Галина Тевкин
Дракон Воздуха
III
«Новая прекрасная жизнь» – мне очень хотелось понять, что такое «новая жизнь»? Мы что, отложим наши жизни, которыми мы жили все это время, в сторону, и Господин даст нам новые?!
И как это – они будут прекрасными? Такие же яркие и блестящие, как одежды Господина? Или ту вкусную еду, что нам подали в первый день в этом Восточном покое, мы будем кушать каждый день?
А может быть, прилетит мой замечательный Дракон Воздуха, и я все время буду с ним вместе, и мы никогда не расстанемся?
Долго в эту первую ночь на новом месте не мог я заснуть. И не только потому, что мысли и вопросы, один интереснее, занимательнее другого, теснились в моей детской голове, наводя на новые размышления и порождая новые вопросы, – впервые в жизни я спал отдельно от Госпожи Матери. У меня, в моей комнате, мое место для сна было покрыто красивой материей с изображением прекрасных цветов и животных, а рог изголовья украшали блестящие дракончики, тускло поблескивающие в свете маленького ночного фонарика. Это был фонарик Хэ. Она сама устроилась на ночь прямо в дверном проеме и на все мои просьбы посидеть рядом со мной и рассказать какую-нибудь из любимых моих давнишних историй отвечала, что Госпожа запретила ей это делать и что она очень рассердится, если молодой господин Ли будет продолжать настаивать, а она, Хэ, конечно, не сможет мне отказать.
Да, точно, началась новая жизнь. Но что-то она не такая уж прекрасная. С этими мыслями, глядя на немигающий красный огонек фонарика и представляя, что это расцветает красный волшебный цветок, я незаметно для себя уснул.
Утро и несколько последующих дней не принесли каких-либо особых неожиданностей и изменений. Нет, изменения, хоть и небольшие, были. Хэ только-только успевала одеть меня, как специальный служитель (это был довольно важный, одетый в красивые одежды мужчина) приносил мне еду. Я ел один за специальным уставленным мисочками столиком. Служитель помогал мне справиться с непривычными столовыми принадлежностями и одновременно объяснял и рассказывал о том, из чего, как приготовлена еда и для чего в моем теле она полезна. Ни Госпожа Мать, ни Хэ все время, пока я ел, в комнату даже не заглядывали.
Потом приходил старичок-учитель со своими принадлежностями для письма и, постукивая длинным, из одних косточек пальцем по столику (жалко, что красная с пышным хвостом птица, нахально смотревшая на меня круглым золотым глазом с лакированной черной поверхности, успевала спрятаться под бумагами, а то бы как здорово он застучал ее этим твердым не сгибающимся пальцем!), начинал учить меня, а потом удивлялся и радовался, когда я ему снова все это рассказывал!
И, наконец, приходила Госпожа Мать. За все это время, что я был занят, Хэ успевала одеть и раскрасить ее – мне было немного жаль, что я уже не вижу, как ловкие руки Хэ превращают мою Госпожу Мать в белолицую госпожу, но я, мне думается, понимал, что это одно из условий нашей новой жизни, – и она появлялась важная и красивая.
Мне нравилось, как учитель почтительно поднимается и низко кланяется ей, а она снисходительно справляется о моих успехах или отпускает его повелительным жестом. После этого мы оставались одни, и можно было позвать Хэ, и отправиться в садик, и там посидеть на маленькой скамеечке у ног Госпожи Матери, и послушать, о чем они негромко и неспешно говорят между собой, или немного побегать, или поваляться на зеленой траве.
Госпожа Мать больше не мучила птичек, и они с Хэ не поджаривали на огне панцирь несчастной черепахи, и я потихонечку стал забывать о том, как я ее боялся и не доверял ей. И уже не вздрагивал, когда она дотрагивалась до меня своими легкими неслышными руками. «Наверно, это и есть «прекрасная жизнь», – думал я, – Госпожа Мать спокойна и весела, Хэ не сердится и не прячет меня под полами своей одежды… Может быть… не знаю, когда я вырасту и буду Большим Господином, я тогда точно буду знать, что это такое».
