Евгений Евгеньевич Петропавловский
Шолохов и симулякры
И ещё один убийственный аргумент:
«…вперемежку с последними частями «Тихого Дона» начала выходить «Поднятая целина» – и простым художественным ощущением, безо всякого поиска, воспринимается: это не то, не тот уровень, не та ткань, не то восприятие мира. Да один только натужный грубый юмор Щукаря совершенно несовместим с автором «Тихого Дона», это же сразу дерёт ухо, – как нельзя ожидать, что Рахманинов, сев за рояль, станет брать фальшивые ноты. А ещё удивляет, что Шолохов в течение многих лет давал согласие на многочисленные беспринципные правки «Тихого Дона» – политические, фактические, сюжетные, стилистические (их анализировал альманах «Мосты», 1970, №15). Особенно поражает его попущение произведённой нивелировке лексики «Тихого Дона» в издании 1953 г. (см. «Новый мир» 1967, №7, статья Ф. Бирюкова): выглажены многие донские речения, так поражавшие при появлении романа, заменены общеупотребительными невыразительными словами. Стереть изумительные краски до серятины – разве может так художник со своим кровным произведением? Из двух матерей оспариваемого ребенка – тип матери не той, которая предпочла отдать его, но не рубить…»
Бастинда
11 – 12.06.2005 – 00:55
26 апреля 1975 года в Квинс-Колледже в Нью-Йорке состоялась конференция Американской ассоциации преподавателей славянских языков и литературы ААТСЕЕЛ, где темой была дискуссия нескольких профессоров «Кто автор «Тихого Дона»?»
На конференции присутствовало около 60 преподавателей русского языка и литературы в американских колледжах. В дискуссии принимали участие профессор Герман Ермолаев из Принстонского университета, профессор Давид Стюарт из Пенсильванского университета, профессор Роберт Магвайр из Колумбийского университета и сотрудник Русского института при Колумбийском университете Макс Хэйворд, специализировавшийся как переводчик советских диссидентов.
Началось всё с того, что некий якобы советский литературовед, почему-то спрятавшийся за инициалом «Д» (который затем сразу же умер), написал книжку «Стремя «Тихого Дона», где уверял, что «Тихий Дон» – это плагиат, и что Шолохов – литературный вор. А Солженицын написал к этому «Стремени» предисловие и дополнение, закрепив всё авторитетом нобелевского лауреата и лягнув копытом другого нобелевского лауреата – Шолохова.
Ну, думаю, профессора партдисциплины не нарушат и будут повторять то же самое. Поэтому я сел подальше, чтобы можно было незаметно вздремнуть.
Первым с основным докладом выступил проф. Герман Ермолаев. Сижу я и не верю своим ушам: проф. Ермолаев считает, что «Тихий Дон» написал – таки да! – сам Шолохов!
Здесь надо заметить, что проф. Ермолаев не из тех профессоров, которые обычно печатаются в «Новом русском слове». Там – инструкторы русского языка, ассистенты или, в лучшем случае, доценты, которые по американской привычке только называют себя профессорами, и которых не печатают в другом месте, кроме НРС. А проф. Ермолаев настоящий «полный» профессор, да ещё Принстонского университета, который, после Гарварда, считается лучшим в США. Кроме того, проф. Ермолаев писал о Шолохове свою докторскую диссертацию и является специалистом именно по Шолохову.
Советский литературовед-призрак, спрятавшийся за инициалом «Д» и сразу же окочурившийся, и его адвокат Солженицын утверждают, что «Тихий Дон» написал якобы не Шолохов, а донской писатель Фёдор Крюков, который умер в 1920 году, и манускрипт которого Шолохов якобы сплагиатировал.
В советской «Литературной энциклопедии» о Ф. Крюкове стоит: «В 1906 г. избран депутатом 1-й Гос. Думы от Области Войска Донского. Был одним из учредителей партии «народных социалистов». В 1906-1907 выступал в Думе и в печати против использования донских полков для подавления революц. выступлений (одним из этих полков командовал мой дед. Г. К.)… В. И. Ленин использовал очерк К. «Без огня» в ст. «Что делается в народничестве и что делается в деревне?» (См. Соч., т. 18, с. 520, 522-523)».
