Евгений Семенов
Призрачный мир
Марина сушила волосы около зеркала. На ней снова ничего не было надето. Поднятые с феном и расческой над головой руки придавали еще большую грациозность и сексуальность ее фигуре, но состояние опьянения заглушило желание воспользоваться ситуацией. Пряди длинных волос заканчивались на пояснице. Павел подошел сзади и приобнял за талию. Через пелену хмельного взгляда в зеркале ему показалось, что вместо лица его жены на него смотрит старуха из коридора. Он отстранился.
– Ты что? – спросила Марина.
Она обернулась, и Павел узнал лицо супруги.
– В душ схожу.
– Аккуратнее там. Не поскользнись. Тебя шатает.
– Я справлюсь.
Как только первые струи теплой воды полились на его тело, в районе раны на живота Павел почувствовал странное движение и покалывание. Отключив воду, он осмотрел ее. Покраснение расширилось, а края раны несколько раздвинулись и обрели черно-красный оттенок.
– Блин! – вырвалось у Павла, – это уже не смешно.
Он дотронулся до черной кожи и не ощутил прикосновения. Будто она потеряла все нервные окончания, или того хуже отмерла. Прикосновение в покрасневшей коже отдалось жгучей болью. Решение промыть рану пришло само собой. Возможно, вчера он недостаточно обработал края и она загноилась. Тугая струя воды из душевой лейки ударила прямо в отверстие и движение под кожей, а теперь он уже был уверен, что оно не померещилось, отдалось по всему внутреннему пространству живота. Внутри что-то двигалось. Большим и указательным пальцем правой руки Павел начал растягивать черные края отверстия. Они не отдавались болью, но покраснение вокруг начало жечь. Павел отодвинул занавеску, чтобы свет лампы дал рассмотреть повреждение. Размер отверстия удивил его. Рана раскрылась на ширину человеческого глаза, и ее глубина составляла никак не меньше длины его пальца. Внутри все было черным. Ни намека на кровь.
Сначала Павел надеялся, что ему всего – лишь показалось, что он заметил, как в раскрытом отверстии на животе прополз черный червь размером с насосавшуюся кровью пиявку, но это продлилось лишь пару секунд, прежде, чем еще одна не выглянула в отверстие.
Ужас сковал разум на несколько секунд. Наплевав на боль, Павел запустил в рану два пальца и попытался достать червя. Несколько раз ему удалось ухватиться за него, но скользкий паразит выворачивался.
– Это невозможно, – повторял про себя Павел, – мне все сниться.
Резкая боль в указательном пальце оборвала его мысли. Он выдернул пальцы из раны и вместе с ними вылетел червь. Длинной около десятка сантиметром и толщиной со средний палец черное упругое тело червя начало извиваться на дне душевого поддона. Червь не пытался убежать. Наоборот. Он вцепился в ногу между пальцами и попытался ввернуться внутрь тела. Нелепое создание уверенно разгрызало его плоть. Нужно было прибегать к решительным мерам, и Павел схватил первое, что попалось под руку. Длинная мочалка на толстой пластиковой ручке для спины. Первый удар сразу сбил червя на пол. Павел успел увидеть сантиметровое отверстие, просверленное в его ноге. Крови не было. Только чернеющая плоть. Следующий удар по червю пришелся пяткой. Павел почувствовал, как проминается его упругое тело и расплющивается на полу душевой кабины. Черная кашица, смываемая струями воды, потекла в сливное отверстие.
– Он же не один был во мне, – испуганно сообразил он.
Марина уже лежала в кровати, когда Павел выскочил из душа.
– Дорогая, мне срочно нужно в больницу.
Он поспешил к выходу.
– А что произошло?
Павел остановился и показал ей рану на животе.
– Ой! – она вскинула руки ко рту, – Давай я побегу вызову скорую, а ты ложись.
Быстро набросив халат, Марина поспешила к двери.
– Пойдем вместе, – настаивал муж, но она слишком навязчиво оттеснила его к кровати и уложила.
– Я быстро.
