Фредерик Марриет
Приключение собаки
Глава IV. Отчаянная схватка
В то время существовал обычай отряжать на каждое военное судно известное число солдат; поэтому и на куттере «Юнгфрау» также находилось 6 человек рядовых и один капрал, все голландцы, числившиеся в войсках голландской армии. Для личности, столь нелюбимой, чтобы не сказать, столь ненавидимой всем экипажем, как лейтенант Ванслиперкен, эта небольшая военная сила являлась необходимой поддержкой, и потому как сам капрал, так и его команда были у Ванслиперкена в большой чести. Капрал был у него казначеем и провиантмейстером и мог наживаться заодно с командиром. Зато он был самый беспрекословный исполнитель всех кар и приговоров ненавистного тирана. Капрал ван-Спиттер не имел ни капли человеческого чувства, и прикажи командир, не задумываясь расстрелял бы в любой момент одного за другим всех людей экипажа, не поморщившись.
Это был громадного роста и объема детина, весивший свыше шести пудов, с могучим кулаком и свирепым лицом. Только один Янсен мог с ним тягаться: это был такой же могучий колосс, такой же рослый и сильный, с той только разницей, что его сильное тело не было безобразно тучно и громоздко, как корпус капрала.
С трудом пропихнув свои саженные плечи в узкое отверстие люка, капрал ван-Спиттер предстал пред лейтенантом Ванслиперкеном, втиснутый в тесные синие брюки и не менее тесную синюю форменную куртку с ясными пуговицами, на которых был выбит крадущийся лев, и, приложив руку к козырьку, ожидал приказаний.
– Капрал ван-Спиттер, приготовьте кошки для наказания, а когда все будет готово, приведите сюда Костлявого!
Повернувшись на каблуках с удивительной ловкостью, капрал молча зашагал к люку и вскоре снова появился на палубе со всеми орудиями порки, которые он разложил у одного из орудий с подветренной стороны судна, и затем опять скрылся внизу.
Вскоре послышалась возня, вероятно, некоторое сопротивление со стороны жертвы, затем наверху еще раз появился капрал, тащивший под мышкой тощего и тщедушного Костлявого, которого он ухватил поперек тела, так что голова его и ноги беспомощно болтались, как плети.
Несчастного, теперь не шевелившегося и не издававшего ни малейшего звука, разложили на орудии, привязав к нему. Люди экипажа, находившиеся наверху, в это время молча смотрели на все эти приготовления. Порка такого бедняги, как Костлявый, было дело слишком обычное, а выражение неодобрения было бы слишком опасно. Кто-то из матросов, по приказанию командира, торопливо обнажил спину Костлявого. Это было отнюдь не тело, а только скелет, обтянутый кожей; вид желтой страшной худобы был положительно ужасен. Бедняга молча и безропотно вынес положенные ему 3 дюжины плетей, мерные удары которых сопровождались лишь лаем Снарлейиоу, который не преминул бы наброситься на несчастного, если бы его не держал крепко за ошейник один из матросов. Лейтенант Ванслиперкен во все время наказания продолжал расхаживать по палубе, безмолвно наблюдая за всем, что делается кругом.
Наконец капрал отвязал Костлявого и стал сворачивать свою кошку[7], когда собака, которую не укараулил матрос, вырвалась и, накинувшись на несчастного избитого парня, жестоко укусили его. Тогда Костлявый, казавшийся как бы в бесчувственном состоянии и не успевший еще подняться с колен после того, как матрос закинул его израненное тело рубашкой, вдруг вскочил на ноги с диким криком бешенства, ко всеобщему удивлению, накинулся на собаку, затем, обхватив ее обеими руками, стал с бешеной злобой кусать зубами и душить за горло. Все невольно отпрянули при виде столь необычайной схватки; никто не решился вмешаться.
Долго продолжалась эта чудовищная борьба человека с собакой: доведенный до отчаяния, до остервенения, парень кусал и держал своего противника с силой и упорством настоящего бульдога, впиваясь в его губы, в уши, в самое горло собаки зубами. Собака не могла вырваться от него: он держал ее, как в тисках, в своих судорожно сжатых руках. Оба катались по земле в диком бешенстве. Наконец Снарлейиоу схватил Костлявого сбоку за шею, но тот впился зубами в переднюю лапу собаки с такой силой, что та громко взвыла, прося защиту у своего господина. Ванслиперкен, выхватив свой рупор, со всей силой ударил им по голове несчастного Костлявого и совершенно ошеломил его, так что он поневоле выпустил собаку.