В общем, Федя Крюков был таким же левым, как наши теперешние диссиденты. После роспуска Думы за подписание Выборгского воззвания Крюков был осуждён судом и лишён права государственной службы, а Донское правительство даже запретило этому своему «делегату» въезд на территорию Всевеликого Войска Донского. Там ему угрожала публичная порка. Вернулся он на Дон только после Февральской революции.
Поскольку писания Ф. Крюкова можно найти в библиотеках, проф. Ермолаев построил свой анализ авторства «Тихого Дона» прежде всего на сравнении творчества Шолохова и Крюкова. Вывод такой: Крюков – писатель серенький, слабенький, без блеска, без проблеска. А Шолохов показал свою силу уже в своих ранних «Донских рассказах». Как же мог сильный писатель Шолохов передрать «Тихий Дон» у слабенького и серенького Крюкова?
(Copyright Григорий Петрович Климов «Протоколы советских мудрецов»).
пан Гималайский
12 – 12.06.2005 – 01:24
По поводу «негров» у Шолохова мне понравился пассаж на одном литературном форуме, цитирую:
«Мне кажется верной идея о Шолохове, как о своего рода проекте. Я бы его уподобил (это ближе всего) Стаханову. Мог ли Стаханов превысить норму в 14 раз и нарубить 102 тонны уголька за смену? Мог. Но при этом его обслуживали 10 человек. Один оттаскивал, другой подавал, третий забой крепил, 4-й его расчищал, 5-й ему пить давал. А он всё рубал и рубал. Да и то это было пару раз. А потом Стаханов всё ездил да передавал опыт. Ну, и пил за успехи. Так и с Шолоховым. Один тему давал, второй фактологию к ней добывал, 3-й сюжет прописывал, 4-й – диалоги, 5-й изображал пейзажи. А Шолохов придавал всему наструганному правильную идеологическую форму. Вставлял что-нибудь о том, что чувство патриотизма и любви к родной партии не позволяло его герою склонить голову перед фашистским зверьём. Выходила – «Судьба человека». А потом – передавал опыт… И пил. Последнее у него получалось лучше всего. Уж не хуже, чем у Стаханова.
Бригадный метод написания под маркой Шолохова был весьма законспирирован. Думаю, исполнители разных частей – идея, сюжет, диалоги, и пр. не знали друг о друге. Выполняли свою работу. Шолохов осуществлял общее идеологическое руководство. Нечто похожее было при штамповке многих посредственных произведений Дюма-отцом. Потому так трудно вывести Ш. на чистую воду. Каждый из исполнителей думал, что его вклад незначителен. Ну, в рамках общей концепции попросили его написать диалоги. Не Бог весть что. А автор общей идеи полагал, что тут ведь главное – реальное наполнение идеи текстом. А это (думал он), конечно же, заслуга Шолохова.
«Тихий Дон» имеет – в основном – одного автора. Наверное – Крюкова. А вот прочее – командная выделка хороших, добротных профессионалов. Известно же, что стихи Джамбула Джабаева (или Сулеймана Стальского и др.) писала группа русских поэтов.
Известно также, что Мотя Блантер не знал нот. Он напевал мелодию, а за ним некто ноты записывал, другой – оркестровал. Третий – пел. Выходили песни Блантера. Но этот хоть мелодии придумывал (да и все ли?). Наши музыканты – Нестор, Горбатов, Рубенчик, Сафронов – подтвердят, что аранжировка темы, мелодии, как правило, делались другим человеком. И – ничего. А вот с Шолоховым… У Шолохова всё – не его. Его – «общее руководство» и идеологические фразки».
