Георгий Георгиевич Батура
Мистерии янтарного края
Но вернемся к очередной мистерии. Что же это такое – мистерия Царства Небесного? Это самая «сильная» из всех существующих мистерий, которые может получить человек в своей земной жизни. Она, в отличие от всех предыдущих, происходит при полном отключении сознания или «вне времени». Она мгновенна, как молния. И именно о ней почти ничего не скажешь. Ее можно описать одним предложением. Но для человека, получившего эту мистерию, ее значение многократно превышает совокупное значение всех остальных. Это мистерия агапы.
Если попытаться выразить это человеческим языком, то к человеку, занятому какими-то своими делами, «вдруг», совершенно неожиданно, приходит Тот, кто в евангельском тексте назван Иисусом Христом. Но приходит не в образе обычного земного человека, а в обличии какого-то Вселенского, Всеобъемлющего Бога, Существа какого-то Галактического масштаба. И только в снах и в мистерии бывает так, что это одновременно и человек – тот самый Иисус, которого мы прекрасно знаем из евангельского текста, – и Вселенское Существо необъятного масштаба, которое не в силах вместить наше убогое воображение и тем более, сознание. Существо очень строгое, перед которым я себе кажусь не просто пигмеем, а пылью.
И «Это Двое» (а как еще иначе сказать?) приходит ко мне со своей Вселенской Агапой, которую Он дарит мне одному, всю без остатка, как будто в мире больше никого не существует, кроме меня, любимого Им. Она, эта Его (или Их?) Агапа, заполняет всего меня, как в половодье, своим «любовным» веществом, переливающимся из меня, переполненного им, – через мои уши, нос, глаза. За что мне такое? Я никогда этого не стоил! И от человека к Нему, этому Иисусу, идет ответное чувство беспредельной Любви-Агапы, которая немыслима у нас на земле.
Мгновение – и этого уже нет. Обстановка та же самая, но уже без Него. Человек остается наедине с собой. Он потрясен до глубины всех своих основ. Он остановился в своем бытие. И переполнен величайшим чувством осознания своей причастности к этому Удивительному Христу, к Миру Его Вселенской Любви. Отныне – он Его преданнейший друг, он Его духовный сын, и уже не раб. Так можно описать воздействие этой мистерии на человека.
Поздним вечером, 27 декабря 1996 года, почти сразу же после моего пятидесятилетия, но еще до Нового года, я сидел на кухне у себя дома и читал что-то из святых Отцов. Я всегда начинал свой вечер с Псалмов Давида на церковнославянском, затем следовали главы из очередного Евангелия, и, наконец, что-то интересное из святоотеческой литературы. Так было заведено уже в течение долгих месяцев, если не лет. Жена и сын спокойно спали в своих комнатах, и в это время мне никто не мешал. Я любил эти мои ночные занятия, в душе устанавливалась тишина, и сердце наполнялось особой сладостью и миром.
Я сидел спиной к холодильнику, слева – темное окно, направо – закрытая дверь в коридор. О том, что я мог в эти благодатные часы задремать или забыться, не могло быть и речи. Я ценил эти мои ночные бдения, очень их ждал и предельно ответственно относился к этому выкроенному мной времени. Никакого чая или кофе – только книги. Ни о чем, связанном с этим событием, я никогда не думал, потому что ничего подобного не знал, и, конечно, ничего никогда не ожидал. Вообще, обычный земной человек, здравый в своем уме, этого не может вообразить даже в страшном сне. Все произошло так, как я описал это раньше. «Он» явился слева от меня, сверху вниз, и сделал то, что я Ему никогда не мог бы позволить. Для меня это было невероятно, и я был не просто недостоин этого, но это было ужасающе немыслимым. Но это произошло так мгновенно, что «уже прошло».
