Геннадий Иванович Дмитриев
Тайна портрета неизвестной дамы
Признание
Когда замок виконта вновь посетил инквизитор, приехав один, верхом, в обычном наряде дворянина, Рене де Ламбер был изумлен и растерян, он не знал, как себя вести, что означает этот неожиданный визит и столь необычное одеяние для священника? Но принял его достойно, как требует того этикет. Маска непроницаемости, казалось, была снята с лица его преосвященства вместе с мрачной сутаной, виконт был, пожалуй, одним из немногих, а возможно, и единственным, увидевшим улыбку на лице человека, одно имя которого приводило в священный трепет любого, даже самого истинного католика.
Он непринужденно говорил с виконтом о политике, об искусстве, о различных сортах роз и тонкостям ухода за ними, ни разу не коснувшись вопросов религии и церкви.
– Я привез Вам «Звезду востока», – сообщил он виконту, – думаю, она займет достойное место в Вашем розарии.
– Я благодарен Вам, ваше преосвященство, – ответил виконт, склонив голову.
– Можно без титулов, – сказал инквизитор, слегка улыбнувшись, – я ведь приехал к Вам как частное лицо.
После обеда он попросил Розалину показать ему сад, а когда виконт собрался было сопровождать их, ему:
– А Вы тем временем подыщите в розарии место для «Звезды востока», я хотел бы увидеть, как впишется она в общую картину.
Таким образом, ему удалось остаться с Розалиной наедине, найдя причину, казавшуюся вполне естественной, виконт же, заподозрив недоброе, не посмел возразить гостю, уступив его просьбе, которая была равносильна приказу.
Когда Розалина с инквизитором шли по аллее сада, меж ними возникло напряженное молчание, Розалина не знала о чем говорить с высоким гостем, опасаясь затронуть тему нежелательную, инквизитор же, утомленный своим поведением, ему не свойственным, не имея опыта общения с представительницами противоположного пола, кроме допросов ведьм, также шел молча.
Не зная как объясниться, он высказал свои чувства с привычным ему осознанием собственного превосходства:
– Я явился сюда, чтобы предложить Вам, как говорят рыцари, свою руку и сердце, думаю, у Вас нет причин отказать мне.
Розалина остановилась, пораженная его внезапным признанием, она молча глядела на инквизитора взглядом полным недоумения и страха.
– Что же Вы молчите? Вам нечего мне ответить? – спросил он.
– Что же я могу Вам ответить? – со слезами на глазах сказала она. – Ведь Ваш сан…
– Мой сан? – перебил ее инквизитор. – Я могу оставить должность и жить как обычный дворянин.
– Вы… пойдете на это ради меня, ваше преосвященство? – произнесла она тихо, прижав руку к груди.
– Да, ради Вас, – инквизитор сам не верил в то, что он говорил, как может он ради женщины, пусть даже внешне приятной наружности, оставить должность, которая не только приближает его к Богу, но и дает неограниченную власть над людьми? Он не представлял, что предпримет в следующую минуту, если Розалина вдруг согласится с его предложением и, получив отказ, испытал облегчение. Он знал, что теперь употребит всю свою власть на то, чтобы овладеть этой гордой девушкой.
– Чем же Вы мотивируете свой отказ? – спросил он тоном, от которого у Розалины похолодело все внутри.
– Я помолвлена, когда мой суженый вернется из дальнего путешествия, мы повенчаемся, – ответила она.
– Ваша помолвка освящена в церкви?
– Нет, ваше преосвященство, но он подарил мне кольцо, отец мой благословил нас.
– Значит помолвка не действительна. Куда уехал Ваш суженый? На долго? Он рыцарь? – спросил он тоном, каким задавал вопросы на суде.
– Нет, он не рыцарь, он художник, уехал писать картины тех мест, где когда-то произошли значительные события, вернется он через год, а может и дольше продлится его путешествие, большего я сказать не могу.
– Даже имя его Вы мне не скажете?
– Нет, ваше преосвященство, – тихо, но твердо ответила Розалина.
– Впрочем, это и не важно, – ответил инквизитор. – А если он не вернется, если погибнет в дальних краях? Что тогда?
Розалина не ответила, она молча стояла, глядя мимо его преосвященства.
– Мы одни, – продолжал он, – надеюсь, у Вас хватит ума сообразить, что об этом разговоре никто не должен узнать.
