Геннадий Иванович Дмитриев
Тайна портрета неизвестной дамы
Виконт де Ламбер
Слух об ужасной смерти Розалины, живьем сожженной на костре, дошел до замка виконта, весть принес странствующий монах, от него же виконт узнал и о гибели своей жены, Луары, которая долгие годы томилась в женском монастыре под именем сестры Анны. Горечь и печаль охватили сердце виконта, он забросил розарий, где каждый цветок напоминал ему о погибшей дочери, уединился, не подпуская к себе никого. Но как бы ни было велико горе, его не излечишь бездействием и тоской, тоска, покой и бездействие разъедают раненую душу, как кислота, убивают ее, и быстро сводят в могилу того, кто поддастся ей, решив, что жизнь кончена и смысла в ней никакого нет. Но никто не может наполнить смыслом жизнь человека, кроме его самого, часто, в самые страшные и безысходные часы человек находит смысл жизни, понимает, что должен пройти через все испытания, ради того самого, единственного, что осталось у него, потерявшего все, все самое дорогое и любимое, и смыслом этим становится месть.
Виконт де Ламбер поклялся отомстить тамплиерам, уничтожить их, добраться до самого инквизитора и свершить над ним свой суд, страшный, жестокий, неподкупный, неподвластный никому из людей, ни королю, ни духовенству, разве лишь самому Богу. Больше года он собирал войско, верных друзей, что когда-то были с ним и еще не забыли старого виконта, всех, которые когда-то сражались рядом, в одном строю, ныне разбросанные по разным концам Фландрии, Франции и других, более отдаленных стран. Привлек он в войско и своих крестьян, выразивших желание идти в бой со своим господином.
К тому времени тамплиеры обладали могуществом и властью, не сравнимой с властью и могуществом королей и духовенства, не мечом покоряли они мир, а тем мощным и страшным оружием, которое сильнее меча, они создали финансовую систему, поглотившую всех: и рабов, и господ, и тех, кто считался господином над господами, но сам, помимо воли своей, испытывая острую потребность в деньгах для реализации своей власти, сделался должником у этих безжалостных рыцарей-ростовщиков. Даже те, кто служили высшей, тайной, неведомой власти, среди которых был и инквизитор, понимали, что тамплиеры претендуют и на эту власть, власть, которая породила их, потому никто не стал препятствовать созданию тайного войска, которое через много лет, сохранив свои структуры, и привело, в конечном счете, к гибели этого могущественного ордена.
Собрав мощный, хорошо вооруженный отряд, виконт стал искать встречи с тамплиерами, он понимал, что бесполезно рыскать по полям и лесам, надеясь на случайность, и создал сеть осведомителей, разбросанную по всем близлежащим странам, сеть, в которой сами осведомители не знали для чего и на кого они работают, они лишь передавали информацию ближайшему агенту, который передавал ее следующему, знающему лишь ближайшее к нему, следующее звено цепи. Иногда это были те же осведомители, что работали и на тамплиеров, контрагенты сети просто перехватывали их сообщения, и перенаправляли сведения в нужном направлении.
От одного из таких осведомителей виконту стало известно, что небольшой отряд тамплиеров преследует троих путешественников, один из которых, предположительно, бродячий художник. Путники шли из венецианского порта по дороге, ведущей во Францию и далее во Фландрию. Виконт, зная о том, что Гаральд со своими слугами отправился в Святые места, и сейчас, возможно, уже возвращается, выступил с отрядом навстречу. Увидев рыцарей, штурмующих старый заброшенный замок, он не стал долго разбираться, а уничтожил их молниеносной, жесткой атакой, потерь в отряде виконта не было. Создавая свой отряд, как орудие мести, виконт презрел предубеждения рыцарей тех времен, которые, ссылаясь на законы чести, считали луки оружием недостойным дворянина, именно лучники и стали основой военной мощи отряда виконта. По этой причине тамплиеры были уничтожены, еще не успев вступить в тесное соприкосновение с противником, а те из них, кому удалось выжить под градом стрел, были изрублены мечами, заколоты копьями; раненых добили, пленных не брали.
Понтий Пилат
Понтий Пилат нервничал, все пошло не так, совсем не так, как он ожидал, он надеялся, что жестокая публичная казнь вразумит этих дикарей, но вышло все по-другому. Он видел их лица, горящие ненавистью и гневом, и понял, распятие главаря не остановит восстания, они отвергли проповедника, несущего им мир и любовь, и стали на сторону вождя, того, кто призывал их к мечу. «Не мир пришел я принести, а меч», «Распни Христа! Отпусти нам Варавву!» – звучало в его ушах. Конечно, собравшиеся на площади – это еще не весь народ, но те, другие, которые ловили каждое слово Христа, не пришли вступиться за него, они предали своего учителя, даже самый лучший из них, Петр, отрекся.