Впоследствии я много раз мысленно возвращался к этому мгновению и корил себя за то, что не разглядел Его лица, – каков Он внешне. Я был уверен в том, что это – мое досадное упущение. Через некоторое время я вдруг вспомнил, что мой левый глаз, каким я мог Его увидеть, был травмирован в восемнадцать лет, и с тех пор был почти слепым. И тогда только я осознал, что это был духовный Образ, и что я и не мог Его видеть своим земным зрением. И опять-таки, только через десять дней я вдруг вспомнил, что то действие, которое Он совершил, описано в Евангелии от Иоанна, и нигде больше. А до этого я думал, что так, наверное, происходит у всех тех, кто с Ним встречается, – это просто восточный обычай. Я не знаю, как это происходило или происходит у других визионеров, но по моему тогдашнему убеждению это случилось, «как у всех», подобных мне.
После такой встречи в моей душе возникла абсолютная уверенность в том, что я не могу остаться просто так, что я должен что-то сделать в этой жизни, – как бы «отплатив» этому Человеко-Богу за Его приход ко мне и за Его огромную Любовь. Но что я мог сделать, и как? Я этого не знал.
Все те дни, когда я ходил по городу после этого события, я почти физически ощущал Его присутствие рядом с собой, в вышине. И помню, что со мной всегда были слова из еврейского Писания: я «своими ноздрями» ощущал Его присутствие рядом (эти же «ноздри» или «нос», когда идет речь об обряде «оживления» мумии, фигурируют и во многих древнеегипетских текстах). Цитирую не точно. Странно, но в этом моем ощущении Его присутствия были как-то задействованы физические ноздри – сам процесс «вдыхания».
Для меня интересно и то, что произошло со мной сразу после этого. Первые часы и даже дни я буквально «купался» в этом новом чувстве, ласкаясь и утопая в нем. Этот «зуд счастья» был такой сильный, что я непроизвольно взял тетрадь в виде большой записной книжки с желтой обложкой (какая нашлась под рукой) и на 10-15 листах, вечером, изложил все то, чем была наполнена моя душа и что со мной произошло в тот памятный вечер. Написал, и, успокоившись, лег спать.
На следующий день, вечером, перед своим обычным чтением христианской литературы, которую я приготовил тут же на столе, я открыл эту тетрадь и стал читать написанное. Я не мог оторваться от этого чтения, настолько божественным и волнующим оно мне показалось. Я читал эти записи так, как будто их писал совершенно другой человек. Все опять воскресло в душе и ожило в воображении. В этот вечер я не смог читать ни Евангелия, ни Псалмы, ни что другое. Сидел над этой раскрытой тетрадью и вчитывался в каждое слово. Так и лег спать. На завтра, послезавтра и послепослезавтра все повторилось: я читал и читал этот замечательный текст и после этого не мог найти в себе силы, чтобы продолжить свои традиционные занятия.
В том, что все написанное было божественным и не имело никакого отношения к Темному миру, я не сомневался. Но я, как человеческое существо, не мог выпутаться из этой невероятной «ловушки». Я понял, что пока эта тетрадь со мной, я буду стоять на месте, потому что не смогу читать даже Евангелия. Я поехал в свой сад, вырезал ножницами эти листы, порвал их и сжег в печке. Как я потом жалел об этом, и как хотел вновь почитать заветные страницы!
Потом я заболел простудой, и в этом состоянии ощутил потребность что-то писать: что-то о том, что я прочитал в Евангелии или у святых отцов, о своем внутреннем чувстве. Первоначально думал, что это будет что-то наподобие личного дневника. К этому времени мои регулярные ночные бдения восстановились во всей свой строгости, и я опять стал получать большое удовольствие от этих вечеров. Но случилось опять нечто против моей воли. Я не мог начинать свои благословенные занятия, если до этого что-то не напишу. Как будто кто-то, помимо моей воли, требовал от меня выполнить этот урок, а если я отказывался – лишал меня благодати прочтения книг. Для меня самого это было и странно, и чудно, и неприятно. И я долго не мог в это поверить, проверяя себя много раз, и упираясь, как осёл. Сидел часами, как дурак, тупо уставившись в евангельский текст и не желая ничего писать. В конце концов, и эти мои занятия – записи чего-то относящегося к прочитанному – стали для меня нормой и даже желательными.
