Г. Ю. Любарский
Образование будущего. Университетский миф и структура мнений об образовании XXI века

Критическое мышление и цена свободы

Чуть не каждый второй, а то и всякий первый сегодня скажет, что надо учить критическому мышлению, надо учить уже в школе думать самостоятельно, иначе всё обучение оказывается лишним. Это прекрасный тезис. Но если спросить: как этому учить? Что помогает такому обучению, что мешает? – ответить смогут немногие. Ответят, по большей части, так. Мы будем давать не одну господствующую теорию, а также и возражения к ней и альтернативные точки зрения.

Это замечательное намерение иногда срабатывает, когда речь идет о детях со степенями кандидатов и докторов наук, но при работе с детьми школьного возраста – не срабатывает. Причин, почему не срабатывает – много. Например, сейчас практически разбиты интеллектуальные системы авторитета. Для учащихся, если честно, авторитетов нет. И потому никакая «господствующая теория» не вызывает у них священного трепета, и все эти теории им в одну цену. Помимо того, такая работа с альтернативными гипотезами подразумевает заоблачные умения – человек уже умеет оценивать весомость аргументов, пригодность их для того или иного теоретического конструкта, и может сопоставлять большие группы разнородных аргументов, оценивая, какая из предложенных теорий как соотносится с предложенной аргументацией. Это не школьный уровень.

А в школе что делать? Неужели нет средств? Есть, конечно. Очень простые. Самостоятельному мышлению дети обучаются, когда мысль выстраивают у них на глазах. Не в том дело, чтобы им давали много вариантов (они не способны объять это теоретическое пространство). Следует возводить здание мысли на глазах учащихся. Что это значит? Например, для развития самостоятельного мышления вредно кино и уже готовые картинки – плакаты, иллюстрации и пр. Чтобы развивать самостоятельное мышление, следует рассуждать прямо с учениками и одновременно рисовать рисунок – силами учителя. Не показывать указкой на готовый прекрасный рисунок, а своими руками рисовать перед классом. Возникающий из ничего образ запоминается совершенно иначе, чем готовый, и рассуждение, которое сопровождает создаваемый на глазах рисунок – лучше понимается и запоминается. Легко видеть, что сказанное – нечто прямо противоположное «искусству преподавания» с замечательными наглядными пособиями, а теперь – и с многочисленными видеороликами.

Это правило для предъявления изобразительных материалов можно расширить. Значительная часть образования могла бы состоять в предложении заданий, не предполагающих какого-либо заданного алгоритма их выполнения. Только после того, как учащийся пытается решить задачу своими средствами, когда он предлагает собственное решение, пусть очень частное, неверное или громоздкое, может прийти помощь: правильный способ решения. Тогда этот способ решения совсем иначе воспринимается, и правильное решение понимается не как нечто дидактически навязываемое, а как облегчение, лайфхак, спасение. И понимается такое решение не в пример глубже. И культура становится не набором отмычек, а непредсказуемым процессом творчества.

Для обучения самостоятельному мышлению – и научному, и художественному – вредны способы демонстрации (искусства), в которых имеется пассивный зритель, которому вкладывают впечатление. В этом смысле вредно искусство кино, и вредно пользоваться учебными фильмами.

Это довольно простое и понятное положение не встречается при просмотре рассуждений об обучении критическому самостоятельному мышлению. Эта апелляция к активности ученика и творению у него на глазах представляет собой всего лишь один пункт – при просмотре всей современной методики преподавания подряд таких (контр-)пунктов выделяется очень много. Самостоятельное мышление тренируется почти каждым учебным материалом и каждым педагогическим приёмом – может тренироваться, если верно понимать, о чём речь. А вот показом готовых прекрасных фильмов и отличных препаратов, представлением замечательного дидактического материала по готовым теориям самостоятельное мышление развить практически невозможно.

