Фредерик Марриет
Приключение собаки
Глава XXXIV. Красная селедка еще раз играет роль в этом рассказе
Все обманывали друг друга: Костлявый и капрал обманывали Ванслиперкена, вдова и Бабэтт – также его, Рамзай обманывал гостеприимного хозяина и его дочь, якобиты обманывали правительство, Ванслиперкен обманывал решительно всех. Но безусловно худшую роль в этом отношении играла вдова Вандерслуш, которая, как ядовитый паук, опутывала своими дьявольскими сетями свою жертву и втихомолку свивала веревку, на которой должен был быть повешен Ванслиперкен. И теперь, сидя на диванчике рядом с капралом и пересыпая ласками свою речь, вдова Вандерслуш сообщала капралу о своих планах.
– Оба последние приезда он не заходил в этот дом против нас, – говорила она, – но я готова поклясться, что он носит письма и получает деньги где-нибудь в другом месте, и я выслежу его непременно.
– Да, mein Gott! – вздыхал капрал, попивая пиво.
– А последний раз он привез какого-то пассажира, королевского посла. Но что вы думаете, капрал, разве бы король избрал себе послом англичанина, когда голландцев сколько угодно? Да если этот самый англичанин и в самом деле королевский посол, то, верно, посол короля Якова, не иначе!
– Да, mein Gott! Да! – вторил ван-Спиттер.
– Затем вы говорили мне об его трусости и глупости, что он мог вам поверить, будто этот парень ваш завороженный! Экая чушь! И будто ни один смертный не может причинить ему никакого вреда… ха! ха! ха! Парень как парень и больше ничего! Да и вы, капрал, и весь экипаж «Юнгфрау», как дураки, верите, будто эта собака не собака, а дьявольское отродье. Ну, что за глупости! Что за чушь! Собака – как собака и ничего сверхъестественного в ней нет!
Капрал вздохнул и молчал.
– Так вот, – продолжала вдова, – что мне пришло на ум: я сделаю вид, что вхожу во все его интересы, а когда он выложит мне все свои тайны и признается, что желал бы избавиться от этого парнишки, пообещаю ему свое содействие. Я сама приготовлю ему красную селедку, начиненную мышьяком, и посоветую приказать изжарить ее себе к завтраку, а затем, как бы не одобрив, оставить селедку нетронутой на тарелке и отдать ее Костлявому, который, конечно, набросится на селедку и отравится. Костлявого же мы предупредим, чтобы он приберег эту селедку для собаки. Поняли?
– О, mein Gott, да! Но если Костлявый не умрет, что он подумает?
– Он подумает, что этот парень может глотать яд, как кофе со сливками, и еще более уверится, что ему повредить нельзя, отчего еще более будет бояться его!
– Mein Gott! Да! – подтвердил капрал.
Таков был план коварной вдовы Вандерслуш, и прежде чем куттер ушел из Амстердама, она привела его в исполнение. Она почти дала согласие Ванслиперкену стать его женой и добилась того, что тот открыл ей свою душу. Коварная женщина предложила помочь ему избавиться от Костлявого раз навсегда и рассказала ему придуманный ею план.
– Превосходно! – воскликнул восхищенный Ванслиперкен.
Когда он уходил, его снабдили обещанной селедкой, и на следующее утро он в точности исполнил предписание г-жи Вандерслуш. Но и Костлявый с своей стороны не преминул последовать наставлению капрала и приберег отравленную красную селедку для собаки.
Спустя час после завтрака г. Ванслиперкен съехал на берег и по совету предусмотрительной вдовы взял с собой Костлявого с мешком сухарей для вдовы и свою собаку, которую на этот раз пригласила сама вдова, смиловавшись над ней из любви к ее господину.
– Черт побери, как от тебя несет селедкой! – воскликнул Ванслиперкен, обращаясь к Костлявому, который, завернув рыбу в бумажку, спрятал в кармане своих брюк.
– Немудрено, сэр, ведь я сегодня съел вашу селедку с вашего разрешения.
