Геннадий Мурзин
Смертельный нокаут. Уральский криминальный роман
– Ты? Решил? Что ты мог решить?
– Решил, что тоже пора уходить в отставку.
Фомин пристально посмотрел другу в глаза.
– Выживают?
– Не в этом дело.
– А в чем?
– Танюша… Ну… Вот-вот подарит сына…
– Кстати, все подтверждается?
– Да! – воскликнул Чайковский. – Нет никаких теперь сомнений, что сын. Будет сын! Мой сын! Мой, понимаешь?!
– Как не понять. У самого… Как беременность? Нормально? Нет осложнений? По-моему, уже скоро.
– Меньше месяца осталось. По словам врачей, сынуля развивается нормально. Танюша – молодец! Хорошо вынашивает. Даже на сохранение ей не пришлось ложиться… Я нервничаю…
– Говоришь, что все нормально, а сам дергаешься. Зачем?
– Все равно же, Сашок, волнительно.
– Успокойся, дружище! И приглашай на крестины. Да… Имя парнишке подобрали?
– Да.
– Какое же?
– Егором решили назвать, – Чайковский вздохнул. – В честь моего деда… Умирая, очень просил, чтобы… Я пообещал… Сам Господь помогает мне держать слово…
– Замечательное, наше имя! Но не будем об этом…
– Чайковский рассердился.
– Как это «не будем»?! А ты хоть догадываешься, кто будет крестным?
– Ну… Наверное, брат твой… Или еще кто… Родня у тебя большая…
– Ошибаешься, голубчик! – Чайковский торжествующе смотрел на друга. – Танюша предложила, а я с восторгом её поддержал, тебе стать крестным отцом. Как? Что скажешь?
Фомина это привело в полное смятение. Чего-чего, а этого он не ожидал от Чайковского. Да, друзья-коллеги с давних пор, но чтобы… Это – уж слишком. Как говорится, не по чину честь. Чайковский молчание Фомина воспринял по-своему. Он настороженно спросил:
– Ты… это… что молчишь? Не по душе, что ли, наше предложение?
Фомин встал. Подошел к другу, обнял за плечи.
– Ну, спасибо тебе!.. – у него запершило в горле. – Обещаю: я буду отличным крестным твоему сыну, – он вернулся на свое место. – А кто будет крестной матерью?..
– Женщины на кухне сейчас этот вопрос решают.
– Не понял.
– А что тут непонятного? Крестной станет твоя жена, если, конечно, наше предложение примет.
– Она? Примет, обязательно примет! Ей да не принять? Еще чего…
– Давай, Сашок, договоримся: ты свои «хвосты» дочищаешь, я – тоже и в конце года вместе подаем рапорты. Ну, как?
– Ты, в самом деле, решил уходить? – спросил Фомин.
– Почему нет? Ты собираешься уходить, а я чем хуже?
– Со мной – совсем другое дело, – возразил Фомин, – я всем уже глаза измозолил. Мечтают, чтобы ушел.
– Преувеличиваешь… как всегда.
– Ничуть. Тебе же еще служить да служить… генерал как-никак.
– Плевать я хотел на генеральские лампасы! – в сердцах воскликнул Чайковский.
– О-го-го. Если всяк станет плевать на генеральство, то… Что же будет?
– Я решил… Твердо решил… Егорушку воспитывать с пеленок… Сам воспитывать… Ради этого… Нет и не может быть у меня ничего дороже на всем белом свете. И остатки моей жизни будут отданы ему, Егору моему.
Фомин решил пошутить.
– А Танюша – рыжая, что ли?
– И ей, конечно, – серьезно сказал Чайковский, но…
В этот момент открылась дверь гостиной, и вошли жены. Они несли на руках подносы с выпечкой. Фомин потянул носом.
– Неужели мой… любимый?! – искренне радуясь, воскликнул он. – Запах… С ума сойти!..
Поставив на стол подносы, жена Фомина взяла нож, и стала разрезать пирог на части.
– Заскучали без нас? – спросила она мужчин.
За мужчин ответила Танюша:
– Вряд ли, – сказала она, осторожно, устраиваясь в кресле, потом, кивнув в сторону наполовину опустошенного штофа, добавила. – За «причастием» – какой мужик заскучает?
Все рассмеялись.
