Козлиные, в навозе и шерсти!..
Я Господа взмолил: «Господь, прости…»
А Гость вздохнув, и улыбнувшись сыто,
С отрыжкой, как издержкой аппетита,
Сказал за Господа, – Прощаю!.. но учти.
Ты этим утром поспешишь в столицу
С писательством, про эту небылицу… -
XVI
Шагнув сквозь стену сытый и хмельной,
Гремел на лестнице. А я кричал вдогонку:
– Какой ты бес? – при этом на иконку
Крестясь рукой невзъёмной и больной, -
Ты фокусник, ты зло шутил со мной!..»
По ходу думая, что день и сущий блажь.
Грядущий пена моря, и мираж!
Его представить в абрисе не сложно,
Но знать в подробностях и чёрту невозможно.
Когда Сатир, факир ли, шарлатан,
При свете факела садился шарабан,
То крикнул снизу, – Завтра встречу Бога!.. -
И провалился в землю у порога…
XVII
Став у бюро, я тут же репортаж
Взялся кропать о случае со мною.
Купец с любовницей уснули за стеною,
А я Издателю решаю под кураж
Его продать. Хоть знаю, что магнат
Сочтёт за бред столицу – Ленинград.
Горячкой назовёт концлагеря.
И Колыму! А казнь семьи царя
Причислит к сумасшествию. Мятеж
В стране возможен.
Кронверк бесам где ж?
XVIII
Не став возиться с затухавшей печкой,
Я лёг в кровать, в баул сложив багаж.
А под окном проезжий экипаж
То бил барком, то громыхал уздечкой
И сено подъедая, и фураж.
Проснувшись, замечаю на столе
У рюмки с водкой в штофе – божоле!
А рядом с ним невзрачный сундучок,
В котором из-под крышки язычок
До скатерти расслабленно провис.
Ужели ли мне рассказчика сюрприз?
XIX
Как не хотелось в холод из тепла
Мне выбираться, из под одеяла!
Я тронул рюмку водки со стола,
Испив с отрадой. Показалось, мало!
Тут язычок-фантом решил дразни́тся,
Скрутив мне фигу, чтоб ему сказиться!
А я прощать обиды не привык,
И водку лью фантому на язык.
Он вздрогнул, и обмяк, и посинел.
Свет свечки на мгновенье потускнел.
Язык у сундучка сметнул кольцо,
Чтобы представить мне знакомое лицо
XX
Попа-расстриги! Без монет глаза
Теперь у батюшки, Когда его зрачёчки
В меня смотрели, бриллиант-слеза
Бежала по небритой, впалой щёчке,
Я воспросил его, – Откуда здесь? -
А лик в ответ: «Дал выпить, дай поесть!»
И грозно так, как будто ножкой топнул.
Ну, я шкатулку крышкой и прихлопнул.
Скользнул в постель, по хладной простыне.
Лежу, дрожу. Как вору страшно мне!
XXI
«Открой сундук, – лик из шкатулки клялся, -
Прощу за то, что повредил мне нос…» -
А день уже с востока поднимался.
И под окном из трёх телег обоз,
За солью в Крым скандально собирался,
Не представляя мой, со мной, курьёз!
– Открою, только ты меня не трожь!.. -
Прошу фантом, сжимая финский нож.
А сам себе в сердцах твержу при этом:
– Зачем тя нож?.. убей его штиблетом!
Открыв сундук, я замахнул штиблет…
А там всё золото, и лика больше нет!..
XXII
На шаткий стул едва живым присев,
Я взял монету в трепете великом.
И на чеканный аверс посмотрев,
Был поражён открывшимся мне ликом.
Он точно мой рассказчик – Вельзевул!
Пусть без усов, пусть юн.
Пусть нос-картофель!
Пусть искажён царапиною профиль,
Но вылитый, который Мефистофель!