Фрэнсис Брет Гарт
Сафо с Зеленых Ключей
Однако, хорошо ли будет скрыть это обстоятельство от Джека? Принимая во внимание предложенное им пари, это пожалуй нечестно. Впрочем, едва ли одно рыцарское благородство понудило редактора позвонить слугу и послать справиться, дома ли мистер Гэмлин; гораздо проще предположить, что в нем шевельнулась довольно обыкновенная мысль; посмотрим, какую-то рожу вытянет Джек, прочтя такое письмецо!
Когда слуга ушел наверх, редактор сел к столу и поспешно написал следующее:
«Милостивая государыня! Вы столь-же правы как и великодушны, предположив, что только незнание вашего адреса причиною, что издатель еще не доставил вам гонорара за ваши превосходные стихи. С этою-же почтой вы получите что следует указанным вами способом. Так как ваше стихотворение пользуется заслуженным успехом, ко мне обращались с просьбою сообщить ваш адрес. Если бы вам угодно было доставить его мне, я бы счел за большую для себя честь такое доказательство вашего доверия. Впрочем, решение этого вопроса всецело зависит от вашей доброй воли и личных соображений. С величайшим удовольствием принимаю вторичное произведение „Белой Фиалки“ и пользуюсь случаем засвидетельствовать вам, милостивая государыня, свое совершенное уважение.
Редактор».
В ту минуту, как он складывал письмо, слуга возвратился и доложил, что мистера Гэмлина нет дома и даже, по уверению Пэта (старого негра, слуги мистера Гэмлина), с час тому назад его барин отправился на несколько дней «за город».
– Не сказал, куда уехал? – осведомился редактор.
– Нет, сэр; Пэт ничего не знает.
– Ну, хорошо. Ступай, снеси вот это издателю.
Редактор написал адрес на письме, нацарапал несколько иероглифических знаков на памятном листве, вырвал его из книжки и все вместе передал слуге.
Спустя час времени он сам пришел к издателю и сказал ему довольно небрежно:
– Следующая книжка у меня почти готова. Мне бы хотелось отдохнуть, уехать дня на два.
– И отлично, – сказал издатель, – отдыхайте на здоровье. Куда думаете съездить?
– Да еще сам не знаю. Не решил.
Глава II
– Ого! – крикнул Джек Гэмлин.
Он осадил свою лошадь на краю крутого обрыва. То было тесное горное ущелье, шириной не больше пятидесяти футов, но глубиной не меньше двухсот, служившее руслом горной речке, которая то тихо скользя, то быстро перебегая, то звучно падая, достигала самого дна расселины и там терялась в однообразном, неумолкаемом рокоте. Две высокие сосны, росшие на противоположном краю обрыва, вывороченные с корнями, повалились поперек ущелья: одна из них, прямая и стройная как стрела, зацепилась верхними ветвями за верхушку клена, росшего по эту сторону ущелья, и образовала нечто в роде воздушного моста, по которому в эту самую минуту бестрепетно перебирался мальчик лет четырнадцати. К нему и относилось восклицание мистера Гэмлина.
Мальчик остановился на полдороге через пропасть и взглянув сверху вниз на всадника, хладнокровно отозвался: – Ну так что-же, что ого?
– Разве нет другой дороги через эту чертову дыру, или вы ее всем другим предпочитаете? – продолжал Гэмлин очень серьезно.
Мальчик присел верхом на ветку и, болтая босыми ногами над бездной, вперил критический взгляд на собеседника. Джек для этого случая изменил несколько свою внешность: вместо обычного щегольского костюма, предписанного современною модой, он оделся на подобие испанского вакэро, т. е. надел широчайшие белые штаны с мелкими сборками, пунцовый широкий кушак, куртку и сомбреро (широкополую черную испанскую шляпу), что было чрезвычайно живописно и сидело на нем гораздо красивее, чем на настоящем вакэро. Мальчик не отвечал. Это удивило и даже обидело мистера Гемлина, который всегда гордился своим уменьем ладить с женщинами, ребятами, лошадьми и всякими вообще неразумными существами. Однако, он улыбнулся и промолвил спокойно:
– Подите-ка сюда, Джордж Вашингтон; мне нужно с вами потолковать.
