Геннадий Иванович Дмитриев
Тайна портрета неизвестной дамы
Поиски
Гаральд никак не мог уснуть, он старался не думать, не думать о том, что произошло, забыться, раствориться в тишине ночи. Но где-то над перевалом завывал ветер, где-то в недрах пещеры капала вода, настойчиво, монотонно долбя камни, где-то раздавались шорохи, вызываемые невидимыми обитателями пещеры, то ли ящерицами, снующими меж камней, то ли летучими мышами, отправляющимися на охоту в ночи. Временами Гаральд впадал в полузабытье, но звуки не исчезали, и, казалось, что кто-то тихо шепчется в глубине пещеры, кто-то говорит о нем, о Гаральде, и стоит ему только уснуть, как клинок вонзится в его грудь, он вздрагивал, вслушивался в тишину, но ничего, кроме капель воды, завывания ветра да шороха невидимых обитателей не слышал. Только тихо сопел во сне Жульен, долго еще ворочался и вздыхал Жак, но наконец и он уснул, а Гаральд все лежал на спине, на мягких сосновых лапах, вслушиваясь в тишину, вглядываясь во тьму.
Он думал что, по-видимому, напрасно доверился он странному путнику, встретившемуся ему в горах, совершенно напрасно сломя голову бросился он в это, казавшееся невероятно заманчивым, приключение, не осознавая всей опасности, которой подвергся сам, на которую обрек близких ему и любимых им людей. Он еще никак не мог осмыслить всей трагедии произошедшего, все представлялось ему каким-то нелепым, кошмарным сном, будто случилось это все не с ним, а с кем-то другим, но временами реальность произошедшего острой болью отзывалась в груди, вызывая жгучее желание мести, мести немедленной и страшной, и, казалось, нет в мире таких мук, которых он не пожелал бы своим врагам.
Так прошла ночь, и когда тусклый серый свет обозначился у входа в пещеру, Гаральд поднялся и вышел наружу. Его охватил утренний холод, прогоняя остатки полусна-полубреда. Справа от себя, на скале он увидел старца-отшельника, поднявшего руки к небу в немой молитве. Старец, заметив его, спустился со скалы и подошел, приветствуя Гаральда.
– Ты так рано встаешь, старик? – спросил Гаральд. – Еще и солнце не взошло.
– Я всегда встаю до восхода, чтобы приветствовать солнце, встретить новый день, вознести свои молитвы к Богу, а тебя что подняло так рано?
– Я не сомкнул глаз этой ночью, – тяжело вздохнул Гаральд, – я много думал и решил, пока не отомщу, не смогу жить дальше.
– Я уже говорил тебе вчера, нельзя делать месть целью жизни, ты потратишь все силы на то, чтобы уничтожить своего врага, но когда достигнешь цели, дальнейшая жизнь станет бессмысленной.
– Но я не могу поступить так, как учил Христос, подставить другую щеку, когда тебя ударят по одной, я должен нанести ответный удар! – воскликнул Гаральд.
– Христос не учил подставлять другую щеку под удар, он говорил, обрати вторую щеку ко врагу, покажи, что не боишься его, пусть не покорится душа твоя и не ожесточится. Если встретятся тебе твои враги на пути твоем, не щади их, но не делай месть целью жизни своей, дай возможность Богу наказать того, кто заслужил наказание. Ты, конечно, можешь убить Гийома, но этим только избавишь его от страшной, мучительной смерти.
– Но я ничего не говорил тебе о Гийоме, – насторожился Гаральд, – откуда ты знаешь? Какая смерть суждена ему?
– Откуда знаю? – старик задумчиво посмотрел на небо. – И дела и мысли людей не исчезают бесследно, они навсегда остаются записанными в книге жизни, нужно только научиться ее читать, я ведаю, что было в прошлом и что возможно в будущем. Гийом умрет страшной смертью, его сожгут на костре, если, конечно, ты не убьешь его прежде.
– Не может такого быть! – удивился Гаральд. – ведь Гийом служит самому инквизитору!
– Нет, не инквизитору служит он, а тем, кому служит и инквизитор, тем, кто взял на свои плечи груз управления этим миром, и по их воле орден тамплиеров будет уничтожен, и многие рыцари умрут в страшных муках.
