Геннадий Малейчук
Обреченные на связь. Эмоциональная зависимость в близких отношениях

Родители, которые «убивают» своих детей: «семейное захватничество»

Люди всегда разрушают то, что любят сильнее всего…

Специфической особенностью любви в эмоционально зависимых отношениях является то, что она не выдается детям в чистом виде.

В психотерапии довольно часто приходится работать со снами. Такая работа обычно дает богатый материал для понимания актуального состояния клиента и сути его внутриличностных конфликтов. Во время сна более отчетливо на поверхность сознания всплывают глубокие переживания, часто неосознаваемые во время бодрствования человека. Рассматриваемый ниже сон моего клиента из категории «ужастиков». Давайте вместе заглянем в его содержание.

Клиенту снится гостиная. За столом сидят взрослые люди и обедают. Есть ощущение, что среди этих людей присутствуют и его родители. Что впечатляет клиента, так это то, с каким видом люди едят. В этом действии много самодовольства, уверенности в необходимости, неизбежности и правильности происходящего.

Однако что-то в увиденном тревожит клиента, вызывает беспокойство и напряжение. Чувствуется какая-то незавершенность, непроясненность, недосказанность… Клиент пытается понять, что в происходящем его так напрягает. Он идет в соседнюю комнату и видит там много искалеченных, перебинтованных детей: у кого-то не хватает ручки, у кого-то ножки…

Все в одночасье становится ясным – картина проясняется. Клиента охватывает пронизывающий леденящий ужас. Люди за столом – каннибалы, они едят своих детей, едят постепенно, отрезая от их тел какие-то части. Кроме ужаса у клиента присутствует удивление от какой-то правильности, даже праведности происходящего, демонстрируемого всем видом обедающих взрослых.

Проницательный читатель уже догадался, что сон символизирует феномен эмоционально зависимых отношений в детско-родительской системе. Явление, которое в данном сне проявлено в таком жутком символизме, на самом деле настолько распространено в нашем обществе, что позволяет его рассматривать как вариант социокультурной нормы.

Здесь мы имеем дело с фактом родительского психологического насилия, маскируемого под родительские любовь и заботу.

В психологической литературе этот феномен называют по-разному: симбиотические отношения, созависимые отношения, родительское «захватничество» и пр. Я называю данный феномен эмоциональной зависимостью. Несмотря на то что используются разные названия, для такого рода отношений неизбежно характерно следующее:

• нарушение психологических границ;

• психологическое насилие.

Важным моментом здесь является манипулятивный характер таких отношений: психологическое насилие преподносится родителями как жест их родительской любви. В таких отношениях родители используют ребенка, руководствуясь благими намерениями, используют его под видом любви к нему. С примерами такой родительской любви читатель, безусловно, встречался и в литературе, и в реальной жизни. И, конечно же, в психологической практике таких случаев более чем предостаточно.

Существуют различные виды «родительского захватничества» (термин Франсуазы Кушар, описанный в ее книге «Дочки-матери»): материнское, отцовское, семейное. Примеры «материнского и отцовского захватничества» ранее были описаны мною и Натальей Олифирович на примере сказочных историй «Рапунцель» и «Царевна-лягушка» в нашей книге «Сказочные истории глазами терапевта».

Здесь же я хочу остановиться на феномене семейного захватничества, описываемого не так часто, как другие виды «захватничества» в эмоционально зависимых отношениях. Важным моментом, отличающим семьи, для которых характерен вышеназванный феномен, является их высокая сплоченность с ярко выраженным переживанием «Мы». Дети, воспитываемые в таких семьях, находятся в схожих условиях, с транслируемыми их родителями следующими семейными посланиями-интроектами:

• Мы (наша семья) самые правильные, самые хорошие, самые нормальные. Правильность, хорошесть, нормальность нашей семьи противопоставляется Другим. Другие хуже нас. Поэтому с Другими нужно максимально избегать контактов.

• Ты – наш, если придерживаешься семейных правил, если разделяешь вышеназванные семейные убеждения. Наш, следовательно, любим. Если же ты не поддерживаешь семейные правила и убеждения, то автоматически становишься не наш и лишаешься родительской любви.

