами, одетая в тонкое розовое платье. Одна туфелька на длинной шпильке была на ноге, вторая сиротливо валялась поодаль. Повернутое в профиль распухшее лицо жуткого синего цвета вызывало содрогание. Милованов сидел рядом с ней на корточках и выковыривал из-под ногтей мертвой руки грязь и какие-то волокна. Рядом с ним лежал фотоаппарат, которым он, видимо, только что снимал положение трупа.
– Как дела, Жор? – спросил я. – Так и не сменился?
– Покой нам только снится, – мрачно ответил Милованов. – Ты там по бережку осторожно ходи. Я следочки нашел интересные, мы их гипсом залили, не поломай. И вообще, порыскай тут, я бегло очень смотрел. Мне бы с покойницей разобраться.
– Чего не сменился-то, Жора?
– А на кого? Ленка в декрете, Кузьминична слегла с воспалением легких. Вот ты мне скажи – лето в этом году будет?
– Так оно было, – обрадовал я.
– Когда?
– А, ты в этот день работал…
– Юморист… – недовольно фыркнул Милованов. – Ладно, иди отсюда, не отсвечивай.
Я отошел. Когда Жора работал, лучше было не лезть под руку. Воспользовавшись паузой, я закурил. Сверху замаячил Семенов. Заметив начальство, он рванул было к тропинке, но я ожесточенно замахал ему руками. Семенов недоуменно развел руками. Я набрал его номер и велел походить по берегу, поискать что-нибудь интересное. Прямо напротив пляжика в миниатюре на глиняном склоне виднелась длинная борозда, как будто сверху спускали что-то тяжелое. Небрежно попыхивая сигаретой, я принялся осматривать окрестности.
На берегу ничего интересного не нашлось. На крохотном пятачке было трудно что-либо не заметить. Узкая тропинка убегала в две стороны: направо – к плотине, налево – к большому пляжу. Покойница, лицо которой скрывалось за спутанными волосами, на этом песчаном берегу выглядела инородным телом. Столпившиеся у плотины люди что-то негромко обсуждали и строили предположения. Я неприязненно подумал, что зеваки неизменны во все времена. Ну что, скажите, может быть привлекательного в мертвом теле, если вы, скажем, не некрофил? Будь моя воля, я предпочел бы скоротать этот день дома, на родном диване, в обществе жены. Ну а если не повезет, то хотя бы в дежурке за кроссвордом, слушая ментовские байки и попивая крепкий чай с вареньем. Вместо этого приходится торчать на берегу реки, искать улики с перспективой простудиться, потому что от воды немилосердно дует.
– Жор, что скажешь? – спросил я, подходя к эксперту. Копавшийся в своем объемном чемоданчике с инструментами Милованов недовольно поморщился.
– Ну что я тебе сейчас сказать могу? Смерть явно насильственная, это к гадалке не ходи, а вот отчего она наступила – это уж пожалуйте в морг, как говорится, вскрытие покажет. Убили девочку, а вот утонула или удавили ее – пока не знаю.
– Удавили?
– Ты сюда посмотри. – Милованов ткнул шариковой ручкой в багровые пятна на шее покойницы. – Видишь, странгуляционная борозда отсутствует, а эти следочки – от пальчиков. То есть душили ее руками, не веревкой какой. Об этом же говорят кровоизлияния в оболочке глаз, трупные пятна опять же… Девочка сопротивлялась, но недолго. Так что, возможно, захлебнулась…
– Значит, сопротивлялась?
– Без сомнения, хотя… Видишь вон там, на берегу след характерный? Она оттуда сверзилась, и, похоже, не сама. Оттого вырывалась и брыкалась как могла. Ногти сломаны, под ними грязь и пара ниточек синеньких. Ну, и ходил кто-то по берегу в спортивной обуви типа кроссовок или кед. Ребристая подошва, без каблука. Я у свидетеля на башмаки глянул и на всякий случай слепок взял, но он в сапогах, и размер другой – меньше.
– Кирилл Сергеевич, – крикнул сверху Семенов, – она, похоже, тут бежала. Тут следы в глине. И мужские отпечатки тоже есть…
– Посмотри, откуда они ведут! – сложив руки рупором, заорал я. – Может, найдешь чего… Жора, а девочку не поимели перед удушением?
– Да откуда ж я знаю? – измученно произнес Милованов, всем своим видом изображая умирающего лебедя. – Она ж в воде лежала. Если что и было на ней, то все смыто. Более подробно в морге.