Закрылась дверь, и Павел в недоумении остался лежать. Поведение супруги показалось странным. Он осторожно выглянул в коридор. Супруга стояла в конце, а рядом с ней та самая уборщица, что мела ковровую дорожку. Они перешептывались. Павел остался незамеченным и вернулся в комнату. Не прошло и минуты, прежде чем дверь медленно открылась и вошла Марина.
– Ну как?
– Едут. Как погода позволит, сразу будут тут.
Она улеглась рядом. Павел не спал. В животе ощущалось движение. Каждая минута стоила ему отмирающего участка тела.
– Жена слишком холодно отнеслась к его ране. Не предложила обработать. А теперь спокойно спит рядом, – размышлял он.
Сел на кровати. Ее длинные волосы шевелились. Не от того, что голова иногда двигалась. Они шевелились сами по себе. Павел осторожно прикоснулся к ним и прежде, чем понял, что произошло, почувствовал, как в его палец вцепились острые зубы. Существо с жесткими черными волосами, похожее на недоношенного младенца выскочило из тени волос и, вцепившись руками, начало срывать с его руки плоть. Схватив его за волосы, Павел с размаху ударил о дубовый край кровати. Дико завыв, оно отпустило руку и упало на пол. В коридоре раздался еще более истошный звериный крик. Марина, несмотря на шум не проснулась. Павел потряс ее за плечо, но она не отреагировала. Он попробовал повернуть ее голову к себе, чтобы проверить, не случилось ли самого худшего, и почувствовал, что его рука провалилась в затылочную часть черепа. Павел откинул волосы, и немой крик сорвался с его губ. Под волосами не оказалось черепа. Отсутствовал мозг. Черепная коробка оказалась пуста. Черное существо пряталось тут. И видимо уже пару дней.
– Вот почему она была такой холодной.
Крик из коридора раздался снова, и теперь его источник находился непосредственно за дверью. Средств защиты Павел не имел и его взгляд упал на небольшой сейф. Удар в дверь. Еще один. Старуха рвалась в комнату. Третий удар оказался сильнее, чем дверное полотно и оно с треском упало на пол. Несмотря на ужасную боль в животе и постоянное движение уже по всему телу удар сейфом по затылку старухи Павел смог осуществить. Он слышал и чувствовал, как проломился череп, и со свистом из нее вышел последний воздух.
Комната сразу наполнилась светом. Пурга за окном прекратилась, будто ее и не было. Яркое солнце светило через раскрытые окна.
– Что произошло, – раздался испуганный голос Анастасии, девушки с рецершн, – какой ужас.
– Анастасия, – с трудом обратился к ней Павел, – а метель давно прекратилась?
Он оседал на пол.
– Метель? Какая метель? Сейчас июль.
– А сколько я тут живу? – тухнущим голосом спросил Павел.
– Два месяца точно. Я тут только два месяца работаю. Я вам сейчас скорую вызову. Давайте я помогу на кровать лечь.
Девушка обняла Павла за талию и приподняла.
– Что у вас с животом? – испуганно спросила она, и в этот момент из разорвавшейся раны вывалились несколько полуметровых черных червей. Плоть Анастасии не представила им преграды и теперь вместе с Павлом они оседали на пол. В проломленный череп старухи вполз один червь, и она открыла глаза. Черный недоношенный младенец, возвращенный к жизни еще одним червем, подполз к Анастасии и, приподняв волосы на затылке, начало жадно прогрызать себе дорогу.
Что бы ты хотел увидеть в конце
Олег огляделся. Какое странное место. Он не мог вспомнить, как попал сюда. Вокруг в полумраке просматривалась обстановка давно не ухоженного сельского дома. Приоткрытая и покосившаяся дверца шкафа. Висячее на ней тряпье. Разобрать что это невозможно. Слишком высоко для того, чтобы он видел это с уровня кровати. Сбитые в кучу занавески, через которые местами пробивалось убывающая ночная тьма. Лампочка в цоколе без плафона на изогнутом проводе, свешивается с потолка.
– Твою мать! – Олег прикоснулся к больной голове. Такое состояние могло быть только с… – чтоб тебя, мы ж вчера бухали!
В памяти всплыл Гоча.
– Олежик, Ик, – дружок задержал дыхание в надежде сдержать икоту. Отпустило.
