Евгений Николаевич Гусляров
Царевич Алексей. Гибель последнего русского
Брикнер А. Г. (1). Т. 1. C.339
Многим становилось страшно при мысли о розыске. Беспокоились, когда узнали, что царевич скрылся; обрадовались, когда узнали, что он у цесаря. Гофмейстерина при детях царевича мадам Рогэн говорила Афанасьеву: «Слава богу, и вы молитесь; как я слышу, царевич в хорошем охранении у цесаря обретается; пишут ко мне, что он отсюда светлейшим князем изгнан; только он ему после заплатит». Иван Нарышкин говорил: «Как сюда царевич приедет, ведь он там не вовсе будет, то он тогда уберёт светлейшего князя с прочими; чаю, достанется и учителю (Вяземскому) с роднёю, что он его, царевича, продавал князю». Другие разговоры пошли, когда узнали, что царевич возвращается в Россию. Иван Нарышкин говорил: «Иуда Пётр Толстой обманул царевича, выманил; и ему не первого кушать». Говорили, что Толстой подпоил царевича. Князь Василий Владимирович Долгорукий говорил князю Богдану Гагарину: «Слышал ты, что дурак царевич сюда идёт, потому что отец посулил женить его на Афросинье? Жолв (гроб) ему не женитьба! Чёрт его несёт! Все его обманывают нарочно». Кикин сильно встревожился, послал за Афанасьевым и начал ему говорить: «Знаешь ли, что царевич сюда едет?». «Не знаю, – отвечал Афанасьев, – только слышал от царицы; когда была у царевичевых детей, говорила, как царевич в Рим пришёл и как встречали». «Я тебе подлинно сказываю, что едет, – продолжал Кикин, – только что он над собою сделал? От отца ему быть в беде, а другие будут напрасно страдать». «Буде до меня дойдет, я, что ведаю, скажу», – сказал Афанасьев. «Что ты это сделаешь? – возразил Кикин. – Ведь ты себя умертвишь. Я прошу тебя, и другим служителям, пожалуй, поговори, чтоб они сказали, что я у царевича давно не был. Куда-нибудь скрыться! Поехал бы ты навстречу к царевичу до Риги и сказал бы ему, что отец сердит, хочет суду предавать, того ради в Москве все архиереи собраны». Афанасьев отвечал, что ехать не смеет, боится князя Меншикова. Потом предложил послать брата своего, и Кикин выхлопотал ему подорожную за вице-губернаторскою подписью; но и брата Афанасьев не послал, чтобы в беду не попасть.
Соловьев С.М. (1). Т. XVII. С. 116
«Москва сделалась сценою ужасов»
Москва, 10 февраля 1718 г., (пол. 19 марта). Его Высочество, Царевич, остановился в Твери, городе, отстоящем в 180 верстах от Москвы, и прислал предварительно к Его Величеству г-на Толстого, который уже доехал обратно к Его Высочеству. Помещение для Царевича приготовлено близь покоев Его Величества, так что вероятно он скоро прибудет к Москве (Близь Твери, в Жёлтиковом монастыре, сохранились прекрасные покои, которые по преданию назначены были для жительства царевичу Алексею Петровичу. Примечание Петра Бартенева, издателя Русского архива. – Е.Г.)
Дело царевича Алексея Петровича по известиям голландского резидента де-Биэ. Русский архив. 1907. II (7). С. 314. Далее: Голландский резидент де Бие, с указанием страницы.
Москва, старая столица России, естественно, стала тогда важнейшим средоточием врагов преобразований, начатых Петром.
Костомаров Н.И. (1). С. 824
…Поэтому ли, или по многолюдству первопрестольного града, он долженствовал быть сценою ужасов.
Бергман В. Том 4. С. 166
Царь после осмотра Франции, где всё располагает нравы к смягчению и к снисходительности, возвратился на родину и вновь показал там свою суровость.