– А предварительно?
– А ты не торгуйся, – высокомерно парировал Жора, но потом добавил мягче: – Если чего и было, то, скорее всего, добровольно. Бельишко на ней целое, не похоже, чтобы его снимали. Убили ее тут, вне всякого сомнения.
Над обрывом показалась тощая женщина в синем мундире и с черной папкой под мышкой. Она недовольно поглядела вниз, а затем отправилась к спуску, осторожно ступая по влажной глине.
– Прокуратура прибыла, – сварливо прокомментировал Жора. Женщина неловко взмахнула руками и приземлилась на пятую точку. Участковый, до сего момента столбом стоявший рядом со спуском, встрепенулся и поспешил даме на помощь. Женщина, цедя сквозь зубы приглушенные ругательства, неуклюже поднялась с земли и попыталась отряхнуть юбку. Оценив тщетность своих усилий, дама, высоко поднимая ноги, словно цапля, направилась вниз. Протянув руку с растопыренными грязными пальцами участковому, она наконец-то обрела точку опоры. Мне, вымазавшемуся до самых бровей, ее передвижения доставили искреннее удовольствие.
– Здравствуйте, – неприязненно поздоровалась женщина хриплым, словно простуженным голосом. – Ну, где клиент?
– Я покажу, – произнес я, изо всех сил стараясь быть галантным. Следовательница симпатии не вызвала. Видеть ее приходилось впервые, она совершенно не подходила под мои представления об идеале красоты. Худая, нескладная сорокалетняя баба с грязными волосами, почти полным отсутствием макияжа, только губы мазнуты противной фиолетовой помадой, отчего выглядели ничуть не лучше, чем у покойницы на берегу.
– Труп криминальный? – осведомилась следовательница, отказавшись от предложенной мною руки. Вместо этого она, бегло взглянув на тело, подошла к воде и сполоснула руки.
– Безусловно криминальный, – вздохнул Милованов. – Я ее уже осмотрел. Будем протокол составлять?
– Будем, – кивнула женщина. – Найдите мне на что сесть…
У рыбака, вытягивавшего шею в тщетной попытке разглядеть происходящее с того места, куда его оттеснил участковый, спешно реквизировали складной стульчик. Дама в синем мундире заботливо подстелила на стул пару листков бумаги и уселась на них своим вымазанным в глине задом. Милованов подошел к трупу ближе и забубнил:
– …Тело обнаружено частично лежащим в водоеме верхней частью туловища, головой под водой, лицом вниз. Руки вытянуты вертикально вперед. Левая нога согнута в колене…
Я отошел в сторону, где скучал оперативник, сдерживавший набежавших горожан. Несмотря на то что место было не особенно проходным, желающих посмотреть на свежего покойника набралось немало. В первом ряду переминался с ноги на ногу свидетель – коренастый мужичок в грязноватой куртке и бейсболке с лихой надписью «Монтана».
– Подойдите, пожалуйста, – попросил я. Мужичок робко скользнул за спину стоявшего в ограждении оперативника. – Вас как зовут?
– Михаил, – запинаясь, представился мужчина. – Табашников. Я тут недалеко живу. Пару дней из-за погоды клева не было, думал, может, сегодня хоть кошкам рыбы наловлю, у меня их две…
– Кошки?
– Кошки, пропади они пропадом. Дочка со свалки приволокла, а они, заразы, по утрам орут – жрать просят. Корму-то не напасешься, да и дорогой он. А рыбку они с удовольствием употребляют…
– Короче, свидетель, – строго прервал его я, доставая из папки чистый листок. – Значит, вы пошли на рыбалку. В котором часу это было?
– Утром еще. Просидел почти до вечера, и ведь даже не подозревал ни о чем. А тут в кустики по нужде хотел… Подошел к ивняку – а она там на берегу. Жуть-то какая…
– Во сколько это было?
– Да, считай, в начале пятого, наверное, может, в четыре.
– Вы не пытались ее вытащить из воды?
Мужичок помотал головой, как отгоняющая слепней лошадь. По его испуганному лицу было видно – он и близко к трупу не подходил.
– Нет, что вы…Тут же сразу видно было – мертвая она совсем. Синяя же…
– Понятно, – протянул я. – А раньше ее не встречали?
Мужичок хмыкнул и как-то странно оскалился, обнажая ряд гнилых зубов. Улыбка, впрочем, быстро с его лица сползла, превратившись в жалобную гримасу.
