Геннадий Мурзин
Смертельный нокаут. Уральский криминальный роман
– Я лишь хотел знать, в какой мере и до какой черты простирается отрицание очевидного.
– Господин следователь, то, что очевидно для вас, вовсе не означает, что в той же мере должно быть очевидным для моего подзащитного.
Шилов начал прозревать насчет адвоката. Да, он и раньше слышал хорошие отзывы о профессионализме Тагильцева, но чтобы вот так, цепляться за каждую фразу следователя? И, судя по всему, цепляется правильно, потому что следователь терпит, возможно, даже соглашается. А этот, старый пень, вряд ли бы позволил провинциальному адвокатишке так вести себя, если бы… Он подумал: «Афонька-то хоть и берет по-крупному, но и работает ведь насовесть».
– И тем не менее… Прошу ответить: были ли знакомы с Курдюковым и если да, то в какой мере?
Шилов пожал плечами.
– Знаком. «Курдюк»…
– «Курдюк» – это кличка Курдюкова?
Шилов кивнул.
– Курдюков, вишь ты, был нашим признанным лидером.
– В какой сфере он лидировал?
– Ну, вишь ты… По-разному… Во всем…
– Не хотите ли сказать, что Курдюков возглавлял ваше сообщество?
– Не сообщество, а союз, – поспешил поправить адвокат.
– Так, возглавлял Курдюков ваш союз или нет?
– Да.
– Но, насколько мне известно, он не был сопредседателем, как, допустим вы, гражданин Шилов.
– Он… это… вишь ты… не по бумагам, а на самом деле… фактически.
– Следует ли вас понимать так, что он считался неформальным лидером? И, по сути, стоял во главе?
– Да. В авторитете был.
– Какие взаимоотношения существовали между вами и Курдюковым?
– Хорошие, вишь ты… Но потом… – Шилов остановился и посмотрел на адвоката, который растерянно качал головой. Догадался Шилов, что понесло не туда.
Но следователь уцепился.
– Что же было потом? Ваши отношения испортились, да? Что послужило причиной?
Шилов не знал, что ему делать в этой ситуации, поэтому растерялся. Но, собравшись, он сказал:
– Гражданин следователь, ну… вишь ты… это… значит…
– Что вы хотите сказать?
Адвокат пришел снова на помощь.
– Господин полковник, мне нужно посовещаться с подзащитным, поэтому прошу вас объявить пятиминутный перерыв.
– Охотно бы отказал в просьбе, но не имею права, – спокойно сказал Коротаев и вышел из помещения, оставив подозреваемого и его адвоката один на один.
Следователь вернулся точно через пять минут. Он спросил:
– Ну-с, посовещались? – оба кивнули. – Мне напомнить вопросы, на которые я не получил ответы?
– Не надо, вишь ты…
– Что значит «не надо», гражданин Шилов?
– Я отказываюсь отвечать на вопросы.
– Вы хотите воспользоваться своим конституционным правом?
– Да.
– Это ваше право, но мне жаль вас. Потому что чистосердечное раскаяние и содействие следствию – есть смягчающие вину обстоятельства. Отказ отвечать на вопросы, хоть и конституционная норма, ничуть не облегчает конкретно вашу участь. Впрочем, повторяю, это ваше право. Однако я, как следователь, все же обязан задать все интересующие меня сегодня вопросы.
– Скажите: только у вас, гражданин Шилов, ухудшились отношения с Курдюковым или у других сопредседателей тоже?
В ответ – молчание.
– Скажите: кому принадлежит инициатива убрать ставшего неугодным лидера?
В ответ – молчание.
– Скажите: обсуждался ли вопрос ликвидации Курдюкова на заседании правления НТПС? И если обсуждался, то какую позицию заняли другие сопредседатели?
Ничего, кроме молчания.
– Скажите: кто является автором плана злодейского убийства Курдюкова?
Все то же самое.
– Скажите: кто является непосредственным исполнителем и какова лично ваша роль, гражданин Шилов?
По-прежнему – ни единого слова и даже, как показалось следователю, допрашиваемый не проявляет никакого беспокойства. Хотя чувствовалось, что подозреваемый с трудом сдерживается.