Глава 2. Обвинение
1
Тагильцев, приехавший в Екатеринбург первой электричкой, сначала чуть-чуть перекусил в вокзальном буфете, а уж только потом поехал трамваем в прокуратуру. Он, конечно же, не беден. Он не работает под обездоленного. Он имеет «БМВ», довольно приличную машинешку, и может себе позволить прошвырнуться и на ней до областного центра: сто двадцать километров – не расстояние. Однако из-за благоразумия не делает этого никогда, а пользуется общественным транспортом. Он считает, что удобнее и безопаснее. Удобнее, потому что не надо искать всякий раз автостоянку. Оставлять же на несколько часов без присмотра (даже у крыльца областной прокуратуры) не решается: зачем ему эта головная боль? А безопаснее, так как на автостраде пошаливают разбойнички: надо ли лишний раз рисковать, если можно обойтись и без этого? Да, он никогда с собой большие бабки не возит, однако откуда об этом знать лихим людям?
Он поднялся на третий этаж и в крохотном «предбанничке» нос к носу столкнулся с тем, кто ему нужен, – следователем по особо важным делам Коротаевым: тот тяжело дышал, и лицо багровело от натуги. Как считает Тагильцев, следователю трудно даются лестничные марши. Тагильцев знает следователя в лицо, хотя прямых контактов пока не было. Ему положено знать все сколько-нибудь значительные фигуры. Он знает многое о Коротаеве. Он наслышан, например, о том, что следователь обладает жестким и непреклонным характером. К тому же страшно упрям и не сговорчив. Хорошему адвокату (даже из провинции) полагается знать (и он, Тагильцев, конечно же, знает!) и такое крайне важное обстоятельство, как полная невозможность «подъезда» с подношением, то есть с взяткой. Находились отчаянные и пробовали подмазать, но им это обходилось довольно дорого. Дорого не в смысле затребованной суммы, а в смысле того, что не оставлял сии поползновения безнаказанными. Самое малое, на что способен, – это направить официальное представление в Свердловскую областную коллегию адвокатов. Был, говорят, случай, когда Коротаев за попытку дать взятку ему, следователю, добился возбуждения уголовного дела и доведения его до суда, где был постановлен обвинительный приговор. Конечно, взяткодатель получил небольшой срок – три года условно, однако решением суда он был лишен права заниматься адвокатской деятельностью на пять лет, а это уже чрезвычайно серьезно. Упущенная-то выгода выразилась в весьма кругленькую сумму. Так что отбил охоту у многих. И теперь этого следователя оставили в покое.
Адвокаты, практически, считают свою миссию абсолютно безнадежной, если дело, по которому проходят в качестве защиты, оказывается в руках Коротаева. Никаких перспектив добиться послаблений для подзащитного или как-то повлиять на ход следствия. Единственная надежда – это на суд. Поэтому адвокаты не любят браться за дела, находящиеся в производстве у Коротаева. Приходится, конечно, но без охоты. При этом заламывают с подзащитного такие гонорары, что глаза на лоб лезут. Адвокаты считают, что это не что иное, как компенсация за особые условия труда, так сказать, за вредность. Но, даже получив двойной гонорар, адвокаты не тешат подзащитных особыми иллюзиями.
– Доброе утро, Иван Емельянович, – мягко поприветствовал Тагильцев, приподняв на совершенно лысой яйцевидной голове кожаную фуражку.
– Доброе-доброе, – мрачно пробурчал тот, возясь с замком, который почему-то не хотел открываться. Наконец, в замке что-то щелкнуло, и дверь подалась. Взявшись за ручку, он спросил. – Ко мне?
– Именно, Иван Емельянович. Вы звонили… Тагильцев я… Адвокат… По поводу подозреваемого Шилова…
Коротаев, смерив хмурым взглядом с головы до пят адвоката, ничего не выражающим голосом сказал:
– Заходите.
Вошел Коротаев, а следом – Тагильцев. Коротаев рукой показал на одиноко стоящий стул, а сам прошел к окну, отодвинул шпингалеты и приоткрыл створки. В крохотный кабинетик хлынул прохладный воздух, смешанный с влагой: только что прошел дождь, освеживший воздух. Сюда же просочился терпкий запах тополиной листвы.
Коротаев уселся за столом, за которым, судя по всему, сидело не одно поколение следователей. Кивнув в сторону полуоткрытого окна, спросил:
– Не боитесь?
Тагильцев не понял, поэтому уточнил:
– Чего именно, Иван Емельянович?