Но и на этом мое удивление не кончилось. Родители подарили мне на 50-летие китайскую ручку с золотым пером, которая заправлялась чернилами, – давно уже желанную для меня вещицу. В старые добрые советские времена хорошая китайская ручка с золотым пером – это было целое событие. Именно ей я и делал все свои записи в первый год моего неожиданного «творчества». И по каким-то странным и непонятным для меня обстоятельствам, в тот самый момент, когда я «горел душой» и порывался написать что-то не совсем обычное, может быть даже запретное для чужого глаза, чернила неожиданно заканчивались. Я «плевался» на все стороны – ведь вдохновение быстро проходит! – но приходилось идти и брать чернила, заниматься промывкой и заправкой ручки, и после этого те мысли, которые хотел записать, уже не записывал. Это повторялось не раз и не два – с удивительной закономерностью, – и, в конце концов, я стал понимать, что можно писать, а что нельзя.
Я прекрасно понимаю, что все это звучит, как бред сумасшедшего, для всякого здравого ума. Но пусть поверит читатель, что у меня такой же здравый ум, но при этом я ничего не мог поделать с теми фактами, с которыми столкнулся в своей жизни. И ведь никто никогда, за всю мою долгую жизнь, ни разу и ни при каких обстоятельствах не мог подозревать меня в отклонении от нормы. Более того, я вовсе не считаю себя каким-то «мистиком», а напротив, обычным и даже излишне практичным человеком. Мне всегда нравилось крутить в руках какие-то красивые тяжёленькие безделушки, не имеющие никакого отношения к духовным вопросам. И я до сих пор интересуюсь короткоствольным оружием, и если бы было разрешение и имелись лишние деньги, обязательно купил бы себе «Макарова» и ходил в тир пострелять. Меня можно упрекнуть в ребячливости, но не в сумасшествии или фантазерстве.
И если бы я сейчас был молодым человеком, никогда бы не стал обо всем этом писать, потому что хорошо знаю людей и уверен в том, что все равно станут «крутить пальцем у виска», даже не признаваясь в этом. Пишу только потому, что мне уже почти семьдесят семь лет и терять мне нечего, и тем более бояться, что меня сочтут ненормальным. И если вдруг приедут «санитары» и станут задавать вопросы, всегда сумею объяснить им, что я – «писатель», и что все это – «художественный вымысел». Как говорится, «с волками жить – по-волчьи выть».
Да, вспомнил. Пару дней назад произошел такой случай. Надо было ответить одному официальному лицу, и я стал сочинять прямо в компьютерной почте распрекрасное большое письмо, – ну такое красивое, такое красивое! И вот уже было собрался отправить, да случайно нажал не на ту кнопку. И письмо улетело в небытие. Все пересмотрел, но оно нигде не сохранилось. Как я «рвал и метал»! Как я «плевался»! Но надо было заниматься какими-то другими делами. И, по прошествии времени, я уже здравым умом понял, что меня как-то уж «очень сильно занесло», когда я вдохновенно строчил это письмо. И я возблагодарил Бога, что Он предотвратил мои неразумные действия. И порой, когда пишу эти строки, думаю: ведь если они все-таки выходят из-под моего прекрасного автоматического карандаша Pentel, (не моего, а японского, – спасибо ребята!), значит, это в Его воле.