Лейтенант самодовольно улыбнулся.
– Ну и прекрасно! – подумал он.
Лейтенант и его собака, Костлявый и мешок сухарей были весьма радушно приняты вдовой.
– Что, съел он селедку? – осведомилась у Ванслиперкена вдова.
– Да, да! – закивал утвердительно лейтенант. – Опростайте мешок, и я отошлю этого парня обратно на судно!
– Не надо так спешить, пусть лучше заболеет здесь.
Можно будет сказать, что он съел что-нибудь на берегу, а то на судне будет только лишнее подозрение! А ваша бедная собака, верно, хочет травы; ведь на судне ей взять негде! Пусть погуляет во дворе! – добавила коварная женщина и громко крикнула:
– Бабэтт! Смотрите, не отворяйте калитки, чтобы собака лейтенанта не ушла со двора!
Эти слова были условным знаком для Костлявого. Выждав минуту, он отворил калитку, прокрался во двор и кинул красную селедку собаке, которая, захватив ее в свои лапы, улеглась на солнышке, готовясь приступить к вкусному завтраку. Тогда Костлявый осторожно выбежал за калитку. Бабэтт проходила мимо, и он многозначительно подмигнул ей; та, в свою очередь, войдя в калитку, многозначительно подмигнула своей госпоже, которая приказала ей опорожнить мешок из-под сухарей и отдать его Костлявому с приказанием вернуться на судно. Костлявый, взойдя на палубу, тотчас же сообщил экипажу радостную весть, что Снарлейиоу съела отравленную селедку. Но старый Кобль по-прежнему недоверчиво качал головой.
Между тем Ванслиперкен, возвращаясь на судно, ожидал, что гребцы сообщат ему о болезни Костлявого, но они ничего ее сказали; тогда он небрежно спросил, все ли благополучно на судне, и получил утвердительный ответ.
Когда лейтенант в сопровождении своей собаки взошел на палубу, глаза всех обратились на собаку.
Но в ней не замечалось ни малейшей перемены.
Ванслиперкен приказал позвать к себе Костлявого и, отдавая ему какое-то пустячное приказание, внимательно вглядывался в его лицо.
– Ты как будто бледен сегодня? Нездоров, что ли?
– Нет, сэр, здоров; поутру у меня, правда, схватило живот, но теперь отошло!
Весь день Ванслиперкен ждал, не умрет ли Костлявый, но тот и не думал умирать. В тоже время экипаж ждал, не подохнет ли собака, но и собака не подохла. А не подохла она потому, что не съела селедки, которую вбежавшая во двор другая собака отняла у нее и на другой день была найдена мертвой неподалеку от дома вдовы. А экипаж, капрал и даже сама разумная вдова и Бабэтт удивлялись.
– Нет! Что это за собака! Съела четвертку мышьяку и как ни в чем не бывало!
Глава XXXV. Новая месть Могги Салисбюри
Получив от Генеральных Штатов секретные депеши и приказание немедленно отправляться в Англию, Ванслиперкен зашел в дом мингера ван-Краузе и, захватив письма Рамзая, направился прямо на куттер, который час спустя снялся с якоря.
На дворе стояла вторая половина мая; погода была жаркая, матросы сбросили свои верхние куртки и высокие сапоги и ходили в белых голландках и башмаках.
Ванслиперкен почти не показывался на палубе, так как был ужасно занят внизу. Из предосторожности он даже задернул тафтой иллюминатор, чтобы сверху никто не мог подглядеть, что он делает. Дверь каюты была почти постоянно на запоре, и только Снарлейиоу знал, чем занимался его господин.
В обычное время куттер пришел в Портсмут и бросил якорь на своем прежнем месте, и Ванслиперкен отправился на берег с секретными депешами и копиями с них. Первые он сдал, как и следовало, в адмиралтействе, а затем прошел в главную улицу и зашел в магазин бриллиантщика, где пробыл очень долго, вероятно, выбирая подарок для своей нареченной невесты! Это не скрылось от внимательного взора следившей за ним Могги Салисбюри.