Был момент, когда прокуратор уже готов был уступить толпе, отправить на казнь Христа и отпустить Варавву, если ни один голос не прозвучит в защиту праведника, и голос прозвучал, но это был голос его жены, Клавдии Прокулы, но не было ни одного голоса его учеников, почему они не пришли на площадь? А если кто из них и пришел, то стоял молча, не смея подать свой голос в защиту того, кто учил их любви. Где же была их любовь? А ведь они могли изменить ситуацию, могли, но не посмели. Или не захотели? Идти за вождем проще, чем самому принимать решение, жить по велению совести, оставаясь в меньшинстве.
Все не так, не так, восстания можно ожидать со дня на день, среди этой безумной толпы найдется тот, кто поведет народ на римлян, а у него, прокуратора этой провинции, всего один отряд. Нужно срочно послать гонца к легату Вителлию в Сирию.
Грозу, которая началась в день казни, Понтий Пилат воспринял, как дурной знак. «Не к добру, не к добру все это», – думал он. Но когда прекратился ливень и утихли раскаты грома, в резиденцию вбежал Антоний, он был встревожен.
– Что? Что случилось, Антоний? – в предчувствии недоброй вести спросил прокуратор.
– Какой-то сумасшедший снял с креста тело Вараввы, чтобы похоронить его с почестями, как подобает царю иудейскому.
– А что стража? Как допустили?
– Он показал стражникам лист, сказал, будто ты ему разрешил. Лист был чистым, но он утверждал, что ливень смыл все, что было на нем написано.
– Стражников взять, бить кнутом, так, чтобы запомнили навсегда. Где похоронили?
– В пещере. Тело завернули в материю, пропитанную благовониями.
– Возьми отряд легионеров, заберите тело, сорвите с него все тряпье, заройте бунтовщика в лесу, так, чтобы ни одна собака не обнаружила. Он должен сгнить, как разбойник, без имени, чтобы и следа его не осталось на земле!
Второй портрет
На вопрос о Розалине виконт ответил не сразу, он сделался мрачен и суров, и молчание его встревожило Гаральда, в душе возникло чувство беды, страшной, неотвратимой.
– Ее нет больше на этом свете, – тихо ответил де Ламбер, – она погибла.
– Как?! – с ужасом воскликнул Гаральд.
– Ее сожгли на костре по обвинению в колдовстве.
Виконт рассказал обо всем, что произошло после того, как Гаральд, покинув замок, отправился в дальнее путешествие на поиски рукописи. Он протянул Гаральду записку:
– Вот, возьми, она просила передать это тебе.
Гаральд взял записку, на которой было лишь лишь одно четверостишие, и более ничего:
И, вырвавшись из жизненного круга,
В том мире, где всегда царит покой,
Когда-нибудь мы встретимся с тобой,
Но только вот, узнаем ли друг друга?
– Как это попало к Вам?
– Через монаха, того, что вел ее на казнь, он исполнил последнюю просьбу Розалины, хотя и рисковал.
Узнав о страшной гибели своей возлюбленной, Гаральд впал в отчаяние, он уединился в замке виконта, и долгими часами неотрывно смотрел на картину, портрет Розалины, написанный им в первые дни их знакомства. Он отказался от еды, не взирая на все уговоры Жульена, предлагавшего ему отведать самые изысканные блюда. Виконт де Ламбер не пытался каким-то образом утешить Гаральда, вывести его из этого губительного состояния, какое не так давно испытал и сам, он понимал, нужно время, чтобы пережить тот страшный удар, который судьба приготовила им.
Через несколько дней Гаральд потребовал краски и мольберт, и принялся писать новую картину, изображавшую суд инквизиции над несчастной девушкой, дух которой не удалось сломать ни пытками, ни страшной, мучительной смертью. Он работал неистово, зло, отчаянно, без перерыва для отдыха и сна. Образ Розалины возник перед ним болезненной ясностью, он чувствовал ее взгляд, ощущал ее дыхание, слышал биение ее сердца. Картина суда предстала перед ним так, будто бы он незримо присутствовал в зале суда. Гаральду никогда не доводилось встречаться с инквизитором, но облик его ощущался художником с такой ясностью, словно он был давно знаком с этим страшным человеком. Черты лица инквизитора виделись им до мельчайших подробностей, его фигура, одежда, жесты, выражение глаз – всё это представилось Гаральду с пугающей ясностью, вызывающей ожесточение и неугасимую жажду мести.