– И, на сегодня, последний вопрос: назовите точное время и место убийства, в совершении которого вы подозреваетесь? – подождав несколько секунд, Коротаев продолжил. – Ответа нет и не будет. Но это не такая уж большая беда. Имею в виду, для следствия… В результате проведения доследственных оперативно-розыскных мероприятий в Нижнем Тагиле группой уголовного розыска, возглавляемой подполковником Фоминым Александром Сергеевичем, установлено следующее…
Коротаев коротко изложил суть, не забыв, там, где это необходимо, указать и конкретные факты. Правда, далеко не все. У следователя не было пока острой необходимости раскрывать все козырные карты.
– Исходя из всего здесь мною изложенного, я принимаю решение предъявить вам, гражданин Шилов, обвинение в совершении преступления, предусмотренного пунктами «д» и «ж» части второй статьи сто пять Уголовного кодекса Российской Федерации. И, в связи с этим, решил обратиться в Орджоникидзевский районный суд с просьбой дать согласие на ваш арест, на дальнейшее содержание вас под стражей, но уже в качестве обвиняемого. Вопрос будет рассмотрен в суде сегодня в шестнадцать ноль-ноль. Если у вас, обвиняемый, и у вас, адвокат, имеются ходатайства, то вы их сможете огласить в суде. Все понятно? Тогда, пожалуйста, подпишите протокол допроса, а также распишитесь в постановлении о привлечении в качестве обвиняемого.
Даже в этой ситуации Шилов был спокоен. Он подписал бумаги, после чего поставил подписи и адвокат.
– На этом первая стадия закончена. Встретимся в суде.
Коротаев, возвращаясь к себе, все время вспоминал тот момент, с которого Шилов неожиданно успокоился. Ему хотелось разгадать причину, но ничего разумного в голову не лезло. Он допускает, что неопределенность угнетает человека, поэтому, узнав истину, он несколько успокаивается. Но тот ли это случай? Нет ли еще чего-то, способствовавшего успокоению? Адвокат, пообещавший вытащить? Ну, в это трудно поверить. Как показалось Коротаеву, адвокат – человек умный, и тешить подзащитного несбыточными иллюзиями не станет. Коротаеву также показалось, что адвокат не имел представления о характере деяний подзащитного и, кажется, в один момент испытал шок. Но что послужило причиной? Хотя… Может, ему всего лишь показалось.
6
У Фомина на столе затрещал телефон. Он снял трубку.
– Подполковник Фомин… Еще раз здравствуйте… Так… так… Отлично… Значит, не удалось вывернуться?.. Адвокат хороший?.. Понятно: когда есть деньги, то… Да, вот, сижу, соображаю… Готовлюсь… А… Ну, да… У меня есть предложения насчет группы поддержки… Я с ними уже работал… Им, как и мне, не потребуется время для вхождения в курс дела… Еще следователей?.. Я не знаю… Как ведь вы решите… В Тагиле?.. Есть приличные… Да… И в прокуратуре… Например, Овсянников… Я готов… Готов, говорю, выехать по первому требованию… Если без требований?.. Могу и без них… Как будет угодно, господин полковник… Я тоже так считаю, что сработаемся… Правда, иногда я бываю несносен… Ну, на что руководитель оперативно-следственной группы, чтобы сдерживать ретивых, осаживать, если надо… Что вы!.. Я не из обидчивых… Да… Конечно… Завтра?.. А во сколько?.. Буду, обязательно буду… Что вы такое говорите, Иван Емельянович!? Не переломлюсь… И мне сподручнее… Удобнее и привычнее… Да?.. Надо же… Совпадение какое… Очень простое совпадение: я ведь тоже решил, что это мое последнее дело… Решено… Да… Нет, не передумаю… Теперь уж все!.. Решение принял давно, но генерал Краснов никак не соглашается… Нет-нет, в этот раз, повторяю, все!.. Я могу быть упрямым… Даже очень-очень упрямым… На подобии осла… Серьезный мой недостаток… Горбатого могила исправит… А вы, Иван Емельянович, когда намерены выехать?.. Понимаю, что у каждого следователя своя тактика и стратегия… Жаль Алексеева… Мужик был, что надо… в смысле, что был в прокуратуре и не стало… Скучает, наверное… Думаете, нет?.. Собирается чем-то заняться?.. Он только так говорит… Пару месяцев поотдыхает и станет искать работу… Я – тоже… Есть идея… Да… Хочу попробовать открыть в Екатеринбурге частное сыскное агентство… Не смейтесь: я совершенно серьезно… Пока…
Глава 3. Бедняжка
1
Тагильцев, сняв ветровку, расправив ее, огляделся, увидев сбоку вешалку, повесил. Посмотрелся в овальное настенное зеркало, висевшее в прихожей, пригладил волосы. Пригладил, скорее, по укоренившейся с годами привычке, оставшейся с прежних времен, чем по необходимости: как он сам подтрунивает над собой, умный волос давно уж покинул дурную голову.