С этими словами он повернулся и ушел, потребовал у слуги свою лошадь, и уехал, не попрощавшись с виконтом.
Когда Розалина, несмотря на предупреждение инквизитора, рассказала отцу об их разговоре, виконт понял, какая страшная беда нависла над их семьей.
– Тебе нужно уехать отсюда, – сказал он дочери, – инквизитор не оставит тебя в покое, но во всей Фландрии, Франции, да и во всей Европе не найдется места, где бы он не смог отыскать тебя. У меня есть кузен, он живет на Руси, я отправлю тебя к нему, я напишу ему, а пока придет ответ, поживешь в деревне.
– А если он вернется и спросит обо мне? Что ты ему скажешь?
– Скажу, что ты уехала к Гаральду.
– Ты назовешь инквизитору его имя? – спросила она.
– Он знает, с кем ты помолвлена, знает он и куда уехал твой суженый, и не ты им нужна, им нужен он.
Понтий Пилат
Понтий Пилат, пятый прокуратор Иудеи, не спеша шел по аллее своего дворца, некогда бывшего владения царя Ирода Великого, дойдя до колонны, он вернулся обратно, он ждал Антония, единственного из своего окружения, кому он доверял. Антоний был сыном его погибшего друга, он был не только воином, но и получил высшую степень образования, окончил риторскую школу, и являлся советником прокуратора.
Понтий Пилат получил письмо от кесаря Тиберия, который был обеспокоен тем, что здесь, в Иудее, зреет восстание против Рима. Некто, по имени Иисус, происходящий из рода царя Давида, воспринятый народом в качестве мессии, призванного освободить Иудею от римского владычества, проповедует, собирая толпы народа, и призывает к вооруженному восстанию и гражданской войне.
«Не мир пришел я принести, а меч!», «Тот, кто не с нами – тот против нас!», «Я пришел, разделить сына с отцом, свекровь с невесткой!», «Кто не имеет денег, продай одежду, но купи меч!» – звучали в голове Пилата фразы из письма кесаря, – призывы проповедника по имени Иисус. Кто донес Тиберию об угрозе восстания в обход его, прокуратора Иудеи? Впрочем, своих информаторов кесарь не выдавал, а их хватало, и не только среди римлян, а и среди тех, варваров, иудеев.
Мысли прокуратора были мрачны, пока он с войсками находился в Кесарии, там, в Иерусалиме, зрел заговор против Рима, и об этом заговоре узнает он не от своих людей, а из письма Кесаря. Он уже пытался перенести свою резиденцию в Иерусалим, но этот грязный, варварский город не имел нормального водоснабжения, водопровод, построенный еще при персах, пришел в полную негодность. Когда же он велел своим воинам внести хоругви с изображением кесаря в Иерусалим, местное население возмутилось, эти дикари считали, что изображение лика человеческого оскорбляет их веру, их святые места. Хотя, что святого может быть у этих варваров?
Прокуратор не применил силу. Чтобы оставить хоругви в Иерусалиме, нужно было бы перебить все население этого проклятого города.
Антоний явился поздно, уже солнце клонилось к закату, тревожным багровым цветом налились на западе облака. Понтий Пилат взглянул на своего помощника и произнес вместо приветствия:
– Я слишком долго ждал тебя.
– Путь не близкий от Иерусалима до Кесарии, я торопился. Что потребовало такой спешки? Чем растревожен ты?
– Вот, прочти, – Понтий Пилат протянул Антонию письмо кесаря и, после того, как тот прочел, спросил: – Что можешь сообщить об этом Иисусе?
– О котором из них? – спросил Антоний.
– Как? Разве он не один? – удивился прокуратор.
– Их двое, один – Иисус Бер Авва, или Варавва, иудеи называют его сыном Божьим, второй Иисус Назареянин, его называют Христом, спасителем. И тот и другой проповедуют среди народа, но первый действует тайно, призывая к войне, второй проповедует открыто, он учит людей миру и любви.
Понтий Пилат был удивлен тем, что услышал он от Антония, он знал только об одном проповеднике по имени Иисус, а оказалось, что их двое. Кесарю Тиберию доложили об Иисусе Назареянине, называемом Христом, приписав ему слова, сказанные другим Иисусом, Вараввой.