На следующий день Ванслиперкен отправился сдать своей матушке деньги, полученные от Рамзая, и сообщил ей, что нет никаких средств извести Костлявого. Старуха только рассмеялась в ответ.
– Глупости, сын мой! Глупости! Попадись он мне в руки, в мои старые, дряхлые руки, я бы живо отправила его на тот свет!
Возвращаясь на судно, он встретил лодку, где сидела Могги, очевидно, возвращавшаяся с куттера.
Действительно, Могги провела около двух часов на судне, беседуя с прежними товарищами мужа, а главным образом с капралом и Костлявым. Капрал, заведывавший продовольствием, рубил и распределял мясо, Снарлейиоу по обыкновению сидел подле, подбирая куски мяса, падавшие из-под резака.
Я поклялся, что отрублю хвост этой гадине, – сказал Костлявый, – дайте-ка мне резак, капрал, я живо ее обкарнаю!
Нет, – проговорила Могги, – лучше я это за тебя сделаю: тебя еще он килевать вздумает, а с меня взятки гладки!
И без дальнейших рассуждений Могги, выхватив резак из рук капрала, которого она заставила держать собаку, в один момент привела в исполнение свои слова. Снарлейиоу убежал, жалобно визжа и оставляя за собою кровавый след.
– Вот ему угощение, вашему лейтенанту за то, что он хотел выпороть моего дорогого Джемми!
– Хм! Это я видел своими глазами, – сказал Кобль, – а то никогда б не поверил, что это возможно!
– Да, что уж за дьявол без хвоста! Дьяволу хвост все равно, что змее жало!
– Да! – сказал Шорт.
– Ну, а теперь мне пора и домой! – сказала Могги и, простившись со всеми, села в лодку и отчалила.
– Что же мы теперь скажем, когда вернется шкипер? – спросил капрал, глядя на отрубленный хвост.
– Вы пойдете и пожалуетесь ему на Могги. Проклинайте и браните ее, на чем свет стоит, и сожалейте о случившемся несчастье, как сам он!
– Швабры! – сказал Дик Шорт, указав на кровавый след, оставленный собакой на палубе.
Не успели люди замыть эти следы и убрать свои швабры, как прибыл Ванслиперкен.
– Была здесь эта женщина? – спросил он Шорта.
– Да!
– Разве я не отдавал форменного приказания никогда не пускать ее на судно?
– Нет! – ответил Шорт.
– В таком случае я отдаю его впредь!
– Поздно! – отозвался Шорт.
– Что он хочет этим сказать? – спросил Ванслиперкен.
– Не могу знать, сэр! – ответил старик. – Могги приезжала сюда за вещами своего мужа, остававшимися здесь на судне.
Ванслиперкен отвернулся, отыскивая глазами капрала ван-Спиттера, который стоял навытяжку, держа одну руку под козырек и зажав в другой отрубленный хвост Снарлейиоу, с вытянутой печальной физиономией.
– Что такое? – спросил Ванслиперкен.
– Вот хвост, мингер! – почтительно произнес капрал.
– Хвост? Какой хвост? – воскликнул лейтенант.
– Собакин хвост, мингер, – сказал капрал, – который эта злая ведьма, эта собачья дочь Могги…
Ванслиперкен не верил своим глазам, не понимая, что ему говорят. Но вдруг им овладело такое бешенство, что с минуту он не мог произнести ни слова, а затем с страшным проклятием бросился в свою каюту.
– Моя собака! О, моя бедная собака! – воскликнул лейтенант, закрыв лицо руками при виде обезображенной
Снарлейиоу и небольшой лужицы крови подле того места, где она лежала. – Что они еще сделают тебе, эти изверги?! Какие новые козни будут строить? Но я отомщу им всем! Я отомщу! – и целый град самых страшных проклятий посыпался из уст Ванслиперкена. – Этот проклятый Костлявый, наверно, главный виновник этого зверства, – и я отомщу ему, страшно отомщу!
Ванслиперкен позвонил и потребовал к себе капрала, который явился с хвостом в руках.