– Так, это… я ж в лицо-то ее не видел. Мало ли кто тут ходит? Молодежи тут ошивается…
– Почему?
– Так пляж же вон там, – мужчина махнул рукой в сторону спуска. – А сюда тоже ходят. Тут отмель и песочек есть, не везде камыш. Если компания небольшая, так они на этом пятачке поместятся. Опять же дискотека тут через дорогу и бар недалеко.
– Вам надо будет еще следователю показания дать, – произнес я. – Пойдемте, я вас провожу.
– Хорошо, – согласился мужичок, – да и стульчик свой заберу.
Мы направились к прокурорше и Жоре. Подтолкнув оробевшего рыбачка поближе к народной власти, я сказал:
– Это вот свидетель Михаил Табашников, он труп нашел.
Жора, чей монолог я прервал, недовольно покосился на свидетеля и закончил:
– …на левом предплечье рваные раны, оставленные, по всей вероятности, зубами животного, возможно, крупной собаки.
– А следы давние? – спросила неприятная следовательница.
– Прижизненные, полученные, вероятно, незадолго до смерти, – пожал плечами Жора. – Я бы сказал – перед самой смертью.
– А приблизительное время? Когда ее убили?
– Ну, милая, кто ж вам так сразу скажет… На глазок – между двенадцатью и четырьмя утра.
– Я вам не милая, – отрезала дама. – Значит, между двенадцатью и четырьмя утра?
– Ну, тогда я вам тоже не святой дух, – обиделся Жора. – Милости прошу в морг, там и узнаете все подробности. Жмурка в холодной воде пролежала ночь и полдня. Я в причине смерти-то не уверен, а вы у меня время спрашиваете… Сталина на вас нет…
Мне на мгновение стало весело. Когда Жора, коему не исполнилось еще и сорока, поминал Сталина, это выражало крайнюю степень его раздражения. Сейчас он замкнется и перестанет пояснять противной следовательнице все, что успел увидеть. Его заключение она увидит в самую последнюю очередь, как бы ни наседала и ни уговаривала. На все случаи жизни у Жоры была универсальная отговорка: вас тут много, а я у себя один. В любом случае перемена Жориного настроения ничем хорошим не закончилась бы ни для следствия, ни для оперов, которые тоже были в этом заинтересованы. Поэтому я сделал шаг вперед и уже хотел вмешаться в диалог, как вдруг где-то неподалеку заиграла веселенькая мелодия.
– Ответьте, – буркнула ему прокурорша. – А то будет тут орать под ухом…
– Это не мой, – сказал я, на всякий случай коснувшись мобильного. Впрочем, мог бы этого и не делать. Мне бы никогда в голову не пришла мысль поставить в качестве рингтона рыжеволосую певичку, под песни которой сходила с ума молодежь от тринадцати до восемнадцати лет. Жора дернул бровями, даже следовательница оторвалась от протокола. Назойливая песенка звучала совсем близко и откуда-то сверху. Я поискал глазами и увидел в глубине куста висевший на ветке прозрачный полиэтиленовый пакет. Внутри трепыхался розовенький телефончик. Кроме него, в пакете виднелся какой-то цветной прямоугольник.
– Это что такое? – удивилась следовательница. – Это что – ее?
– Похоже, – ответил я и потянулся к ветке, но был остановлен Миловановым.
– Не залапай там мне все. Веточку обломи подальше и прямо с нею давай сюда.
Я залез в куст поглубже и с трудом отломил неподатливую колючую ветку. Мобильник замолчал. Я осторожно передал Жоре ветку, тот бегло взглянул на узел, а потом скальпелем вскрыл мешок у дна. Полиэтилен тут же был упакован в пакет, а мобильный и прямоугольный кусочек картона стали объектом пристального внимания со стороны Милованова и прокурорши.
– Неужели просмотрели? – укоризненно спросила она в пространство.
– Ну, как видите, нашли, – пожал я плечами.
– Нашли они… – фыркнула женщина. – Прошляпите все царствие небесное. Если бы телефон не зазвонил… Что там с отпечатками?
– Да погодите вы, – злобно ответил Милованов. – Что я вам тут – реактивный, что ли? Сейчас вообще все заберу к себе в отдел и пока отчет не напишу – ничего не узнаете!