Но вот как-то после еды, когда мой прислужник ушел и Госпожа Мать с Хэ вернулись в комнату, неожиданно в сопровождении целой толпы прислужниц вошла Главная жена. Мы все склонились перед ней в почтительном поклоне. Прислужницы помогли Главной жене устроиться на изукрашенной скамеечке, которую принесли с собой. И она заговорила с Госпожой Матерью ясным высоким голосом. Госпожа Мать хотела было отправить меня из комнаты, но Главная жена запротестовала: «Господин Ли – наш Господин; у нас нет от него секретов, и он может присутствовать при всех наших разговорах». По знаку Госпожи Матери я снова сел на свою скамеечку.
– Я всегда любила тебя больше всех остальных сестер и очень рада, что ты заняла подобающее тебе место, – в голосе Главной жены не было ни капли любви, а уж поверить, что она рада, и даже очень[14]?.. «Пффуй», – сказала бы Хэ.
– Теперь наша сестринская любовь и дружба только укрепятся. Я уверена, ты примешь мой небольшой дар с тем же почтением, с каким я приношу тебе его, – она хлопнула в ладоши, и три быстроглазые прислужницы склонились перед Госпожой Матерью в нижайшем поклоне.
Не знаю, чувствовала ли Госпожа Мать благодарность или почтение, но говорила она непривычно долго и, вероятно, очень устала к концу – я заметил, как Хэ внимательно следила за ней. Но следили за Госпожой Матерью и еще одни глаза, не такие преданные и любящие, они не пропускали ни одного движения, ни одного поворота головы. Даже выражение глаз – ничего не укрылось от внимательного взгляда Главной жены.
– Мне грустно видеть, что Госпожа, моя сестра, все так же хрупка и слаба здоровьем, и я приглашаю ее разделять со мной трапезу и проводить вместе часы досуга, если это не препятствует ее другим важным обязанностям, – Главная жена выжидающе молчала.
Она не отводила темные дыры глаз на белом лице от маленького личика Госпожи Матери. И Госпожа Мать своим ясным голоском сказала, что она рада визиту любимой Главной жены и ее дару, – она чуть повела глазами в сторону все еще сложенных в поклоне прислужниц, – и, конечно, с благодарностью принимает приглашение на трапезу и как-нибудь, в удобное время, обязательно им воспользуется.
Да, да, продолжала радоваться Главная Жена, конечно, в удобное время, именно об этом идет речь, она приглашает свою любимую сестру на трапезу каждый день. Это самое удобное и подходящее время. Она уверена, что ее любимая сестра будет очень довольна.
Главная жена медленно поднялась и величественно вышла из комнаты. Госпожа Мать лишь молча склонилась в поклоне. Хэ тихонечко кашлянула. Госпожа Мать вспомнила о новых прислужницах.
– Вы можете встать. Хэ, устрой их в той пустой комнате, – сказала она. Прислужницы, низко поклонившись, вслед за Хэ неохотно вышли из комнаты. Госпожа Мать подошла ко мне.
– Как быстро она пришла. Я надеялась, что мы больше времени проведем вместе. Запомни, что я тебя очень люблю, – Госпожа Мать никогда не говорила со мной таким голосом.
Мне хотелось утешить и успокоить ее, я чувствовал, хотя и не понимал, почему, что она очень испугана, но не успел – Хэ вернулась в комнату. Госпожа Мать гордо выпрямилась.
– Идемте, – она кивнула в сторону дверки, ведущей в садик. Хэ устроила Госпожу Мать среди красивых вышитых материй, под ноги поставила ей маленькую скамеечку.
– Я хочу, чтобы ты всегда оставалась с господином Ли, – обратилась к ней Госпожа Мать. Она не выпускала моей руки и пристально смотрела в лицо Хэ, – я готова к самому худшему.
– Госпожа моя, – Хэ опустилась перед Госпожой Матерью на колени. – Госпожа моя, не…
Дверка распахнулась – одна из новых прислужниц почти вбежала в садик, бросая любопытные взгляды по сторонам. Она тут же склонилась в поклоне.
– Госпожа, мы так испугались, когда нигде не нашли тебя. Мы твои смиренные тени! Так не покидай нас!
Мне казалось, что из-под низко опущенной головы прислужницы нет-нет да блеснет любопытный глаз. Я сразу почему-то невзлюбил эту женщину.
– Благодарю тебя за преданность, – голос Госпожи Матери звучал ровно, равнодушно. – Я обязательно передам моей сестре – Главной жене, что ты верная прислужница.
И все мы молча, один за другим – я позади Госпожи Матери – вернулись в наши покои. В этот вечер, хотя Хэ как обычно устроилась на ночь на пороге моей комнаты, я даже не стал просить ее поговорить со мной. Я думал о том, что сегодня произошло. Я хотел понять вещи, не доступные моему детскому пониманию.