Мистерии (продолжение III)
Получается так, что этот мой мистериальный раздел книги постепенно превращается в своего рода «автобиографию». Я этого не планировал, да и вообще не предполагал, что эти факты моей жизни растянутся на многие страницы. Но, как говорится, взялся за гуж… И если рассуждать по существу, то думаю, что как раз эти незначительные мелочи или события моей жизни, о которых я упоминаю, могут стать важными для человека, который идет в том же направлении, что и я. И учитывая тот непреложный факт, что я пишу для семейного человека, а не для монаха, я стараюсь обращать особое внимание на все то, что имеет отношение к супружеской жизни.
По этой причине я не имею права не сказать еще об одной небольшой «мистерии». Честно говоря, я даже не знаю, можно ли назвать это полновесным словом «мистерия» или просто «видением». И все-таки это мистерия, хотя бы по своей исключительной важности для семейного человека. А дело было так. Через несколько дней после получения мистерии Царства Небесного у меня возник естественный в этом случае вопрос. Этот вопрос может появиться только благодаря безраздельному господству идеала монашества в тысячелетней христианской Церкви.
В то время я еще не изучал древнегреческий язык, и не читал Евангелие по-гречески. И Псалтырь, и Евангелия я читал только по-церковнославянски. Удивительный и упоительный язык! Тот человек, который хочет чего-то достичь в духовной области, не имеет права читать синодальный перевод Евангелия. Это «справочник», а не духовный текст. Но и на древнегреческом не следует читать русскому человеку. Нам этот язык нужен только для более точного и правильного понимания слов Христа. И когда мы понимаем эти слова правильно, тогда берем в руки церковнославянский текст Евангелия и читаем его с начала и до конца, и так – по кругу, как это делал наш Серафим Саровский.
О Псалмах скажу отдельно. Псалмы на церковнославянском языке, как никакой другой текст способны раскрыть человеческое сердце. Сначала все усилия следует направить на чтение Псалмов (в церковнославянской версии они переведены с текста Септуагинты, а в синодальном переводе – уже по масоретской версии), и только позднее само собой случится так, что на передний план выйдет чтение Евангелий. Специально учить церковнославянский язык не надо: следует взять репринтное дореволюционное двуязычное издание – церковнославянский и русский тексты в параллельных столбцах – и язык усвоится сам собой. Конечно, на первых порах потребуется словарик.
Итак, возвратимся к мистерии. Как и всякий верующий и упорный в своем знании христианин, я тут же вспомнил знаменитые слова Христа о «скопцах» из девятнадцатой главы Евангелия от Матфея: «Есть скопцы, которые сделали сами себя скопцами для Царства Небесного» (Мф. 19:12). И поскольку я получил эту удивительную для меня мистерию с приходом Христа, я естественным образом представил себе, что эти слова Христа как раз и относятся ко мне лично. Ведь речь идет о Царстве Небесном, а мне теперь до Царства – если уж я «увидел» Христа, как я это себе представлял в то время – рукой подать. Потому что Христос со мной.
И что мне было делать? Неужели действительно исполнить этот завет Христа и уже навсегда стать «скопцом»? А что моя жена на это скажет? Она, ведь, очень далека от всех этих моих исканий. Ведь она, что совершенно нормально для обычной женщины, прожившей со своим мужем от раннего девичества до зрелых лет, просто не поймет этих моих «выкрутасов». Тем более что это всегда – всю нашу жизнь – было для нее важно, но в первую очередь, очень важно для меня самого.
И вот сидел я, закручинившись в своих думах, на той же самой кухне и за тем же самым столом, но уже с противоположной стороны, и не мог решить эту трудную задачу. Был такой же поздний вечер, и за окнами темно. И вдруг опять явился Он, но уже невидимый. Уж Его-то я никак не ожидал. Опять слева от меня и выше уровня головы. Он ничего не сказал – ни «громом», ни мысленно, – но на каком-то «не языке» Он передал мне очень четкое знание. Как будто Его слова ожили во мне, хотя это не были слова, а какая-то мгновенно впечатывающаяся информация: «Не кручинься, твои отношения с женой не должны измениться». И более того, я воспринял это как мягкий запрет на изменение этих отношений. Это был тот же самый Он, с той же самой своей Агапой. Но уже без всепоглощающего Величия Вселенского Бога. Сердце человеческое, и тем более после своего «расширения», нас в таких случаях никогда не обманывает.