Вскоре картина была готова. Гаральд показал ее виконту. Тот долго всматривался в холст пронзительным взглядом, потом повернулся к художнику и сказал:
– Ты когда-либо виделся с инквизитором?
– Нет, – ответил Гаральд, – но очень хочу увидеть его сгорающим на костре.
– Странно. Я встречался с инквизитором дважды, эти встречи я запомню навсегда. Ты настолько точно написал его портрет, как это получилось?
– Я не знаю, я просто видел его перед собой, когда рисовал, мне казалось, что кто-то водит моей рукой по холсту, я лишь орудие в руках того, кто стоит над нами. Я выполнил то, что должен был выполнить, я нашел документы, которые обнаружат всю ложь и подлость инквизиции, но обнародовать их сейчас нельзя. Здесь, на картинах я укажу место, где спрячу рукописи. Первая пусть хранится в Вашем замке, вторая – в моем. Я знаю, придет время, и правда восторжествует по всей земле, а пока прошу Вас, виконт, дать мне отряд рыцарей, чтобы я мог спокойно добраться до того места, где спрячу рукопись. Сейчас я возьму обе картины с собой, потом первую верну Вам, вторую отвезу в свой замок, но сначала мне нужно освободить его от тех тамплиеров, что захватили мой замок, думаю, они до сих пор ждут меня там. Дайте мне отряд воинов, виконт, чтобы рассчитаться с тамплиерами.
– Я дам тебе лучших воинов, – ответил виконт, – но кто будет знать о том, как найти рукопись? Пройдет немало времени до того, когда можно будет предать гласности то, что содержат эти документы.
– Об этом знаю только я и Вы. Я не умру, пока инквизитор, отправивший на костер Розалину, не сгорит сам в пламени костра. Тогда, только тогда восторжествует правда и справедливость.
Шимон Бер Гиора
Уйдя от могилы, Мария не пошла домой, всю ночь бродила она по городу, безумная, босая, с растрепанными волосами, а под утро, сама не понимая как, она снова оказалась у пещеры, где был похоронен Иисус. Но то, что увидела она, поразило ее больное воображение: тяжелый камень был отодвинут, пещера была пуста, лишь ткани, пропитанные благовонными маслами, в беспорядке лежали там, где должно было находиться тело.
Она остановилась, не понимая, что произошло. Не было никого, к кому можно было бы обратиться с вопросом, но, обведя взглядом пространство, она заметила человека, неподвижно сидящего у пещеры, это был Шимон Бер Гиора, единственный, кому удалось спастись из отряда Вараввы, когда легионеры Антония разбили его, захватив в плен главаря.
Шимон был растерян и подавлен, смерть вождя, которую никто не мог предотвратить, несмотря на старания первосвященника и толпы на площади, повергла его в смятение. Восстание было подготовлено, но тот, кто должен был его возглавить, был распят на кресте, как разбойник. «А у кого нет денег, продай одежду, но купи меч, ибо все, что сказано обо мне, исполнится, и к злодеям буду причтен», – вспомнил Шимон слова Вараввы, сказанные им накануне. Тенью следовал он за вождем, он был на площади, на месте казни, видел, как кто-то снял тело с креста, как хоронили Царя Иудейского, видел, как пришли легионеры и унести тело. Теперь он сидел у пустой могилы, не зная, что предпринять.
Женщина тронула его за плечо, и он обернулся. Мария взглянула в лицо человека, но не могла понять, кто он? Что делает здесь, у пустой могилы Иисуса? И вдруг воспаленный мозг Магдалины пронзила мысль, как молния мелькнула мысль эта в расплывающимся сознании несчастной – это Иисус! Он воскрес! Воскрес из мертвых! С безумным криком: «Христос воскрес!» помчалась она по улицам пробуждая людей, мирно спящих в своих домах.
Шимон понял, это его приняла она за того, кто был похоронен в пещере, посчитав распятого воскресшим из мертвых. Что делать с этим, он не знал, и направился к Каиафе с подробным рассказом произошедшего.
Слух о воскрешении покойника уже дошел до первосвященника. Каиафа был зол и мрачен. Он не мог принять никакого решения, новость ошеломила его, и он обратился за советом к Анне, своему тестю.