Присматриваясь к теме видеоурока, к получению материалов для обучения из фильмов, можно подойти к уникальному сочетанию черт современной культуры. В прежние времена верны были штампы, касавшиеся роли идеологии для создания авторитетного знания. Свободному мышлению противостоял авторитет, это была такая неразрывная пара: авторитет подавлял свободу, свобода разрушала авторитет. И потому мысли людей, которые боролись за свободное мышление, были направлены против авторитета в разных его формах. Указывался вред фигур «отцов-основателей», которые всегда правы, вред дидактического изложения единственно-правильного учения.

Однако времена изменились, сейчас уже совсем другая культурная обстановка. Причины изменений объяснить достаточно сложно, но в результате этих изменений мы находимся в культуре, находящейся не под властью авторитета, а под властью шаблона. Молодые люди сейчас не относятся с почтением к авторитетному знанию, у них практически не выработаны интеллектуальные качества, которые позволили бы расценивать какую-либо точку зрения как авторитетную. Этот «комплекс авторитета» в прежние века возникал вовсе не сам собой, это было следствием определённого устройства всей социальной жизни – и определённого устройства образования. Сейчас жизнь изменилась, и власти интеллектуального авторитета больше нет.

Однако вопреки ожиданиям, с падением авторитета не появилось свободы. Свободное мышление всё такое же трудно достижимое и редко встречающееся качество. Вместо авторитета работают неосознаваемые шаблоны. Они не воспринимаются как авторитетные схемы рассуждений, которым «надо» следовать, они просто не имеют альтернатив – люди никогда не видели, чтобы интеллектуальные задачи решались как-то иначе. Имеется шаблонный набор средств, набор интеллектуальных инструментов. Их «все» знают. Каждый свободно применяет для решения задач любые сочетания инструментов из этого набора. То есть имеет место свободное комбинирование немногих всем известных интеллектуальных инструментов. Это совершенно иная культура, нежели культура авторитета. Это культура конструктора из шаблонов.

Культура шаблонов крайне далека от свободного критического мышления и связана с тем, что люди иначе мыслить не умеют, их этому не учили и они никогда не видели, как это делают. И культурная жизнь, и социальные привычки, и образовательные приёмы выстроены так, будто всё, имеющее отношение к интеллекту, сводится к перебору этих шаблонов, наподобие интеллектуальных отмычек. Считается, что именно свобода сочетания этих шаблонов и есть свобода мышления, а мнение, что можно не то что создавать новые шаблоны, а даже вообще не пользоваться шаблонами и что можно создавать новое средство для каждой необходимой мысли воспринимается как сказка. И не возникает идеи, что авторитет – это не противоположность свободе, а нечто, показывающее, как можно избавиться от шаблона: авторитет не ограничивает свободу, а помогает её использовать.

Важной меткой этой культуры шаблонов является видеоролик, подобно тому, как для культуры авторитетов важной была хрестоматия. В уходящей культуре авторитетного знания считалось крайне важным читать тексты основателей, классиков, и собрание отрывков таких текстов было важным учебным материалом. Это была толстая книга, собрание лучших отрывков и авторитетных текстов. В современной культуре, связанной с конструкцией из шаблонов и опирающейся на пассивное восприятие, важным оказывается ролик, где показывается образец выполнения требуемой операции. В силу привычек современной культуры именно ролик кажется самым простым, доступным и решающим проблему обучения «образовательным предметом», «учебным материалом».

Для современной культуры ролик, несомненно, удобнее и лучше, чем хрестоматия. Но если ставить задачу обучения критическому самостоятельному мышлению – оба эти средства обучения равно плохи. Вместо них должен выступать «процесс рисования», не готовое изображение, а нечто, создаваемое по мере развития мысли; причём это должно создаваться из личных сил. То есть прекрасный ролик с отлично сделанным мультфильмом, в котором на глазах изумлённого зрителя карандаш самостоятельно рисует рисунок с нуля – плох для образования, нужен реальный учитель, который собственным способом, с понятными небрежностями и ошибками, будет создавать такой объясняющий рисунок. Потому что важен не сам рисунок (неизбежно проигрывающий лучшим образцам), а кусок жизни мышления, который становится виден при его начертании.