– Сквозняка… – он усмехнулся, и многочисленные и глубокие складки хмурого лица чуть-чуть разгладились. – Пока всего лишь сквозняка.
– Ну, что вы! – воскликнул адвокат. – Наоборот, приятно.
Тагильцев самым бессовестным образом солгал. Потому что именно сквозняков-то он и боится пуще огня. Но… Не у себя ведь, чтобы устанавливать свои порядки. Придется терпеть: зачем злить зверя в его же собственной берлоге?
– Документы у вас в порядке? – спросил следователь, одновременно роясь в среднем ящике стола.
– Да… конечно… – поспешно ответил адвокат, положив перед следователем документы.
Коротаев взял лишь удостоверение личности, внимательно изучил и лишь после этого спросил:
– Тагильцев, значит, Афанасий Петрович? – адвокат кивнул. Коротаев спросил. – Вопросы?
– Их, Иван Емельянович, как вы сами понимаете, несколько.
– Начинайте с самого первого. И если у меня будет возможность, то удовлетворю ваше любопытство.
– Первый вопрос: на каком основании задержан мой подзащитный?
– На основании мною вынесенного постановления и утвержденного прокурором области. Ещё?
– Второй вопрос: почему не было испрошено разрешение на задержание от Нижнетагильской городской думы, членом которой является мой подзащитный? – Тагильцев отлично знает, каков будет ответ, но он формально обязан спросить.
– Гражданин Шилов пользуется иммунитетом лишь в пределах Нижнего Тагила. Задержали же его в пределах Екатеринбурга, точнее – неподалеку от ДК Лаврова, то есть на проспекте Космонавтов.
– Третий вопрос: что вменяется в вину моему подзащитному?
– Пока ничего, Афанасий Петрович.
– Поясните, пожалуйста.
– Обвинение, как вы сами понимаете, ему пока не предъявлено. А задержан он по подозрению в совершении тяжкого преступления, то есть убийства, имеющего отягчающие вину обстоятельства.
– А нельзя поконкретнее?
– Нет, нельзя. Сегодня в шестнадцать ноль-ноль местного времени мы едем в Орджоникидзевский районный суд, где я буду испрашивать разрешение на арест гражданина Шилова и содержание под стражей. К этому времени будет готово, надо думать, предварительное обвинительное заключение. До суда вы и ваш подзащитный будут ознакомлены.
– Значит ли это, что допроса еще не было?
– Нет, не было. Правда, я встречался с задержанным. Но меня больше всего интересовало, какие вопросы имеются и какие претензии у задержанного к условиям содержания. Короче говоря, мы познакомились… Всего лишь познакомились.
– Когда и где вы намерены допросить задержанного?
– В одиннадцать. Сегодня. В изоляторе временного содержания. Это заведение, надеюсь, вам знакомо.
– На улице Фрунзе?
– Да. Рядом с городским управлением внутренних дел.
– Надеюсь, я буду допущен на процедуру допроса?
– Разумеется.
– И, пожалуй, последнее: до начала допроса остается слишком мало времени, а мне необходимо встретиться с подзащитным… Обговорить детали. Иван Емельянович, разрешите?
– Разрешу, – Коротаев взял лист писчей бумаги, лежавший слева от него, и протянул адвокату. – Возьмите письменное разрешение на встречу.
Адвокат зачем-то спросил:
– С печатью?
– Не без этого, – с легкой иронией в голосе ответил следователь и добавил. – Поспешите. Времени, действительно, в обрез.
2
Встретили мужика на службе довольно бурно. Коллеги, судя по всему, соскучились и стали подступать с расспросами. Фомин же хмурился, скорее всего, притворялся. Он сел за свой стол и потянул носом.
– Курили? – сердито спросил он.
Майор Савичев первым вскочил со своего места, дотянулся до окна и распахнул его.
– Извини, Сергеич. Мы тут повольничали. Думали, что сегодня тебя еще не будет.
– Не хотел, – Фомин театрально развел руками, – однако генерал назначил аудиенцию. Никуда не денешься. С генералом, господа, не поспоришь. А если и поспоришь, то… Сами ведь знаете…
Савичев сочувственно кивнул.
– Да уж… А ты, Сергеич, устал, гляжу.
Фомин огорченно вздохнул.