Они собрались втроем в доме бывшего первосвященника, Анна, Каиафа и Шимон Бер Гиора.
– Так кто же воскрес? – спросил Анна Бер Гиору.
– Христос воскрес, так кричала она.
– Христос, мессия, помазанник Божий, – медленно, растягивая каждое слово, произнес Анна. – Мессия у нас один – Варавва, именно он был распят, стало быть, он и воскрес. И этим воскресшим будешь ты, Шимон Бер Гиора, ведь тебя приняла несчастная за воскресшего. Ты и возглавишь восстание. Мессия воскрес из мертвых, чтобы повести свой народ против римлян. Хорошо, очень хорошо.
– Не все так хорошо, – ответил Каиафа, – для того, чтобы народ поверил в воскресшего мессию, нужно время, нужна определенная работа. Нужны доказательства воскресения.
– Будем работать над этим, – ответил Анна.
– Время будет упущено, – сказал Шимон, – после праздника народ разойдется. Да и Антипа привел в Иерусалим свои войска. Это наемники, сирийцы, с ними не сговоришься, теперь соотношение сил не в нашу пользу.
– Даже если вооружить весь народ?
– Людей нечем вооружить, римляне обнаружили наш склад в Вифлееме, дело провалено.
– Дело не провалено, оно лишь отложено до более удачного момента. Время наше еще придет, и возглавишь восстание именно ты, Шимон Бер Гиора, мессия, распятый и воскресший из мертвых16.
Войтех
Гаральд вместе с Жаком, Жульеном и с небольшим, но надежным отрядом опытных воинов, приданным ему виконтом, направился в свой замок. Если тамплиеры еще находятся в замке в ожидании возвращения художника, то у Гаральда было твердое решение уничтожить их, как бы ни был велик отряд противника, уничтожить и вернуть себе владения де Гиров.
От замка виконта они шли не через перевал, а прямо по долине, вдоль реки. Река широкой петлей огибала подножие гор, и замок графа де Гира лежал выше по течению, там, где река еще представляла собой бурный горный поток, пробивший себе дорогу в скалах, и только в среднем течении своем, вырвавшись на просторы долины из тесного ущелья, обретала она спокойный, неторопливый бег.
Густые сумерки уже укутали горы, и зубцы суровых башен замка темнели на фоне угасающего неба, когда отряд добрался до места своего назначения. Гаральд выслал в разведку троих воинов, он решил атаковать противника не дожидаясь рассвета, хорошо зная местность, он мог незаметно подойти к самому замку и проникнуть внутрь через тайные ходы, известные лишь ему одному.
Но разведка, возвратившись, доложила, что тамплиеров в замке нет, но находятся там совершенно незнакомые люди: один важный господин, несколько воинов и слуги. Гаральд был удивлен, он не мог понять, кто может завладеть его замком, и решил подойти открыто, оставив отряд воинов в засаде на тот случай, если гости проявят к хозяину не достаточное уважение, переходящее в откровенную враждебность.
Он подошел к воротам и постучал тяжелым кованым кольцом по железным листам, которыми ворота были укреплены. Стучал настойчиво, уверенно, громко, так, что только глухой мог не слышать его, и вскоре за воротами раздался голос слуги:
– Кто осмелился беспокоить моего господина в столь поздний час?
– Передай своему господину, – ответил Гаральд, – что его беспокоит хозяин замка, граф Гаральд де Гир.
Слуга удалился, через некоторое время ворота отворились и навстречу Гаральду, из темноты двора, шагнул высокий крепкий мужчина, глаза его блестели в свете факелов, а на губах играла улыбка, он подошел вплотную к Гаральду и сгреб его в мощные объятия.
– Гаральд! Племянник мой! – как я рад видеть тебя! Я твой дядя, меня зовут Войтех, узнал, что страшная смерть постигла твоего отца, и приехал сюда, сразу же. Тамплиеры, что завладели замком, встретили меня не очень дружелюбно, думаю, там, на том свете, они сожалеют, что не проявили ко мне достаточного почтения.
Гаральд приходился внучатым племянником Войтеху, который, будучи еще ребенком, во времена падения Арконы и гибели своего отца, Дария, остался на острове, смог выжить и возглавил сопротивление датчанам, покорившим Руян, благодаря которому руянам удалось освободиться от датского владычества и даже расширить свои владения на побережье. Но родная вера была утрачена, христианство, навязанное жителям последнего бастиона славянского язычества огнем и мечом, утвердилось на века.