Чтобы это не было единственным шокирующим примером вредности общепринятых практик – пусть будет ещё один. Чрезвычайно вредным для формирования живого самостоятельного мышления являются формализмы. То есть выучивание формул, специальных терминов, научных названий и т. п. – вредно для развития данной способности. Для развития других способностей такие формализмы полезны. Если желательно учить аккуратности, точности, трудолюбию, конформности – это замечательно подходит. А если хочется учить критическому самостоятельному мышлению, то следует резко снизить долю всех «систем названий» и «правильных обозначений». Вместо них желательно показывать «суть дела», облекая в самые разные слова – так, чтобы принятые обозначения шли в одном ряду с придуманными прямо на месте словоформами. После усвоения сути можно в самом конце, когда материал уже усвоен, дать небольшой набросок принятых обозначений – и то, по возможности, это следует делать при обзоре большого куска пройденного материала.

Такие вещи сильно нарушают принятую практику и прямо противоречат утверждённым программам. Поэтому можно задуматься: реальное обучение практике самостоятельного критического мышления входит в противоречие с принятыми формализмами образования как социального института. Проще говоря, так учить запрещено. И это действительно проблема. Тем самым вместо множества благоглупостей на тему «как мы будем делать детям хорошо ещё раз» и здравиц в честь критического мышления, перед тем, кто думает об образовании, выступает действительная трудность: та форма, которую имеет государственное унифицированное образование, прямо запрещает очень многие содержательные педагогические практики. Учить критическому мышлению нельзя – и не по идеологическим соображениям. Любой социальный аппарат, состоящий из чиновников, любая бюрократия, которая будет разрабатывать планы и программы, методические указания для образования, которым вынуждены следовать учителя как нанятые служащие – будет препятствовать обучению многим важным интеллектуальным способностям. Школа калечит всех учащихся в определённом отношении, этот социальный институт является способом единообразно покалечить всех детей в данной стране.

Это – очередное противоречие в строении образования. Если мы хотим в самом деле обучить учащихся многим важным интеллектуальным способностям, мы должны бороться с самим существованием государственного образования: потому что дело не в частных особенностях – унифицированные правила обучения в любом случае будут запрещать содержательное образование в отношении данных способностей.

Но государственное образование имеет массу положительных качеств. Только благодаря массовому унифицированному образованию существуют такие понятия, как «классика», только благодаря такому образованию существуют ожидания, что выпускник школы знает то и это и способен, например, писать и считать. Множество «само собой» существующих культурных привычек и социальных институтов существуют только потому, что у нас имеется насильственно унифицируемое государственное образование. Если мы хотим от него отказаться – мы допускаем существование неграмотных граждан, людей, которые обучались в различных религиозных школах, в школах, которые с точки зрения существующих религий будут называться сектантскими. Людей, образование которых с точки зрения окружающих совершенно недостаточно в жизненно-важных отношениях. Это придется принять. Это – плата за свободное образование, то есть образование, когда некий коллектив людей (допустим, родителей) решает, что их детям следует развивать критическое мышление. А другой коллектив решит, что важнее всего знать наизусть Священное Писание. Одно без другого не получится: это свобода.

Подумав ещё немного, придем к пониманию: да, вообще-то это хорошо, но где мы возьмём так много таких умелых учителей, которые будут в самом деле думать, одновременно рисовать, одновременно помогать ученикам в их размышлениях, не сбиваться при многочисленных ошибках этих учеников думать самостоятельно и каждого приводить к ответу… У нас учителя совсем не такие.

И как только это станет ясно, проявится и ответ. Учитель – это вовсе не малооплачиваемая профессия для массы плохих профессионалов без специализации. Это работа для людей очень профессиональных, работа высокооплачиваемая. Поэтому там на входе сильный отбор, учителем может стать далеко не каждый, и даже людям весьма мотивированным придётся потратить много труда, чтобы стать учителем и удержаться в этой профессии. Можно представить себе шкалу: онлайновое образование по утверждённой программе, очень плохое и дешёвое → очное образование без программы, которое производит учитель-профессионал, хорошее и дорогое.