В тех семьях, где нет сплоченности, могут быть другие варианты семейного захватничества – с тем из родителей, с кем крепче эмоциональная связь. В этом случае один из родителей образует симбиотический союз с ребенком, другой же родитель исключается из этого союза.

В формировании ощущения «Мы» как лояльности семейной системе кроме вышеописанных посланий-интроектов задействованы следующие эмоциональные механизмы, формирующие и поддерживающие эмоциональную зависимость в системе.

Вина. У детей в эмоционально зависимых семьях родителями интенсивно формируется чувство вины. Чаще всего вина транслируется в следующем их послании: «Мы (родители) отдаем себя полностью вам, а вы (дети), неблагодарные…» Чувство вины является сильным клеем, не позволяющим детям разорвать эмоционально зависимые отношения и начать собственную жизнь. Каждая их попытка вырваться на свободу сопровождается возрастающим чувством зависимости и вины, в котором они запутываются все больше и больше.

Страх. Чувство страха внушается детям в эмоционально зависимых семьях с самых первых лет жизни. «Мир несовершенен, опасен. Лишь здесь, в семье, с нами, вы в безопасности». Безусловно, такое представление о мире, транслируемое детям, является компонентом картины мира их родителей. Это родительские страхи, это их несостоятельность перед жизнью.

Стыд. Чувство стыда может возникнуть как результат несоответствия ребенка «правильным» семейным эталонам. «Соблюдай семейные правила, будь таким, каким мы хотим. В противном случае – ты не наш, а следовательно, ущербный». Для того чтобы не встречаться с чувством стыда, члены такой семейной системы активно культивируют семейную гордость. Кроме того, гордость усиливает чувство принадлежности к «Мы-системе».

Любовь. Любовь является ведущим механизмом поддержания эмоционально зависимых отношений. Специфической особенностью любви в эмоционально зависимых отношениях является то, что она не выдается детям в чистом виде, а связывается с родительским ограничением, насилием с использованием манипуляций. Однако потребность ребенка в родительской любви настолько велика, что дети готовы на любые жертвы, лишь бы ее получить. В советские времена, в эпоху дефицита, была такая практика: к пользующемуся спросом товару навязывали в нагрузку другой товар, не пользующийся спросом. И покупатель, желающий приобрести дефицитный товар, вынужден был брать то, что ему было не нужно.

Что-то похожее мы наблюдаем и в эмоционально зависимых отношениях. Такой опыт потребления любви ребенком в «нечистом виде» становится привычным, и уже взрослый человек привычно продолжает любить себя лишь при условии самонасилия. Любить себя можно только тогда, когда хорошенько «изнасилуешь» себя какой-то работой, заставишь себя что-то делать. Таким людям невыносима праздность, они неспособны отдохнуть, расслабиться.

Все рассмотренные механизмы способствуют созданию высокой степени лояльности семейной системе и противопоставления ее внешнему миру.

Попробую набросать основные черты человека, ставшего жертвой «семейного захватничества».

• Сложность в установлении близких контактов с людьми из «внешнего мира».

• Настороженное отношение к миру.

• Неспособность расслабиться.

• Убеждение, что отдых необходимо заслужить тяжелой работой.

• Навязчивое желание постоянно что-то делать.

• Стремление все делать по правилам.

• Большое количество долженствований, интроектов.

• Высокий уровень требовательности к себе.

Рассматриваемые отношения, как уже говорилось, по своей сути эмоционально зависимые. Следовательно, целью психотерапии в этом случае является повышение свободы и автономности Я клиента.

Ожидать того, что семейная система добровольно отпустит своего члена, бессмысленно. Мотивы родителей психологически понятны. Родители в такой системе растят ребенка для себя. Ребенок выполняет для них смыслообразующую функцию, затыкая дыру в их диффузной идентичности. Так что «обрезание крыльев» и удержание ребенка в этой ситуации вполне закономерно.

Описанный пример семейного захватничества представляется еще одним вариантом семейной эмоциональной зависимости, наряду с описанным выше материнским «захватничеством». Рекомендации для людей, ставших заложниками такой поглощающей системе, были предложены в предыдущем тексте.