Читатель опять сочтет меня идиотом, напридумавшим себе всякую чушь. Я и сам себе иногда таким кажусь, потому что своим здравым умом понять всего этого не в состоянии. Но у меня как-то сложилась на этот счет своя «теория». И я хочу поделиться этими мыслями с читателем. Возможно, они навеяны погружением в мир Древнего Египта.
Я думаю, что какой-то энергетический «сгусток» или духовное ядро человеческого «я» продолжает оставаться в пространстве и после смерти человека. Этот факт уже «почти доказан» наукой, которая занималась изучением энцефалограммы человеческого мозга сразу после смерти, а также исследованием его «тепловых полей» или чего-то такого в этом роде. Об этом же говорят и все религии, и свидетельством этого являются те «призраки» ушедших из жизни людей, о которых знает вся история человечества. То есть это – общечеловеческое явление, которое известно каждому из нас. Но последующая судьба этого «сгустка» разная.
Прекрасно понимаю, что любой представитель науки поверит в эти рассуждения только тогда, когда лично к нему придет какой-нибудь «покойник» или «призрак» и больно ущипнет его за руку или дернет за ухо так, что чуть не оторвет.
После смерти обычного человека этот его «сгусток», наверное, полностью «растворяется» после того, как родственники перестают о нем думать или все те, кто его знал, умирают. «Сгусток» подпитывается нашими земными мыслями, обращенными к этому уже умершему человеку. Судя по всему, человеческая мысль, имеющая определенное направление, почти материальна и обладает какой-то неизвестной нам силой. Если умирает великий проповедник – а Иешуа, бесспорно, именно такой, – он остается в мыслях многих людей, которые следовали и следуют его учению, заветам и указаниям. Он для них настоящий Учитель. И таким образом он становится, фактически, бессмертным не только в памяти живущего на земле человечества, но и осязаемо, в реальном функционировании этого «сгустка».
Причем, такой «сгусток» – это не какое-то ничего не помнящее и не обладающее сознанием «формирование», болтающееся где-то в пространствах инобытия, а реальный образ, обладающий сознанием, волей и даже какими-то физическими возможностями. После ухода из жизни Иисуса человечество никогда не забывало о нем. Более того, христианство было самой многочисленной и распространенной европейской религией. И не удивительно, что его «образ» все также продолжает существовать и активно участвовать в жизни людей. Он на протяжении всего своего «потустороннего» существования подпитывается мыслями человечества. Даже просто читая Евангелие, мы делаем именно это. Мы наполняем его «жизненной силой».
И именно этот почти осязаемый сознательный «образ» является к тому человеку, который готов получить мистерию Царства. Я не думаю, что этот реальный проповедник что-то напридумал себе или лгал, когда говорил те слова, которые зафиксированы в синоптических Евангелиях. Это был абсолютно здравый человек, и он отдавал себе отчет в том, что говорил людям. Просто его духовное знание намного превышает наше. А если говорить о дне сегодняшнем, то даже крупицы этого знания в европейском человечестве испарились полностью. К сожалению, мы в этом отношении превратились в животных.
Такая же судьба, как у Иисуса, – и у нашего Серафима Саровского, но уже в России. Исчезнут на земле русские, – исчезнет и он. А пока он все также жив, как и говорил это своим Дивеевским монашенкам: «Когда я умру, приходите ко мне на могилку и говорите о своих бедах. Я услышу вас, потому что я живой». Он жив после своей смерти.