Происходило что-то, что вызывало мое любопытство и одновременно пугало. Я знал, что Главная жена – самая главная. Но никогда никто не говорил мне, что она сестра Госпожи Матери. А если она сестра и говорит, что любит Госпожу Мать, то почему Госпожа Мать чего-то опасается… нет, скорее, боится ее[15]? И эти прислужницы, которые всюду ходят за нами, – зачем они? Нам они не нужны, нам и с Хэ очень даже хорошо.
Я думал еще о том, как бы мне попросить моего Покровителя – Дракона Воздуха – помочь нам. Я представлял, как он поднимает нас троих на своих огромных, прозрачных, блистающих крылах и уносит в по-настоящему прекрасную жизнь. Эти картины были так ярки, так реальны, что когда поутру я проснулся на своем ложе, в своей комнате, то от горечи разочарования и тоски по несбывшемуся разрыдался, разрыдался безутешно, бурно. Бедняжке Хэ с трудом удалось успокоить меня.
– Господин мой Ли, они приставят к вам других прислужников, если вы не перестанете плакать. Они накажут меня, потому что я плохо за вами ухаживаю, – только эти слова моей бедной Хэ, с трудом пробившиеся через обиду детского неприятия несоответствия мечты и действительности, слезливой жалости к себе, заставили меня подавить рыдания и постепенно успокоиться. Но в комнату уже вбежала одна из новых прислужниц.
– Что случилось? Ты посмела обидеть Господина?! – набросилась она на Хэ. Та, защищаясь, прикрыла двумя руками голову.
Я подпрыгнул и изо всей силы вцепился в плохую женщину.
– Оставь ее! Ты не смеешь!! – вопил я.
Госпожа Мать и еще две прислужницы вбежали в комнату. Они с трудом разжали мои пальцы – в них остался клок волос и кусочек ткани. Госпожа Мать обняла меня за трясущиеся плечи, зубы мои стучали, не позволяя успокоительной жидкости влиться в рот.
Наконец я немного успокоился. Госпожа Мать внимательно осмотрела меня.
– Что случилось, господин мой Ли?
– Мне, мне приснился страшный сон, – сам не знаю, как эти слова сорвались у меня с языка, – и Хэ утешала меня. А эта, эта… – я снова начал плакать и вздрагивать… – она била Хэ!!
В комнату стремительно вошла Главная Жена.
– Что здесь происходит? Кто посмел обидеть господина Ли? – она как-то очутилась между мной и Госпожой Матерью.
– Госпожа, сестра моя, – не одетая и не накрашенная Госпожа Мать была совсем маленькой и хрупкой рядом с великолепной Главной женой. И лицо ее, не защищенное маской краски лицо, отражало все владеющие ею чувства.
– Господину нашему Ли приснился страшный сон, – она бесстрашно смотрела на Главную жену, защищая меня маленьким легким телом. – Новая прислужница не поняла, что Хэ утешает нашего Господина, и поднялся совсем ненужный неприличный шум. Я обещаю вам, любимая Сестра, во всем разобраться и наказать виновных. Я благодарна вам за вашу заботу о господине нашем Ли, – и она склонилась в поклоне, а потом, поставив меня перед собой, добавила: – И он тоже благодарен вам.
И я поклонился. Мне кажется, что Главная жена была чем-то недовольна, но она только посмотрела на нас и сказала:
– Очень надеюсь, что это больше не повторится – у господина нашего не будет причин сердиться. И ты, моя любимая сестра, примерно всех накажешь.
Главная жена в окружении прислужниц вышла из комнаты.
– Сейчас вы поможете мне одеться, – каким-то тусклым беззвучным голосом сказала Госпожа Мать, – а потом я определю вам наказание. Господин мой Ли, я думаю, что тебе уже принесли еду. Я желаю тебе хорошего дня.
И меня выпроводили в большую комнату, где важный прислужник уже суетился у столика, заставленного яствами. Мне совсем не хотелось есть. Наоборот, меня почти тошнило от вида и запаха еды, и, выпив немного супа, я отказался проглотить хоть что-то еще. Прислужник был недоволен мной. Но почему-то, я до конца не понимал, почему, не мог противиться мне, хотя я был мальчиком, а он совсем взрослым мужчиной с такими разными красивыми штучками на поясе, и, молча поклонившись, ретировался.