– Положите это на стол, капрал, и расскажите, как все это случилось!
Капрал рассказал, что Могги, когда он отвернулся, схватила резак и, поймав собаку за хвост, отрубила его прежде, чем он успел очнуться.
– А Костлявый стоял тут же?
– Да, стоял!
– Кто же держал собаку, когда эта женщина замахнулась на нее? Кто-нибудь, наверно, держал! Вы не видали, не Костлявый ли это?
– Не видал, сэр… но… но полагаю, что вы угадали!
– Да, да, капрал, я знаю, что прав, и, поверьте, жестоко отомщу! А пока идите. Как вы думаете, поправится Снарлейиоу?
– Да, мингер, собаки бывают с хвостами, бывают и бесхвостые!
– Да, но потеря крови может быть опасна. Вы не знаете, что нужно сделать, чтобы остановить кровь?
– Эта женщина, эта Могги, сказала, когда я говорил: «Ах mein Gott! Собака умрет, она изойдет кровью». Могги сказала: «Нет, скажите мистеру Ванслиперкену, что лучшее средство вылечить собаку, это прижечь ее каленой кочергой». Она говорила, что это сразу останавливает кровотечение.
Ванслиперкен затопал ногами и выругался совершенно непозволительными словами.
– Пойдите, капрал, за тряпкой или шваброй и пришлите сюда Костлявого.
Тот явился.
– Я так понял из слов капрала, что вы, сэр, держали мою собаку, когда эта проклятая женщина отрубала ей хвост!
– Это ложь, я не трогал вашей собаки, сэр, но уж, видно, всякий раз, как с ней что-нибудь приключится, я должно быть в ответе. И на что мне было рубить ей хвост? Уж не так же я голоден, чтобы на него зариться?
– Выйдите вон, сэр! – вскричал взбешенный Ванслиперкен при мысли, что Костлявый издевается над ним.
– Прикажете это выкинуть за борт? – осведомился слуга, взяв со стола хвост.
– Оставьте это, сэр! – заорал лейтенант. Костлявый вышел за дверь, сияя от радости. Оставшись один, Ванслиперкен уронил голову на руки и долго сидел неподвижно в этой позе, устремив глаза на отрубленный хвост.
Какие мысли шевелились тогда у него в мозгу, трудно сказать, но спустя некоторое время он встал, положил хвост в карман и, выходя наверх, приказал подать себе шлюпку, заявив, что едет на берег.
Глава XXXVI. Странный торг
Высадившись, Ванслиперкен направился прямо к своей матери, чтобы поделиться с ней своим горем и просить ее содействия.
– Ну, что, дитя мое, принес ты денег? – было первое слово старухи, когда лейтенант переступил порог ее комнаты.
– Нет, матушка, денег я не принес, но принес вот это! – и он положил перед ней на стол хвост своей собаки.
– Это! Что это такое? – сказала старуха, взяв в руки хвост и брезгливо разглядывая его.
– Что ты, ослепла, старуха, что ли? – воскликнул, не вытерпев, Ванслиперкен. – Разве не видишь, что это хвост моей собаки!
– Ослепла, старуха! Хвост собаки! Зге, Корнелиус, да как ты смеешь так говорить со мной? Как смеешь класть мне на стол паршивый хвост твоей собаки?! Разве это твоя грязная нора? Вот смотри, – вскричала взвешенная старуха, – смотри! – и она выкинула хвост Снарлейиоу за окно. Вон он где, твой хвост, а теперь убирайся отсюда вслед за ним, непочтительный сын! Сметь так забываться со мной!
Вопреки своему негодованию Ванслиперкен проследил в воздухе полет хвоста и увидел, как он упал между отброшенных капустных листов на соседнем дворе.
Успокоившись на том, что он, уходя, может подобрать его, он теперь весь сосредоточился на мысли о примирении с матерью и всячески стал умолять ее простить нечаянно сорвавшееся слово, оправдываясь тем, что страшно расстроен, но старуха долго не сдавалась.