«Негры» – явление очень распространённое. Известно, что под именами Андрея Рублёва и Максима Грека трудились целые бригады иконописцев. Главный задавал композицию, писал лицо, скажем, Марии. А прочие писали фигуры, овечек, «пейзажный задник». Кто-нибудь знает имена этих «негров»? Кто знает имена «литнегров» Дюма-отца? Никто.
В наше время огромные тома («Сталин», «Ленин» и пр., с чудовищным количеством ссылок) выдавал генерал-полковник Волкогонов. На него работал целый институт.
Вы знаете такого Игоря Бунича? Но и его серийная продукция выходила как игра командой. То же самое и у наплодивших массу книг Бушкова и Незнанского… Так было и так будет, наверное, всегда.
Лыко в строку
13 – 12.06.2005 – 02:49
to 11: «Как же мог сильный писатель Шолохов передрать «Тихий Дон» у слабенького и серенького Крюкова?» – никак не могу согласиться с подобной оценкой, пусть даже оценку эту дал принстонский профессор. Бастинда, Вы сами-то читали Крюкова? На всякий случай привожу отрывок из его повести «Зыбь»:
«Шарахнулась в сторону от дороги лошадь, пробежала рысью по хлебу и остановилась. А Рванкин всё бежал и кричал:
– Крррау-у-ул!.. Крррау-у-ул!..
Терпуг вдруг растерялся и не знал, куда деваться. Сзади, на кургане, показались казаки. От станицы по дороге виднелись двое верховых. Сел было опять в рожь, но сейчас же сообразил, что теперь это уж ни к чему. Надо было уходить к балке, – больше некуда, – там, в тернах, легче укрыться. Он сперва пошёл шагом. Потом, оглянувшись в сторону всадников, побежал. Ещё раз оглянулся и увидел, что за ним бегут и казаки. Даже Рванкин повернул назад и всё орёт визгливым, отчаянным голосом, только теперь другое что-то – не разберёшь. Терпугу жаль было бросить зипун, который важил и затруднял его. Чтобы выгадать силы и время, он взял самое короткое направление к балке – через стан Василия Губанова. Боялся, что Василий кинется напереём ему, но всё-таки положился на свою силу. Но Василий и его косари не тронулись со своих мест. Лишь остановились и молча смотрят на погоню. И бабы глядят из-под ладоней… А вон один из верховых свернул с дороги и поскакал ему наперерез – это было всего опаснее. Да Рванкин был, очевидно, уже недалеко. Его визгливо-захлебывающийся, охрипший голос слышался в затылке:
– Держи-и!.. Держи-и-и-и!..
Терпуг оглянулся. Оттого ли, что казаки бежали не очень решительно или были они дальше, Рванкин мчался впереди всех и забирал вбок, напереём ему. В руках, должно быть, то самое железное коромысло весов, на которое раньше обратил внимание Терпуг. А вот у него ничего нет, чтобы отбиться… И стало страшно, что не успеет добежать до буерака… Отчаянная мысль вдруг мелькнула у Терпуга: вырвать косу у одного из косарей, глядевших на погоню… Вон она и Ульяна… Глядит удивлённо, испуганно, в руках грабли. Вот и Василий… Смотрит не враждебно, а выжидательно, словно прикидывает: чья возьмёт?
– Вася! Дай косу, ради Христа! – закричал Терпуг на бегу. – Косу дай, я их…
Он раздельно выговорил крепкое ругательство, подбегая к Василию, и, не дожидаясь ответа, ухватился за косьё. Василий испуганно потянул косу к себе и, растерявшись, закричал:
– Уйди! Уйди от греха… ради Христа, уйди!..
– Дай, ради Бога! Дай, я этого мужичишку… Дай, я его!.. – кричал Никишка, ругаясь, весь охваченный яростью и отчаянием. Он силой вырывал косу из рук молодого Губана, но Василий крепко ухватился за косьё обеими руками, и они закрутились волчком, словно забавлялись вперетяжку.
– Держи!.. Держи!.. – слышались голоса казаков.