– Олежик, еще п.. п.. подной и я тебя провжу, – Гоча выплевывает слова через едва шевелящиеся губы.
Картина маслом.
Гоча держит за горлышко высокую бутылку литра на два, пытается налить самогон в стакан. Стакан ходит из стороны в сторону в непослушных руках Олега. Самогон растекается повсюду, только не в стакан. Бутылка выскальзывает из рук Гочи, тот падает навзничь и уже не может встать.
– Ну, все? Допились? Как сегодня самогон? – слишком мило спросила супруга Гочи. Она не любит Олега. Он уверен. Не раз говорила об этом. Считает, что Олег спаивает друга.
Парадокс!
Его бывшая жена говорила точно так же про Гочу. Да, только это ничего не меняет.
Олег приподнимается, но мозг будто наполняют свинцом. Попытка срывается. Легкий удар затылком заставляет сжаться от боли.
– Надо попробовать заснуть, – думает Олег, – пока еще темно, значит ночь, а утром смотришь и отпустит.
Он пытается отключиться, но тревожные мысли не дают этого сделать. Он всего-то не знает, где находится, но этого достаточно, чтобы чувство опасности заставляло его бодрствовать.
Олег замечает, что если не шевелиться и дышать очень медленно, закрыв глаза, то можно поймать нейтральное состояние между болью и ее отсутствием. Такое зыбкое состояние «на грани».
Как же раскалывается голова.
А вот тело не болит. Это немного путает мысли. Состояние легкости больше похожее на слабость перед простудой. Это и к лучшему. Наверное, – думает Олег.
– Что ж они так вчера перебрали?
Олег пытается припомнить, чем вчерашнее мероприятие отличалось от всех, что были ранее. Не находит разительных отличий. Тот же Гочин самогон, то же пиво. Ничего нового, но вот голова… Боль не стихает. Она собирается внутри черепной коробки в единый сгусток, чтобы в итоге разорваться там фейерверком болезненных уколов. Нужно постараться не вызвать этот взрыв.
Затуманенный тупой нарастающей болью слух различил странный булькающий стон. Олег раскрыл глаза, но это привело к резкому всплеску боли внутри черепа.
– Срань! – молча выругался Олег, – гребучая боль.
Мог ли он сам издать этот звук? На этот вопрос точного ответа нет, но тишина приводит к утвердительному ответу. Олег пытается вспомнить еще что-то из дня вчерашнего. Это не просто. Даже попытки мыслительной деятельности приносят волны мелких покалываний внутри черепа.
Его тащат. Он ощущает как бьется плечом о что-то угловатое. Шкаф или край дверного проема. Голоса. Два голоса. Чувство, что вот-вот он услышит их и узнает их обладателей, ускользает вместе с накатившей волной боли. Уверенность, что голоса ему знакомы, несмотря на то, что Олег их не слышит, нарастает. Подсознание убеждает его в этом.
– … ноготь сломала… – фраза всплывает из уголков памяти.
– Что-то тут не так, – формируется в мозгу у Олега, – Плевать на все! Нужно восстанавливаться.
Превозмогая боль, он открывает глаза и терпит ее накатывающие волнами порывы. Раз за разом болезненные порывы накатывают тугой волной на воспаленный мозг и отступают все дальше. Глаза снова видят. Немного мутно, но уже что-то. Вокруг как – будто стало светлее. Олег помнил, к чему в прошлый раз привела попытка приподнять голову, поэтому осматриваться начал только взглядом. Однозначно светлее. Теперь ему удалось рассмотреть тряпки на покосившейся дверце шкафа. Застиранный женский халат. Дешевый халат с рынка, который начинает терять цвет еще до первой стирки.
– … ноготь сломала… – вспомнил он фразу.
Новое воспоминание скорее было вызвано эмоциями, сопоставившими сломанный ноготь и женский халат.
– У твоего эрекция.
Снова от Олега ускользает его уверенность в том, что голос ему знаком, но следующее воспоминание воспаленного мозга заставляет мысленно улыбнуться. Легкое давление на нижнюю часть живота. Он поднимает голову, видит обнаженную женскую спину и одновременно с этим его орган проникает в мокрое и теплое. Он не видит лица наездницы, но благодарен ей за это мгновение. Воспоминание гаснет, когда Олег чувствует, как ослабевает давление на бедра, и он выскальзывает из нее.