Хозяйка стояла неподалеку, и в глазах женщины светилось тревожное ожидание.
– Итак, приступим? – хозяйка ничего не сказала, а лишь кивнула: делайте, мол, как хотите. Адвокат спросил. – Где мы сможем поговорить?
– Наверное, там, – хозяйка показала рукой на полуприкрытую дверь одной из комнат. – Проходите.
Адвокат, войдя, огляделся и сразу отметил: довольно скромно и старомодно; мог бы его клиент обставить гостиную, а это, очевидно, была именно она, и получше. Несмотря на богатство, свалившееся невесть откуда на семью, чувствовался соответствующий эстетический уровень – уровень самого натурального советского обывателя: чистенько, конечно, но безвкусно. И полукруглый полированный стол, стоящий по середине гостиной, стоящий, наверное, тут лет двадцать, но никак не меньше, – наглядное тому доказательство: анахронизм, оставшийся от прошлого.
Адвокат, взяв за спинку один из стульев, выдвинул из-под стола и сел. Хозяйка, скрестив руки на груди, стояла неподалеку. Стояла и по-прежнему молчала. Стояла и не знала, чего ждать от визита адвоката. Сердце, правда, с утра ноет. Значит, предвещает беду. Ее Женька, она и не собирается спорить, – отморозок, но он законный ее муж и этим все сказано.
Адвокат поднял глаза на женщину:
– Вы бы присели: неудобно так-то.
Женщина присела. Но не за стол, а на краешек дивана, также старомодного, стоявшего у стены, слева.
– Как вам я уже говорил, Анна Егоровна, – начал Тагильцев, – вчера ездил в область, – та все также, молча, кивнула. – Мне жаль, но у меня для вас плохие новости…
– Хорошего ждать не приходится… Что-то полудурок натворил, да?
Полудурком жена часто называла мужа, в глаза – тоже. Для этого были причины. Первые два года, вроде, жили ничего: мужик работал автослесарем на автобазе и деньги приносил домой неплохие. По тем временам, конечно. Приносил все, до копеечки. Но был, очевидно, левак, то есть халтурка. Так что в карманах мужа водились деньжата. А где деньги, там и дружки-приятели, собутыльники. Стал часто приходить под хмельком, а после и вовсе вдрызг пьяным. Пыталась урезонить. Даже в профком (тогда это широко практиковалось) обращалась. Все без толку. В конце концов, жена махнула рукой: не переделаешь. Ушла бы, но была уже дочь, а через год – еще и сын. Терпеливо стала нести свой крест. Сейчас-то дети взрослые, живут самостоятельно. Но какой смысл уходить? Столько лет прожито. Оба уже немолодые. Под старость-то ей одной куковать, что ли? Да и то обстоятельство, что в последние годы жить стали безбедно, являлось существенным сдерживающим эмоции, которые, конечно же, одолевали жену. Груб стал не в меру. Нет, не дрался дома (ну, может, пару раз руку поднял на нее за всю-то жизнь), но другие бабы, вон, каждый день в синяках. И что? Даже они терпят, а она? Ничего, не хрустальная. Зато… Именной валютный счет в Сбербанке. Прилично на ее счете. Детям даже в силах помогать: обоим по иномарке купила. Она живет в реальном мире. Она слышала, до нее доходили сплетни (Нижний Тагил хоть и приличный город, но когда живешь в нем с рождения и до старости, то все равно люди примелькались, куча знакомых), будто то, чем занимается ее Женька, – криминал, будто деньги, что сейчас несет домой, нетрудовые, как часто по телевизору говорят, грязные. Но ей-то что до того? Она не вникает в дела мужа. Его дела – ей по боку. Он – не ангел. Кому-кому, а ей-то известно. Трижды уж успел побывать там, где Макар телят не пас. Бандит, одним словом. Бандит, да, но куда все несет? В дом да в дом! Другие-то как? А так: из дому да из дому! Плох муж, но не из худших, нет не из худших. Врать не станет: лучше бы жить скромно, но спокойно, без опаски за будущее. Но… Что есть, то есть. Иного ей не дано. Надо жить, точнее – доживать. Вон, вот-вот наступит срок выхода на пенсию. Смехотворная, ясно, пенсия, но тем не менее… Есть хоть какая-то социальная гарантия.