– Держи-и!.. Ва-ся, дер-жи-и! – задыхаясь и захлебываясь, визгливо хрипел Рванкин, бежавший впереди всех. Он добежал, размахнулся своим коромыслом, но не успел ударить – отскочил в сторону, потому что они кружились и едва не подрезали его косой. Терпуг был сильнее и одолевал. Василий упал уже на колени, но всё ещё не выпускал из рук косья и волочился по земле за своим противником. Рванкин забежал сзади, размахнулся и ударил Терпуга железом в затылок. При этом визгливо рыднул, точно молодой щенок ласково тявкнул:
– Вях-х!..
Терпугу вдруг показалось, что он споткнулся и с шумом покатился по старой крыше своей хаты вниз, а внизу, возле капустного рассадника, кружились и ворковали три голубя. Он ткнулся лицом в землю и сейчас же напряг все силы, чтобы вскочить на ноги, но лишь судорожно подёргал задом и зацарапал землю руками… И ещё два раза размахнулся железом Рванкин, и ударил, ласково рыдая:
– Вях-х!.. йа-а-х!..
Что-то хрустнуло. Кровь показалась над ухом. Терпуг стремглав полетел в бездонный, тёмный погреб, в котором было пусто и немо… И ему уже не было слышно, как Ульяна с истерической злобой закричала, замахиваясь граблями на Рванкина:
– Мужик! Гад!.. На казака смеешь ещё руку поднимать!..»
…Лично мои выводы: в лучшем случае, Шолохов шёл по стопам Фёдора Крюкова. А вероятнее всего, украл «Тихий Дон» и переработал (точнее, «негры» переработали).
Лыко в строку
14 – 12.06.2005 – 02:52
А вот статья о Фёдоре Крюкове:
ОБ ОДНОМ НЕЗАСЛУЖЕННО ЗАБЫТОМ ИМЕНИ
Случилось это в тот далёкий, но памятный год, когда разбитые Красной Армией белоказачьи отряды покидали родные места, отправляясь на чужбину. Горькая судьба ждала их в дальних краях, и в долгие бессонные ночи не раз ещё должны были привидеться казаку до боли родные места. Но всё это придёт к нему позже, а пока Григорий Мелехов, раненый, уставший, потерявший всё самое дорогое, что было у него на свете, слушал знакомую с детства песню о Ермаке – старую, пережившую многие века. Простыми и бесхитростными словами рассказывала песня о вольных казачьих предках, некогда бесстрашно громивших царские рати, ходивших по Дону и Волге на мелких стругах, «щупавших» купцов, бояр и воевод, покорявших далёкую Сибирь. «И в угрюмом молчании слушали могучую песню потомки вольных казаков, позорно отступавшие, разбитые в бесславной войне против русского народа…». Слушал ту песню о Ермаке и казак Глазуновской станицы Фёдор Крюков, волей лихой судьбы оказавшийся в кубанском хуторе. В жарком тифозном бреду, когда удавалось на миг-другой взять себя в руки, укоризненно оглядывал станичников, сманивших его в эту нелегкую и ненужную дорогу, судорожно хватался за кованый сундучок с рукописями, умолял приглядеть: не было у него ни царских червонцев, ни другого богатства, кроме заветных бумаг. Словно чуял беду. И, наверное, не напрасно… Вырос в том безвестном хуторе на берегу Егорлыка ещё один могильный холмик, и не до бумаг было станичникам, бежавшим от наступавшей Красной Армии. Бесследно исчезли рукописи, а молва о Крюкове-отступнике в немалой степени способствовала тому, чтобы о нём долгие годы не вспоминали литературоведы и не издавались его книги. Нынешнему поколению читателей почти неизвестно имя Фёдора Дмитриевича Крюкова. Между тем его по праву можно считать одним из крупнейших донских литераторов дореволюционного периода. Побывайте в любой казачьей станице – там и поныне сохранилась память о нём. Известно, что русская критика конца XIX – начала XX веков именовала Крюкова не иначе, как «Глебом Успенским донского казачества». А. М. Горький в статье «О писателях-самоучках» называл Крюкова в числе литераторов, которые «не льстят мужику», советовал учиться у него «как надо писать правду». В. Г. Короленко в августе 1920 года сообщал С. Д. Протопопову: «От Горнфельда получил известие о смерти Ф. Д. Крюкова. Очень жалею об этом человеке. Отличный был человек и даровитый писатель». А вот что писал в статье «Памяти Ф. Д. Крюкова» журнал «Вестник литературы», издававшийся в 1920 году в Петрограде: «Чуткий и внимательный наблюдатель, любящий и насмешливый изобразитель простонародной души и жизни, Ф. Д. принадлежит к тем второстепенным, но подлинным создателям художественного слова, которыми по праву гордится русская литература.