Сквозь уже не такую сильную головную боль он чувствует, что его боец снова готов к приключениям.
Окно, на которое упал его взгляд, разрушило приятные воспоминания. Оно заложено кирпичом, причем неаккуратно и на скорую руку. Каменщик явно не был профессионалом. Занавески есть, но в их необходимости теперь есть смысл усомниться.
– Тогда почему стало светлее? – бьется мысль, раскачивая волны боли.
Стало светлей? Если так и можно выразиться, то с большой натяжкой. Скорее темнота стала почти прозрачной. Источника света нет, но теперь можно все рассмотреть сквозь призрачную тьму.
Олег чувствует присутствие кого-то еще в комнате. Оно ощущалось не органами чувств. Он пытался понять, чем слышит постороннего, но не смог. Просто какое то сосредоточение энергии рядом. Посторонняя сущность двигается. Олег пытается оторвать голову. Он уже привык к волнам боли, но не может этого сделать. Что-то не дает. Все что остается это скосить глаза направо, в сторону сущности. Ничего.
Олег видит дверь.
Наполовину открытую дверь. Когда-то это было модно, обивать дверь дерматином и забивать гвоздики с широкими блестящими шляпками в виде узора. Когда-то давно. Сейчас никто так не делает. Где же он видел эту дверь?
Новое воспоминание.
Его тащат за руку. Плечо сильно бьется о косяк двери. Олег приходит в сознание и видит нас собой этот самый узор. Круг и отходящие в разные стороны извивающиеся лучи. Сектантский символ или просто незатейливая фантазия хозяина дома? Олег пытается ухватиться свободной рукой за косяк, чтобы воспрепятствовать безвольному волочению, но ничего не происходит. Рука проходит сквозь стену. Или вообще не появляется. Почему-то в воспоминании он ощущает легкость. Кроме удара о косяк, который он почему-то посчитал сильным, его тело больше не ощущает боли, да и от сильного удара он помнил только сам удар, но никак не боль после него. Ни от этого, ни от того, что его волочат по полу.
– Вашу мать! Какого хрена вам от меня нужно, – начинает кричать Олег, но язык заплетается и он слышит только странные булькающие хрипы. В открытый рот затекает густая жидкость, и он понимает, что это кровь. Вкус крови он знает. Значит, ему разбили голову. Тоже бывало. Не первый, не последний раз, – думает Олег.
Его отпускают. В воспоминании он узнает заложенное кирпичом окно и странные, собранные в кучу занавески, и понимает, что его притащили на место, где он проснулся. Последнее что отражается в воспоминании это давление на левую руку и глухие не ритмичные удары.
Олег чувствует присутствие сущности прямо над своей головой. Снова странный звук, который слышен скорее сразу мозгом, чем ушами. Вибрации. Волны звука соприкасаются с участками мозга, отвечающими за слух, но он не может их узнать.
– Может нам подмешали что-то в самогон? – приходит мысль, – яд! Это действие яда.
Эта мысль сразу объясняла все проблемы, которые ощущал его организм.
Сильная головная боль. Олег ни с одного бодуна не помнил таких головных болей.
Паралич. Его руки и ноги не хотели подниматься. Он конечно еще не пробовал, опасаясь, что волны накатят, и он потеряет сознание, но он их и почти не ощущал.
Странное ощущение присутствия сущности. Это могло быть связано и с наркотиками.
– А почему яд? Наркота тоже могла вызвать проблемы со здоровьем.
Давление внутри черепа прервало его мысли. Видимо сильные эмоциональные размышления привели к новым волнам боли.
Еще раз. Нет. Это не боль. Чувство, когда вы жмете часть тела под наркозом. Рецепторы не работают, но давление присутствует, только вот сейчас оно внутри черепа создается.
Олег никогда не верил во что-то потустороннее, но сейчас выбирать не приходилось. Сущность могла питаться его энергией. Бестелесной сущности не представляет труда проникнуть через материальную оболочку.
Олег сделал эти выводы и удивился сам себе.
– Херь какая-то!