Мальчик не стал оспаривать столь лестного, хотя и невозможного титула, но, подобрав ноги, встал на сосновый ствол и перебравшись до его вершины, перелез на клен. Тут он с ловкостью настоящей белки стал спускаться вниз, то перескакивая с одной ветки на другую, то хватаясь за них руками и перемахиваясь на лету, и вскоре совершенно легко и свободно очутился на земле. При близком рассмотрении оказалось, что он красивый мальчик, впрочем, настолько загорелый и покрытый веснушками, что его овальное лицо напоминало какое-то птичье яичко. Джек Гэмлин тотчас подумал, что этот мальчик вполне кстати в такой обстановке и составляет столь же необходимую черту этой лесной чащи, как и журчанье невидимого ручья, и бархатные тени, трепетавшие на лоснящейся шкуре его белой лошади, и этот жаркий воздух, напоенный запахом лаврового дерева. Если бы мистер Гэмлин имел более определенные понятия насчет лесных фавнов и дриад, он вероятно не усомнился бы в возможности встретить их именно тут.
– Я не расслышал, что вы там говорили, генерал? – заметил он с утонченной любезностью, – но ваша установившаяся репутация мне порукой, что вы не изволили соврать. Из этого я могу заключить, что другой переход через эту пропасть существует?
Мальчик улыбнулся: от этого его верхняя губа, очень короткая, совсем исчезла, выказав ряд белейших зубов, а совершенно черные глаза так и запрыгали от удовольствия.
– А вы не сумеете его отыскать! – сказал он лукаво.
– Да ведь и вы не нашли-бы вот этого доллара, кабы я вам не помог.
С этими словами мистер Гэмлин нагнулся к своему левому стремени и указал на землю, где в траве так и заблестел новенький доллар. Это был один из его фокусов, который всегда удавался, доставляя притом великое удовольствие и выгоду ребятишкам, а иногда немалый конфуз и даже проигрыш старшим.
Мальчик подхватил монету и сказал, указывая вдаль:
– Вон там, повыше, будет спуск и можно переехать на ровное место; это отсюда почти за милю, но дорога все лесом, чрез трущобу и кустарник, там вот какой высокий, да частый!
– Кустарник?
– Ну да, чаща такая. Вот это! – и мальчик указал на группу папоротника, разросшегося в тени кленов.
– О, подлесок?
– А я говорю чаща, – проговорил мальчик упрямо. – Вы-то еще могли-бы пройти, кабы захотели; а лошадь – ни за что. Вам куда нужно?
– Можете себе представить, Джордж,-сказал мистер Гэмлин, лениво перекидывая правую ногу и садясь боком на седле, чтобы удобнее было разговаривать: – как это ни странно, а ведь я и сам не знаю куда мне нужно. Что-бы вы мне присоветовали на этот счет, скажите пожалуйста. У вас должны быть на все такие широкие взгляды, ну, так вот, с вашей обще-государственной точки зрения, как мне быть?
Думая, что собеседник его не в своем уме, мальчик еще раз подозрительно взглянул на доллар, но убедившись, что он не поддельный, спрятал его в карман и повернулся, чтобы уйти.
– Куда-же вы! – вскричал Гэмлин, перекидывая правую ногу обратно в стремя с проворством записного наездника и давая шпоры коню.
– Я иду в Зеленые Ключи, вон туда, за ту гору, за две мили отсюда. Я там живу.
– А-а! – сказал Джэк с задумчивой серьезностью. – Ну, прощайте, пожалуйста кланяйтесь от меня вашей сестре!
– У Джорджа Вашингтона сестер-то не было! – возразил мальчик, хитро улыбаясь.
– Неужели я так ошибся? – сказал Гэмлин, горестно потирая лоб рукою: – Но у вас по крайней мере есть сестра. Так вот, кланяйтесь ей от меня.
– Которой-же поклониться? Ведь у меня их четыре, – сказал мальчик, лукаво поглядывая на незнакомца.
– Той, которая так на вас похожа, – отвечал Гэмлин не задумываясь. – А где же та трущоба, о которой вы говорили?
– Ступайте все прямо вдоль обрыва, до того места, где бревна скатывают, тут и есть повертка в лес. Только я вам говорю, недалеко уедете. Все равно придется повернуть назад, так уж лучше поезжайте кругом, по опушке леса: тут будет тропинка, она выведет вас на большую дорогу, а там уж недалеко и почтовая контора Зеленых Ключей, и новая гостиница. Вам наверное туда и надо? – заключил мальчик раздумчиво и прибавил с уверенностью: – которые приезжают сюда с ружьями, да с удочками, всегда уж там останавливаются.