Здесь же мне хочется дать некоторые рекомендации психотерапевтам, работающим с такими клиентами. Сложность работы с таким клиентом связана с тем, что, для того чтобы вырасти, ему необходимо символически «убить» родительскую систему. Из-за высокой же степени лояльности к семейной системе любое движение в сторону автономии трактуется ею как предательство, и клиент погружается в переживания вины и усиливает тенденции к зависимости от семейной системы.

Движение человека к автономии неизбежно связано с построением личных границ, а следовательно, с повышением чувствительности к чувствам и потребностям своего Я. Доступ же к своим подлинным чувствам, желаниям и потребностям оказывается заблокирован. Появление и выделение автономного Я требует ресурсов для защиты его границ и необходимости проявления агрессии.

И здесь у клиента возникают большие сложности. Идеальным, демонстрирующим любовь родителям гораздо сложнее ответить из своего Я. Ребенок опутан родительской любовью, как муха паутиной. Агрессия возможна только в отношении внешнего мира и ни в коем случае не против семейной системы. Наиболее сложным становится проявление агрессии в ситуации, когда один или оба родителя умерли.

Психотерапевтической ошибкой здесь будут попытки поддерживать критику родителей клиента. Даже если первоначально клиент и пойдет в этом за психотерапевтом, то впоследствии он все равно будет «возвращаться» в родительскую систему, сопротивляясь психотерапии, либо вообще прерывая ее. Бессознательная лояльность к системе сильнее любых осознаваний. Психотерапевтическая «атака» объектов зависимости порождает у клиента большое количество вины и страха потери опоры. Гораздо более перспективным здесь будет осознавание и проработка тех механизмов и чувств, которые удерживают клиента в ситуации эмоциональной зависимости.

Психотерапевтическая работа с клиентами, оказавшимися заложниками семейной системы, непростая. Клиенту в психотерапии необходимо психологически родиться и вырасти. А это длительный и сложный процесс и далеко не у всех оказывается достаточно мотивации и терпения.

Под наркозом материнской любви: гиперопекающая мать

Материнская любовь – мощнейшее оружие.

В отношениях с гиперопекающей матерью у ребенка только два пути: путь инвалида и путь предателя.

К истории лоботомии. Была в середине прошлого века в США и ряде европейских стран, а также и в СССР, такая операция для лечения некоторых психических расстройств (в первую очередь шизофрении), суть которой заключалась в том, что лобная доля головного мозга иссекалась и отделялась от других областей мозга.

Этот метод лечения был придуман в те времена, когда не существовало эффективных лекарственных препаратов, с помощью которых можно было лечить шизофрению, расстройства поведения с бредом, галлюцинациями, когда психиатрические больные были угрозой для жизни остальных людей. Метод лоботомии разработал в 1935 году португалец Эгаш Мониш. Широкое же распространение метод получил благодаря практической деятельности американского психиатра Уолтера Фримана. В промежутке между 1936 и до конца 1950‑х годов лоботомии подверглись 40–50 тысяч американцев. Десятки тысяч пациентов подверглись этой операции в странах Европы. Спад использования метода лоботомии начался в 1950‑е годы после того, как стали очевидны серьезные психические осложнения после операции. В дальнейшем проведение лоботомии было запрещено законодательно во многих странах. В СССР лоботомия была официально запрещена в 1950 году.

Результаты такого лечения. После операции пациенты сразу становились спокойными и пассивными; многие буйные пациенты, подверженные приступам ярости, становились, по утверждению У. Фримана, молчаливыми и покорными. Но наряду с этим у пациентов также появлялись другие (побочные) симптомы. Среди них:

• ослабление контроля за собственным поведением;

• апатия;

• эмоциональная неустойчивость;

• эмоциональная тупость;

• безынициативность и неспособность осуществлять целенаправленную деятельность;

• неспособность критически мыслить, предсказывать дальнейший ход событий;

• неспособность строить планы на будущее и выполнять любую работу, за исключением самой примитивной.