Гаральд слушал старика и не верил его словам, то, что говорил он, казалось Гаральду чем-то совершенно нереальным. Он вопросительно смотрел на старца, ожидая объяснения. И старец продолжал:
– Помнишь, что записано в Ветхом Завете, во Второзаконии? «Не отдавай в рост брату твоему ни серебра, ни хлеба, ни чего-либо другого, что возможно отдавать в рост; иноземцу отдавай в рост, чтобы Господь Бог твой благословил тебя во всем, что делается руками твоими, на земле, в которую ты идешь, чтобы овладеть ею». Тамплиеры исполняют эту заповедь, они обладают богатством и властью, большею, нежели власть королей. Придет время, и власть их станет сильнее власти Ватикана, но не это приведет их к гибели. Они лишь инструмент в руках тех, кто управляет миром, а инструмент хорош лишь тогда, когда он послушен руке мастера, но если инструмент решит, что сможет обходиться и без мастера, то его сломают и заменят другим.
Гаральд знал о том что тамплиеры дают деньги взаймы под проценты, его отец не раз брал ссуду у Гийома, он как-то сказал, что если не удастся выплатить проценты по долгам, то скоро и замок и деревня перейдут в собственность тамплиеров, а мы либо станем их рабами, либо пойдем по миру. Но тогда Гаральд не придал всей серьезности этой, брошенной невзначай, фразе отца, он не мог допустить мысли, что их замку, их родовому гнезду, может угрожать какая-либо опасность, опасность, с которой не смог бы справиться отважный рыцарь де Гир.
– Тамплиеры обладают властью большей, чем сам король? – спросил Гаральд старика.
– Власть и могущество определяет не титул, а деньги, – ответил старик, – король тоже брал ссуду у тамплиеров, и, несмотря на то, что формально Гийом – вассал короля, фактически король стал его вассалом, поскольку и он сам, и его наследники будут выплачивать проценты по долгам ордену тамплиеров.
– Так что же мне делать? – в отчаянии воскликнул Гаральд.
– Прежде всего, ты должен завершить то, что начал, невозможно сокрушить власть денег силою меча, финансовые силы выше силы оружия, но есть сила, которая превосходит и оружие и деньги – это истина. Христос нес эту истину людям, но те, кто сегодня правит миром, извратили слова Иисуса, а истинное слово его схоронили в тайне. Ты должен найти манускрипт и донести истину до людей. Отыщи место, где спрятан он, разложи свои картины и работай, ищи.
– Но я не могу, не могу! – Гаральд в отчаянии сжал кулаки.
– Тогда молись, проси у Бога дать тебе спокойствие и рассудительность, проси его благословить тебя.
Гаральд молился весь день, он даже отказался от еды, чем очень опечалил Жульена, чьи кулинарные старания пропали даром, а ночью ему приснился странный сон. Снился ему странник, встретившийся в горной долине, он смотрел на Гаральда долгим пронзительным взглядом, смотрел и молчал, а после сказал:
– Святой Лука укажет тебе путь, ты рисовал свои эскизы в разных местах пребывания Иисуса Христа, разложи их в том порядке, в котором упоминаются эти места в Евангелии от Луки, и прочти надпись, которую увидишь.
Проснувшись, Гаральд долго еще находился под впечатлением сна, бывает, что увидев необычные картины и события во сне, мы никак не можем отличить их от реальности, кажется, то, что пригрезилось нам, имело место в действительности, возможно, не сейчас, а некогда раннее, хотя и понимаем умом, что это всего лишь сон, впечатление того, что где-то, когда-то с нами это уже происходило, не покидает нас и по прошествии времени. Гаральд поверил своему сну, он ничуть не сомневался, что именно в этом расположении рисунков и следует искать разгадку. Отмахнувшись от завтрака, так настойчиво предлагаемого Жульеном, он разложил свои рисунки на полу пещеры и долго всматривался в них, пытаясь увидеть некий знак в мозаике рисунков. Но ничего осмысленного увидеть не смог. Дело в том, что в одном месте было сделано множество эскизов, а в какой последовательности расположить их – неясно. Он разложил по вертикали рисунки, сделанные в одном месте, а по горизонтали последовательно, в порядке упоминания мест пребывания Иисуса в Евангелии от Луки: Назарет, Вифлеем, Иерусалим, Иордан, Капернаум. Он менял порядок рисунков по вертикали, но ничего увидеть так и не смог.