Поднявшийся в этот момент на палубу Шорт, видя происшедшее и угадав, что собака готова снова наброситься на Костлявого, угостил ее таким здоровым пинком сапога в бок, что та с визгом и воем отлетела на целую сажень и скатилась вниз с лестницы в каюту.
– Как вы смеете, мистер Шорт, бить мою собаку? – воскликнул лейтенант Ванслиперкен.
Но Шорт, не удостоив его ответом, подошел к избитому и искусанному Костлявому и приподнял его голову; тот пришел в себя. Он был страшно искусан по лицу и шее и имел рану на лбу от удара рупора. Шорт подозвал матросов и приказал им отнести Костлявого вниз, что они исполнили с особой готовностью; внизу омыли все его раны соленой водой и уложили его на его койку.
Ванслиперкен и капрал переглянулись, когда Шорт отдавал свои приказания, но ни тот, ни другой не вмешались: один боялся Шорта, другой выжидал приказания. Как только люди унесли Костлявого, капрал взял под козырек и, повернувшись на каблуках, направился вниз, унося под мышкой кошку и веревки.
Бешенство Ванслиперкена теперь еще более возросло и, засунув руки еще глубже в карманы своего пальто, с торчащим из-под мышки сплющенным в конце рупором, он быстро шагал взад и вперед по палубе, бормоча себе под нос:
– Уж я проморю его под килем, этого негодяя! Я научу его кусать мою собаку!
Что же касается самой собаки, то она не появлялась более на палубе и долго лежала, зализывая свои раны, а под конец задремала, забившись в темный угол капитанской каюты, поминутно сердито ворча во сне, как будто снова вступая в отчаянную схватку.
Глава V. Совещание, похожее на заговор
Совещание это происходило на баке королевского куттера «Юнгфрау» вечером того дня, когда злополучный Костлявый подвергся наказанию. Почти весь экипаж присутствовал на этом совещании; только капрал ван-Спиттер, который во всех подобного рода вещах стоял в оппозиции к экипажу, а также и его 6 человек солдат, составлявших хвост своего капрала, за которым они всегда и во всем слепо следовали, отсутствовали.
Председателем этого совещания был боготворимый всем экипажем Дик Шорт; его усердно поддерживали Кобль, Джэк Янсен и еще одна замечательнейшая личность из судового персонала, некий Джемми Декс. Это был чрезвычайно любопытный человек. Его красивое мужественное лицо, оттененное густыми черными баками, его длинный свиной хвостик[8], широкие могучие плечи и богатырская грудь невольно вызывали восклицание: «Какой красивый матрос!» Но – увы! – это казалось лишь до тех пор, пока Джемми сидел; стоило же только ему встать на ноги, – и вы невольно воскликнули бы: «Какой урод!» Дело не в том, что природа не доделала того, что начала так хорошо. Этот красивый торс с красивой головой был посажен на коротенькие кривые ножки, – и богатырь превращался в безобразного карлика. Но эта уродливость тела ничуть не вредила его физической силе, и весьма немногие решились бы вступить с ним в борьбу.
Джемми Декс был прекрасный моряк, сердечный и чувствительный человек, большой весельчак, балагур и шутник, записной скрипач и песенник, словом, любимец команды, без которого веселье – не веселье, и пирушка – не пирушка. Джемми был человек женатый, и если его природа обидела ростом, то он с лихвой вознаградил себя в этом отношении в жене, выбрав чуть ли не самую рослую женщину во всей Англии. Что касается ее красоты, то в этом отношении жена его не могла похвастать, но с того уровня, с которого на нее взирал ее супруг, она могла казаться даже красивой, если принять в соображение эффекты перспективы. Супруге своей Джемми также казался верхом совершенства, и она безумно ревновала его, совершено не замечая его физического недостатка, с которым, очевидно, вполне свыклась.
Таков был Джемми Декс[9], общий любимец, который, сидя теперь в кругу своих товарищей с своей неразлучной скрипкой в руках или, вернее, между ног, так как он играл на ней, как на контрабасе, время от времени побрякивал струнами, как бы аккомпанируя беседе. Это делалось для того, чтобы лейтенант Ванслиперкен думал, что его команда собралась повеселиться и побалагурить.
Двое или трое из матросов неотступно наблюдали за задней частью судна, чтобы успеть заметить вовремя появление капрала ван-Спиттера или одного из его людей, так как хотя капрал и не мог проскользнуть незаметно в компанию благодаря своим гигантским размерам, но он был всем известен своею привычкой подслушивать и все доносить командиру и потому его надо было всегда остерегаться.
– Несомненно одно, что собака – не офицер! – сказал Кобль.