(В. Моложавенко, газета «Молот» (Ростов-на-Дону) от 15 августа 1965 года)
Лыко в строку
15 – 12.06.2005 – 02:56
О Шолохове. Несколько постыдных фактов из его биографии, от которых никуда не уйти:
1) Он весьма активно участвовал в травле Б. Пастернака.
2) В 1965 году он требовал смертной казни для А. Синявского и Ю. Даниэля… Писательница Л. К. Чуковская в своём письме к Шолохову предсказала творческое бесплодие после его выступления на XXIII съезде КПСС (1966) с шельмованием осуждённых за публикацию произведений за рубежом (первый процесс брежневского времени против литераторов) Синявского и Даниэля… Предсказание полностью сбылось.
3) Вот что писал Шолохов в 1967 году в секретариат Союза писателей СССР: «Прочитал Солженицына «Пир победителей» и «В круге первом». Поражает – если так можно сказать – какое-то болезненное бесстыдство автора, указывающего со злостью и остервенением на все ошибки, все промахи, допущенные партией и Советской властью…». «Что касается формы пьесы, то она беспомощна и неумна… У меня сложилось впечатление о Солженицыне (в частности, после письма его съезду писателей в мае этого года), что он – душевнобольной человек, страдающей манией величия. Что он, Солженицын, отсидев некогда, не выдержал тяжёлого испытания и свихнулся. Я не психиатр, и не моё дело определять степень поражённости психики Солженицына. Но если это так, человеку нельзя доверять перо: злобный сумасшедший, потерявший контроль над разумом, помешавшийся на трагических событиях 37-го года и последующих лет, принесёт огромную опасность всем читателям, и молодым особенно. Если же Солженицын психически нормальный, то тогда он по существу открытый и злобный антисоветский человек. И в том и в другом случае Солженицыну не место в рядах ССП. Я безоговорочно за то, чтобы Солженицына из Союза советских писателей исключить»…
А вот письмо Михаила Шолохова от 14 марта 1978 года, адресованное Л. И. Брежневу:
«Дорогой Леонид Ильич!
Одним из главных объектов идеологического наступления врагов социализма является в настоящее время русская культура, которая представляет историческую основу, главное богатство социалистической культуры нашей страны. Принижая роль русской культуры в историческом духовном процессе, искажая её высокие гуманистические принципы, отказывая ей в прогрессивности и творческой самобытности, враги социализма тем самым пытаются опорочить русский народ как главную интернациональную силу советского многонационального государства, показать его духовно немощным, неспособным к интеллектуальному творчеству. Не только пропагандируется идея духовного вырождения нации, но и усиливаются попытки создать для этого благоприятные условия.
И всё это делается ради того, чтобы, во-первых, доказать, что социализм в нашей стране – это якобы социализм с «нечеловеческим лицом», созданный варварами и для варваров, и, во-вторых, что этот социализм не имеет будущности, так как его гибель предопределена национальной неполноценностью русского народа – ведущей силы Советского государства.