Адвокат, сделав небольшую паузу, ответил на вопрос женщины и, как он понимает, несчастной жены.
– Вчера суд заменил вашему мужу задержание на арест…
– За что все-таки?
– Прокуратурой ему предъявлено обвинение в убийстве…
– В убийстве?! – воскликнула Анна Егоровна. – Этого не может быть… Может, и подонок, но, нет, не убийца.
– Увы, – Тагильцев развел руками, – но следствие считает иначе.
– Но… кого? Кого мог «замочить»?
Это специфичное слово женщине знакомо, потому что является неотъемлемой частью словарного запаса мужа. Впрочем, только ли? Вся Россия слышала, как нынешний Президент огромной страны, под рукой у которого миллионы боеспособных «штыков», обещал «мочить» в сортире чеченских бандитов. Много лет, правда, «мочит» (в сортире, наверное, тоже), однако меньше что-то не становится. Даже главари, верхушка преспокойно живут на вверенной Президенту территории. Живут и на судьбу не жалуются. Значит, не испытывают особых неудобств. По мнению Анны Егоровны, «мочат»… Но не чеченских бандитов, а русских пацанёнков. «Мочат» десятками, если не сотнями. Ей, честно говоря, жаль ребятишек.
Тагильцев не стал отвечать, а, наоборот, сам спросил:
– Анна Егоровна, за последние месяцы вы не слышали от мужа такую фамилию, как Фомин? Может, говорил что-то, а?
– Фомин? – переспросила женщина, стараясь вспомнить. – Нет, не слышала. А что? Его?..
– Если бы, – адвокат усмехнулся.
– Фомин этот, что, из числа?..
– Фомин – человек не его круга. Неужели муж ни разу не обмолвился? Ведь Фомин столько времени копал под него…
– Под Женьку, что ли?
– Именно.
– Гляди-ка… Нет, никогда…. Ни слова, ни полслова… Конкурент, что ли?
Адвокат снова усмехнулся.
– Можно и так сказать.
– Афанасий Петрович, вы все загадками говорите… Постойте, – женщина хлопнула по колену ладошкой. – Уж не тот ли милиционер, что… Нет, не от мужа слышала… В «Тагильском труженике» читала… Будто тот ищет следы исчезновения Курдюкова… Будто все безрезультатно. Он?
Адвокат подтвердил:
– Фомин – тот самый подполковник из областного уголовного розыска.
– Ну и… Что-то выяснил? Узнал, где сейчас Курдюков.
– Узнал, получается…
– И где он? Не на Канарах ли? – про Канары женщина тоже вычитала в газетах. Именно там, по мысли журналистов, обычно греют пузо толстосумы.
– Нет… к сожалению… Может, и не так, но следователь считает, что Курдюков убит…
– Убит? Смелый, наверное, если на такого руку поднял.
– А вы разве знали Курдюкова? – спросил адвокат.
– Не без этого. Курдюков же – друг Женьки, хороший, судя по всему, друг. Он в гостях у нас бывал. Пировали. Я уходила обычно на кухню, потому что нечего было слушать: оба такие матерщинники, что уши вянут. Приличного анекдота, наверное, за всю жизнь друг другу не рассказали. Один другого стоят.
– Наверное, – многозначительно сказал Тагильцев.
– Почему «наверное»? Вы обоих должны знать.
– Должен, но не обязан, – сердито заметил адвокат.
– Что я такого сказала, Афанасий Петрович?.. Вы же работаете…
– Да, работаю, но я не был близок ни к вашему мужу, ни, тем более, к Курдюкову, – и уточнил. – Ни с кем из верхушки не был близок. Да мне и ни к чему. Моя область приложения сил – в плоскости юридической: осуществлять защиту, если понадобится; иск подать в суд, если хозяйствующий субъект не отличается добросовестностью; проконсультировать, что лежит в плоскости закона, а что далеко выходит за его границы.