Следующий ход рассуждений напрашивается: ну да, если в решении любого социального вопроса приходят к «дайте больше денег», ничего не получится. Денег нет, скажите, откуда их взять. И если всерьёз вдуматься в постановку вопроса, легкомысленный ответ «мы просто повысим учителям зарплату» окажется непригодным. Представлением о высокооплачиваемых учителях, у которых очень престижная профессия и которые оказываются чрезвычайно много и тяжело работающими профессионалами, задаётся совсем не то устройство общества, которое можно видеть вокруг. У современного человека, горожанина, примерно 70 % дохода тратится на жильё, питание и транспорт. И так организована социальная жизнь, что это, разумеется, учитывается, и машина по имени «город» устроена таким образом, что у его жителей такая вот структура доходов. А подразумеваемое как желательное состояние (если хочется для детей того самого критического мышления) требует совсем иного устройства общества. 70 % дохода должно уходить на образование и здравоохранение, и это подразумевает другую социальную и экономическую структуру города – и иное устройство всего общества.

Каждый раз, когда мы берём и пытаемся рассмотреть какую-то проблему, связанную с образованием, мы при серьёзном подходе к делу обязательно придём к «революционным» выводам: нам потребуется изменить структуру общества. Всю. Требуется иное социальное устройство, иная экономика, иное правовое обеспечение жизненных потребностей, иное устройство социальных институтов. Более простого пути нет. Или следует отказаться от этого самостоятельного мышления ради привычного существования.

Можно начинать с любого места. Например, продумать организацию и функционирование в обществе детских домов и дальнейшую жизнь их воспитанников. Или задуматься о социальной роли учителя. Или попытаться организовать свободное и эффективное образование. Любая серьёзная попытка приведёт к пониманию: частичное решение невозможно, следует изменить общественное устройство.

К чему это приводит?

Три сферы общественного устройства

Можно попытаться в самых общих чертах наметить, к чему должны сходиться самые разные ряды рассуждений, касающиеся образования и устройства общества. Это не то положение дел, которое есть сейчас и в этом смысле это «не истина». Это скорее некоторые черты идеального состояния, идеала, который виден, если рассматривать общество с точки зрения здорового воспитания детей и правильного процесса образования, в котором поддерживается баланс между образованием 1 и 2, между внутренним формированием человека и следованием общественным условиям.

Фундаментально-ошибочным является современное «аксиоматическое» убеждение, что главной силой, которая управляет поведением людей в обществе, является государство, «власть». На деле поведение весьма значительно регулируют также и иные социальные силы, просто их манеры принуждения иные. Неверно, что на определенной территории действует лишь одна властная инстанция. Как территории и государства не делятся нацело на народы, так территории не делятся нацело на власти. На одной и той же территории работают три разные социальные силы, разные аспекты социума, по-разному организуя социальные процессы.

Эти разные социальные сферы, аспекты – государственно-правовой, экономический, культурный. Каждый аспект действует своими средствами и может достигать только особенных, ему свойственных эффектов. То, что делает государство (право), оно делает стандартизованно, унифицированно, по законам и на общих основаниях. Оно иначе не умеет, и это его достоинство, а не недостаток. То, что чиновники выполняют инструкции, а не действуют по чувствам и понятиям – это следует поддерживать и приветствовать. Некоторые дела можно сделать только таким способом. У государства есть право принуждения, оно работает с помощью законов и принуждения к исполнению.

Есть дела, которые таким способом сделать невозможно. Совершенно иную принудительность создаёт экономический аспект социальной реальности, в значительной степени независимый от государства. Отношения работника с нанимателем – это совсем иные отношения, и власть денег – иная власть, чем власть права. В каждой проблеме соединяются в разных пропорциях эти социальные силы, ингредиенты социальных реакций. С одной стороны, властные отношения приноравливаются к тому, как люди ведут дела. С другой стороны, экономические отношения ограничены властью.