– Да? – сказал мистер Гэмлин спокойно. – Так вы говорите, что у гостиницы Зеленых Ключей и почтовая карета останавливается?
– Ну да и там, и еще у почтовой конторы, – сказал мальчик. – Она теперь скоро проедет.
– Это тот дилижанс, что идет из Санта-Крус? – сказал Гэмлин, – он уж проехал. С полчаса тому назад, я его встретил вон там, за горой.
Мальчик тревожно привскочил на месте и по лицу его мелькнуло выражение беспокойства. – Подите вы! – сказал он смущенно улыбаясь: – не может этого быть, для почты еще рано!
– Но я же вам говорю, что сам видел карету, – подтвердил Гэмлин, забавляясь произведенным впечатлением. – Вы гостей что ли поджидаете? Эй, да куда-же вы убежали? Погодите!
Но мальчик юркнул в чащу как зверек и мигом исчез из вида. Послышался легкий шелест и шорох, и затем все стихло. Журчание ручья на дне ущелья снова стало слышнее, потом в лесу раздалось постукивание птичьего клюва о древесный ствол и мистер Гэмлин снова очутился в полном одиночестве.
– Интересно бы знать, что у него, родители что ли должны воротиться с этим дилижансом? – раздумывал он лениво, – а он ушел из дому украдкой? Похоже на то, что удрал какую-то штуку, либо взялся кому-нибудь подслужиться. Будь он постарше, я-бы подумал, что он в стачке с бродягами, подстерегает для них почтовую карету. Экое право несчастье, что он улизнул в ту самую минуту, как мне удалось кое-что из него вытянуть.
Мистер Гэмлин посмотрел на часы и поправился в седле.
– Четыре часа. Попробовать разве проехать лесом?.. Надо-же посмотреть, что этот чертенок называет трущобой. А может быть по дороге попадется какой-нибудь сарай или местный обыватель.
Порешив на этом, мистер Гэмлин пустил коня по узкой тропинке вдоль обрыва, указанной ему мальчиком. Он ехал, имея в виду все ту же единственную цель, которая привела его накануне в эту местность, а именно – узнать, кто скрывается под именем Белой Фиалки. Он напал на след, и должно сознаться, что для всякого другого такой след показался бы ничтожным. Дело в том, что в напечатанном стихотворении он подметил чисто местное название одного растения и узнал, что оно водится на очень ограниченном пространстве, на южных склонах приморского хребта; самое же название было несомненно французского происхождения и следовательно принадлежало или креолам, или обитателям мексиканского побережья. Таким образом выходило, что нужно искать каких нибудь выходцев из Луизианы или из Миссисипи, поселившихся в лесах поблизости от вершины южной цепи. Благодаря тому, что все они от природы страстные игроки, Джек со многими из них был лично знаком. Впрочем, в настоящем случае он действовал чисто на удачу, твердо веря, что фортуна, будучи дамского пола и следовательно благосклонна к людям его пошиба, и на сей раз ему поблагоприятствует.
Вскоре он достиг до «катка», т. е. слегка сложенного углубления в склоне, по которому скатывают с горы бревна. Это место было очень скользко, притом во избежание пней и каменьев значительно уклонялось в сторону; спускаться и подыматься верхом по этой стремнине была задача не легкая и Гэмлин был настолько озабочен этим, что даже прекратил на время свое обычное посвистывание. Через полчаса крутой спуск и подъем кончились, местность выдалась ровная и глазам его представился крайне оригинальный вид.