Анна Егоровна шутливо погрозила адвокату пальцем.
– А вы ведь так и не сказали, кто убил Курдюкова.
– Не сказал? – притворился удивленным адвокат. – Надо же…
– Не уходите в сторону, Афанасий Петрович.
– История такая… Курдюкова убил ваш муж…
– Муж? Мой Женька?! Ахинея!
– Увы, но так считает прокуратура. Но права она или ошибается – покажет следствие.
– Погодите, Афанасий Петрович: из-за убийства и арестован Женька?!
– Точно так.
– Ерунда какая-то… Они же друзья.
– Друзья тоже иногда убивают друг друга.
– Скажите, как это случилось? Бабёшку, поди, не поделили?
– Я пока ничего не знаю. Но вы назвали интересный мотив… Надо будет покопаться.
Анна Егоровна решительно замотала головой.
– Нет, все-таки я вам прямо скажу: это ошибка. Вот увидите, что ошибка.
– Хотел бы верить, – адвокат вздохнул, – но оснований для оптимизма нет.
– Вы… вы знаете больше, чем говорите.
– Это понятно… Профессиональный долг адвоката… Есть такое понятие, как тайна следствия, – Тагильцев вновь тяжело вздохнул. – Впрочем, я пришел к вам лишь проинформировать. Проинформировать в той мере, в какой мне закон позволяет.
Хозяйка огорченно заметила:
– Хороший адвокат понадобится… Искать придется.
– С этим погодите.
– Почему?
– Ваш муж со мной заключил договор, и я пока намерен вести защиту. Потом? Не знаю.
– А что вас смущает?
– Ваш муж может нарушить условия.
– Боитесь, что останется в долгу? Не заплатит?
– Не в этом дело. Точнее – не столько в этом дело.
– А в чем?
– Ну… Об этом – не будем.
Адвокат встал. Встала с дивана и хозяйка. Она сказала:
– Поеду… Сейчас же поеду…
– Куда вы собрались?
– В область. На свиданку с мужем. Скажите, где он?
– В СИЗО номер два.
– Там, где церковь?
– Рядом. Но ехать, Анна Егоровна, нет смысла.
– Почему?
– Я вам говорю.
– Почему?
– Свидание с мужем возможно лишь с разрешения следователя…
– Не беда: пойду к следователю, буду просить.
– Вряд ли разрешит.
Женщина все также настойчиво повторила:
– Попрошу, хорошо попрошу – разрешит.
– Смотрите, конечно, но съездите зря.
– Увидим… Да, Афанасий Петрович, как фамилия следователя?
– Коротаев Иван Емельянович.
Женщина повторила, чтобы лучше запомнить:
– Коротаев Иван Емельянович… Это где?
– Неподалеку от СИЗО… Рядом с областным судом…
– Областной суд? Я знаю… Последний раз там мужа судили. Найду.
В прихожей, надевая ветровку, вновь пригладив на голове несуществующие волосы, Тагильцев, прощаясь, сказал:
– Я буду держать вас в курсе дела… В той мере, в какой это возможно. Приедете из Екатеринбурга, брякните мне. Я не верю в возможность свидания, но… Чем черт не шутит, когда Бог спит?
– Обязательно позвоню. Чувствую, что нам придется часто и много общаться. История-то не на час, – женщина грустно усмехнулась.