И неудивительно. Среди многих функций лобных долей одна из важнейших – это обеспечение мотивационной деятельности человека.

При поражении лобных долей коры головного мозга наступает апраксия (невозможность осуществления волевого акта) и абулия (безволие), что проявляется в неспособности принимать решения и осуществлять нужные действия, хотя это и осознается.

В итоге это приводит к развитию апатоабулического синдрома. В быту о последствиях такой операции говорят не иначе как «человек превращается в растение, в овощ».

Вы спросите, какое отношение имеет эта чудовищная операция-эксперимент к материнской любви?

Напрямую здесь, естественно, связи нет. Это не более чем метафора. И она относится не в целом к такому феномену, как «материнская любовь», а лишь к определенной форме специфического проявления такого рода любви, описанной ниже. Никто здесь реально не проводит операцию на мозге. Но по итогу определенного рода психологическое вмешательство приводит к очень схожим последствиям в виде дефицита у ребенка ряда психологических функций.

Как такое оказывается возможным?

В медицине известно, что разные типы вмешательства могут привести к схожим последствиям. Так, к примеру, можно реально повредить мышцу, и это приведет к нарушению ее нормального функционирования, а можно лишить ее нагрузки, что в итоге тоже скажется на ее работоспособности.

Схожие явления можно наблюдать и в психической сфере. Например, к задержке психического развития могут привести как биологические причины (инфекции, интоксикации, травмы головного мозга), так и причины социальные – неблагоприятная социальная ситуация развития.

Я считаю, что определенный характер детско-родительских отношений может стать причиной несформированности у ребенка жизненно важных психических функций. В данном случае речь пойдет о дефиците мотивационно-волевой сферы.

Что это за отношения?

Речь пойдет о такого рода детско-родительских отношениях, которые приводят к сложностям у ребенка в плане психологического отделения от родителей или, иначе, сепарации. Такие отношения часто характеризуются как симбиотические. Симбиотические отношения в диаде «мать – ребенок» – естественное и необходимое условие выживания и развития ребенка на начальном этапе его жизненного пути. И это неудивительно, так как маленький ребенок остро нуждается в материнской любви и привязанности. Материнская любовь поистине мощнейшее оружие! И от того, как мать будет распоряжаться этой любовью, во многом будут зависеть, не побоюсь этих слов, жизнь и судьба ее ребенка.

В норме взрослеющий ребенок разрывает симбиотические отношения. Происходит это постепенно: ребенок все дальше и дальше уходит от своей матери, сохраняя при этом с ней психологическую связь. Но часто это оказывается невозможно.

К проблемам психологического взросления могут привести разные варианты нарушений отношений в диаде «мать – ребенок», создающие сложности для его психологического отделения и взросления. В арсенале матери, удерживающей ребенка, имеется большое количество манипулятивных инструментов. Лидирующая позиция здесь принадлежит чувству вины. Такого рода ситуации хорошо описаны в популярных статьях на эту тему.

Опишу одну из форм симбиотических отношений в диаде «мать – ребенок», которая ведет к проблемам сепарации и формированию эмоционально зависимых отношений и в итоге – к дефициту у ребенка мотивационно-волевой сферы. В качестве инструмента удержания ребенка здесь мать использует чрезмерную опеку.

Рассмотрим это на примере отношений «мать – сын», так как это наиболее часто встречающийся вариант. Представлю психологические портреты участников, специфику их отношений и их последствия.

Сильная мать – уверенная, сильная, волевая, знающая, чего хочет от жизни и умеющая это получить.

Матери хватает на все: и на то, чтобы «бежать впереди паровоза», и на то, чтобы «толкать его сзади». Она решает в семье все вопросы, в том числе и относительно воспитания сына. Пока он маленький, она лучше знает, чего он хочет: как и с кем ему играть, какие посещать секции, с кем дружить и пр. Вот он подрастает, и она выбирает за сына профессию, поступает его в институт, отмазывает от армии. Тем самым она лишает его возможности приобретать свой собственный опыт.