Особенно яростно, активно ведёт атаку на русскую культуру мировой сионизм как зарубежный, так и внутренний. Широко практикуется протаскивание через кино, телевидение и печать антирусских идей, порочащих нашу историю и культуру, противопоставление русского социалистическому. Симптоматично в этом смысле появление на советском экране фильма А. Митты «Как царь Пётр арапа женил», в котором открыто унижается достоинство русской нации, оплёвываются прогрессивные начинания Петра I, осмеиваются русская история и наш народ. До сих пор многие темы, посвящённые нашему национальному прошлому, остаются запретными. Чрезвычайно трудно, а часто невозможно устроить выставку русского художника патриотического направления, работающего в традициях русской реалистической школы. В то же время одна за одной организуются массовые выставки так называемого «авангарда», который не имеет ничего общего с традициями русской культуры, с её патриотическим пафосом…»
Лыко в строку
16 – 12.06.2005 – 02:59
И наконец, вот одна из версий (на мой взгляд, наиболее правдоподобная) появления на свет романа «Тихий Дон» под брендом Шолохова.
Писал роман Фёдор Крюков. Но он, как известно, погиб.
Будущий тесть Шолохова Пётр Громославский был не только казаком, а в прошлом писарем казачьего полка, но и литератором. Известно, что в 1918-1919 годах он принимал участие в белоказачьем движении и был в Новочеркасске одним из сотрудников газеты «Донские ведомости», которую редактировал в то время известный писатель Ф. Д. Крюков. Печатался Громославский и в некоторых других донских газетах и журналах.
Когда Красная Армия в декабре 1919 года подошла к Новочеркасску, все войсковые управления стали эвакуироваться на Кубань. Вместе с Донской армией отступали Крюков и Громославский. Есть свидетельства, что Громославский помогал Крюкову, а после смерти последнего похоронил его с группой казаков недалеко от станицы Новокорсунской. Разумеется, именно Громославскому, как ближайшему соратнику, достались все рукописи из сундучка Крюкова.
Теперь на сцене появляется будущий нобелевский лауреат… После уголовного преступления в 1922 и суда в марте 1923, получив год условно, Шолохов принял предложение Петра Громославского совершить плагиат романа о донских казаках, но прежде жениться на его дочери – Марии Громославской.
Все дочери Петра Громославского – Мария, Лидия, Полина, Анна и сын Иван – были учителями. На них-то и была возложена задача «переработки» творческого наследия Фёдора Крюкова. Они не знали, что из всего этого получится – вначале им хотелось только одного: заработать на хлеб насущный.
Идём дальше… «Проталкивал» Шолохова в литературу Александр Серафимович (Попов), давнишний завистник и идейный враг Фёдора Крюкова. К тому же Серафимович был земляком Петра Громославского. С Громославским Серафимовича связывали и родственные отношения. Кроме всего прочего, Серафимович был главным в РАППе, большим человеком в ЧК и редактором «Октября», где появился журнальный вариант «Тихого Дона»… Серафимович устроил в издательство «Московский рабочий» дочку донского приятеля Петра Громославского – Марию Громославскую, а она притащила своего мужа Михаила. «Подправлять» «Тихий Дон» (и всё остальное) Шолохову помогали – помимо выводка Громославских – рапповцы Юрий Либединский, Александр Фадеев, Александр Серафимович и др. мелкие «негры». К слову, сам Серафимович тоже не чуждался плагиата: роман «Железный поток» ему делала целая группа безработных, но прекрасно образованных «бывших людей». Позже их всех репрессировали.
…Многие люди, особенно те, кто читал книги Крюкова, говорили о том, что такое произведение, как «шолоховский» «Тихий Дон», мог создать только казачий писатель Фёдор Крюков, которого еще в 1914, после выхода второй книги собрания сочинений, назвали «Гомером Донского казачества».
Отчего писатель Фёдор Крюков оказался «забыт» весь советский период? Его имя было изъято отовсюду! Ничто не изменилось и после того, как были реабилитированы имена многих писателей-эмигрантов из антибольшевистского лагеря. Значит, не белогвардейское прошлое сыграло главную роль, но нечто более важное – возможное авторство художественной основы романа «Тихий Дон»!