– Нет, не офицер! – подтвердил Дик Шорт.
– Она не числится в судовой книге или записи, следовательно, я не вижу, как это может быть названо бунтом или заговором!
– Никак не может! – решил Шорт.
– Мейн Гот… Да, это не собака, это тифель[10]! – заметил Янсен. – И никто не знает, как эта погань попала на куттер!
– Об этом рассказывают диковинные вещи! – пробормотал себе под нос один из матросов.
– Этого беднягу вгонят в гроб, если так будет продолжаться! – сказал Джемми Декс, побрякивая струнами своей скрипки. – Командир до тех пор не угомонится, пока не выживет его души из его тощего тела! Бедняга, стоит только взглянуть на него теперь!
– Если не будет убита собака, то будет смерть Костлявому, это верно! – решил Кобль. – И я, право, не вижу, почему нам предпочитать жизнь этого паршивого пса человеческой жизни! Что вы на это скажете, ребята?
– Давайте повесим ее теперь же!
Опять забренчали струны.
– Нет! – проговорил Шорт.
Янсен достал из-за пояса нож и жестом показал, как бы он перерезал горло собаке.
– Нет! – сказал Шорт.
– Выбросим ее просто за борт ночью! – предложил кто-то из матросов.
– Да, а как ты ее вытащишь из каюты ночью-то? Нет брат, уж если прикончить эту гадину, так только днем!
Шорт утвердительно кивнул головой.
– Я при первом случае швырну ее за борт, – заметил Джемми Декс, – но только я желал бы знать, действительно ли это настоящая собака, или нет?
– Собака! Конечно, собака! – заметил Янсен.
– Это, конечно, всякий знает, что собака – собака, но я желаю знать, собака ли эта командирская собака?
Все молчали, а Джемми снова стал побрякивать струнами своей скрипки.
Все матросы до одного, без сомнения, желали отделаться от ненавистного для них пса, но ни один из них не имел охоты взять на себя задачу избавить остальных от этого чудовища.
Не страх наказания удерживал их от этого, а суеверный предрассудок, что выбросить за борт кошку или собаку – большой грех, и что подобный поступок навлекает несчастья. В данном же случае это суеверие усиливалось еще странными россказнями о тех обстоятельствах, при каких появилась на судне эта собака, что, в связи с ее дьявольским нравом, служило поводом к предположению, что это не простая собака, а исчадие ада, посланное самим сатаной в товарищи его верному слуге, лейтенанту Ван-слиперкену. Поэтому всякая попытка извести эту собаку неминуемо должна будет повлечь за собой всевозможные напасти и несчастья не только для смельчака, который отважится на это страшное дело, но и для всего судна и его экипажа. Даже Шорт, Кобль и Янсен, наиболее смелые и притом главари совещания, несмотря на свое сочувствие к бедному Костлявому и желание отомстить за него, не имели большого желания взяться за это дело, хотя, конечно, старались не выказать этого.
– Так вот, Билль Спюрей, – проговорил Кобль, – ты больше других знаешь о том, как эта чертова собака попала сюда на судно! Расскажи же нам все, как было, а мы послушаем да и решим все сообща, собака ли эта собака, или нет!
– Ладно! – согласился Билль Спюрей. – Я расскажу вам все, что слышал сам от Джое Джири. Сам я, как вы знаете, не был в то время на куттере, когда этот пес появился здесь. Ведь после бунта в прошлом году весь экипаж был распущен и набраны новые люди. В числе этих новичков был и я. Случайно столкнувшись в трактире с Джое Джири, я захотел разузнать у него, какого рода человек мой новый командир, и, признаюсь, то, что узнал, побуждало меня немедленно отказаться, но в ту пору все крупные суда лежали в портах, работы было мало, нашего брата матросов сотни шлялись без дела. Ну, я и пораздумал, да так и остался! Так вот что рассказал мне об этой собаке Джое. Это было в темную, бурную зимнюю ночь; буря завывала как бешеная; шкипер[11] приказал привязать себя, чтобы его не смыло, так как волны заливали судно со всех сторон; кроме того, его кидало, как щепку, а с подветренной стороны был берег. Буря сорвала паруса и, наконец, снесла даже мачту, хотя на ней уже не было парусов. Люди пришли в отчаяние; спасения не было; судно без парусов и без мачт не повиновалось рулю, и все молили Бога о спасении, плача, как дети, и простирая к небу руки. Один шкипер не плакал и не молился, а слал самые страшные проклятия и небу, и ветру, и морю, и в тот момент, когда совершенно отчаявшиеся в своем спасении люди восклицали: «Боже, спаси нас от смерти!» он орал, потрясая кулаками: «Пусть черт нам поможет!» И что вы думаете? Не успел он договорить этих слов, как сверкнула ослепительная молния над самым судном, удар грома разразился над головой шкипера, но не повредил ни ему, ни судну: только синеватый шар, точно сотканный из голубого пламени, ударился о верхушку обломка мачты и затем скатился, припрыгивая к гакаборту, где стоял шкипер совсем один, так как все бежали от него, слыша его богохульство. Некоторые утверждают, будто он в этот момент с кем-то разговаривал вполголоса, но хорошенько никто не слыхал. Только вдруг он выступил вперед так смело, как от него никто не мог ожидать; за ним следом плелась эта мерзкая тварь, низко опустив голову и поджавши хвост, как она это делает всегда. Вдруг собака подняла голову и громко рявкнула, и едва это сделала, как ветер стих; она рявкнула еще раз, – и море улеглось. Шкипер стал гладить ее по голове, а она – громко лаять раз десять подряд, – и ко всеобщему удивлению и ужасу, в двух милях от нас засветились огни маяка Форланда; небо стало ясно, а море спокойно, как вода в тазу. Вот что мне рассказывал Джое, который сам в то время служил на этом куттере! – заключил Билль.