Так прошел день, Жульен был в отчаянии, Гаральд отверг все попытки его накормить, работа так увлекла его, что он напрочь позабыл и о еде и об отдыхе, и лишь когда в пещере наступили сумерки, и уже невозможно было продолжать работу, он, изможденный, повалился на постель из сосновых лап и, проворчав нечто невразумительное в ответ на предложение Жульена отведать отменное рагу из грибов, уснул тревожным сном. Он старался вызвать вновь видение, посетившее его прошлой ночью, чтобы задать вопрос, но как ни старался он держать перед глазами образ странника, образ этот расплылся, сменившись какими-то картинами из далекого детства, и вскоре он уснул, провалившись в теплую, однообразную мглу.
Проснулся он бодрым и отдохнувшим, но не видевшим во сне ничего, что бы хоть как-то приблизило его к разгадке. Он, наконец, отозвался на предложение Жульена позавтракать, но не высказал ничего по поводу предложенной еды, чем опечалил повара, старавшегося доставить удовольствие хозяину своим кулинарным искусством. Окончив трапезу, он встал, поблагодарив Жульена, и вновь вернулся к своим рисункам. Он долго смотрел на них, затем все смешал, и стал раскладывать в новом порядке: по вертикали соответственно с упоминанием святых мест у Луки, а по горизонтали – в порядке, подсказанном какой-то неясной интуицией, иногда он задумывался, менял рисунки местами, затем снова продолжал их раскладывать и, когда работа была завершена, отошел на некоторое расстояние, позволяющее охватить разложенные рисунки одним взглядом. Он даже вскрикнул от удивления, прочитав в сплетении линий четко определившееся слово: КЕСАРИЯ.
Он уже не сомневался, что искать рукопись следует в Кесарии, где находилась резиденция Понтия Пилата, прокуратора Иудеи, но где именно может находиться она, Гаральд не имел ни малейшего понятия. Он рассказал старику-отшельнику о результатах своих исследований и получил ответ:
– Была в Кесарии библиотека, в ней хранилось много документов, отражающих события тех времен, когда первые христиане несли по Земле учение Иисуса, но много лет назад библиотека эта сгорела. Однако, я думаю, что некоторые документы находились в подземных хранилищах, и не были уничтожены пожаром, то, что ты ищешь, нужно искать там.
– Благодарю тебя, старик, – ответил Гаральд, – сейчас же отправляюсь в дорогу!
– Не торопись, – ответил старик, – к путешествию нужно как следует подготовиться, все продумать, а пока отдохни.
– Да, ты прав, но сначала мне нужно навестить виконта де Ламбера, – сказал Гаральд, вспомнив о Розалине, прекрасной девушке, названной именем дивного цветка Востока.
Помолвка
Гаральд ехал в замок виконта той же дорогой, на которой он встретил Розалину, но на этот раз ехал он не один, Жак и Жульен сопровождали его. Когда они достигли поляны, где странствующий художник встретил испуганную девушку, Гаральд отправил Жака вперед, выяснить обстановку в окрестностях замка. Жак ушел пешком и без оружия, под видом крестьянина, собирающегося выменять что-либо у местных жителей. Еще солнце, запутавшееся в кроне дерева, не успело выбраться из ветвей, а Гаральду казалось, что прошло ужасно много времени с тех пор, как Жак скрылся в чаще леса. Жульен предлагал скоротать время обедом, достав из мешка, аппетитно пахнущую, жареную куропатку, но Гаральд отказался от еды, он уселся на камень, грызя стебелек травы и неотрывно вглядываясь туда, куда ушел Жак.
А Жак, между тем, добравшись до места назначения, ничего тревожного не заметил, крестьяне работали на поле, а из ворот замка выехала телега с бочкой. Возница, крепкий мужик с черной короткой бородой, выгрузив бочку около работающих крестьян, вернулся обратно в замок. У самых ворот Жак перехватил его:
– Послушай, любезнейший, – обратился он к мужику, – а не знаешь ли ты, у кого можно обменять пару безделушек на еду?