Но ощущение давления не пропало, а лишь усилилось. Это становится невыносимо. Будто в голове завелись черви и поедают изнутри. Это сравнение вызвало чувство омерзения. Та боль, что накатывала после пробуждения, теперь не мешала настолько, чтобы брать ее в расчет. С ней Олег свыкся. Он поднял правую руку и провел ей над головой. Ничего. Он ничего не ощутил. Олег проделал это движение еще раз, но не почувствовал абсолютно ничего снова.
И.
Он не увидел руку.
Что-то пугающее и новое.
Может у него отказало зрение и то, что видел до этого иллюзия из воспоминаний?
Олег закрыл глаза. Кирпичное окно с занавесками пропало. И снова появилось. Он пошевелил пальцами и ощутил движение мышц, но не прикосновение к полу. У него пропало осязание?
Или?
Эта мысль не хотела формироваться, но у нее не было выбора.
У него нет руки.
– Суууки, – Олег произнес это вслух, но снова услышал только странное бульканье.
Пальцами левой руки он бьет по полу. Он их чувствует. А правой нет.
Черви все еще копаются в голове или сущность пьет его энергию сквозь черепную коробку.
– Кому я насолил?
Олег пытается вспомнить хотя бы кого-нибудь, кому должен. Никто не приходит на ум. Месть? Так и врагов тоже вроде не было.
Давление на мозг становится не выносимым и Олег с трудом поднимает левую руку, чтобы скинуть неприятные ощущения в голове. Рука будто чугунная. Ему стоит огромных усилий приподнимать ее на каждый сантиметр. Ее будто приклеили к полу, но кроме онемения в месте соприкосновения с ним боли нет. Во всяком случае физической. Головная боль перекрывает все. Но с ней Олег свыкся.
Клейкая масса, что удерживала руку при отдирании от пола, вполне могла быть кровью.
Ожидаемого прикосновения к гладко выбритому черепу (и почему он уже несколько лет бреет голову?) не случилось. Вместо этого он почувствовал жесткую щетину. Отдернул руку и повторил попытку. Что-то мягкое и склизкое покрывало его череп. Первая мысль, что с него сняли скальп, тут же была опровергнута. Все уж больно мягкое. Может быть опухоль от ушибов? Олег надавил сильнее, в надежде ощутить под ней твердый череп, но вместо этого почувствовал сильное давление внутри.
– Кто-то проломил мне голову! Я создаю давление на мозг сам себе. Отсюда и все мои странные ощущения в теле.
Он лихорадочно пытается вспомнить что-то еще из вчерашнего вечера. Найти момент, когда его ударили по голове. Но воспоминания не появляются. В довершение ко всему слышит тот же булькающий звук и что-то острое впивается в его аккуратно разглаживающую голову кисть. Олег чувствует острые зубы прокалывающие кожу и глубоко погружающиеся в плоть , но вместо боли только чувство сжатия. Возможно, поврежден участок, отвечающий за восприятие боли. Он снова почувствовал давящее ощущение в голове.
По полу покатилась легкая вибрация, и Олег услышал узнаваемый, но сильно деформированный звук. Не ярким пучков света озарилось пространство слева от него в радиусе действия руки.
– Смартфон, – это была самая радостная новость нынешнего утра. Он пошарил рукой и нащупал не совсем привычную форму. Немного толще, чем его сотовый. Олег приподнял и узнал по чехлу смартфон Гочи. Значит он тоже, где то тут.
Вибрация и звук оказались будильником, а не входящим звонком.
Олег положил его на грудь и начал ощупывать уши. Поговорить не получится, если он ничего не услышит.
– Чо за херь?
Его уши оказались залеплены частично мягкой субстанцией, которая сверху запеклась. Олег оторвал ее от правого уха и поднес к глазам. Тусклого света экрана было достаточно, чтобы рассмотреть и понять, что это тоже была запекшаяся кровь.
– Что же со мной произошло?
Но теперь он слышал и самое шумное, что было в комнате это еле различимое шуршание в районе затылка. Давление в мозге тоже ни на секунду не прекращалось, но теперь оно добавляло новые ощущения. Темное пространство вокруг на доли секунды вспыхивало яркими красками. Цвета менялись сами по себе без определенной системы.