Гаральд позвал своих спутников, и все вошли во двор замка, Войтех отдавал распоряжения по приему гостей, в числе которых оказался и сам хозяин. Жульен сразу же заняв свое место на кухне, принялся руководить приготовлением ужина, а Гаральд со своим дедом остались одни в зале, где вскоре Жульен обещал подать ужин для всех, включая как людей Войтеха, так и тех воинов виконта, что сопровождали Гаральда.
Слуги зажгли свечи, и большой зал, казавшийся в вечерних сумерках мрачным и неприветливым, озарился светом люстр, представ во всем великолепии. Теперь Гаральд смог рассмотреть получше и своего родственника, не понимая толком, как обращаться к нему, как к дяде, или же как к деду. Войтех был высок, строен, лицо его, изрезанное морщинами и шрамами, выражало мужество и спокойствие, седая борода, седые, стянутые на лбу лентой волосы и живые, яркие, с лукавой усмешкой, глаза. По его виду трудно было определить возраст, он напоминал могучий дуб, который с годами становится лишь крепче, мощнее.
– О, мой мальчик! – гудел тяжелый бас Войтеха – теперь уже мало кто помнит последние дни Арконы, не многие из тех, кто видел последний бой свободных словен с крестоносцами, дожили до наших дней, возможно, кроме меня, уже никого и не осталось. Я был тогда еще мальцом несмышленым, но помню все, от первого до последнего дня. Когда пламя поднялось над крепостью, многие воины бросались сами в огонь, не желая оказаться в плену датчан. Теперь они говорят, что принесли нам просвещение и новую веру. Считают себя благодетелями, видел бы ты этих благодетелей тогда, когда они сжигали людей заживо только потому, что те хотели жить по своей вере, молиться своим богам, тем, которым молились наши предки. А знаешь, чем отличается языческая вера и христианская?
– Язычники молятся многим богам, а у христиан Бог один, – ответил Гаральд.
– Ерунда! – возразил Войтех. – Сущая ерунда! У нас тоже был один главный Бог, тот, который создал и людей, и иных богов. У христиан Бог один, но есть и ангелы, и святые, которым молятся люди, а зачем молиться святым, просить ангелов о защите, если Бог один? Нет, не в этом суть, а суть в том, что христианин – раб Божий, а язычник – сын Бога. В этом вся разница, не может быть народ свободным, если человек раб, только потому, что он человек. Если рабство освящает религия, то никогда не избавится человек от рабства, а если он не раб, а сын Бога, то свободен он, и никого никогда не назовет господином своим, и никого не сделает своим рабом, потому, что рабство не достойно человека, сына божьего.
– Христос никогда не говорил, что человек – раб Божий, – ответил Гаральд, – так решили те, кто объявил Христа Богом. В рукописях, которые мне удалось найти, нет ни слова о том, что человек может быть рабом, а там записано только то, что говорил сам Иисус из Назарета, пророк, учитель.
– О каких рукописях ты говоришь? – изумился Войтех. – Кроме Нового Завета я ничего не знаю, да и тот – только со слов епископа, который теперь у нас на острове главный священник.
Гаральд рассказал обо всем, что приключилось с ним, о тех документах, которые искал он, за которыми охотились тамплиеры. Войтех слушал не перебивая, а когда Гаральд окончил свой рассказ, задумчиво произнес:
– Даже, если ты спрячешь рукопись в надежном месте, тамплиеры никогда не оставят тебя в покое, рано или поздно они найдут тебя, о том, что тебя ждет, если попадешь к ним, лучше и не думать. Тебе нужно уехать отсюда.
– Куда бы я ни уехал, меня достанут везде, орден тамплиеров раскинул свои сети по всей Европе.
– Уедешь со мной на Руян, там тебя искать не будут, потом отправлю тебя на Русь, а там рыцари тебя уже никогда не найдут.
– А что будет с замком, если я покину его?
– Не думай об этом, – ответил Войтех, – у меня есть надежный человек, который присмотрит за замком в твое отсутствие, мой внук и твой брат, думаю, он не откажет нам в этом.
– У меня есть брат? – удивился Гаральд. – Я ничего о нем не знал.
– Конечно, война разделила наш род, ты, вот, то ли фламандец, то ли француз, я стал германцем, – словене разобщены, и западные короли способствуют этому, но я верю, придет пора и все словене объединятся, тогда правда и справедливость восторжествуют на всей Земле.
Пока они беседовали, Жульен приготовил ужин, и все, кто были в замке, собрались за одним столом – и те, кто считался господином, и те, кто служил им.