Тропинка привела его в лес. Вся почва на далекое пространство представляла сплошное, неподвижное море папоротников, настолько высоких, что они с обеих сторон доходили до боков его лошади. Стройные древесные стволы выступали из этой чащи подобно высоким колоннам, подножия которых терялись в папоротнике, а верхушки в свою очередь образовали такой непроницаемый лиственный шатер, что сверху ни один луч солнца не мог пробраться сквозь гущину и все освещение было лишь с боков, то есть через то пространство, которое оставалось между папоротником внизу и древесными шатрами вверху. Благодаря высоте деревьев, это пространство образовало полосу, шириною около пятидесяти футов, чрез которую в промежутках между стволами отлично виден был окружающий горизонт. Так как лес расположен был на самой вершине горного кряжа, это боковое освещение стройных стволов придавало пейзажу характер глубочайшего уединения и торжественности; это был точно храм, издревле воздвигнутый давно забытыми руками. Как ни высоки были эти деревья, но вышина их скрадывалась гущиною подлеска и обширностью занимаемого ими пространства: вдали казалось, что вершины сливаются с подножием. Согласно указаниям мальчика, тропинка вскоре прекращалась и лошадь по брюхо ушла в зеленое море папоротников. Но мистер Гэмлин этим не смутился: не взирая на препятствия ему захотелось испытать, что будет дальше и, наметив впереди особенно крупный древесный ствол, приходившийся по-видимому посредине этой рощи, он направился к нему. Тонкая листва папоротников послушно подавалась вправо и влево, задевая его колени и бока лошади тысячью нежных зеленых пластинок и тотчас снова выпрямляясь вслед за его проездом, как бы с намерением уничтожить его следы и не дать ему воротиться тем же путем. Но обычная удача и тут не покинула его. Сидя верхом на лошади, он увидел то, чего вероятно не доводилось замечать не только подростку, но и вообще пешеходам, а именно, что растительность не везде одинаково густа, что проезжая слегка зигзагами можно выбирать более открытые места, конечно не теряя из вида заранее намеченного дерева. Наконец он достиг его и остановил усталую лошадь. С самой той минуты, как он вступил под сень этого леса, им овладела странная мысль: ему казалось, что все окружающее ему уже знакомо, как будто он уже раньше видел это и поддавался тем же впечатлениям. Так и есть! Ему вспомнилось стихотворение: вот тот «подлесок», который описывала неизвестная поэтесса, тот самый сумрак вверху и снизу, тот странный свет, который вместе с ветром врывается сбоку, таинственная жизнь проникающая всю эту роскошную путаницу только ей одной известная, – все это здесь, и даже больше того: вот та самая атмосфера, которая создала жалобную мелодию её певучего стихотворения. Из этого не следует заключать, что мистер Гэмлин вполне верно угадал настроение автора и усмотрел в её стихах то именно, что представлялось её воображению. Но у него была натура отзывчивая и впечатлительная, он был тронут и по обыкновению отвел себе душу пением. Он знал одну старинную мелодию, которая казалась ему вполне подходящею к некоторым строфам этого стихотворения и ему захотелось испробовать эффект такого соединения в этой глуши. Сначала он потихоньку напевал себе под нос, потом разошелся, запел смелее, и голос его, разливаясь под сводами великолепной колоннады, наполнил ее мелодией также легко и свободно как свет, струившийся в нее с боков. Сидя верхом на своей белой лошади, которая только головой выставлялась из зеленой гущины папоротников, слегка сдвинув шляпу на затылок, с головой приподнятой вверх и обрамленной вьющимися кудрями, опоясанный красным кушаком, составлявшим единственное яркое пятно на фоне бесконечной темной зелени, Джек являлся настоящим певцом этой заповедной чащи и, вероятно, казался в ней более на месте, чем сама поэтесса. Такова была особенность Джека Гэмлина: мы уже упомянули, что заимствованный им костюм испанских вакэро шел к нему гораздо больше чем к ним; так и теперь он далеко перещеголял и даже заставил притихнуть нескольких голубых соек, которые доселе справедливо считали себя законными хозяйками этих мест: и с виду он был куда красивее их, и голос у него был несравненно слаще и приятнее.
Открытый горизонт на западной стороне начал окрашиваться румяными отблесками заката, когда мистер Гэмлин повернул свою отдохнувшую лошадь в ту сторону. Он заметил, что лес в этом направлении становится все реже и, проехав некоторое время, с удовольствием различил звук колес, катившихся по дороге, из чего можно было заключить, что не далеко та большая дорога, о которой говорил мальчик. Так как он уже отдумал переправляться на другой берег ручья, он счел за лучшее последовать совету своего беглого приятеля и направиться к Зеленым Ключам. Но ему не хотелось расставаться с лесом и, остановившись на опушке, он еще и еще заглядывал в его очаровательную глубь. Так как стихотворение не шло у него из ума, ему раза два почудилось, что желтоватое море пышных трав, дышащее скрытой жизнью, таинственно волнуется и даже как будто там и сям потрясает своими перистыми верхушками. Как бы то ни было, он задержался на окраине леса так долго, что заходящее солнце захватило его своими лучами. Сначала при повороте лошади свернула узорчатая уздечка, потом пунцовый шарф и серебряные пуговки, затем блеснули серебряные стремена и красавец ускакал.