– Нужно срочно звонить кому-нибудь.
Олег вдруг осознал, что не знает, где он вообще находится, и куда вызывать помощь. Это было проблемой, но хотя бы сказать, чтобы его начали искать нужно.
Пароля на смартфоне Гочи не было и это воодушевило, но символ отсутствующего сигнала тут же разбил в прах надежду. Вай-фай! В списке беспроводных сетей появились сразу три. И ни одна не предоставила беспарольного доступа. Олег с гаснущей надеждой перебрал все стандартные пароли, что смог вспомнить, вбил свои в отчаянии, но все оказалось тщетно.
Состояние, в котором находился, он уже не мог описать. Общая легкость постепенно куда-то ушла, и теперь каждый участок его тела сигнализировал о проблемах. Режущие и щиплющие ощущения огибали весь периметр примыкания к полу, ужасно чесалась правая рука, но Олег не решался к ней прикоснуться, чтобы удостовериться, что ее нет. На голове он чувствовал только лицо, но и оно покалывало мелкими ссадинами.
Сущность, обитавшая в районе головы, перестала ощущаться. Олегу показалось, что слегка качнулась дверь справа, но он не был уверен. Он прислушался к своему дыханию. Для такого плохого общего самочувствия оно было слишком ровным.
– Как сегодня самогон? – всплыло воспоминание. Катька слишком мило спросила его.
– У твоего эрекция, – тоже ее голос.
Она ли сидела на нем ночью? Вроде как спасибо. Неудобно перед Гочей, но теперь что говорить? Тем более, где они сейчас с Гочей? А не могла ли Катька над супругом и им так поиздеваться? Отомстить за что-то? Или сам Гоча, увидев его с Катькой?
Смартфон все еще был в руке. Олег снова его включил, и поднял, насколько можно было, вверх, но сигнала не появилось. Он подержал его так некоторое время в надежде, но сигнал не появился. В верхней части экрана отражалось непрочитанное сообщение в Вотсап. Если нет сигнала, то оно уже получено? Олег нажал на него и нет… Мутная картинка без интернета не проявилась. Оно было от Олега.
– Я его отправил?
Олег не мог вспомнить.
– Переписка! Ее нужно проверить.
Он перешел в беседу с собой.
– Ну что там у Иванова еще осталось?
– «Иванов», – его так называла только бывшая жена. А расстались они не хорошо. Олег не гнушался изменять ей и особо не старался скрыть. Она ушла со скандалом. Обещала отомстить. Но он не придал тогда особого значения ее словам.
– Дурак!
Следующее сообщение.
– Сардельки жарить будем?
– Блин, я, кажется, порезалась, пока ногу отрезала.
Сообщения дополнялись фотографиями, от которых Олег застонал.
Его жена держит отрезанный пенис Гочи. Она улыбается снимая сэлфи. Гоча без рук. Гоча без рук и ног. Он жив. Он корчится. Жена Олега с молотком и гвоздями, а затем прибитые к полу ягодицы.
Промеж сообщений его супруги идут ничем не отличающиеся фото с телефона Гочи. Катька с большим секатором, приставленным к его – Олега пенису. Ноги еще на месте, но это лишь время. Вот она. Фото, где его ноги лежат отдельно. Правая рука и две ноги. Левая рука осталась на месте, но ее прибили несколькими гвоздями. Причина, почему ее было так сложно поднять. Ему пришлось бороться с силой разрываемых мышц. Фото, на котором я вижу свой живот, на котором не осталось ни одной мышцы. Олег поднимает руку, но не решается прикоснуться к нему. И одно из последних. Катька все-таки более извращенка, чем моя бывшая. У него нет черепа выше бровей. Эта фотография заставляет Олега затрястись от эмоций. Теперь боль уже не играет никакой роли. Она наступает целиком.
Катька работает анестезиологом. Мысль приходит в тот момент, когда он видит фото, где пока еще целому Олегу делают инъекцию. Причина отсутствия боли. Все на своих местах.
Месть.
Месть Олегу за измены и развод.
Месть Гоче. За что?
Да он тоже не был хорошим мужем.