Совершенно недостаточно осознается, что существует (точнее: должна существовать, чтобы общество могло нормально функционировать) отдельная сфера – сфера культуры. С ней сейчас совсем плохо, поскольку она даже на уровне слова непонятна. Сейчас слово «культура» понимают как синоним «искусства», как нечто общее про искусство. Но в сферу культуры входят также ценности. Религиозные и этические ценности, благодаря которым определяются цели поведения – это культура. Наука с доброй долей технологий – это тоже культура. К культуре относятся здравоохранение и образование.

Недостаточность понимания этой сферы приводит к тому, что многие институты культуры не осознаются как относящиеся к культуре. То есть о них думают, что они – нечто одно, а они – совсем другое. Простой пример: суд. Всеми мыслится так, что это – государственный социальный институт, часть государственной системы правоприменения, это слово – в ряду «преступление, тюрьма, лагерь». Между тем суд вовсе не из государства, это – институт культуры. Его нельзя автоматизировать и бюрократизировать, с ним нельзя обращаться как с государственно-правовым институтом. Нельзя – потому что он тогда паршивеет и дохнет, плохо работает, перестает быть судом. Это один из важных институтов культуры, в ряду «школа и учитель; здоровье и врач». Судья – это деятель культуры, и иначе его деятельность немыслима.

Различие этих социальных сфер связано с регулятивным принципом каждой из них, определяющим основной способ действия социальных институтов в каждой сфере. В экономической сфере действия определяются нуждой, доверием и помощью, все многочисленные экономические механизмы выстроены на основании этих импульсов. В правовой сфере действия определяются равенством и справедливостью, это те регулятивы, которые определяют способ действия права во множестве ситуаций. Сфера культуры определяется прежде всего свободой, и именно из принципа свободного действия в культуре вытекают очень важные следствия: важность ценностей и авторитетов. Авторитет является не ограничителем свободного действия, а следствием его.

Каждый социальный институт состоит из сплетения всех трёх сфер общества, но они играют разную роль. От того, что врачи в больнице получают средства существования, вовлечены в экономические отношения, не следует, что больница относится к сфере экономики, точно так же, как из того, что прокуроры иногда болеют, не следует, что прокуратура относится к здравоохранению. Основная функция социального института относится к одной из трёх сфер общества, тело социального института состоит из взаимопереплетения всех трёх сфер. Тем самым общество как бы связано из нитей трёх цветов, и каждый цвет имеет свои законы поведения. Интеграция общества обеспечивается индивидом, человеком, который вовлечён в действия всех общественных сфер. Именно то, что каждый человек так или иначе входит в столь разные действия, в сферу культуры, права и экономики, и определяется гармоничное взаимодействие сфер общественной жизни. То есть окончательная интеграция общества устроена не через какой-то «самый верхний» орган власти, а через участие каждого человека в делах всех трёх общественных сфер.

Тут у большинства людей возникает масса вопросов, и быстро на них не ответить (например: как это суд относится к культуре? Ведь исполнительная власть относится к государству и принуждение к исполнению решений суда – это функция государства). Тем самым даже при беглом обзоре ясно, что многие социальные институты, которые сейчас мыслятся как «государственные» – выстроены неверно и неверно встроены в общество. Как следует встроить в общество систему здравоохранения, если понимать, что она принадлежит к сфере культуры? Никак, ответа нет – пока общество устроено так, как устроено современное общество. Здравоохранение относится сейчас либо к государственным учреждениям, либо входит в сферу экономики. А оно не может работать нормально, пока подчиняется законам функционирования этих общественных сфер. То же относится к образованию. Школы, университеты и пр. – это не области всеобщего, обязательного, принудительного, унифицированного образования по определённой программе с государственными экзаменами и дипломами, свидетельствующими о получении одинакового пакета утверждённых знаний. Это профанация образования – при любой организации процесса. А как надо? Прямого ответа нет, – общество должно быть устроено иначе, иначе должны соотноситься общественные сферы, и следует определить и наладить отношения между общественными сферами. До сих пор не решена проблема отношения между государственно-правовой и экономической сферами, а ведь это только часть дела – им придётся соотноситься со сферой культуры, и вопросов намного больше, чем сейчас обсуждается даже теоретиками.