Все молчали. Наконец Янсен тихо промолвил:
– Так, значит, эта собака – не собака!
– Нет, – поддерживал его Кобль, – это дар дьявола своему любимцу и угоднику в минуту его отчаяния!
– Да! – сказал Шорт.
– Однако Костлявый не боится ее и изрядно потрепал ее сегодня. И мне кажется, что укокошить эту гадину было бы богоугодное дело! – заметил Джемми.
– Да, но ведь это не смертная собака, Джемми!
– Что там ни говори, а только Костлявый рано или поздно убьет ее, если только сумеет! – сказал Декс.
– Да, это самое настоящее дело, и как только бедняга справится, мы надоумим его на это дело. Ведь эта чертова не собака его заклятый враг: сколько он терпит от нее; ему и следует извести ее!
На этом и было решено. Не спросили только об этом самого Костлявого, который теперь спал крепким сном. Затем все разошлись и пошли вниз, считая этот вопрос исчерпанным.
Глава VI. Друзья принимают друг друга за врагов
Несмотря на все предосторожности, принятые совещавшимися на баке, беседа их была подслушана капралом ван-Спиттером, который, заподозрив, что экипаж что-то замышляет, прокрался за бульварком и залег плашмя на фокзейль[12], лежавший между двумя орудиями. Успев проделать все это незамеченным, он осторожно накрылся парусом и таким образом оставался неподвижно на все время совещания и слышал почти каждое слово. Когда все разошлись, он решил из предосторожности выждать еще несколько минут. В это самое время Ванслиперкен, одиноко шагавший по палубе, так как неразлучный его товарищ Снарлейиоу лежал, свернувшись, на кровати своего господина и сердито храпел, – размышлял о том, как бы удовлетворить две самые сильные человеческие страсти: любовь и мщение. Но это не помешало ему заметить, что на баке слишком долго продолжается какая-то беседа, и когда люди стали расходиться, он направился туда в надежде остановить кого-нибудь из оставшихся и заставить его выдать секрет беседы угрозами и страхом. И вот в тот самый момент, когда Ванслиперкен подходил к баку, капрал сбросил с себя парус и собирался подняться на ноги, но заметил, что кто-то идет в его сторону. Не дав себе времени разглядеть, кто это мог быть, он проворно юркнул под парусину, но лейтенант заметил этот маневр и, полагая, что ему удалось накрыть одного из заговорщиков, схватил гандшпук, валявшийся поблизости, и ударил им изо всей силы по притаившемуся под парусиной капралу.
– Гром и молния! – заревел под парусом капрал, полагая, что один из матросов, накрыв его в подслушивании, вздумал наказать его за это, воспользовавшись тем обстоятельством, что он закрыт, и делая вид, что не узнал его.
– Гром и молния! – орал капрал, стараясь освободиться от паруса, опутавшего его, как тенета. Но в этот момент лейтенант наградил его новым здоровенным ударом. Тогда ван-Спиттер, как разъяренный бык, вскочил на ноги, рванулся вперед и одним мощным ударом отшвырнул командира, так что тот слетел в люк и через голову скатился с лестницы, да так и остался недвижим и без сознания, ошеломленный силой удара и падения.