– Я отправляюсь с войсками в Иерусалим, – сказал Понтий Пилат Антонию, – ты же поедешь завтра, возьмешь одну центурию, думаю, сотни солдат тебе хватит, чтобы схватить того, кто призывает к восстанию против Рима.
– Схватить Варавву не так просто, народ укрывает его, в присутствии римлян он никогда не появится, он неплохо осведомлен обо всех перемещениях наших войск, – ответил Антоний.
– Кто он, этот Иисус Варавва?
– Говорят, он происходит из рода царя Давида, иудеи считают его мессией, чей приход предсказан пророками, принадлежит он движению зелотов, ярых врагов Рима, и возглавляет отряды сикариев, профессиональных убийц, они убивают не только римлян, но и тех иудеев, кто поддерживает нас.
– Как бы там ни было, и кем бы ни был он, – ответил Пилат, – хоть самим богом иудейским, он должен быть пойман и предан смерти. Желательно сделать это на Пасху, пусть это будет нашим поздравлением с праздником для этих варваров.
– Не только на Пасху, а и в преддверии ее по законам иудейским запрещается казнить кого-либо, – возразил Антоний.
– А мне наплевать на законы этих дикарей! – воскликнул прокуратор. – Нужно показать им, что мы здесь власть и сила, и только наши законы действуют в этой проклятой стране!
– Я сделаю все, как говоришь ты, – ответил Антоний, – но что делать с тем, вторым?
– Ходи за ним, записывай все, что он говорит, мне нужно написать подробный отчет кесарю. А теперь иди, тебе нужно отдохнуть, завтра возьмешь центурию Ксаверия и поведешь ее в Иерусалим. Делай, что хочешь, но к моему приезду Варавва должен быть в цепях.
Антоний поклонился и ушел, Понтий Пилат знал, он все сделает, как надо. Прокуратор поднялся на террасу, откуда открывался вид на море, диск солнца уже коснулся воды, красная дорога по зыбким волнам протянулась от горизонта до самой террасы, она падала под ноги прокуратору, и он подумал, что тяжелый, кровавый путь предстоит ему по этой варварской, дикой иудейской земле.
Дух восстания уже витает в воздухе, там, в Иерусалиме звучат призывы к нему, а войска находятся в Кесарии. Нужно срочно перевести их в Иерусалим, но все равно, у прокуратора в распоряжении лишь вспомогательные войска, основные легионы находились в Сирии, у легата Вителлия.
Понтий Пилат знал, что среди иудеев нет единства, зелоты, евсеи, назореи, фарисеи, саддукеи – их разделяли взгляды не только религиозные, но и политические, в том числе и отношение к римлянам. Если возникнет восстание, то, играя на этих политических разногласиях можно втянуть их в гражданскую войну, и пусть тогда иудеи убивают иудеев, пока легионы Вителлия не придут из Сирии и не уничтожат их всех.
«Я пришел разделить отца с сыном, брата с братом, свекровь с невесткой ее, ибо, кто не с нами – тот против нас» – так, кажется, говорил этот проповедник, Иисус Варавва, – подумал прокуратор. – А тот, второй? Если он призывает к смирению, как утверждает Антоний, его нужно использовать в разжигании вражды между иудеями, вот и пусть воюют отец с сыном и брат с братом.
Любовь инквизитора
Старый слуга виконта, бывший его оруженосец, Готфруа отвез Розалину в деревню, где она поселилась у старухи Греты, под видом ее племянницы Абелии, всем же домашним было объявлено, что Розалина, по прихоти своей, поехала за суженым, но куда именно она уехала, не уточнялось. Жизнь ее в деревне протекала спокойно и размеренно, в скромной деревенской одежде трудно было узнать девушку, блиставшую своей красотой в замке отца.
Однажды, когда Розалина пасла коз на окраине деревни, к ней подошла хромая убогая женщина, половина лица которой была покрыта коростой. Она остановилась возле девушки и тихо сказала:
– Не пожалей, дитя, немного козьего молока для бедной больной старухи.
– Да-да, конечно, – ответила Розалина, – вот, возьмите, бабушка, попейте тут есть немного молока.
Она протянула несчастной кувшин с молоком, та взяла ее трясущимися руками, выпила все до дна и, бросив кувшин на землю, разбила его.