– Жора, да мы ж не против, – торопливо вмешался я. – Нам бы только узнать, кто ей сейчас звонил. Личность же надо устанавливать, сам понимаешь…
Милованов злобно зыркнул на меня, неприязненно покосился на прокуроршу и снова стал производить загадочные манипуляции с телефоном. Спустя несколько минут он разочарованно произнес:
– Нету пальчиков на телефоне. Нате, исследуйте.
– Совсем нету?
– Совсем нету. Стерты.
Я перевел взгляд на другой пакетик, сквозь который теперь отчетливо виднелась десятка бубен. Прокурорша посмотрела на нее со странным выражением лица и бесцветным голосом осведомилась:
– На карте отпечатки есть?
– Ни единого, – буркнул Жора. – У меня только на пакет надежда, но его я в лаборатории посмотрю.
– Ну что там, в телефоне? – нетерпеливо спросила прокурорша. – Кто ей звонил?
– Это не звонок был, а смс, – медленно ответил я. – Записывайте номер. Некий Никита с регулярностью в полчаса прислал ей три сообщения. Первое в десять утра: «Привет, я приехал». Второе через час, в одиннадцать ноль две: «Почему не отвечаешь?» И последнее только что: «Перезвони, я дома». От него же есть четыре непринятых вызова в этом же промежутке времени. Еще один непринятый звонок от мамы… так, хорошо, значит мама есть… Теперь посмотрим набранные номера…
Я несколько раз нажал на кнопки и прищурился. Очень, очень интересно…
– Жора, во сколько, ты говоришь, она умерла?
– Между двенадцатью и четырьмя утра, – вместо Жоры ответила следовательница, торопливо и как-то лихорадочно стараясь скрыть нарастающее возбуждение. На ее бледных щеках выступили два красных пятна.
– В три ноль три с этого телефона был сделан звонок на один номер. Разговор продолжался минуту двенадцать секунд. Спустя еще три минуты была сделана еще одна попытка соединиться, но там не ответили. Через две минуты еще одна и снова безрезультатно. Абонента в базе данных нет. Семенов!!!
Запыхавшийся практикант прибежал через минуту. Я сунул ему бумажку с номером последнего абонента и неизвестного Никиты.
– Пробей по базе, кто такие. И ее номер тоже.
– Будет сделано, – козырнул Семенов и убежал. Я повернулся к следовательнице, торопливо переписывающей номера в протокол.
– Скажите, – осторожно спросил я, – почему вас так взволновала эта карта?
Следовательница не ответила и даже глаз не подняла. Она торопливо дописала строчку и, захлопнув папку, решительно поднялась со стула. На свидетеля она не обращала внимания, пока тот не попытался забрать свой складной стул. Только тогда заметив его, она быстро переписала его паспортные данные, всучила повестку и стала подниматься наверх, увязая в глине.
– Зверь баба, – прокомментировал Милованов, собирая свою амуницию.
– Ты ее знаешь?
– Да видел пару раз. Противная, занудная и, судя по слухам, не очень профессиональная. Не хвалят ее, в общем. С области она. Неужели в город перевели?
– Чего она на карту так среагировала?
– Да кто его знает? Может, выпала ей дальняя дорога и казенный дом, – захихикал Жора. – Вон твой Семенов летит, щас споткнется и разобьется насмерть.
Практикант Семенов действительно летел со всех ног, но вряд ли потому, что торопился передать начальству информацию невероятной важности. Просто спускаться по склону медленно у него не получалось. Вытаращив глаза, он тщетно пытался притормозить, но получалось плохо. Опрометчиво выбрав более короткий спуск по глине и траве, Семенов скользил вниз с бешеной скоростью.
– Все, щас в реку улетит, – вздохнул Милованов. – Пошли, поймаем его.
Семенова удалось перехватить у самой кромки воды. Ухвативший его за руку Милованов укоризненно поцокал языком.
– Семенов, ну что ж ты бежишь как на свадьбу? Вылавливай тебя потом, как вот эту…
– Так скользко, – попытался оправдаться Семенов. – Хочешь тормозить, а ноги сами вперед выпрыгивают…
– Ладно, не тормози, – прервал я. – Кто у нас потерпевшая?
– Телефонный номер зарегистрирован на имя Марии Тыртычной, – затараторил Семенов. – Два других номера принадлежат Никите Шмелеву и Юлии Быстровой.
– Только этого мне и не хватало, – вздохнул я.
– Мажоры? – осведомился Милованов.
– Хуже, – ответил я. – Журналисты.