Столик с едой убрали, и появившийся как по команде учитель после многочисленных поклонов и пожеланий попытался привлечь мое внимание к своему стучащему пальцу и разным премудростям приветствий. Но события сегодняшнего утра вызвали к жизни много вопросов и недоумений.
– Ты приставлен ко мне, чтобы все объяснять? – неожиданно для него обратился я к учителю.
– Да, господин мой, это мой долг, – гордо ответил он, почтительно кланяясь.
– А раз так, объясни мне, за что та женщина хотела бить Хэ, почему пришла Главная жена и зачем и как Госпожа Мать будет их наказывать??
Маленькая бородка учителя – я никогда не видел людей с волосами на лице, и сам же учитель объяснил мне, как это называется, и волею предков бывает только на лице мужчин, – легко затряслась, он закрыл глаза и с глубоким поклоном ответил мне, что есть вещи, не доступные его пониманию, и он никак не может ответить на вопросы господина, и предложил мне заняться написанием – я уже знал, для чего нужны эти смешные букашки. Я очень рассердился, я чувствовал, что учитель просто не хочет рассказывать мне и объяснять какие-то неизвестные взрослые дела, и даже почти закричал на него и затопал ногами – мне хотелось прогнать его, но в последний миг я уловил его взгляд! У этого старого человечка-учителя было то же выражение глаз, что и у моей бедной Хэ! – они просили, они умоляли.
Я так и застыл с открытым ртом – ни один звук не вырвался из моего ставшего почему-то узким и сухим горла. Если я закричу на него, вдруг все соберутся, и Главная жена скажет Госпоже Матери, что господина Ли опять рассердили, и теперь она сама будет всех наказывать?! Может быть, накажут не только учителя, но и меня с Госпожой Матерью?!!
Учитель, видимо, что-то прочел в моих глазах, уловил, как изменилось мое лицо. Он молча прикрыл веками свои глубоко посаженные глаза. Я с трудом проглотил слюну.
– Ты прав, учитель, покажи мне буквы.
Пока в комнату не вошла одетая и накрашенная Госпожа Мать, учитель молча раскладывал передо мной буквы, а я молча смотрел на узоры забавных значков.
– Я восхищаюсь господином нашим, – сказал учитель, отвечая на вопрос Госпожи Матери, – он делает удивительные успехи, – и, низко-низко поклонившись нам, пятясь, вышел из комнаты.
Госпожа Мать улыбнулась мне грустными глазами.
– Я должна идти к Главной жене, – она чуть слышно вздохнула, – ты проведешь время в садике с Хэ. Будь благополучен, господин мой Ли!
На звук ее колокольчика вошли две разряженные прислужницы и, низко поклонившись мне, вышли вслед за Госпожой Матерью из комнаты. Мне не пришлось долго ждать. Как только дверь за ними закрылась, появилась Хэ. Я обрадованно кинулся к ней, но она только низко склонила голову.
– Идемте, мой господин.
Шла она как-то необычно – медленно, как будто с трудом переставляя свои коротенькие ножки. Ну, вот мы и добрались до садика. Все здесь радовало меня: и деревья, отягощенные спелыми плодами, и веселые птички, и зеленая трава, а главное, небо с белыми пышными облаками.
Не дожидаясь разрешения Хэ, я с размаху шлепнулся на траву – было так приятно покататься по зеленому пахучему ковру, а потом, перевернувшись на спину, вглядываться в непрерывно меняющиеся картины облаков: вот большой прекрасный дворец, я видел его на одном рисунке у учителя, он гордо плывет в ясном небе, теряя потихоньку то высокую крышу, то широкое крыльцо, незаметно из остатков крыши выросла большая важная птица с длинным, растворяющимся в высоте хвостом, а лестница? На ее месте заколыхалась целая роща веселых кудрявых деревьев. Где же дворец? Он распался. Разделился на две части – два огромных, страшных в своей ярости Единорога направили друг на друга отягощенные воздушной влагой рога! Ах!
Мое сердце замерло, затрепетало: «Как, кто победит в этом поединке равных?!». Но резкий неожиданный порыв ветра спутал, перемешал все картины. И теперь маленькие юркие лодочки да неизвестные мне зверюшки с длинными волнистыми шеями, с хвостами и бородами, с длинными ушами, короткими, длинными лапами весело гнались друг за другом, быстро и незаметно превращаясь один в другого, теряя или приобретая лапы, головы, хвосты, уши.