– Не на курорте как-никак был. По правде-то говоря, рассчитывал, что побольше дадут отдохнуть, но… – он обвел коллег взглядом. – А, кстати, вы тут не слышали, зачем генерал вызывает? Вздрючить собирается или как?
Савичев ухмыльнулся.
– Мы ничего не знаем, но взяли на себя смелость предположить, что для тебя проблем не будет.
– Почему, парни, так решили?
– Интуиция, – ответил Савичев.
Все почему-то рассмеялись. Яснее ясного: мужики знают, но молчат. Как партизаны на допросев гестапо. Фомин шумно вздохнул.
– Нехорошо, конечно, с товарищем поступаете, да ничего не поделаешь, – он встал и вышел из-за стола. – Пойду в приемную.
– Посиди еще, – предложил Савичев, – время есть.
Фомин ухмыльнулся.
– Нет уж… Лучше чуть-чуть раньше, чем чуть-чуть позже… Посижу лучше в приемной. Может, там что-то разведаю.
Он вышел. Спустился на второй этаж. Зашел в приемную. На своем месте оказался лишь помощник начальника. Он, оторвав на минуту взгляд от бумаг, сказал:
– А, Сергеич… Привет… Присаживайся, – он посмотрел на настенные часы. – Еще пять минут.
Удобно устраиваясь неподалеку от генеральской двери, Фомин ответил:
– Здравия желаю, господин майор.
– Всё ёрничаешь? – ухмыльнувшись и не поднимая глаз, спросил тот. И предупредил. – Ты с генералом поосторожнее: не в настроении он сегодня. Ненароком можно и схлопотать.
– Эт-то верно, майор. Чего хорошего – не дождешься, а…
Тут Фомин замолчал, потому что боковым зрением заметил, что замигала сигнальная лампочка у одного из телефонов помощника. Тот поспешно снял трубку, из чего можно было сделать вывод: САМ!
– Так точно… Сидит в приемной… Слушаюсь, – он положил трубку. Обращаясь к Фомину, полушепотом сказал. – Иди. Уже ждет.
3
В тесную и полутемную комнатуху ввели Шилова. Выглядел он неважно. Это про себя отметил с первого взгляда Тагильцев. Шилов сел на табурет, напротив Тагильцева. Надзиратель остался стоять у дверей. Адвокат сказал:
– Любезный, оставьте нас наедине.
– Но…
– Пожалуйста, выйдите, – настойчиво повторил Тагильцев.
Надзиратель вышел. Как только за ним закрылась дверь, Шилов, обрадовано ухмыльнувшись, сказал:
– Афонь, привет… вишь ты.
По лицу адвоката пробежала тень. Не по нутру, видимо, пришлось обращение клиента, не понравилась фамильярность. Он, сдерживая себя, суховато заметил:
– Не брат я вам… И не сват… И, тем более, не друг любезный… Поэтому обращайтесь, соблюдая приличия…
– Что ты, Афонь, в самом деле?! – Шилов с подозрением посмотрел на адвоката. – Столько лет, вишь ты, знаем друг друга; столько раз с руки кормился, – он поднял ладонь и показал. – С этой самой руки, вишь ты… скурвился, получается?
– Знать-то, да, знаем дуг друга, но не до такой степени, чтобы… Короче, Евгений Дмитриевич: вы попросили, я приехал…
Шилов, почесав отросшую черную щетину на щеках, прервал.
– Вот как? Сразу и на «вы»? Это что-то новенькое, – он покачал головой и смачно сплюнул на пол. – Как изменился, а? Ну, и народец! Не народ, вишь ты, а кобылка.
Адвокат терпеливо продолжил:
– Приехал, чтобы оказать юридическую помощь. Отсюда: отношения между нами должны быть соответствующие – отношения клиента и его адвоката. Короче, сугубо деловые отношения. Если вас не устраивает что-то, то… Я охотно уеду назад.
С минуту Шилов смотрел на Тагильцева, не мигая. Смотрел так, как смотрел бы удав на свою очередную жертву. Слишком мало прошло времени, чтобы свыкнуться ему с мыслью, что он хоть и удав все еще, однако несколько не в форме; не на столько опасен для жертвы, чтобы трепетать при каждом движении. Ситуация изменилась. Изменилась не вчера. А ему по-прежнему казалось, что всемогущ, что в силах сделать со всяким все, что захочет. Не знаю, понял ли Шилов что-то в течение этой паузы, однако факт: сменил форму разговора.