Вольтер. (1). С. 24
По свидетельству цесарскаго резидента Плейера, жившаго в России более 25 лет, «двор, узнав о возращении царевича, был очень обрадован; но многие Русские господа, ему благоприятные, желали, чтобы он остался за границею: его ожидал, по их мнению, монастырь. Помещики, духовенство, народ, всё ему было предано, и все радовались, что он нашёл убежище в цесарии. Увидев в окно юнаго сына его, простые люди кланялись ему в землю и говорили: “Благослови, Господи, будущаго государя нашего!”. Царь спросил митрополита Рязанскаго, котораго очень любит и уважает, что он думает о бегстве царевича? Митрополит отвечал: “Ему здесь делать нечего; вероятно, он хочет поучиться за границею”. Царь быстро взглянул на него и сказал: “Если ты говоришь мне в утешение, то хорошо; иначе, слова твои Мазепины речи”. Митрополит так встревожился, что болен и теперь».
Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 143
Москва, 17 февраля 1718 г., (пол. 21 Марта). Вечером 11-го числа, Его Высочество [Царевич] прибыл в Москву, в сопровождении г-на Толстого и имел долгий разговор с Его Величеством. На другой день, 12-го, рано утром, собран был большой совет. 13-го приказано было гвардии Преображенскому и Семёновскому полкам, а также двум гренадёрским ротам, быть наготове с боевыми патронами и заряженными ружьями. 14-го, с восходом солнца, войска эти двинулись и были расставлены кругом дворца, заняв все входы и выходы его. Всем министрам и боярам послано было повеление собраться в большой зале дворца, а духовенству в большой церкви. Приказания эти были в точности соблюдены. Тогда ударили в большой колокол, и в это время Царевич, который перед тем накануне был перевезён в одно место, лежащее в 7-ми верстах от Москвы, совершил свой въезд в город, но без шпаги.
Голландский резидент де-Биэ. С. 314
Алексей Петрович был введён в залу без шпаги: приблизясь к отцу своему, он пал к ногам его и не только словесно сознавал великость своих преступлений, но ещё подал царю повинную, следующего содержания: «Всемилостивейший государь батюшка, понеже узнав своё согрешение пред вами яко родителем и государем своим, писал повинную и прислал оную из Неаполя, так и ныне оную приношу, что я, забыв должность сыновства и подданства, ушёл и поддался под протекцию цесарскую. И просил его о своём защищении. В чём прошу милостивого прощения и помилования. Всенижайший и непотребный раб, и недостойный назватися, сын Алексей».
Бергман В. Том 4. С. 175
Царь передал эту бумагу вице-канцлеру барону Шафирову и, подняв несчастного сына своего, распростёртого у его ног, спросил его, что имеет он сказать? Царевич отвечал, что он умоляет о прощении и о даровании ему жизни. На это Царь возразил ему: «Я тебе дарую то, о чём ты просишь, но ты потерял всякую надежду наследовать престолом нашим и должен отречься от него торжественным актом за своею подписью».
Голландский резидент де-Бие. С. 315
Царевич, признавая требование сие справедливым, тогда же и утвердил отрицание своё от престола таковою присягою: «Аз нижеименованный исповедую пред Святым Евангелием, что понеже я за моё прегрешение против моего Государя и отца, Его Царскаго Величества лишён мне принадлежащаго права наследства; я оное ради моего прегрешения и неспособности признаваю за праведное. И того ради обещаюся и клянуся всемогущим Триипостасным Богом и судом Его, что я воле моего Государя, и отца во всём повиноваться хощу; также наследства и Государства никогда ни в какое время и никаким образом искать, или желать, или принимать не буду, напротив того признаваю я за истиннаго законнаго наследника брата моего Царевича Петра Петровича, в чём целую Святый Крест и Евангелие, и подписую сие собственною рукою».
Голиков И.И. (1). Том седьмой. С. 29-30
После того Царь сказал: «3ачем не внял ты прежде моим предостережениям, и кто мог советовать тебе бежать?» При этом вопросе Царевич приблизился к Царю и говорил ему что-то на ухо. Тогда они оба удалились в смежную залу, и полагают, что там Царевич назвал своих сообщников. Это мнение тем более подтверждается, что в тот же день было отправлено три гонца в различные места.
Голландский резидент де-Бие. С. 315
Царь вышел с ним в близлежащую камору, и там царевич открыл главных сообщников своих, за которыми на другой день посланы в С.-Петербург курьеры Сафонов и Танеев и в Суздаль Григорий Скорняков-Писарев.
Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 144
После подписания акта [об отречении], были громогласно прочитаны причины, вынудившие Царя отрешить сына своего от наследования престолом.