Боже мой, но ведь и о Ленине коммунистическая партия заявляла, что он «живее всех живых». И не лгала, пока существовали люди, воплощающие в жизнь его идеи. Он лежал в мавзолее «живым», и это подсознательно чувствовали все те, кто к нему приходил. А сейчас он умер, партийная верхушка сдала его за джинсы. Теперь там его нет, и то, что осталось от живого Ленина можно не задумываясь предать земле.
Для этой же цели и египтяне бальзамировали тела – чтобы продолжать жить после смерти. Наше физическое мертвое тело способно как-то продлевать это неземное существование «сгустка», даже если об этом человеке уже никто не помнит. Причем, древние египтяне знали, что пока на земле существует рен человека, он не умрет в «иной жизни». Рен – это «имя». И судя по всему, они были правы.
Египетское ка – это, фактически, и есть невидимое материальное тело такого «сгустка». Во время существования египетской цивилизации еще не было техники фотографирования, доступной каждому, как не было и развитой культуры текстов, получаемых типографским способом. «Вспомнить» о ком-то, и тем более совершенно постороннему человеку, было несравненно проблематичнее, чем нам сегодня. Поэтому продолжительность жизни ка обычного человека была сравнительно недолгой. При этом следует знать, что ка наших умерших родителей и любящих нас людей – это главные защитники человека от злого духовного мира. И было бы нелогично их забывать.
Итак, вернемся к нашим «баранам». Пользуясь удобным случаем, я сейчас объясню читателю, как правильно понимать эти слова Иисуса о «скопцах» из Евангелия от Матфея. Обо всем другом из евангельского текста, имеющем отношение к супружеской жизни, мы поговорим отдельно.
Строго говоря, в Евангелиях не существует ни одного высказывания Иисуса, кроме этого, которое можно было бы трактовать в пользу монашества. Только это единственное, и именно по этой причине оно было так важно для традиционной Церкви. А существовало ли в Церкви раннее монашество? Конечно, и оно опиралось именно на эти слова Иисуса, причем, опиралось совершенно справедливо. Так какие же в таком случае «претензии» мы можем предъявить к тысячелетней Церкви? Самые серьезные. Мы обвиняем Вселенскую Церковь в намеренном или неосознанном блокировании пути к Царству супружеской пары. И даже тот факт, что Церковь никогда не знала, что такое Царство и всегда была уверена в том, что Царство и Рай – это одно и то же, не снимает с нее вины в том, что за все время ее господства количество семейных пар, достигших Царства, стремилось к нулю.
Одних только запретов «не прелюбодействуй» в речах Христа не счесть. Или у монахов тоже есть жены, и этот запрет относится к ним? Целая глава Евангелия от Матфея посвящена жизни супругов. А где такая глава для монахов? Ее не существует, и в принципе быть не может, потому что Иисус проповедует Царство, а предел духовной лестницы монаха – это Рай Бога Яхве.
Но перейдем к этим интересным словам Христа о «скопцах». Я попробую объяснить их, по возможности, понятно и кратко. Итак, предыстория этого дела такова. Собрались ученики Иисуса, а они все, как и полагается иудеям, женаты, если подошел возраст. Кому из нас неизвестно, что жены бывают разные (о мужах не говорим, в данном случае это не наша тема), – и так было все века.
Тут же подошли и фарисеи и задают Иисусу вопрос: «По всякой ли причине позволительно человеку разводиться с женой своей?». Иисус дал ответ в соответствии с их Писанием: «Создавший от начала (ап’архэс), мужское и женское сотворил их» (Мф. 19:4). Именно «мужское» и «женское» (иначе, «самцовое» и «самочное»), а не «мужчину» и «женщину», как мы это читаем во всех переводах. Причем, так не только в греческих текстах Евангелия и Септуагинты, но и в еврейской Торе. Это совершенно разные слова – «мужчина» и «мужское», «женщина» и «женское», – и мы не будем приводить здесь их аналоги на библейском иврите и на древнегреческом, чтобы не нагружать читателя излишней информацией. Пусть он поверит нам на слово.