Гиперактивная, чрезмерно опекающе-оберегающая мать подменяет мотивационную и волевую активность сына собственной, лишая его возможности тренировать ее, что в итоге приводит к дефициту у него воли, а иногда и к ее полной атрофии. Такая мать либо сама воспитывает ребенка, либо является «главой семейства». Мужа-отца в семейной системе либо нет, либо он лишь номинально присутствует, являясь психологически слабым и неспособным что-либо решать.

Почему она так поступает? Чаще всего от тревоги, которую она обычно не осознает. А за ней стоят, как правило, ее воображаемые страхи.

Она стала такой неслучайно. У нее на это есть свои причины, связанные с особенностями ее развития. По итогу у нее имеется прокол в доверии к миру. Мир для нее небезопасен. Следовательно, миру и Другому как части этого мира доверять нельзя. Рассчитывать можно лишь на себя. Такого рода установки порождают, как я уже отмечал, неосознаваемую тревогу, и такая женщина, чтобы не встречаться с ней, активно наращивает психологические мышцы как способ компенсации своей установки об опасности мира. В результате таких постоянных тренировок она становится психологически сильной. Для того чтобы не встречаться со своей тревогой, она пытается контролировать все в своей жизни, и это также распространяется и на ее ребенка.

Сломленный ребенок – неуверенный, слабый, неспособный к волевым усилиям, не знающий, чего хотеть в жизни. Он рос в симбиотических отношениях с постоянно нарушенными психологическими границами. Это отношения, где не было собственного пространства, свободного от мамы.

Мама все время решала за него: что ему есть, с кем дружить, кого любить и пр. Его желания были не в счет, и он разучился хотеть, а со временем и мочь что-либо.

Мама из-за страстного желания уберечь ребенка от всех жизненных проблем (проективного характера – дать Другому то, чего недоставало самой) оберегала его не только от проблем, но и от опыта, который мог бы ему пригодиться для их решения. Кроме того, он рос в отсутствии мужской модели поведения. Отец, если даже и присутствовал номинально, реально не являлся носителем мужских черт и мужского поведения.

Ребенку, растущему в таких условиях, оказывается крайне сложно сепарироваться от матери. С одной стороны, у него много страхов, с другой – отсутствие реальных сил и возможностей для этого.

Результаты такого рода отношений. Сломленный, лишенный воли ребенок, он является эмоционально зависимым, пассивным и неспособным ставить жизненные цели и добиваться их. Прогноз здесь крайне неблагоприятен.

Психотерапия как шанс для двоих

Идеальная ситуация для психотерапии может сложиться тогда, когда на психотерапию приходят оба: и мать, и сын. Мы здесь имеем дело с устойчивой системой, и лучше включать в процесс психотерапии и мать, и сына, но не вместе, а каждого по отдельности.

Как хороший прогноз для психотерапии может рассматриваться такая ситуация, когда мать обращается за помощью с установкой понять свой вклад в существующую проблему.

Несколько хуже, когда в психотерапию приходит только сын. Возможное и практически на сто процентов вероятное здесь вмешательство мамы – серьезный барьер для психотерапии. И совсем уже неблагоприятный вариант для психотерапии тогда, когда мать хочет вылечить, исправить ребенка (на момент обращения, как правило, уже физически взрослого).

В том случае, если психотерапевту не удастся убедить маму в ее причастности к проблемам ребенка и тем самым попытаться поисследовать свой вклад в создавшуюся ситуацию, тогда все оказывается бесполезным. Начинать психотерапию с ребенком, когда это не его воля, – бессмысленное и бесполезное занятие. В случае такого рода запроса в системе ничего не поменяется. Мать просто включается в новую форму контроля – контроля за психотерапией ребенка.

Мать и ребенок, как я уже писал, – единая система. Они представляют полярные качества системы: силу и бессилие. По сути, их отношения представляют проекцию внутреннего бессознательного конфликта матери между названными качествами. А сын – это непринимаемая часть матери, персонифицирующая ее слабость и бессилие.

Это открытие в психотерапии для матери может стать началом ее изменений в сторону знакомства со своей непринимаемой частью и ее интеграции в образ Я, и сместить фокус внимания с сына на себя и свою жизнь.