– Извини, – прилагая большие усилия, выдавил он из себя. – Я ведь что… Я ведь думал, что все по-прежнему…
– И не все… И не по-прежнему… И вы это, Евгений Дмитриевич, отлично знаете… Я здесь больше представляю интересы НТПС «Высокогорье», чем ваши, поскольку насчет вас – полная неопределенность… Неудобно напоминать, что вы с недавних пор всего лишь рядовой (с авторитетом, но рядовой) член сообщества.
– Не хочешь ли сказать, Афанасий Петрович, что меня кинули? Не верю! У нас другие правила. Постой, – Шилов пристально посмотрел в глаза адвоката, – а ты сообщил?.. Они знают?..
– Проинформировал. Руководство разрешило мне выехать, однако четких инструкций не дало, из чего я делаю вывод: ваша судьба – в ваших и только в ваших руках. Поймите эту простую вещь, и все будет в порядке. Привыкайте к новому положению: ничто не вечно под Луной. Даже самый лихой наездник может оказаться вышибленным из седла.
– Но если так, то зачем ты здесь?
– Профессиональный долг: вы обратились, как я понимаю, за юридической помощью, я и приехал. И если мы найдем общий язык, то… Я, пожалуй, возьмусь осуществлять вашу защиту.
– Во что это мне обойдется? – спросил Шилов, в уме уже прикидывая некую сумму расходов.
– Все будет зависеть от обстоятельств дела, от продолжительности следствия и потом судебного процесса, от тяжести содеянного вами.
– Содеянного? Мной?! – воскликнул Шилов в изумлении.
– Ну, не мной же. Я – законопослушный гражданин, никогда с законом не конфликтовал и тем горжусь.
– А я?!
– Не знаю. Если судить по тому, что мне известно на этот час, то вас не ждет ничего хорошего.
Шилов, прищурившись, с ехидцей спросил:
– А что тебе известно?
– Долг адвоката принуждает сообщить следующее: а) в одиннадцать состоится ваш первый допрос…
– В качестве кого?
– Пока, как я понял, – в качестве подозреваемого в совершении убийства…
– Какого еще убийства? Что за чушь?!
Адвокат обратил внимание, что в голосе клиента в этот раз не было привычной твердости.
– Я не знаю, о чем идет речь, – признался адвокат, – однако, если взглянуть на ситуацию здраво, то, видимо, у прокуратуры имеются весомые доказательства. Ваше положение, Евгений Дмитриевич, очень серьезное. Впрочем, – адвокат усмехнулся, – кому я об этом говорю? У вас сколько «ходок»?
– Три… Но это в прошлом.
– За что?
– Первая – банальная хулиганка… двести шестая…
– А две другие? – спросил адвокат.
– Разбой… Сто сорок шестая, вишь ты…
Тагильцев заметил:
– Налицо – рецидив.
– Все – в прошлом, – опять же не слишком уверенно сказал Шилов, что вновь не осталось незамеченным адвокатом.
– Евгений Дмитриевич, областная прокуратура с бухты-барахты ничего не делает.
– Ну… вишь ты… политический заказ выполняет… Коммуняки счеты сводят… Я им не раз на хвосты соли-то подсыпал… в думе… Ёрзали, вишь ты…
– Хорошо, – адвокат посмотрел на свои золотые часы швейцарского производства, – ждать осталось недолго. Думаю, что скоро узнаем подробности… Не все, но кое-что узнаем. Нам же осталось лишь договорится об условиях защиты.
– Во что это мне обойдется? – Шилов повторил ранее уже заданный вопрос.
– Мы должны заключить договор…
Шилов нервно перебил адвоката.
– Подпишу любой договор… Сколько просишь?
– Гонорар скромен: учитывая серьезность дела… Сто у. е.
Шилов поспешил уточнить:
– В месяц?
– Не шутите, Евгений Дмитриевич: ну, какой уважающий себя адвокат станет работать за сто у.е. в месяц?
– В неделю?
– И не в неделю, а в час.
Шилов опешил, поэтому переспросил:
– В час?!
– Естественно, Евгений Дмитриевич.
– Круто, Афанасий Петрович… Крутёхонько, вишь ты.
– Какова игра, таковы и ставки. Впрочем, дешевле вряд ли найдете. К тому же: не беден и потому разорение не грозит… Я так думаю.