– Что можешь предложить? – спросил он, натягивая поводья, останавливая лошадь.
– Да вот, – Жак протянул мужику кольцо с зеленым камнем, которое ему дал Гаральд, – может, господа дадут что за это колечко?
Мужик взял кольцо, покрутил, внимательно осмотрел со всех сторон, и сказал:
– Покажу молодой госпоже, возможно, ей и понравится, – он спрятал кольцо в карман и тронул лошадь.
– Эй-эй! Так не пойдет! – возмутился Жак. – Верни кольцо! А вдруг обманешь? Или верни кольцо или меня бери с собой!
– Ладно, садись на телегу, – ответил мужик.
Они въехали в ворота, и мужик сказал:
– Ну, ты здесь подожди, а я пойду, госпоже колечко твое покажу.
Когда мужик показал Розалине кольцо, та вскрикнула и побледнела, узнав кольцо Гаральда. Она схватила кинжал и кинулась к Жаку, спокойно сидящему на телеге:
– Говори, подлец, откуда у тебя это кольцо?! Где взял? Что ты сделал с его хозяином? Говори, а то проткну тебя этим кинжалом!
– Успокойтесь, госпожа, – произнес Жак, никак не ожидавший такого напора, – хозяин этого кольца жив и здоров, это он послал меня передать его Вам, засвидетельствовать свое почтение и узнать, может ли он явиться к Вам, госпожа.
– Может ли он явиться ко мне? И ты еще спрашиваешь?
– Мессир просил разузнать, – Жак понизил голос до шепота, – нет ли чужих людей в замке? Не приходил ли кто, не спрашивал ли о нем?
– Нет, никто не приходил, – ответила Розалина, успокоившись, – передай, что он может смело ехать сюда, чужих людей не было.
Когда Жак вернулся на поляну, Гаральд бросился к нему, но не решался задать вопрос, ожидая самого худшего, но хотя по тому, как спокойно и уверенно шел Жак навстречу своему господину, было ясно, что ничего страшного не произошло.
– Все в порядке, мессир! – бодрым голосом поспешил доложить Жак, видя беспокойство Гаральда. – Мы можем спокойно ехать в замок, она ждет Вас.
– Ты видел ее? – тревожно спросил Гаральд, он все еще не мог успокоиться и ждал подробного рассказа Жака.
– Больше, чем видел! – воскликнул Жак. – Она едва не проткнула меня кинжалом, когда увидела Ваше кольцо, подумала, что я ограбил Вас и, упаси Боже, сделал с Вами что-то недоброе.
Когда Жак подробно рассказал обо всем, окончательно успокоив Гаральда, постоянно перебивающего рассказ вопросами, все трое двинулись в путь. Добравшись до замка, они увидели, что виконт, Розалина и трое слуг уже встречают их у ворот. Виконт распорядился накрыть стол в честь дорогого гостя, и Жульен вызвался помогать на кухне. Стараясь угодить своему господину, он постоянно вмешивался в процесс приготовления пищи, давая указания повару виконта Жерару, который только из уважения к гостю не посмел выгнать вон с кухни его назойливого слугу. Взяв кастрюлю с соусом, понюхав его, попробовав, Жульен закатил глаза и воскликнул:
– Да разве это соус бешамель? Здесь не хватает … Да здесь всего не хватает! Ну, кто так готовит соус бешамель?! Возьмите, вылейте это в помойное ведро! Я покажу вам, как готовится соус бешамель!
С этими словами он вылил содержимое кастрюли в помойное ведро. Жерар вскрикнул, и сжав кулаки, проревел:
– Да это вовсе был не соус бешамель! Это был мой фирменный, бреанский соус! Что ты наделал, мерзавец!
– Бреанский соус? Вы утверждаете, что это был бреанский соус? И этому человеку доверяют готовить пищу моему господину! Да это месиво так же похоже на бреанский соус, как коза на кобылу! Смотрите! Смотрите и учитесь, я покажу Вам, как готовить бреанский соус!
Когда, наконец, несмотря на активность Жульена, все было готово, виконт пригласил гостя за стол. Во главе стола восседал виконт, по правую руку его сидел Гаральд, а по левую – Розалина.