Например, если взять проблему детских домов, то окажется, что многие мыслят их как часть государственной системы призрения, это такой институт государства в целях государства: для сохранения народонаселения. Как только начинают так думать о детях (и в детских домах, и в семьях), сразу искажаются целевые функции и возникает социальное уродство. Надо определить цели, к чему устремлять преобразования и проекты – иначе не начать работы, не договорившись о целях. Это относится именно к социальной сфере культуры. Она диктует методы, средства, которыми можно достигать целей – если средства не сойдутся у соработников, дела не будет. Это зависит от культуры. У разных социальных слоев было разное устройство культуры, эти культуры были в России уничтожены, а ведь у каждой был свой проект того, как обращаться с сиротами и что следует делать. Население живёт в рамках определенной культуры, и технически употреблённые средства будут не поняты, или будут искажаться, или будут отвергаться и встречать протест и непонимание – если сделаны без учёта принятой культуры. Не «национальной» – об этом особый разговор, а просто «принятой культуры», культуры того, что считается нормальным. В одной культуре нормально иметь «детский дом», в другой – нормально отдавать детей в семьи приёмных родителей, но могут быть и иные решения.

Кроме целей, ценностей, соответствия средств и целей, есть особенные предметные области работы, которые относятся к культуре. Это наука, искусство и религия. Достаточно ясно, что без привлечения специалистов не решить очень многие вопросы – а специалисты относятся вовсе не к государству, а к культуре. У государства свой собственный способ управления и организации процессов (унификация, стандартизация, равенство, принуждение), у экономики свой (обращение к нуждам участников взаимодействия, создание договорённостей и санкций за их нарушение), а у культуры свои способы организации социальной действительности, и главное средство – авторитет. Культура основана не на равенстве, а на элитарности, она управляется пониманием в рамках общей деятельности: при наличии общей цели вес мнения больше у того, кто правильно понимает, что делать, и больше знает о процессе. Авторитет профессионала опирается на знание и умение. Власть, деньги и знание – совсем разные вещи, и в каждом деле они сплетаются особенным образом.

Положение в обществе следует исправлять, не уничтожая культурные институты (как это происходит сейчас: эволюция современных социальных систем состоит в том, что правовые механизмы искажают экономические зависимости, и одновременно всё новые социальные институты из сферы культуры организуются по правилам права и экономики), а напротив, устраивая общество таким образом, чтобы законы функционирования социальных институтов сферы культуры могли проявляться. В противном случае возникают социальные болезни. Что такое авторитет в сфере власти? Это болезнь общества. Как нельзя пользоваться принуждением в решении экономических вопросов, так нельзя пользоваться экономическими или правовыми средствами для решения вопросов культуры. Эти вопросы так не решаются.

Для понимания этой концепции общества, состоящего из трёх социальных сфер, надо очень многое разъяснять, поскольку обычное представление об обществе крайне далеко от такого идеала. Например, совершенно всеобщим является суеверие, что общество состоит из людей. Следующим шагом логики выводят, что люди являются частями общества, его элементами, и потому общество должно ими управлять. Такого рода несуразности насквозь пронизывают современное мышление о проблемах социума. На деле общество состоит из социальных институтов, это они являются его частями – социальные машины. Человек больше социума, он не является его частью. То, что можно различить как мелкие единицы социальных машин – это не люди, а социальные роли. Когда человек работает в магазине или на строительстве, или приходит в магазин как покупатель или в больницу как больной, – во всех таких случаях он выполняет социальную роль, и эти роли в самом деле встроены в социальные институты и в конечном счёте в большой социум в целом, но даже сумма этих ролей не составляет человека. Потому что он остаётся собой и тогда, когда не играет никаких ролей – не ходит на работу, в магазин и в больницу. Это важное положение – что общество не состоит из людей — при всей его очевидности очень трудно объяснить людям, современное мышление привыкло мыслить иначе. Понимание, что человек больше общества, это более сложная система, с более сложным поведением, – даётся очень непросто.