2
Фомин, подумав, решил чуть-чуть прогуляться по городу. Последнее время не видит он города; скоро перестанет в нем ориентироваться; сотрется из памяти, где и какая улица. Галчонок тоже самое твердит. Впрочем, не совсем то: жена убеждена, что не за горами то время, когда он и домашний свой адрес будет узнавать в справочной службе. А что? Еще пару-тройку таких командировок и все. Город-то, в котором он родился, рос и теперь вот двадцать один год служит, меняется неузнаваемо. Екатеринбург, чтобы там ни говорили красно-розовые из администрации области, хорошеет, с каждым днем все больше походит на европейский город, на цивилизованный город. Фомину перемены нравятся. Он одобряет (в целом, ясно) деятельность мэра, потому что мужик, по мнению Фомина, старается идти в нужном для екатеринбуржцев направлении. Это, как он считает, тот самый редкий случай, когда не грех и на третий срок избрать: пусть работает. И изберут, наверное. Хотя обложили мужика со всех сторон. Все хотят быть на его, мэрском месте. Зарятся. Легко, думают, и просто? Ерунда!.. Поливают мужика. Льют из всех поганых ведер. Дело дошло до того, что красно-розовые собрали у подножия своего вождя, что на главной городской площади, митинг, на котором призвали горожан, в знак протеста, домашнее дерьмо выбрасывать из окон квартир. Надо же до такого додуматься?! Мэр пробует приучить людей, чтобы те (на самый крайний случай) хотя бы мусор доносили до контейнеров, а не валили у подъездов. А нашим что? Только то и надо: полетело дерьмо из окон многоэтажек, подхватываемое ветром и разносимое по городу. Советского человека на хорошее не подвигнуть, на уборку придомовой территории не дозовешься, а гадить… Ну, на это мы горазды. Можем и без призывов. Правда, с призывами поудобнее: будто не засранцы, а политические противники, демонстрирующие свою неприязнь «олигархическому капитализму», с которым, видимо, олицетворяют мэра. Не любят красно-розовые город, пренебрежительны и к людям, его населяющим…
Он вышел из управления, неспешно прошел по улице Сакко и Ванцетти, вышел на Малышева, повернул направо и скоро уперся в здание областного суда, по левую сторону от которого стоит неказистое здание. Кто в нем только не обитал. Была когда-то (и Фомин это помнит) редакция журнала советских хлеборобов – «Уральские нивы». Потом (журнал, наверное, приказал долго жить) разместили городскую прокуратуру. Но для городской прокуратуры отвели здание бывшего детского садика, и здесь разместили (в тесных клетушках, чуть-чуть подремонтировав) отдел по расследованию убийств, то есть следователей областной прокуратуры. Для них, для следователей, не хватило места в кирпичном здании, построенном уже в новые времена на Московской. Для них, посчитала власть, слишком жирно будет. Так, видимо, ценится труд следователя. Помощнику областного прокурора по связям с общественностью в новом здании нашлось место, а следователю – нет. А ведь на каждом углу слышен зычный глас власти: следователь – ключевая фигура в деятельности правоохранительных органов. Болтология! Такие, вот, нынче времена. Впрочем, они не только нынешние, а и прошлые. Общество меняется, но здесь, в мозгах чиновника от прокуратуры, все по-прежнему: думают одно, говорят другое, а делают третье. И чванливы до ужаса. Впрочем (Фомин не хочет быть несправедливым), только ли всё без перемен у прокурорских? А в его родном ведомстве? А в судах? Парадокс: низы-то всех названных структур давно осознали, что так дальше жить нельзя и готовы к переменам, не прочь, чтобы наступили иные времена, но верхи… Низы могут, а верхи не хотят. Потому что верхам так удобнее. И привычнее. И выгоднее даже.
Подполковник Фомин постучал в дверь. И тотчас же услышал голос с хрипотцой:
– Да-да, входите.
Получив соизволение, вошел. Полковник юстиции Коротаев, увидев его, быстренько встал и направился к нему, на ходу протягивая руку для приветствия.
– Очень рад. Проходи. Присаживайся.
Фомин подозрительным взглядом окинул единственный стул.
– А выдюжит?
Коротаев, смерив взглядом могучую фигуру подполковника, а потом и обветшавший стул, усмехнулся:
– А ты поаккуратнее.
Фомин, предприняв все меры предосторожности, опустился на стул. Стул пискнул, но устоял – уже хорошо.
Коротаев присел на свое место, посмотрев в глаза подполковника, сказал:
– Давай, Сергеич, если не возражаешь, сразу станем на «ты»?
– Как будет угодно полковнику юстиции, – в своей привычной манере ответил Фомин.
Об этой манере, манере легкого ёрничанья, Коротаев наслышан, поэтому никак не прореагировал, но добавил, пытаясь объяснить, почему необходим переход на «ты»:
– Нам быть не один месяц в одной связке, поэтому будет удобнее. К тому же изначальный паритет сторон – в нашем деле благо.
– Нет вопросов, Иван Емельянович.
– Судьба нас свела… К сожалению, лишь на закате…
Фомин рассмеялся:
– Судьба ли?..
Коротаев также повеселел, и тяжелые складки лица стали менее выразительны.