– Тысяча чертей! – пробормотал капрал. – Да ведь это был сам шкипер! Это виселицей пахнет, черт побери! – При одной мысли об этом весь пыл и жар его как рукой сняло. – Вероятно, он не узнал меня, не то никогда не ударил бы!
Капрал осторожно опустился вниз и убедился, что его доброжелатель в бессознательном состоянии. – Прекрасно, – решил он, зажег фонарь и, направившись в кормовую часть, со свойственной ему хитростью постучался в дверь командирской каюты, но в ответ послышалось только сердитое ворчание Снарлейиоу. Тогда он поднялся наверх на капитанский мостик, огляделся кругом и осведомился у рулевого, где г. Ванслиперкен; узнав же от него, что тот несколько минут тому назад пошел на бак, капрал последовал туда. Затем, заявив, что не нашел капитана ни в каюте, ни на баке, он пошел к старшему офицеру, который лежал, растянувшись, на своей койке. Постучавшись в его дверь, капрал окликнул его: «мистер Шорт!»
– Ну! – отозвался последний.
– Я не могу найти мистера Ванслиперкена!
– Ищите!
– Mein Gott[13], я везде искал, и на баке, и в каюте, и на мостике! Нигде его нет!
– За бортом!
– Я пришел к вам, сэр, за серьезными сведениями!
– Встаю! – сказал Шорт и соскочил со своей койки. Пока он одевался, капрал созвал всех своих людей.
Среди экипажа разнесся слух, что шкипер упал за борт, о чем не преминули шепнуть даже Костлявому, который при этом улыбнулся и пробормотал, что и Снарлейиоу вскоре последует за своим господином. В то время, когда Шорт искал командира наверху, капрал, которому отлично было известно, где его искать, со своими людьми наткнулся на бесчувственного лейтенанта, к немалому огорчению всего экипажа. Солдаты подняли командира и отнесли его в каюту, где собирались положить его на постель, но Снарлейиоу положительно воспротивился этому.
Шорт явился и осмотрел своего начальника.
– Что, он умер? – спросил капрал.
– Нет! – отозвался Шорт.
– Так что же с ним такое? Как могло это случиться?
– Расшибся, свалился! – сказал старший офицер.
– Что же мы будем делать?
– В постель его! – и с этими словами Шорт повернулся и вышел.
– Mein Gott, да ведь собака не дает ему лечь на постель! – сказал капрал.
– Попробуем положить его, не укусит же она своего господина! – сказал один из солдат и с помощью двух-трех товарищей поднял лейтенанта и почти бросил его на постель, сторонясь от собаки.
Снарлейиоу сердито заворчал и раза три жестоко укусил Ванслиперкена в щеку, после чего соскочил с кровати и ворча убрался под стол.
– Нечего сказать, милое животное! – заметил один из солдат. Никакой медицинской помощи на куттере не было, а тот небольшой запас медикаментов, который отпускался казной командиру, тотчас же продавался им одному знакомому аптекарю. Поэтому пришлось удовольствоваться одной соленой водой, которою смочили сквозь простыню лицо и голову Ванслиперкена и пощекотали ему в носу жженым перышком, что, в связи с укусами собаки, вскоре привело в чувство лейтенанта.
Капрал слегка задрожал, когда командир остановил на нем свой взгляд, и удвоил свое внимание к нему. – Mein Gott, Mynheer[14]! Как это с вами случилось? – участливо осведомился он.
Ванслиперкен приказал всем выйти вон, кроме капрала, затем сообщил ему, что его кто-то сбросил с лестницы, и что, судя по фигуре, это мог быть только Янсен. Ван-Спиттер, обрадованный этим заблуждением, поспешил поддержать его, и когда лейтенант упомянул, что он заметил, что люди экипажа о чем-то совещались на баке, капрал, чтобы подслужиться, не преминул сообщить Ванслиперкену те подробности, которые ему удалось подслушать, причем признался, что нарочно с этой целью спрятался у бака.
– А где же вы могли спрятаться? – испытующим тоном спросил Ванслиперкен, у которого тотчас же мелькнула мысль, что такая громадина могла спрятаться не иначе, как только под парусом. Однако ван-Спиттер ловко вывернулся, сказав, что стоял у люка, притаившись на лестнице, и ушел только тогда, когда матросы стали расходиться.
После этого произошло длинное совещание относительно того, как спасти от смерти Снарлейиоу и каким образом втихомолку сжить со света Костлявого. Но об этом лейтенант сегодня не особенно распространялся, так как недостойное поведение его собаки, от которой он так жестоко пострадал, на время восстановило его против нее, и он уже не так горячо принимал к сердцу ее судьбу, как во всякое другое время.