Я даже, кажется, оправдываю их за то, что сделали с нами. Мы хотя бы не чувствовали боли.
Но я еще жив. Не знаю насчет Гочи. Надеюсь, ему повезло больше, и он уже отправился на тот свет.
– Ну как тебе самогон?
Олег слышит эту фразу не в воспоминаниях. Справа раздаются мягкие женские шаги, и в зоне его зрения появляется Катька. На ней белый в кровавых подтеках медицинский халат, который подчеркивает ее сексуальную фигуру. Она подходит близко и встает, слегка расставив ноги, так, что Олеги видна ее промежность. Белье отсутствует, и Олег чувствует эрекцию в отсутствующем органе. Это странное чувство.
– Извини, я погорячилась.
Она звонко смеется, заметив его подергивания таза. Смех не звучит совершенно естественно. Нет ни намека на сумасшествие.
– Сууука, – пытается произнести Олег, но не получается.
– Извини. Его тоже нет, – она показала язык.
Действие обезболивающих уже прекратилось, и теперь все тело это одна единая боль. Ноющая, режущая, колющая. Поверх этого давит особым грузом чувство беспомощности.
Стук каблуков и рядом появляется бывшая Олега.
– Милый, тебе к лицу твоя укороченная версия, – она тоже смеется.
Катерина наклоняется, чтобы забрать телефон. Олег пытается не выпускать его из рук, но сил против здоровой женщины нет.
– Прощайте, – говорит Катька, – если соберетесь бухать, то дружок в соседней комнате.
Бывшая прыскает со смеху.
– И мы оставим двери открытыми. Это старая зимовка охотников. Сейчас не сезон. Но лес полон животных.
Она посылает мне воздушный поцелуй и женщины скрываются за дверью.
Шум машины растворяется в тихом шепоте леса, окутавшему Олега через открытые двери. Но улице ранняя весна, поэтому холод начал понемногу остужать протопленный дом и добираться до останков еще все осознающих тел.
Олег очнулся от тихого шороха. Вокруг полная темнота. Сущностей несколько, но теперь он уверен, что они существуют. Они рычат и подходят. Первые укусы, которые от чувствует уже в полной мере, без действия обезболивающих.
Последнее, что Олег вспомнил это обнаженная женская спина.
Пепел.
Как же тихо. Здесь всегда тихо.
Если бы не редкие потрескивания стволов деревьев, раскачиваемых осенним ветром, то вообще можно было сойти с ума от тишины.
Изба, когда-то добротная, приходит в упадок. Крыша в нескольких метах подтекает, и часть окон давно заколочена досками. Приводить его в порядок уже никто не будет. Какой смысл? Еще год другой и отпадет в нем необходимость. Уже повалена и вывезена большая часть участка выделенного под заготовку леса.
Мне, как сторожу лесозаготовительной техники не известно точно как долго еще продлятся работы. Вальщикам тоже эта информация не известна. Да и зачем им она? Нормо – день. Это их интересует. А мне и подавно все одно, что тут ночи коротать, что в другом месте тайги.
Хотя в этом месте есть интерес и у меня. Покинутая деревня. Электричество давно отсутствует. Года с 80-го. Когда жителей переселили. Разъехались кто куда. Дом один остался пригодный для жилья, в нем и оборудована времянка, чтобы одежду просушить, да на обед зимой от мороза спрятаться, ну и мне ночи коротать. У остальных изб, то крыша провалилась от времени, а то и стены разъехались. Мертвые дома. Дом умирает, как только из него люди съезжают. Вокруг таких мертвецов пара десятков. Ну а мне чем тут помимо работы заниматься? По руинам полазить. То письма старые нахожу, то монеты, то фотографии. Письма эти читать, словно в чужую жизнь подсматривать. Нет людей давно, но с письмами что-то от них в этих домах осталось. Память? Или душа возвращается?
Я днем деревню осматриваю. Днем технику охранять нет необходимости. Она в работе. Вальщики утром на вахтовой «шишиге» приехали, день отработали, норму выполнили, вечером домой. А я тут. Меня дома не ждут. Давно не ждут. Некому ждать. Детьми не обзавелся, родителей похоронил, а жена… Стерва. Не сошлись характерами. А может и я сам виноват? Сейчас рассуждать ни к чему.