Шилов зло сплюнул на пол.
– Нашел миллиардера.
– Миллиарда, может, и нет, но миллион-то, уж точно, наскребете… На подобное благое дело.
Шилов подумал: «Без штанов, сука, оставит». Вслух же вынужден был согласиться. По крайней мере, на этой стадии. А потом? Видно будет. В голове всплыла строчка из песни: «Сижу на нарах, как король на именинах…» В самом деле, что толку от денег, если окажусь, подумал он, на нарах? Народ прав: скупой платит дважды.
– Хорошо, – сказал Шилов вслух. – Если постараешься, то получишь сверх того.
– Спасибо, но не надо… У меня еще есть одно принципиальное условие.
– Да?
– Да, – подтвердил он, сделав вид, что не заметил сарказма. – Условие следующее: за пятьсот часов платите сразу, на берегу, так сказать, еще не пустившись в плавание, а остаток – после окончания следствия.
– А на суде?.. – спросил Шилов. – Ну… Если все же дойдет до этого.
– Защиту в суде обговорим особо. Когда время придет.
– Согласен… вишь ты…
– Тогда, – адвокат достал листы белой бумаги, на которых договор был уже составлен, и положил перед клиентом, – подпишите оба экземпляра соглашения, а также подпишите доверенность на право защиты.
Шилов подписал документы, не читая. Адвокат встал.
– Хотел бы вас предупредить: я оставляю за собой право в любой момент отказаться от защиты.
– Почему? Мы же договорились? Я же принял все твои условия, Афанасий Петрович!
– Ситуация может развиваться по разному.
– Ты о чем?
– Например, вы будете вести себя не должным образом.
– «Не должным образом»? Хм… Что это значит?
– Вознамеритесь валить свое дерьмо на других, на лидеров сообщества.
– Ну, вишь ты, ты меня плохо знаешь. Хоть и кинули они меня, но я – не предатель. За свое готов отвечать.
– Мой долг предупредить. Чтобы потом не было обид. Мне терять связи с НТПС, даже во имя вашего гонорара, не с руки.
– Ну, и жук! – Шилов покачал головой и добавил. – Хочешь рыбку съесть и на х…й сесть?
– Прошу впредь обходиться без хамства. Хамство – есть неотъемлемая часть понятия «вести себя не должным образом».
– Извини.
– Итак, через сорок минут допрос, а в шестнадцать часов – суд.
Последнее слово ударило Шилова, как обухом по голове. Он вскочил с табуретки. Тотчас же открылась дверь, и вошел надзиратель.
Обращаясь к нему, адвокат сказал:
– Ничего… Все в порядке.
– Да? А я подумал…
Дверь вновь закрылась за надзирателем.
– Какой еще «суд»?! – вращая зрачками, взревел Шилов.
– Евгений Дмитриевич, знания, полученные в ваших «университетах», сильно устарели.
– Скажешь, в чем дело?
– Согласно новому УПК, санкцию на арест выдает только суд. Добавлю: прокуратура намерена меру пресечения оставить без изменения, то есть содержание под стражей.
– Вон, оно что… А нельзя что-то сделать? Ну, может, заявить ходатайство насчет освобождения под подписку о невыезде… И залог готов внести.
– Вряд ли что из этого выйдет: слишком тяжкое обвинение собираются предъявить. Однако я, со своей стороны, заявлю ходатайство. Это – мое право. Откажет суд – подам апелляцию в надзорную инстанцию. Не сомневайтесь, дремать не буду.
– Но… Может, еще что-то… За ценой не постою… «Курдюка» ведь отпустили… Может, попробовать и этот способ, а?
– Вы о Курдюкове, что ли?
– О нем.
Адвокат рассмеялся.
– Это вам не Тагил, а Екатеринбург. Здесь ставки такие, что вам и не снились. К тому же я ничем подобным заниматься не стану.
– Но тот адвокат… За дополнительную ведь плату…
– Тот согласился, я – никогда и ни за какие деньги. И, пожалуйста, насчет подкупа ко мне больше не обращайтесь. Совершенно бесполезно. Я осуществляю адвокатскую деятельность строго в рамках закона, – Тагильцев усмехнулся. – С адвокатом вам не повезло.
– Если бы только с ним, – вздохнув, пробурчал Шилов.
Адвокат сочувственно сказал:
– А и правда: вам, Евгений Дмитриевич, крупно не повезло и со следователем.