– Это для того, чтобы хворь моя не передалась никому, – пояснила она свой поступок, – люди боятся моей болезни, не хотят даже воды дать напиться, а ты, вот, и молока не пожалела. Совсем извела меня эта хворь, и никто помочь мне не может. А скажи, дитя, нет ли в деревне лекаря какого, что травами да заговорами людей лечит?
Розалина молча смотрела на старуху, не так давно она вылечила от такой болезни молодого крестьянина по имени Клаус, работавшего истопником в замке. Хотя отец и не разрешал ей применять свой дар, помня странную пропажу своей супруги, Розалина, сжалившись над молодым человеком, половина лица которого изуродовала короста, лечила его отварами и заговорами втайне от отца. Вскоре Клаус поправился, лицо его очистилось, и когда виконт, заметив удивительные изменения в облике своего истопника, спросил дочь, не она ли вылечила несчастного, Розалина в ответ промолчала, потупив взор.
– Больше никогда не делай этого, – тихо сказал виконт, – люди не благодарны по натуре своей, кто знает, что расскажет о своем чудесном исцелении этот крестьянин?
– Он обещал никому не говорить обо мне, – ответила Розалина, – если его спросят, он скажет, что молился деве Марии и она исцелила его.
– Не будь так наивна, дочь моя, – возразил отец, – никто не знает, что случилось с твоей матерью, но я уверен – ее погубил этот дар, способность лечить людей.
Розалина, смотрела на женщину и думала, что, пожалуй, ей не стоит нарушать запрет отца, опасавшегося дать людям повод для обвинения ее в колдовстве, ей было жаль несчастную, но отец, отправляя ее в деревню, сказал, чтобы она ни с кем из посторонних не общалась.
– Нет, я не знаю никого, кто бы здесь лечил людей, – ответила она.
– Да хранит тебя Бог, доброе дитя, – ответила старуха и, перекрестив Розалину, пошла прочь.
Розалина смотрела ей вслед, и сердце девушки сжималось от сострадания и осознания того, что она может помочь несчастной, но не смеет обнаружить свой дар.
– Постойте, бабушка! – крикнула она. Старуха остановилась и обернулась, Розалина подбежала к ней.
– Говорят, недалеко от деревни живет знахарь, который лечит людей заговорами и травами, я спрошу, сможет ли он Вам помочь, приходите завтра вечером вон к тому дому, я дам ответ.
– Спасибо тебе, доброе дитя, дай Бог тебе счастья, – ответила старуха и, повернувшись, пошла прочь.
К вечеру следующего дня Розалина собрала травы, сделала отвары, разлив их по глиняным бутылкам, вручила старухе, рассказав как и по скольку принимать, сославшись на некого знахаря, жившего неподалеку.
А через две недели девушку арестовали по обвинению в колдовстве и бросили в темницу, где ей предстояло провести свои последние дни в ожидании допроса и суда. Два дня провела она в сыром и темном подземелье; по влажным, покрытым мхом стенам сочилась вода, сквозь зарешеченное узкое окошко под самым потолком едва пробивался тусклый свет. На третий день лязгнул ржавый засов, дверь отворилась, и в камеру вошел инквизитор.
– Вот мы и встретились, прекрасная Розалина, а ты думала, что мы расстались навсегда? Или ты уже не Розалина, а Абелия, бедная пастушка? Я же просил тебя, чтобы разговор наш остался между нами, зачем ты рассказала все отцу? Глупо было прятаться от меня.
– Но как? – вопрос замер у нее на устах.
Инквизитор скривил губы в неком подобии улыбки:
– Как я узнал? Как я нашел тебя, несмотря на то, что виконт сделал все, чтобы навести на ложный след всех, кто захочет отыскать его дочь? Чтобы тебя не мучили сомнения, я скажу, ты об этом уже никому не расскажешь. Клаус.
Розалина вздрогнула, когда инквизитор назвал это имя, между тем он продолжал:
– Напрасно ты избавила истопника от недуга, нашлись люди, которые не поверили в его чудесное излечение по воле девы Марии. У Клауса был выбор: или отправиться на костер, или служить мне. Он выбрал второе. Он слышал твой разговор с отцом, не мог не слышать, не имел на это права. Теперь тебя ждет допрос, пытки и костер. Женщина, которую ты вылечила – сестра Мелани, монашка монастыря святой Корнелии. Какой силой ты лечила ее? Люди не могут лечить эту болезнь, тебе помогал дьявол.