Я дни недели не считаю. Какой смысл? Так, если только знать, когда рабочие приезжают, а когда нет. В новогодние праздники тут тоскливо. До пяти дней бываю один. Тут уж без водки никак. Тогда я и сутки проспать могу. Что врать? Бывали случаи.
Сегодня воскресенье. Последний выходной подходит к концу. Завтра вокруг снова будет шум тракторов, визг бензопил. Завтра. А пока таинственная тишина ночи.
Иногда негромко застонет дверь он ветра, что временами пробивается через голые ветки до самых корней деревьев, стелется по земле, в надежде вынести ее со старых разбитых петель. Застонет дверь, словно в темноте заплачет обиженный ребенок. Ночью в лесу фантазировать не нужно. Привидеться после этих звуков всякое может.
Свечу не зажигаю. Через вывалившиеся кирпичи вокруг железной дверцы неяркий свет огня освещает комнату. Я уже привык к темноте. Кажется, что и полной тьме могу видеть. Другой человек с непривычки, сразу бы ничего бы не рассмотрел.
Пляшущие на стенах отблески пламени создают черные мечущиеся тени.
Или скрывают их?
Я не уверен, что в тенях никто не прячется. Слишком замысловатым кажется танец темноты на старых отвисших обоях.
Тихие шаги. Где-то за окном. Они не крадутся. Движение уверенное. Жду скрипа дверных петель, но знаю, что его не будет. Теням дверь без надобности.
Третья ночь, как я их слышу. Первый раз думал сон. Водка меня неплохо в безсознанье уводит. Ее мне вальщики привозят. А на что мне еще деньги тратить? Вот и посчитал, что приснилось. Даже, каюсь, несколько порадовался. Какие у меня развлечения? Рыбу половить в озерце рядом, да по останкам домов пошарить, в надежде клад отыскать. Телевизора тут нет, а если бы и был? Опять же электричество с 80-х годом отсутствует. Новости я года три назад последний раз смотрел, а с вахты своей пятый месяц не выбираюсь. Так что сон, настолько реалистичный, мне показался забавным.
Тени на стене сначала в отблесках огня прятались. Неуверенно притаились. Знали ведь, что я их уже заприметил. Поэтому недолго скрывались. Осмелели видимо, и приближаться стали. Отделились от стены людские фигуры. Темные. Голые. На силуэтах рассмотреть, что без одежды они, без проблем получилось. Две старухи и девица. А я девиц голых лет десять не видел. Постояли, постояли, да и растворились с рассветом. Только не сон это оказался. Это только вчера ночью понятно стало.
Я уже крепче спал. Водка закончилась, и с ней беспокойный пьяный сон. В это время года здесь я рано спать ложусь. В семь вечера в лесу уже темно. Так, что время я не считаю. Как стемнело и до самого рассвета. Пока не услышу в лесу шум двигателя вахтовки. «Шишигу» издалека слышно. Если ветра нет, то километра за четыре. Завывает по раскисшей лесной дороге, словно лосиха раненая.
Прошлой ночью проснулся я от прикосновения к глазам. Легкое касание. Будто паук, откуда-то из-под потолка паутину обронил. Или комар запоздалый на веко присел. Я рукой потянулся, согнать тварь кусачую, а спросонья понимаю, что не время для комаров уже. Ноябрь как-никак. Скоро мухи белые полетят, а не комары. Легкое ощущение тревоги на секунду ворвалось в сознание и тут же покинуло его.
Рука моя прикоснулась к чему-то мягкому. Настолько, что шерстка паучья щетиной покажется. Словно над костром затухающим ладонью провел и жаром руку объяло. Я глаза толи от страха, толи от удивления раскрыл. Тьма отпрянула и в метре от меня замерла. Руку жжет. А я глаз не могу отвести. Девица лет двадцати. Грудь высокая, бедра крепкие. Все как во сне вчерашнем. Черная. Только отблески огня на округлостях плеч, ягодиц играют, освещая контуры. Волосы чернущие, будто уголь на солнце блестят и лицо скрывают. Но из-под волос она за мной наблюдает.