– Ты что-то знаешь?
– Положено знать.
– И что?
– Зверь умный, хитрый и сильный: угодивший к нему в лапы, уж не вырвется.
Шилов тотчас же предложил:
– А не заявить ли ходатайство об отводе, а? – Шилов с надеждой смотрел в глаза адвоката.
– Не тешьте себя иллюзиями.
– Почему?
– Чтобы заявить отвод следователю, надо иметь на руках крупные козыри. Их, эти самые козыри, следователь, я уверен, нам не даст в руки.
– Никакой надежды?
– Нет.
– Полная безнадёга. Что ты за адвокат, если ничего не можешь сделать?
Адвокат усмехнулся.
– Во-первых, цыплят по осени считают. Во-вторых, вы вправе на любой стадии разорвать договор и потребовать замены адвоката. На это даже никаких аргументов не требуется. Достаточно заявить ходатайство и оно тотчас же будет удовлетворено.
– Нет, что ты! Я же, вишь ты, так просто сказал.
4
Майор Савичев, появившись в кабинете, положил на стол какие-то бумаги, а, взглянув в сторону Фомина, что-то сосредоточенно чертившего и сопевшего носом, спросил:
– Над чем, коллега, маракуешь? Или вновь, только объявившись, навострил лыжи?
Фомин поднял глаза.
– План действий намечаю. Начальство требует.
– Уж не генерал ли, Сергеич?
Фомин рассмеялся.
– Пошутил я. Нужен мой план генералу, как лошади пятая нога. Ему что? Приказал и иди, выполняй. На что и голова у подчиненного, чтобы самостоятельно соображать, мозгами шевелить, заставлять извилины работать.
– Начальству, в самом деле, легче.
Фомин загадочно ухмыльнулся.
– Как мудро выразился один из героев Юлиана Семенова, ценные указания способна давать даже дрессированная шимпанзе. Но, – Фомин приставил палец к губам, – это сугубо между нами. – В нашем управлении подобных шимпанзе, к счастью, не водится. У других – да, но только не у нас – это святое.
Савичев рассмеялся.
– Перестраховщик несчастный. И хлестко сказать хочется, и, одновременно, боязно.
Фомин согласно кивнул и вновь углубился в почеркушки. Савичев, правда, не собирался его оставлять в покое.
– Коллега, нехорошо оставлять вопрос без ответа, – напомнил он.
– Да? Не помню.
– Скажи: навострил лыжи или нет?
– Навострил, господин майор, еще как навострил. Однако не я, а мне навострили и даже четкую и понятную лыжню проложили.
– И куда в этот раз?
– Адрес, увы, – Фомин шумно вздохнул, – прежний. Тагил и тагильчане у меня уже в печёнках сидят.
– Отказался бы.
Фомин недовольно хмыкнул.
– Хотел бы я на тебя посмотреть… Будто не отказывался я… Еще как отказывался. Генерал ничего слушать не хочет. Пустил последний аргумент, но и он не помог.
– Что еще за «аргумент», Сергеич?
– Рапорт, говорю, об отставке написал. Устал, говорю. Душа, говорю, покоя требует.
– А что генерал?
– Рапорт, сердясь, заявил Краснов, может и полежать месячишко, другой в кадрах. Доведешь, говорит, дело до логического конца, то есть вместо многоточия поставишь жирную точку, и – гуляй себе.
– Он, знаешь, прав.
Фомин недовольно фыркнул.
– Майор, какая передо мной стояла задача? – спросил Фомин, и сам же себе ответил. – Ответить на вопрос, куда подевался главарь банды Курдюков?
– И ответил? – подтрунивая, спросил Савичев.
– Да, ответил. Ответил четко и ясно. Что еще-то надо от меня, а?
– Генералу надо, чтобы именно ты, а не кто-то другой, работал и во время следствия. Тебе и только тебе все карты в руки.
Фомин махнул рукой.
– Слышал я это.
– Тем более. Кстати: следователь Коротаев настаивал на твоей кандидатуре. Даже, будто бы, требовал.
– Не преувеличивай.
– Правду говорю. Говорю то, что своими ушами слышал.
– И что ему в голову взбрело, а? Я же в его бригадах никогда не работал. Бог миловал.
– Характер, конечно, у Коротаева не сахар, но работать с ним можно, – сказал Савичев. – Главное – человек надежный, а это немало.