– Видит Бог, дьявол здесь не при чем, я вылечила ее волею Божьей.
– Не лги! Сестра Мелани видела, как ты колдовала над зельем, которым ты опоила ее! Она следила за тобой, подглядывала через окно, тебя уже никто и ничто не спасет от святого пламени аутодафе. Ты можешь избежать этой участи, если станешь моей. Нет, я не предлагаю тебе руку и сердце, как тогда, когда ты отвергла меня, во второй раз я этого не предложу, – сказал он, понижая голос и склоняясь над ней.
– Ты будешь жить в монастыре, в келье, тебя будут звать сестра Абелия, раз уж бы выбрала это имя. Ты не будешь нуждаться ни в чем, и я буду владеть тобой тогда, когда этого захочу, но за пределы монастыря ты не выйдешь, ты не будешь общаться ни с кем, кроме меня, я буду твоим суженым, твоей судьбой, твоим единственным, первым и последним.
– Нет, я никогда не буду Вашей, никогда! Слышите? Лучше уж пламя костра, чем Ваши объятия! Нет! Никогда я не буду Вашей!
– Будешь! – возразил инквизитор. – Здесь и сейчас.
Мессия
Ожидание прихода мессии7, «помазанника» Божьего, некого святого, священника, посланного самим Господом для избавления народа от страданий было широко распространено во всем Средиземноморье. Когда наступает беда, народ обращается к Богу, вспоминает все, что говорили пророки о судьбе народа. Евреи верили своему Богу, и когда римляне покорили их земли, они ждали, что сбудутся слова пророков, что придет тот, который освободит народ от рабства. Не может Бог оставить свой народ, Бог, который обещал:
«И будешь господствовать над многими народами, а они над тобой господствовать не будут», «Тогда сыновья иноземцев будут строить стены твои, и цари их – служить тебе…», «И будут всегда отверсты врата твои, не будут затворяться ни днем ни ночью, чтобы приносимо было к тебе достояние народов и приводимы были цари их.», «Ибо народ и царства, которые не захотят служить тебе, – погибнут, и такие народы совершенно истребятся.», «И придут к тебе с покорностью сыновья угнетавших тебя, и падут к стопам ног твоих все, презиравшие тебя…», «Не слышно будет более насилия в земле твоей, опустошения и разорения – в пределах твоих…».
Бог обещал. И евреи верили своему Богу. Они ждали прихода мессии, о котором писали пророки, ждали, что он освободит народ Израиля от римского рабства. Верили, придет Вождь, Царь из рода Давида, он поведет народ на борьбу против завоевателей и уничтожит их. Затем Хасмонеи решили, что мессия может быть и не из дома Давида, а может происходить от левитов по линии Аарона.
Восстания не прекращались с того времени, как Помпей взял Иерусалим и превратил Иудею в римскую провинцию. Восставали и против римлян, и против Ирода, строившего свою политику на основе дружеских отношений с Римской империей. Когда Ирод умер, поднялось восстание против его сына Архелая. Не успели подавить это, как Иуда Галилеянин поднял новое восстание, объявил Иудею независимым государством, подчиненным только самому Богу. Но и это восстание было жестоко подавлено, а сам Иуда Галилеянин был убит, казнены были и его сыновья, Иаков и Симон. Никому из предводителей восстаний не удалось собрать все разрозненные силы под единое руководство. Это мог сделать только тот, чьего прихода так ждал народ, Мессия.
Рождение Иисуса Вараввы из рода царя Давида, сына Иосифа, состоящего в родстве с Иудой Гилилеянином, отцы народа, саддукеи и фарисеи, восприняли как приход мессии. Его стали готовить к великой миссии освобождения иудеев от римского владычества. Казалось, теперь восстание непременно будет иметь успех, но препятствие возникло совершенно неожиданно. Его брат, точнее, дальний родственник Иисус Назареянин, начав выступать перед народом с проповедями, стал восприниматься людьми в качестве мессии, того, кто принесет духовное возрождение. Он отрицал насилие, призывал к миру, и никак не способствовал сплочению народа вокруг идеи восстания. Проповедников было в те времена немало, но мессия мог быть только один.