Что же там, в вышине, происходит? Кто гонит, подгоняет их всех? Неужели? Да, конечно, это он, мой Покровитель! Вот позолоченное солнцем легкое прозрачное крыло, вот еще немного – и яркие горячие глаза посылают свои лучи прямо в мои широко распахнутые жаждущие глаза.
– Господин мой, проснитесь! Нельзя спать лицом к солнцу.
– Я не сплю, глупая, – я сел, стараясь в ярких блестящих кругах, слепящих мои глаза, различить Хэ. Наконец, моргнув несколько раз и вытерев неизвестно откуда взявшиеся слезы, я увидел ее странно перекошенную фигуру. – Я совсем не спал. Ты помешала мне. Вот-вот я бы увидел Его!
Хэ еще больше сжалась и опустила голову.
– Господин Ли простит меня?
– Ну, конечно, Хэ. Почему ты не подходишь ко мне? Садись рядом, давай вместе разгадывать облака!
Хэ молча отрицательно покачала головой. Я подошел к ней, хотел взять за руку, заглянуть в добрые глаза. Хэ отняла руку, отвела взгляд.
– Что случилось? Ты не хочешь разговаривать? Тебя кто-то обидел? – она еще ниже опустила голову, по ее щеке ползла слеза.
– Не может быть!! Кто посмел тебя обидеть?! Почему ты не скажешь Госпоже Матери? Она вступится за тебя!
Я думал, что нельзя ниже опустить голову, но Хэ как-то так спрятала свое лицо между высоко поднятых плеч, что я совсем не мог разглядеть его…
– Конечно, сейчас же пойдем к ней, – я тянул Хэ за полу одежды. – Мы ей все расскажем, никто не посмеет обидеть тебя.
– Милый мой мальчик, – Хэ назвала меня, как давно, в той старой не прекрасной жизни, – никуда не надо идти. Госпожа все знает. Нас с прислужницей наказали по ее приказу.
– Ты врешь! – я отдернул руку. – Ты специально врешь! Ты думаешь, что если она мучила птичек, я поверю, что она приказала наказать тебя?! О!! – я сжал кулаки. – Я сейчас сам побью тебя, противная, противная Хэ!
Но я не стал бить ее, вместо этого я прижался лицом к ее большому мягкому животу, уцепился руками за простую, как-то по-особому пахнувшую одежду. Мы оба плакали. Не знаю, почему, но я верил ей. Верил, что Госпожа Мать приказала наказать ее.
– Но почему, почему? Ведь ты не виновата, – спрашивал и спрашивал я, заглядывая в лицо Хэ, ища ответа в ее глазах.
– Не сердись на Госпожу, – сказала Хэ, – она не виновата. Это все из-за Главной жены, – я не мог, понять как наказание моей доброй нянюшки связано с Главной женой.
– Если бы наказали только прислужницу, Главная жена придралась бы к нашей Госпоже, сказала бы, что та не умеет, не знает, как надо управлять, а меня бы наказали, только еще сильнее. Я сама попросила Госпожу, чтобы меня тоже наказали. Она не хотела, – посмотри на меня, – она не хотела! Я очень и очень просила. Это так.
– Я люблю тебя, Хэ. И никогда, никогда, все равно никогда, ни за что не прикажу, чтобы тебя наказали.
– Да, мой милый господин Ли, – Хэ вытерла мне лицо, – успокойся, посидим здесь еще немного, будет совсем нехорошо, если увидят, что ты плакал.
И мы вернулись. И стали жить дальше. Конечно, было бы лучше, если бы этих новых прислужниц совсем не было. Но они были. Всегда и всюду. Одна из них то сидела в уголке комнаты, когда я ел или занимался с учителем, и притворялась, я знаю, что притворялась, что рукодельничает, или ходила взад и вперед по садику, где мы гуляли с Хэ – она прогуливала любимую собачку Главной жены, будто бы у той не было своего садика. Они ни на шаг не отходили от Госпожи Матери, ни на миг не оставляли ее наедине со мной или с Хэ. Но все равно жить было очень интересно.