Тем не менее чаще всего в практике встречается именно такой вариант запроса, когда мать видит проблему не в себе, а в сыне.

Обычно это бывает так. Мать начинает бить тревогу тогда, когда ребенок предпринимает попытки выйти из-под ее всемогущего контроля. Делает он это весьма своеобразно. Он перестает следовать ее советам и начинает бунтовать. Бунтовать весьма оригинально – пассивно. Как может. Так бывает часто, когда открыто против силы не попрешь. Это-то и бунтом сложно назвать. Непросто разглядеть бунт в апатии и нежелании что-либо делать. Мать в описанной ситуации попадает в ловушку, созданную ею же самой. Чтобы у ребенка появился шанс что-то делать в жизни, ей нужно ослабить свой контроль и позволить ему самому решать, что делать.

Но это сделать непросто и матери, и ребенку. У него реально не хватает возможностей, опыта и ресурсов. Нежелание делать что-то вопреки матери – это еще не собственное желание что-то делать самому. И у него много страхов – смогу ли, справлюсь ли? Один, без такой привычной помощи мамы. Он в порыве отчаяния делает шаг от матери и в страхе бежит обратно. И у матери здесь возникают уже вполне реальные страхи, что он не справится, если его отпустить. И периодически накрывает злость на это «домашнее животное». Ее бросает в крайности – от испуга до злости. Так возникает психологический тупик.

Поэтому на психотерапию важно идти обоим. Важно делать эти шаги друг от друга одновременно и порознь. Встречаться с этим новым страшным опытом и проживать это.

Отдельно хочется обратиться к матерям. Можно, конечно, порассуждать, что такого рода любовь – вовсе и не любовь.

Думаю, что любовь. Любовь с высоким уровнем тревоги, которая ослепляет. Тревога отключает рассудок. Очень важно его хоть иногда усилием воли включать.

Важно помнить, что важнейшая функция родителей – взросление детей. А для этого необходимо научиться передавать ответственность шаг за шагом своему ребенку. Основная родительская функция – выводить детей на орбиту жизни, а не толкать их по этой орбите либо висеть на них балластом.

Считаю, что каждая мать эпизодически, прежде чем что-либо делать для ребенка и за ребенка, должна задавать сама себе следующий рефлексивный вопрос: «Делает ли моя любовь, и все что я делаю для моего ребенка, его более сильным, уверенным, способным ставить перед собой цели и добиваться их»?

И по возможности честно отвечать на него.

И в конце концов, всегда ведь можно обратиться за профессиональной помощью, если ситуация воспринимается как тупик.

Что нужно делать ребенку, чтобы повзрослеть и обрести способность и энергию для жизни?

Самым сложным в такой работе является преодоление сложившейся за долгие годы в описанных выше взаимодействиях детской установки – установки беспомощности и ожидания все получать от взрослого. Лучший способ преодолеть детскую установку к жизни – это практиковать установку взрослую.

Обозначу основные направления для такой работы:

1. Откажитесь от установки, что вам кто-то что-то должен: другие люди и в целом мир. Если вы взрослый (хотя бы по паспортному возрасту) – вам никто и ничего не должен! Не должен! Это не означает вовсе, что вы не можете получить то, что вам необходимо. Про то, как это делать, – два следующих пункта.

2. Научитесь просить о том, чего вам не хватает. Именно просить! Не требовать, не манипулировать, а просить. Желательно используя волшебные слова, типа «Пожалуйста», «Будьте добры» и пр.

3. Научитесь благодарить за то, что вам дают. И для этого есть волшебные слова либо поступки.

Прекрасно осознаю, что эти рекомендации, как, впрочем, и все остальные, в основном бесполезны. Если было бы можно психологические проблемы решить посредством рекомендаций, то не было бы нужды ни в психотерапии, ни в психотерапевтах. Но все же.

Как опереться на того, кто слаб, – на себя? Это действительно часто находится за пределами возможностей самого человека. Для этого и существует психотерапия, чтобы «Как?» превращать в «Могу». И психотерапевт – это тот человек, который способен помочь «вырастить» эту опору в себе, став первоначально самому такой опорой для клиента.