– Нет, дело вовсе не в судьбе. Захарыч рекомендовал. Сказал, что лучшего лица, отвечающего в оперативно-следственной бригаде за сыск, не найти.
– Полковник Алексеев, как всегда, преувеличил.
Коротаев возразил:
– На него не похоже. Его рекомендация – для меня все! Верю абсолютно.
– Вам виднее.
Коротаев сдвинул к переносице брови.
– Мы договорились или?..
– Извини, Иван Емельянович.
– То-то же, – Коротаев в шутку погрозил пальцем. – Ну, Сергеич, с чем пришел?
– Прежде всего, пришел, чтобы рекомендовать включить в оперативно-следственную бригаду (от уголовного розыска) капитана Курбатова, старшего оперуполномоченного УгРо области, старшего лейтенанта Самарина, старшего оперуполномоченного УгРо Нижнего Тагила, капитана Комарова, эксперта-криминалиста областной экспертно-криминалистической лаборатории… И других, чтобы были на подхвате.
– Доверяешь?
– Так точно. Им – полностью. И потом: исхожу из интересов дела. Курбатов или тот же Самарин активно участвовали в проведении доследственных действий, поэтому с ними не будет проблем. Мужики грамотные и честные, а эти качества по нынешним временам дефицитны.
– Со своим начальством согласовал?
– Да, – Фомин достал из тонкой картонной папочки лист бумаги и протянул следователю. – Как положено. Все формальности налицо.
Коротаев, даже не взглянув в бумагу, отложил в сторону.
– Есть мысли, Сергеич?..
– Есть. Но не знаю, как вы… как ты отнесешься.
– Если мысли стоящие, а в этом я не сомневаюсь, то отнесусь положительно.
– Хорошо… Ясно, что Шилов в наших руках, но не стоит суживать рамки. Шилов, да, убил Курдюкова – это я так считаю. Но дело тут не только и не столько в Курдюкове. Есть смысл посмотреть пошире. У вас наши рапорты. Но в них (задача передо мной стояла предельно узкая) кое-чего нет. Ряд «ниточек» оборваны, но их кончики мне известны и они в надежных руках.
Коротаев весело поинтересовался:
– Как я понимаю, надежные руки – это твои, да?
– Похоже на то, – попытавшись поскромничать, ответил Фомин, а потом продолжил. – Эти искусственно оборванные ниточки, думаю, следует собрать, связать узелком в один пучок. Так-то разматывать удобнее. Не запутаемся.
Коротаев внимательно слушал и все время согласно кивал, давая понять, что течение мыслей сыщика ему понятно. Фомин закончил. Коротаев сделал какую-то пометку в ежедневнике, лежавшем открытым перед ним, и спросил:
– Когда думаешь выехать?
– Хоть завтра. Если не возражаешь, то командировочные удостоверения выписать…
– Я не только не возражаю, но и приветствую.
Фомин встал.
– Если так, то завтра же едем. А ты, Иван Емельянович?
– Я задержусь. Есть здесь дела. Подъеду позднее, – он хитро посмотрел на Фомина. – Без меня, что, никак?..
– Нет, Иван Емельянович, мы кое-что можем и самостоятельно.
– Отлично, Сергеич. К тому же… Теперь тебе будет полегче… В рамках возбужденного уголовного дела… Да и следователь Овсянников на месте и в курсе.
– Я могу, Иван Емельянович, действовать от вашего имени?
– Действуй смело, без оглядки.
– Хорошо, что доверяешь.
– Если по уму, то… Если напортачишь, то шею намылю.
– Не без того, – ухмыльнувшись, Фомин вышел.
3
Он вошел в ресторан. Огляделся, ища кого-то взглядом. Его заметил Кайгородов, старший метрдотель, и поспешил навстречу.
– Рад приветствовать вас…
– Ой, рад ли?.. Впрочем, это не важно… Рад ты или не рад, но принять придется. Ну, куда денешься? – Кайгородов открыл было рот, чтобы что-то сказать, но вошедший не дал. Он, с прищуром оглядев Кайгородова, спросил. – Что, скучаешь по благодетелю? Давно не видел?
– Вы… насчет Евгения Дмитриевича?
Не подтвердив и не опровергнув, тот снова спросил, все также глядя с прищуром:
– Или уже ищешь нового покровителя? Не возражаешь, если я им стану, а? – он громко рассмеялся, чем привлек внимание редких посетителей.