Учитель, хоть он и продолжал пугать меня и птицу стучащим пальцем и все время кланялся и за все хвалил меня, знал очень много интересных историй. Он, конечно, хотел, чтобы я побольше учил буквы, или то, как подобает вести себя во всяких важных случаях, или как различать чиновников правой и левой стороны[16], но я знал теперь, что он больше всего боится, что я начну плакать или кричать, и, как только мне надоедали важные уроки, а он не сразу соглашался рассказать мне что-нибудь о великих войнах предков или о том, как священные Драконы поделили между собой Жизнь и Землю, я делал вид, что собираюсь расплакаться, и он (теперь я думаю, что он знал, что я притворяюсь, но боялся это проверить), он поднимал кверху свои сухонькие ручки и, укоризненно покачав головой, спрашивал, о чем господин его Ли хотел бы услышать сегодня.
Он знал гораздо, гораздо больше историй, чем Хэ, и хоть не умел рассказывать их так, как она, передавая голосом и повадками то рык Белого тигра, то прыжки грациозной Линь (когда рассказывала Хэ, я даже чувствовал, как крылья Дракона Воздуха охлаждают мои горячие от возбуждения щеки), но и его сыпучий голос, если вслушаться, если привыкнуть к нему, мог увести далеко, далеко – туда, за Звездную Реку, где души предков в праздной радости наблюдают за нами, или в мрачное созвездие теней, принявшее души неприкаянных путников, или в грозное тройное созвездие – созвездие черных всадников, увенчанное Звездой Огня. Потом, в ясные вечера и безоблачные ночи, было очень интересно искать и находить на темном полотне неба среди бесчисленной россыпи звезд и звездочек уже знакомые по рассказам созвездия и звезды.
Мне хотелось бы, конечно, увидеть и Звезду Зари, но для этого надо было выйти с учителем очень, очень рано утром, еще до рассвета, а этого Госпожа Мать никак не могла разрешить. И так мне пришлось очень долго уговаривать ее, чтобы учитель иногда выходил со мной учить звезды, ведь мне было положено знать и это! В конце концов она согласилась, но распоряжение, к сожалению, исходило не от нее, это Главная жена позволила учителю проводить со мной звездные вечера, это она была за каждой съеденной мной крошкой еды, за новой одеждой, за учением и за забавами.
Госпожа Мать все меньше и меньше времени проводила с нами, со мной. Постоянно она была нужна Главной жене, должна была принимать участие в ее жертвоприношениях, в ее пирах, в ее развлечениях. Иногда неделями, месяцами я не видел ее, а когда мы изредка встречались, я с ужасом замечал, как даже под плотной маской краски меняется ее лицо, каким маленьким и хрупким становится тело, как трескается и рвется голосок.
– Ты растешь, становишься большим, мой добрый господин Ли, – успокаивала меня Хэ, – а Госпожа наша остается такой, как была.
Но однажды, когда Госпожа Мать целую неделю не покидала свою комнату и взволнованные прислужницы со значительными лицами, не переставая, сновали между нашими Восточными покоями и покоями Главной жены, Хэ улучила минутку, когда мы остались в садике одни.
– Добрый мой господин Ли, – она подняла на меня полные слез глаза – я был выше ее уже на целую голову, – бедный мой Ли, я обещала Госпоже Матери, что никогда не покину тебя – я готова повторить свои клятвы.
– В чем дело, Хэ? Что случилось? Я вижу, что что-то нехорошее, но мне ничего не говорят. Расскажи мне, добрая Хэ, – я был очень встревожен и поведением прислужниц, и молчанием учителя – несмотря на все мои попытки заставить его говорить, он хранил молчание.
– Господин мой Ли, мне нечего рассказать вам, а если бы даже я и знал что-то, я не посмел бы раскрыть рта, – только и сказал он, и в этот раз палец его не стучал по лакированному, покрытому трещинами хвосту птицы – он спрятал руки глубоко в широких рукавах одежды.
– Хэ, Хэ, – подбадривал я свою старенькую няньку, – здесь никого нет. Ты можешь, ты должна мне рассказать.
Она обвела сухими воспаленными глазами стену садика и отошла, и я вслед за ней, как можно дальше, к раскидистому корявому грушевому дереву. Говорила она очень тихо, короткими ясными фразами. Я никогда не слышал, чтобы она так говорила, и не подозревал, что она умеет так говорить. Я навсегда запомнил эти ее несколько фраз:
– Госпожа Мать очень больна. Она приложит все силы, чтобы дожить до завтра. Она сделает все, чтобы сохранить твою жизнь на завтрашнем празднике. Завтра начинается год Дракона Воздуха – твой Год.