Иисус обращает внимание фарисеев к первой главе Книги Бытие, когда Бог Элохим (для современных евреев подобное выражение – это тавтология) «В начале» (эн архэ) создал Адама Шестоднева, «по образу Нашему, по подобию Нашему» (Быт. 1:36), то есть человека, содержащего в себе «мужское» и «женское» одновременно. И если это от начала Творения было единым целым, то мужу не позволено это целое «делить», – не позволено разводиться с женой своей.
Мужу только кажется, по его духовной слепоте, что жена – это другой человек. Они уже «приклеились» (евангельское слово Христа) друг к другу и стали духовно срастаться в единого Адама после брачной ночи, а точнее, – сразу после своего первого единения.
Фарисеи сослались на авторитет Моисея и сказали, что он разрешил развод: следует дать жене «разводное письмо» и отпустить (то есть, развестись). На это Иисус им заявляет: «Если кто разведется с женщиной своей [даже] не по [своей] блудной причине, и возьмет в жены другую, тот прелюбодействует» (Мф. 19:9). В греческом языке слово «жена» и «женщина» это одинаковое гюнэ. Для древних в первую очередь был важен сам факт, живешь ты с женщиной половой жизнью или нет, и если живешь – это значит, что она тебе «жена».
То есть если мужчина желает развестись по причине своей «похоти» (например, он нашел другую более привлекательную сексуальную партнершу, но еще не «вошел с ней в контакт» и хочет сделать это «по закону») – всем участникам беседы понятно, что в таком случае ему не позволительно разводиться. И это ясно даже для задающих вопрос фарисеев, которые считают себя благочестивыми. Но Иисус заявляет им совершенно иное: нельзя разводиться ни по какой причине! Да? А если она не в состоянии родить наследника? А если она сошла с ума? А если она заболела и не может вести хозяйство? Да если она просто «гадина»? Неужели так и терпеть ее всю жизнь и мыкаться с этой «дурой»? Да, настаивает Иисус, терпеть и мыкаться. И более того, ей не изменять. Именно это он им говорит. Для учеников это непонятно, для них всех это – ужас!
При этом я должен сказать своему читателю, что даже самая прекрасная, замечательная и любящая жена всегда будет находить причину для того, чтобы «пить кровь» своего любимого мужа: она – руха, обитательница Ада, и ничего не может поделать со своей природой. Муж должен это знать, смириться с этим и терпеть, если он действительно желает создать с ней «единого Адама». Тем более что никакая женщина в таком своем поведении себе отчета не отдает. Она убеждена в том, что она – сама святость, покорность и смирение. И убедить ее в противоположном невозможно. Мы с нашими любимыми женами разные хомо сапиенсы. В других житейских ситуациях любимая жена действительно может быть, и бывает, истинным ангелом, гораздо благороднее и лучше нас, мужчин. Слава Богу, что такое «кровопийство» происходит у нее не всегда. Поэтому, друг мой, не жадничай и не жалей своей святой кровушки: если ты действительно хороший муж, – много не выпьет.
Итак, ученики, оставшись наедине с ним, решительно заявляют: «Если такова айтиа («причина», «основание», «вина») человека с женой, тогда не полезно жениться». Последнее слово во всей их тираде – это «жениться» (гамесай). И вот на это их заявление Иисус отвечает: «Не все вмещают это слово (греческое логос с артиклем), но кому дано» (Мф. 19:11). То есть речь идет именно о слове «жениться», и именно правильную женитьбу «не вмещают» его ученики. И далее он разъясняет им эти свои слова:
Ибо есть евнухи, которые были рождены такими из утробы матери; и есть евнухи, которых сделали евнухами люди; и есть евнухи, которые сделали себя евнухами ради Царства Небесного. Могущий вместить [женитьбу] пусть вмещает (Мф. 19:12).