После тоста, произнесенного виконтом в честь гостя, Гаральд, преодолевая волнение, сказал:
– Достопочтеннейший виконт, я прибыл к Вам, чтобы просить руки Вашей прелестной дочери, если, конечно, она не возражает.
Розалина при этих словах покраснела, опустив глаза, она теребила скатерть левой рукой, правой, нервными движениями поправляла прическу.
– Что же ты молчишь, дочь моя? – спросил виконт. – Что ответить мне графу? Да или нет?
– Да, да, тысячу раз да! – ответила Розалина, подняв глаза на Гаральда.
– Тогда и я не против, – сказал виконт, – почту за честь породниться со славным родом де Гиров, передайте графу и графине приглашение посетить мой замок.
– Увы, – с грустью ответил Гаральд, – ни отца моего, ни матери нет в живых, отряд тамплиеров, возглавляемый Гийомом, перебил весь род де Гиров, не пощадил и слуг, только Жульену чудом удалось спастись.
– Как? – удивился виконт. – Гийом посмел напасть на замок Вашего отца? Никогда бы не мог и подумать ни о чем подобном!
– Нет, он не нападал, он был принят как гость, но во время обеда рыцари обнажили мечи и перебили всех в замке.
– Неслыханное вероломство! – возмутился виконт. – Как мог себе позволить такое рыцарь, дворянин?
– Им нужен был я, – ответил Гаральд, – они устроили засаду в нашем замке, и чтобы никто не смог предупредить меня, убили всех. И если бы Жульену не удалось спастись, то меня бы уже схватили. Потому я и опасался за вас, тамплиеры видели меня, когда мы с Розалиной прогуливались у реки.
– Розалина рассказала мне о Вашей миссии, теперь я вижу, то, что Вы делаете, действительно очень опасно, но, не смотря ни на что, я согласен на Вашу помолвку, и мы сыграем свадьбу до Вашего отъезда.
– О, нет, виконт, – возразил Гаральд, – я прошу отложить свадьбу до моего возвращения, ведь я хочу, чтобы Розалина стала моей женой, а не вдовой.
Через несколько дней после помолвки небольшой отряд Гаральда отправился в путешествие, чтобы на корабле пересечь Средиземное море и высадиться в Кесарии, где, согласно его эскизам, и нужно искать следы рукописи Антония, ближайшего помощника Понтия Пилата.
Долг и страсть
Вскоре после отъезда Гаральда, в замок к виконту де Ламберу явился монах и сообщил, что инквизитор намеревается посетить его, имея целью ознакомление с прекрасным розарием. Весть эта виконта не удивила, он был одним из немногих, кто знал о том, что инквизитор увлекается выращиванием роз, и желание ознакомиться с одним из великолепнейших розариев Европы казалось естественным для него, но что-то насторожило де Ламбера. Какое-то неясное, тревожное волнение возникло в его душе, предчувствие беды ощущалось так остро, как запах воздуха перед грозой. Однако изменить что-либо он не мог, что-то подсказывало ему, нужно сделать так, чтобы Розалина не попадалась на глаза его преосвященству.
День визита инквизитора выдался мрачным и хмурым, низкие черные тучи ползли над долиной, цепляясь за вершины гор. Внутри туч блистали молнии, все клубилось и клокотало, но ни одной капли дождя не пролилось на высушенную вчерашним солнцем землю, надежды виконта, что погода помешает его преосвященству осуществить свои намерения, не сбылись. Ровно в полдень карета инквизитора, сопровождаемая четырьмя всадниками, въехала в ворота замка.
Виконт, встретив его преосвященство со всеми полагающимися почестями, предложил отобедать, столы уже были накрыты, но инквизитор ответил:
– Нет, нет, виконт, прежде я хотел бы осмотреть то, ради чего так стремился сюда, Ваш великолепный розарий.
Знакомство с розарием происходило в полном молчании, когда виконт захотел что-то объяснить, рассказать об особенности того или иного сорта цветов, инквизитор поднял руку, жестом заставив его молчать. По выражению лица его преосвященства невозможно было определить, доволен ли он тем, что увидел, лицо его оставалось спокойно и недвижимо, как маска, он внимательно рассматривал каждый куст роз, но иногда он поднимал глаза, обводя взглядом все пространство розария, будто искал что-то, что очень надеялся увидеть, но не видел.