Кайгородов с недоумением смотрел тому в глаза, но понять ничего не мог. В голове зароились тревожные мысли, но предпочел ни о чем не спрашивать.
Без всякого перехода тот спросил метрдотеля:
– Пришли? – Кайгородов подтвердил кивком. – Там? – Кайгородов вновь кивнул. – Накрыл? – и опять же ответом был кивок.
– Вас проводить? – спросил Кайгородов, угодливо заглядывая в глаза посетителю.
– Не гость. Ориентируюсь не хуже тебя, – ответил он и пошел налево, скрывшись за занавеской из серебристого бисера.
Войдя в кабинет, сразу прошел к умывальнику, отгороженному от зальчика гофрированной створкой из голубого пластика, вымыл руки, смочил слегка седеющие волосы, растрёпанные на ветру, расческой пригладил и лишь после этого занял свое место за столом, накрытом на троих. Он придвинул поближе крохотные позолоченные рюмочки, тарелку с балычком, потянулся за бутылкой, предупредительно кем-то открытой, но полной, налил себе. Вернув бутылку на место, поднял глаза.
– Вы чего? Ждете, когда поухаживают? – рассмеявшись, добавил. – Хозяйничайте. Здесь слуг нет: только хозяева.
Придвинув свои тарелки, взяв по тонко нарезанному ломтику батона, вооружившись вилкой, они принялись за трапезу.
Увидев, что те проигнорировали коньяк, пришедший последним, удивился.
– Вы чего, мужики?.. Если не хотите коньяк, то в холодильнике водочка, отличная водочка. Столичного завода «Кристалл», между прочим.
Адвокат Тагильцев, не отрываясь от закуски, отрицательно замотал головой.
– Нельзя. За рулем я. Да и ты, Александр Ильич, тоже, как я понимаю…
– А… Бросьте вы!.. С руки ведь кормятся.
– Гаишники, что ли? – уточнил адвокат.
– Они, милые, они! – ответил Кобяков и снова рассмеялся. – Ручными стали.
– Вы… дело ваше, но я – нет. А, кроме того, дел много, в прокуратуру надо идти. Нехорошо, когда изо рта воняет перегаром.
– А я, пожалуй, приму, – сказал Кравец. – Но не коньяка, а водочки, – он встал, прошел к холодильнику и принес плоскую запотевшую бутылку, отвинтил пробку и налил в стограммовую стопку. – Не помешает парочку принять, – налив себе, спросил. – Как я понял, без тостов и, не чокаясь? – никто не ответил, поэтому Кравец с удовольствием выпил и вновь взялся за балычок, аппетитно лежащий на тарелке.
Кобяков, налив снова рюмочку, выпил.
– Ну, Афанасий Петрович, рассказывай, что выездил? Как он там?
– Плохо он выглядит, Александр Ильич. Ершится, но, видно, сильно подавлен.
– Понятно: не на курорте, – заметил Кобяков и замолчал, продолжая с тем же успехом управляться с рыбой.
– Еще бы! – вставил Кравец, наливая очередную стопку.
Кобяков спросил:
– За что его? Узнал?
– Ему предъявлено обвинение в убийстве Курдюкова, совершенное с особой жестокостью, – Кравец и Кобяков обменялись многозначительными взглядами, из чего адвокат сделал вывод, что услышанное для них не есть новость. Удивился, но вида не подал. В конце концов, не его это дело.
Кобяков спросил:
– Значит, угодил-таки на нары? Подробности тебе какие-нибудь известны?
– Вчера суд дал свое согласие на арест Шилова, и теперь он в СИЗО номер два.
Кравец сказал:
– Давно не парился.
Тагильцев продолжил:
– Насчет других подробностей… А их пока и быть не может. Первый допрос – сугубо предварительный и носил формальный характер.
– И все же задержание – не случайность, – заметил Кобяков, отодвигая в сторону тарелку с рыбными костями.
Адвокат подтвердил:
– Я к этому же склоняюсь. По-моему, у следствия есть кое-что, но всех карт раскрывать не спешит. Обычная тактика.
– Попал-таки в сети, – сказал Кравец и также отправил в сторону пустую тарелку. – Уж больно сильно кичился своим, как он с апломбом говорил, «депутатским иммунитетом». И поплатился.