Наконец ему удалось умилостивить ее, и тогда он сказал:
– Матушка, я пришел сюда просить вашего совета и помощи! – и он подробно рассказал все покушения на жизнь Костлявого, кончавшиеся полнейшею неудачею.
– Иначе говоря, ты хочешь, чтобы я размозжила ему голову или иным каким путем отправила его на тот свет? – сказала старуха. – Это можно, только убийство – такое дело, за которое никто не берется без сильных побуждений. Убить человека потому только, что кто-то пришел и попросил: «Пожалуйста, убейте этого человека», – никто не согласится. Люди убивают или за деньги, или из жажды мести, но не иначе! Мне не за что мстить этому парню. Если же ты жаждешь мщения и считаешь, что хвост собаки требует человеческой жертвы, так и сделай это дело сам. А если сам не можешь, то плати тому, кто за это дело возьмется, деньга. Ты говоришь, что извести его может только женщина. Ну, вот я женщина и опытная в этом деле. Но знай, что убийство оплачивается очень высокой ценой!
– Что вы хотите этим сказать, матушка? Хотите, чтобы я дал вам золота? Возьмите, сколько вам надо, ведь, все мое хранится у вас.
– Я хочу все, сколько у тебя есть!
– Все?! – воскликнул Ванслиперкен.
– Да, все! И что же тут такого? Ведь со временем все опять будет твое?
– Хорошо, если оно все равно будет моим, так пусть теперь будет ваше! Но только я не вижу, какая разница в том, будет ли оно называться моим или вашим!
– Так почему же не согласиться сразу, почему не дать своей бедной старухе-матери то, что, быть может, не пройдет года, опять будет твое? Золото твое у меня, но оно не мое. А это слово «мое» имеет такую чарующую силу, с которой ничто не может сравниться! Так скажи мне, дитя мое, все это золото теперь мое?
Ванслиперкен с минуту колебался: и он чувствовал и испытывал на себе чарующую силу этого слова, но, успокоенный мыслью, что вскоре все это снова будет его, он сказал: «Да, матушка, оно ваше, если вы сделаете то дело, о котором я вас прошу!»
Старуха захохотала.
– Пришли его только ко мне, а об остальном не заботься. А всего лучше пришли его накануне ухода судна; тогда люди подумают, что он дезертировал, – и никаких подозрений его исчезновение не возбудит!
На этом и порешили свой торг мать с сыном, после чего последний поспешил уходом, чтобы подобрать хвост Снарлейиоу, выброшенный в минуту гнева его матерью.
Глава XXXVII. Мистера Ванслиперкена принимают за колдуна
Выйдя на улицу, Ванслиперкен торопливо направился к куче капустных листьев, за которые упал выброшенный из окна хвост его собаки. Но кто-то опередил его: это была большая пестрая свинья. Ванслиперкен надеялся, что свинья удовольствуется капустными листьями, а хвост Снарлейиоу оставит в покое, но она приняла лейтенанта весьма недружелюбно и весьма старательно обнюхивала хвост своим тупым рылом и грозно захрюкала, когда Ванслиперкен пытался схватить этот хвост, за который теперь свинья ухватилась, вероятно, с намерением испробовать его.
Тогда подобрав два больших камня, лейтенант запустил ими в свинью, которая от такого залпа пустилась бежать, но! – увы! – унося в зубах хвост. Ванслиперкен долго гнался за нею и, наконец, совершенно неожиданно приобрел союзника в большой собаке, которая, наскочив на свинью, заставила ее выронить лакомый кусок. Обрадованный Ванслиперкен поспешил к тому месту, но собака опередила его, обнюхав отрубленный хвост, побежала с ним к тому месту, где она раньше грелась на солнышке, и там разлеглась, положив перед собой свою добычу.