Окончив осмотр, он сказал виконту:
– Великолепно. Немало слышал о Вашей коллекции роз, но такого великолепия увидеть не ожидал.
Затем, помолчав немного, сказал:
– У Вас нет «Звезды востока». Слышали что-либо об этом цветке?
– Да, Ваше преосвященство, слышал, – ответил виконт, – но видеть его ни разу не приходилось.
– Я так и думал. Теперь можно и отобедать, надеюсь, за обедом Вы представите меня своей дочери? Отчего я не видел ее в саду?
– Она, вероятно, занята своими делами, и я подумал, что ее присутствие среди таких высоких гостей было бы не уместно, – смутившись, ответил виконт.
– Уместно. Отсутствие ее можно расценить как неуважение к моей персоне, – ответил инквизитор, и по лицу его нельзя было определить, шутит он или говорит серьезно.
Лицо виконта окаменело, самые худшие его опасения оправдались, с раннего детства заменивший Розалине мать, отец интуитивным чутьем, свойственным обыкновенно только женщинам, ощущал опасность для своей дочери, и самое страшное было в том, что он никак не мог эту опасность предотвратить. Он поднялся в комнату Розалины и сказал:
– Оденься поскромнее и спускайся в зал к столу.
– Но ты же просил не показываться на глаза его преосвященству? – удивленно спросила она.
– Да, просил, но инквизитор считает необходимым твое присутствие на обеде.
Когда отец ушел, Розалина открыла шкаф: «Какое же платье выбрать по сему торжественному случаю? Отец просил одеться скромнее, а что если..?» В глазах ее мелькнули лукавые бесики, взгляд упал на роскошное красное платье, в котором она присутствовала на обеде, данном в честь Гаральда.
Представляя Розалину инквизитору, виконт с ужасом думал: «Что делает она? С кем шутит? Что это, вызов? Неужели не понимает она, какой страшной властью обладает этот человек?» А когда его преосвященство покинул замок, он подошел к дочери и сказал:
– Это было излишне. Это платье. Я просил.
Розалина пыталась что-то возразить отцу, но тот не стал слушать, молча повернулся и ушел. Ему не в чем было упрекнуть свою дочь, вела она себя тихо и скромно: ни одного дерзкого взгляда, ни одной улыбки, ни одного слова не произнесла она во время обеда, но ее яркий наряд был как вызов, брошенный гостям в черных монашеских одеяниях.
Когда инквизитор увидел Розалину в роскошном красном платье с цветком розы, приколотым на груди, странное, доселе неведомое чувство проснулось в нем, он, презиравший женщин, считавший их сатанинским отродьем, вдруг ощутил страстное влечение, которое окрыляло и в то же время ужасало его. Ничем не выдав своего состояния, по окончании обеда он поспешил покинуть замок виконта.
Вернувшись в свой дом, построенный на территории монастыря, он направился в розарий, но чувство, возникшее за обедом у виконта, не покидало его. Он покинул розарий, вошел в комнату, взял библию, открыл книгу Иова и стал читать, но сквозь страдания праведника, сквозь муки его, неизменно проступал образ Розалины в красном платье с розой, приколотой на груди.
Отложив библию, он стал молиться, он просил Господа избавить его от этой невыносимой страсти, но облегчения не наступало, и образ девушки в красном платье с приколотой на груди розой вновь возник на фоне распятия. Тогда инквизитор взревел, как дикий зверь, разрывая на себе сутану, схватил кнут и стал истязать свое тело, надеясь, что боль вернет ему прежнее состояние, пока в изнеможении не опустился на пол.
Просидев некоторое время неподвижно на полу, он встал, привел себя в порядок, переоделся и кликнул монаха, который исполнял при нем роль слуги:
– Позови палача, ту ведьму, что вчера бросили в темницу, – в камеру пыток, я хочу сам допросить ее.
– Но ее допрос назначен на завтра, – посмел робко возразить монах.
– Я сказал – сегодня! Сейчас!