То есть фактически это высказывание не только за женитьбу, но против монашества, по крайней мере, для здорового мужчины. Во-первых, кто такие «евнухи» (евнухой)? Ведь речь здесь, в действительности, идет не о «скопцах» (спадон, позд. греч.), а о евнухах. А евнухи – это управители и прислужники в женском гареме. А значит, это такие мужчины, которые всегда находятся в окружении женщин, причем, молодых, красивых и соблазнительных. Среди этих евнухов есть такие, которые от рождения не были способны для единения с женщиной. Другой сорт – их оскопили люди для работы в этом гареме. И третьи – сами себя сделали «евнухами» ради Царства Небесного. Именно «евнухами» в кавычках. А значит, такие «евнухи» не имеют никакого отношения к реальному гарему.
Кто же они такие? Неразумный знаменитый Ориген, как шла молва, лишил себя детородных органов в молодом возрасте, потому что так понял слова Христа о «евнухах». И разве это свидетельствует о его разумном понимании евангельского текста? Рядом с этим страстным африканцем всегда находилось множество молоденьких учениц, его почитательниц, которые прикасались к нему и теснились вокруг, потому что он был знаменит и был их учителем. Они его обожали, как сегодня девочки обожают какую-нибудь знаменитую поп-звезду и на все готовы ради этой «звезды», – даже безвозмездно отдать ей свою девственность! И наш Ориген ничего не мог придумать лучше, чем взять в руки нож и обезопасить себя от всевозможных недоразумений. Бедный Ориген! Гореть сердцем, как он, христианину можно и нужно, но при этом не быть безумцем.
Здесь надо понимать контекст, то есть то, что было очевидным для всех людей, окружающих Иисуса, но уже непонятно нам, сегодняшним. Ученики женаты, причем, жены у них разные, кто-то из учеников подумывает о том, чтобы развестись и остаться, «как Учитель». А кто-то еще совсем молод, и вообще не собирается жениться. Разве нельзя? Что же Иисус запрещает им разводиться, а при этом сам не женат? Где справедливость? Ведь Иисус, даже имея свои 50 лет (а не 30, как это сказано у Луки), и по еврейскому, и по мандейскому обычаям должен был жениться. Это естественно в его возрасте, если мужчина не импотент. А из слов Иисуса следует однозначно: он – нет, так как не родился таким «из чрева матери», и, с другой стороны, мандеи не признают никакого рукотворного калечения человеческого тела, в том числе еврейского обрезания. И если говорить о «женитьбе», то он причисляет себя к третьей категории «евнухов».
И попробуем приложить к этому следующие известные его высказывания:
Он заявляет, что следует «прилепиться к жене», потому что «в начале» было «мужское» и «женское».
Он заявляет, что любая половая связь, кроме как со своей женой, влечет за собой невозможность такого «прилепления», потому что разрушается это исходное единое «мужское» и «женское». И именно отсюда многократные запреты: «не прелюбодействуй!».
Он заявляет, что нельзя бросать жену, даже если она сумасшедшая.
А если жена умерла? Ведь мы помним, что недавно был найден клочок папируса со словами: «Иисус сказал им: Моя жена…». Ему – 50 лет, и в те далекие времена, когда отсутствовала современная медицина, ранняя смерть была рядовым явлением. В таком случае он должен был жениться повторно, как любой здоровый мужчина. В еврейском мире свободные внебрачные связи не поощрялись. А он не женится, и более того, причисляет себя к евнухам, которые «сделали себя евнухами ради Царства Небесного». Ведь для этого вовсе не надо совершать над собой ту «ампутацию», которую сотворил себе Ориген, а надо просто не иметь связи ни с одной другой женщиной, то есть, не жениться. Потому что, если бы он женился даже только «для виду», его еврейская жена тут же предъявила бы ему законные претензии и даже обратилась за помощью в «товарищеский суд».