По достижении совершеннолетия Иисус Назареянин ушел с караваном в дальние страны, и больше о нем никто ничего не слышал. Варавва же собирал сторонников решения проблемы независимости Иудейского царства военным путем, создавал боевые отряды, разрабатывал сеть тайных организаций, готовых в один момент по приказу вождя подняться против поработителей. Слух о мессии, царе Иудейском из рода Давида, распространялся по всей Галилее, Иудее и окрестных землях. Говорили об этом тихо, вполголоса, с тайной надеждой и тревогой.
И вот случилось то, чего никто из организаторов восстания предвидеть не мог, в Галилее объявился, ушедший много лет назад в далекие страны, Иисус Назареянин. Он проповедовал, он говорил, что есть земли, где люди живут не зная рабства, где никто не называет никого господином, и никто не имеет рабов. Так живут люди в далекой северной стране8, и так нужно устроить жизнь везде, чтобы Царство Божие воцарилось на Земле, как и на Небе. Люди слушали его затаив дыхание, они не представляли себе, как можно жить, не деля людей на господ и рабов, ведь они так жили всегда, они не знали иной жизни, иного устройства мира. В памяти людей возникли строки из книги пророка Исаии: «И пойдут многие народы и скажут: придите, и взойдем на гору Господню, в дом Бога Иаковлева, и научит Он нас Своим путям и будем ходить по стезям Его; ибо от Сиона выйдет закон, и слово Господне – из Иерусалима. И будет Он судить народы, и обличит многие племена; и перекуют мечи свои на орала, и копья свои – на серпы: не поднимет народ на народ меча, и не будут более учиться воевать.»
И сказали люди: «Он, Иисус из Назарета, и есть мессия, Христос, помазанник Божий, он поведет нас стезями Господа». Даже фарисеи, что считали себя истинными толкователями Закона, прислушивались к Иисусу, относились к нему с почтением и уважением.
Бывший первосвященник, тесть Каиафы Анна, был расстроен, все то, что выстраивалось много лет, ради чего были брошены все силы, дело обретения суверенитета Иудейского царства было под угрозой. И угроза эта исходила не от римских легионов, не от арабских войск, а от простого проповедника, который учит людей миру и любви, которого почитают они за мессию. Он пригласил к себе Каиафу, своего зятя, действующего первосвященника Иудеи. Когда тот вошел, он начал сразу, без предисловий:
– Что ты думаешь об этом проповеднике, Иисусе из Назарета? Говорят, он происходит из рода Давида?
– Да, от ветви Нафана, сына Давидова, брата Соломона. Его воспринимают как мессию, называют царем Иудейским, но он сам вряд ли может претендовать на эту роль, он сын плотника.
– Мессия?! – вскипел Анна, ударив посохом об пол. – Царь Иудейский?! А кто Варавва?! Мессия может быть только один! Один! Запомни это, Каиафа! Сын плотника! Давид тоже пас овец до того, как его признали царем. Нужно положить конец его проповедям!
– Но он не говорит ничего, за что его можно было бы привлечь к ответственности по Закону. Я же не могу заткнуть ему рот.
– А нужно! Нужно заткнуть ему рот! Мне не нужен второй мессия! Его нужно уничтожить. Так, чтобы все навсегда забыли о нем. По Закону, не по Закону! Наплевать! Подошли к нему сикариев, пусть зарежут его, как овцу!
– Но он не ходит один, вокруг него всегда полно народу, убить его тайно не получится.
– Тогда его нужно судить. Доказать – все, чему учит он народ – ересь. Нужно объявить его самозванцем, лжецом, лжепророком, чтобы люди отреклись от него. Ты хоть понимаешь, что под угрозой? Вся наша борьба за независимость может рухнуть в один момент, если люди пойдут за мессией, который проповедует мир и противится вооруженной борьбе. Как же! Перекуют народы мечи на орала! Но только после того, как этими мечами добудут себе свободу! Восстание назначено на Пасху, до этого времени нужно решить вопрос с этим Иисусом Назареянином.
– Восстание против Архелая тоже было на Пасху, когда много народу съехалось в Иерусалим, но оно было жестоко подавлено.
– Тогда не было главного, – Анна разгладил бороду, немного успокоившись от гнева, – не было того, кто мог бы объединить все силы. Каждый воевал за себя, даже раб, Симон, напялил на себя корону, решив, что теперь и он сможет стать царем. Единства не было. Это и погубило восстание. Теперь у нас есть мессия, Варавва, Сын Божий. Люди верят ему, люди пойдут за ним. Но второго мессии быть не должно.