«Не станет же собака есть собачий же хвост!» – подумал лейтенант и направился к собаке, но грозное рычание и два ряда свирепо оскаленных зубов убедили его, что разумнее отступить, что он и сделал, а затем стал задабривать собаку ласковыми кличками, осторожно подбираясь к ней. Тогда собака тоже поднялась и стала точно так же, крадучись, медленно приближаться к нему, затем вдруг сделала большой прыжок и схватила его за пальцы, потом – за фалды его длинного кафтана и разом оторвала одну из них, прихватив, кстати, и заднюю часть его брюк. Этого Ванслиперкен совсем не ожидал. Собака же, удовольствовавшись этими трофеями, вернулась на свое прежнее место, не спуская глаз с отвоеванных предметов, которые она положила перед собой.
Вся эта сцена не осталась без зрителей. Последних даже оказалось очень много, – и все они высказывали свои предположения по этому поводу, а когда собака улеглась со своими трофеями, многие подошли посмотреть, что именно было предметом погони.
– Чего вам надо от моей собаки? – спросил хозяин громадного пса.
– Ваша собака завладела моей собственностью!
– Возьмите вашу собственность и оставьте мою собаку в покое! – крикнул владелец собаки, швырнув Ванслиперкену в лицо оборванную полу его сюртука и клок брюк.
– Это не все! – сердито заявил тот. – У нее еще хвост моей собаки!
– Что? Хвост вашей собаки? Неужели вы хотите получить эту отвратительную ободранную плетку? Что, вы из нее суп варить будете, что ли?
– Ему бычачьи хвосты не по карману, он и собачьему рад! – пошутил кто-то.
Владелец собаки поднял с земли хвост Снарлейиоу и показал его собравшейся толпе.
– Видите этот предмет, которым так дорожит этот человек?!
– Да, я дорожу им! Отдайте его мне!
У Ванслиперкена был такой жалкий, ободранный и общипанный вид, что никто бы его не принял за командира королевского судна.
– Нет, вы скажите, любезнейший, что будете с ним делать?
– Этого я вам не скажу! – огрызнулся лейтенант.
– Эх, да ведь это тот самый человек, которого я вижу входящим и выходящим от той старой ведьмы, что живет в этом доме! – крикнул кто-то из присутствующих.
– Я и сам так думал, – проговорил владелец собаки. – Ну, посудите сами, добрые люди, на что может быть нужен человеку такой предмет? Кто не занимается дурным делом, тому этого даром не нужно!
– Конечно! Он – колдун! Это он из него будет какое-нибудь зелье варить! – послышалось со всех сторон.
– Давайте его под насос, обольем его! Хватайте, ребята! Что с ним много разговаривать!
Хотя в то время, о котором идет речь, уже не было официального преследования колдунов и колдуний, как во времена короля Якова I, но в народе еще крепко держался этот предрассудок, и люди, заподозренные в колдовстве, подвергались самому жестокому обращению. Та же участь постигла теперь и Ванслиперкена: его жестоко избили, оплевали, закидали грязью, сорвали с него одежду, растоптали шляпу, затем свели под водяной насос и обливали его водою до тех пор, пока он не упал в полном изнеможении. С большим трудом добрался он до дома своей матери в самом ужасном виде и здесь в изнеможении упал на кровать. Старуха отыскала бутылку с джином и восстановила этим немного его силы. Тогда он рассказал ей о всем случившемся, на что мать в виде утешения сказала: «И поделом тебе, дураку! Таких ослов, как ты, всегда бьют! Смотри, ты еще навяжешь мне всюду эту глупую ораву на шею! Ну, да меня-то они под насос не сведут, у меня нож востер!»
У Ванслиперкена всегда хранилось у матери запасное платье и белье, так что он мог умыться и переодеться, после чего поспешил на судно, осведомиться о здоровье Снарлейиоу, которую застал настолько оправившеюся, насколько этого можно было ожидать.
– Бедная, бедная моя собака, если я столько выстрадал из-за твоего хвоста, что же бы сделал ради тебя самой! – восклицал он, лаская Снарлейиоу.
Действительно, чем больше ему приходилось терпеть и страдать из-за своей собаки, тем больше, тем страстнее он привязывался к ней, тем дороже становилась она ему.