Фомин хмыкнул.
– Если про характер говорить, то у меня он, пожалуй, похуже будет. Звонил ему. Хотел встретиться. Отказал. Сегодня, говорит, не смогу. Сначала, говорит, первичный допрос задержанного, а потом надо подготовить предварительное обвинительное заключение и в суд за санкцией на арест. Сейчас, говорит, с кондачка не пройдет: судье лапши на уши не навесишь. Ему нужны факты. И факты весомые. А иначе, говорит, судья может прямо в зале суда выпустить на свободу. Гоняйся, говорит, потом по миру, – Фомин снова хмыкнул. – Гоняться-то, между прочим, не ему придется, а нам, сыщикам.
– С этим сложнее стало, – согласился майор Савичев.
– Да, сложнее, но цивилизованнее, – заметил Фомин.
– А кто спорит? Но мы не готовы.
– Мы никогда не будем готовы… Пока жареный петух в задницу не клюнет, – сердито сказал Фомин и снова углубился в свое занятие.
На этот раз майор Савичев не стал коллегу отвлекать разговорами. Хотя разговаривать с Фоминым ему очень нравилось. И, будь время, днями бы обсуждал актуальные проблемы проходящей в России правовой реформы. И, вообще, за жизнь с ним интересно поболтать: умно мыслит, грамотно излагает. Слушать и спорить даже – одно удовольствие. Редкость это в той среде, где майор Савичев вращается. Пока редкость. Но, Бог даст, скоро все изменится. Он, Савичев, в это хотел бы верить. Ну, а как будет на самом деле – время покажет.
5
Кабинет для допросов изолятора временного содержания. После довольно благополучного завершения формальных процедур Коротаев решил сделать минутную паузу. Их было лишь трое, не считая двоих конвоиров: он, следователь, задержанный и его адвокат. Адвокат ведет себя разумно, а вот его подзащитный явно нервничает, все время злобно вращает зрачками и фыркает. Но это следователя не тревожит. Повидал на своем веку разных и его вряд ли чем-то или кем-то можно удивить. Вначале-то все так фыркают, но со временем, пообвыкнув, становятся вполне приличными людьми. И даже охотно начинают сотрудничать со следствием. Правда, это случается лишь в том случае, если почувствуют твердую руку следователя, не оставляющего никакого шанса на слабину.
– Ну-с, продолжим? – спросил Коротаев, остановившись взглядом дольше всего на лице подозреваемого. Тот, не выдержав, отвел глаза в сторону. Но промолчал. Промолчал и адвокат. – Вы, гражданин Шилов, подозреваетесь в том, что зверски убили лидера своего преступного сообщества Курдюкова, – услышав фамилию, Шилов облегченно вздохнул. Следователь сделал вывод: подозреваемый готовился услышать другое. Но что? И отчего столь откровенное облегчение? Вон, даже спину выпрямил, расслабился, хотя еще минуту назад сидел весь собравшийся в комок. – Что скажете, гражданин Шилов?
– А что я могу сказать? Мне нечего, вишь ты, сказать. Подобную ересь, что ли, комментировать?
– Значит, отрицаете сам факт?
Вмешался адвокат, хотя сообщение следователя его здорово шокировало:
– Подзащитный, вы вправе не отвечать на вопросы, если они ущемляют ваши конституционные права и могут ухудшить ваше положение.
– Благодарю адвоката, что он еще раз заострил внимание на конституционной норме, хотя вряд ли стоило это делать, поскольку в самом начале я разъяснил задержанному это конституционное право и он принял, как я понял, к сведению.
– Повторение – мать учения, – заметил адвокат и замолчал.
– Гражданин Шилов, а вы что скажете?
– Мне по-прежнему нечего сказать: я никого и никогда не убивал.
– Пусть так, но вы не станете же отрицать, что были близко знакомы с Курдюковым?
– Господин полковник, – вновь вмешался Тагильцев, – факт знакомства – не есть факт, могущий служить доказательством убийства.
Коротаев легко согласился с возражением адвоката, так как из его вопроса и на самом деле вытекала некая логическая связь между убийством и знакомством с убитым. Коротаев отметил про себя, что адвокат хоть и из провинции, но дело свое знает и с ним надо быть беспрестанно начеку. Что ж, и на старуху бывает проруха. Коротаев решил поправить ситуацию.