Бедная женщина, которую арестовали по обвинению в колдовстве, проживала на самом краю деревни, она, по причине своего слабоумия, ни с кем не общалась, вела уединенный образ жизни, и местные жители побаивались ее, а когда в деревне из-за неизвестной болезни начался падеж скота, то по округе поползли слухи, что именно она навела порчу на животных. Несчастную схватили и бросили в подземелье монастыря, следствие по делу ведьмы было назначено на завтра, но инквизитор решил сегодня же подвергнуть ее пыткам, надеясь, что вид мучений женщины вернет ему былую уверенность и заглушит страсть.
Ее привели в комнату пыток и приковали цепями к стене, палач готовил орудия.
– Отвечай, каким образом навела ты порчу на скот? – строго спросил инквизитор.
– Видит Бог, – взмолилась бедная женщина, – я не делала ничего дурного, прошу Вас, не мучьте меня, я ничего не знаю.
– Отчего же тогда умирают коровы и козы в вашей деревне?
– Отпустите меня, Ваше преосвященство, я не знаю, я не сделала ничего!
– Начинай, – скомандовал палачу инквизитор.
Палач выполнял свою работу спокойно, размеренно, применяя самые изощренные пытки, женщина кричала и билась в цепях. Инквизитор смотрел на нее, смотрел, надеясь, что мучения жертвы выжгут из души его страсть к женщине, погасят жгучее желание, но образ Розалины неизменно возникал в душе его сквозь крики, мольбы и слезы несчастной. Наконец, она затихла, безжизненно повиснув на цепях.
– Все, – сказал палач, – она не вынесла пыток.
– Жаль, – ответил инквизитор, – жаль, что душу ее не сможет очистить пламя святого костра, она достанется дьяволу.
Он повернулся и вышел. Вернувшись в дом, он бросился на кровать, и лежал, неподвижно глядя в потолок. Вид страданий несчастной женщины утомил его, утомил до изнеможения, но не излечил от страсти. «Что, что происходит?» – думал отец Филат. Он всегда считал, что главное в его жизни выполнять безупречно свой долг, очищая святую веру от ведьм, колунов и еретиков, долг был для него превыше всего, и вот.., что-то, он сам еще не понял что, вошло в его жизнь, что-то стало для него важнее долга, важнее всего на свете. Как он, одержимый дьяволом, может теперь судить и отправлять на аутодафе других, когда ему самому место на костре?
За всю ночь инквизитор не сомкнул глаз, а наутро пошел в женский монастырь, где под именем сестры Анны томилась в заточении мать Розалины Луара и попросил настоятельницу монастыря проводить его в келью монахини и оставить одних. Он рассказал о том, что произошло, не упоминая подробностей, а именно, ни обстоятельств знакомства с некой молодой особой, ни имени ее. Сестра Анна, выслушав его рассказ, ответила:
– Вы должны быть счастливы, ваше преосвященство, ведь Вас посетила любовь.
– Любовь к Господу сильнее земной любви, почему же земная любовь приносит мне столько страданий? Можешь ли ты избавить меня от них?
– Любовь к Господу не может стать помехой любви земной, избавить от любви я не могу, да и к чему избавляться от благодати Божьей? Бог – есть любовь, так говорил Иисус, – ответила сестра Анна.
– Но жизнь моя посвящена Господу, и в сердце моем не может быть места для земной любви, она терзает меня и не дает исполнять свой долг.
– Любовь превыше долга, она превыше всего, можно оставить службу и вернуться в мир, следуя за своей любовью. Но можно и сохранить любовь в своем сердце, продолжая выполнять долг, если воспринимать ее не как страдание, а как благодать Божью.
– И ты ничем не можешь мне помочь?! – гневно сверкнул глазами инквизитор.
– Не могу, – тихо сказала монахиня, опустив глаза.
– Но ведь помогала же ты отцу Филиппу! – воскликнул он.
– Я избавляла его от проклятия, но от любви избавить я не могу, над любовью никто не властен, кроме Господа.
– Как знаешь, – с угрозой в голосе произнес инквизитор и вышел из кельи.
Когда дверь за инквизитором закрылась, бедная Луара в изнеможении опустилась на пол, чувство тревоги заполнило ее душу, не хватало воздуха, тесное пространство кельи давило, чувство опасности пронизывало, не знала она, не могла знать, что предмет любви этого страшного человека – ее дочь, но те невидимые нити, которые связывают близких людей, поведали ей о беде, страшной, неминуемой.