Голландский резидент де-Бие. С. 316
«Мы уповаем, что большей части из верных подданных наших, а особливо тем, которые в резиденциях наших и в службе обретаются, ведомо, с каким прилежанием и попечением мы сына своего перворожденнаго Алексея воспитать тщились. И для того ему от детских его лет учителей не токмо Русскаго, но и чужестранных языков, придали и повелели его оным обучать, дабы не токмо в страхе Божием и в православной нашей Христинской вере Греческаго исповедания был воспитан, но для лучшаго знания воинских и политических (или гражданских) дел и иностранных государств состояния и обхождения, обучен был и иных языков, чтоб читанием на оных гистории и всяких наук воинских и гражданских, достойному правителю государства приналежащих, мог быть достойный наследник нашего Всероссийскаго престола. Но то наше всё вышеписанное старание о воспитании и обучении помянутаго сына нашего видели мы вотще быти: ибо он всегда вне прямаго нам послушания был и ни о чёем, что довлеет доброму наследнику, не внимал, не обучался, и учителей своих, от нас приставленных, не слушал, и обхождение имел с такими непотребными людьми, от которых всякаго худа, а не к пользе своей научитися мог. И хотя мы его многократно ласкою и сердцем, а иногда и наказанием отеческим к тому приводили, и для того и во многие компании воинския с собою брали, дабы обучить воинскому делу, яко первому из миpских дел для обороны своего отечества, а от жестоких боёв его всегда удаляли, проча наследства ради, хотя во оных и своей особы не щадили; також иногда и в Москве оставляли, вруча ему некоторыя в государстве управления для предбудущаго обучения; а потом и в чюжие краи посылали, чая, что он, видя там регулярныя государства, поревнует и склонится к добру и трудолюбию; но всё cиe радение ничто пользовало, но cиe семя учения на камени пало: понеже не точию оному следовал, но и ненавидел, и ни к воинским, ни к гражданским делам никакой склонности не являл, но упражнялся непрестанно во обхождении с непотребными и подлыми людьми, которые грубые и замерзлыя обыкности имели… И тако мы, сожалея о государстве своём и верных подданных, дабы от такого властителя наипаче прежняго в худое состояние не были приведены, властию отеческою, по которой, по правам государства нашего, и каждый подданный наш сына своего наследства лишить и другому сыну, которому хочет оное определить, волен, и яко самодержавный Государь, для пользы государственной, лишаем его сына своего Алексея, за те вины и преступления, наследства по нас престола нашего Всероссийскаго, хотяб ни единой персоны нашей фамилии по нас не осталось. И определяем и объявляем по нас помянутаго престола наследником другаго сына нашего, Петра, хотя ещё и малолетна суща: ибо инаго возрастнаго наследника не имеем…».
Из Манифеста 3 февраля 1718 г. Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 146
В заключение же горестных таковых Его Величества жалоб на сына своего, оканчивает манифест сей следующими словами: «И хотя он, сын наш Алексей, ради своего против нас, отца своего и Государя, показаннаго преступления, а паче за такую нам у всего света бегством своим нанесённую срамоту и против нас вымышленныя неправды, как хулитель своего отца и противник своего Государя, учинил себя повинным смерти; но мы из отеческаго сердечнаго о нём милосердия прощаем ему такия его преступления, и освобождаем его от всякого наказания. Однако-ж, вразсуждение его недостоинства и предупомянутых постыдных поступок, мы по доброй совести его наследником престола Российскаго учинить не можем, ибо всем известно, что он своими безчинными поступками всю славу и пользу народа и Царства нашего, которую мы помощию Божиею и нашим неусыпным трудом приобрли, всеконечно потеряет…»
Голиков И.И. (1). Том третий. С. 405-406
Ясно, что не все эти причины руководили окончательным царскими решением; а тут действовала интрига таких близких и заинтересованных лиц, как Меньшиков и Екатерина, которые не считали будущее положение обеспеченным, пока оставался в живых царевич Алексей.
Иловайский Д.И. (1). С. 66
«…И заклинаем преждепомянутаго сына нашего Алексея родительскою нашею клятвою, дабы того наследства ни в которое время себе не претендовал и не искал. Желаем же от всех верных наших подданных, духовнаго и мирскаго чина, и всего народа Всероссийскаго, дабы, по сему нашему изволению и определению, сего от нас назначеннаго в наследство сына нашего Петра за законнаго наследника признавали и почитали, во утверждение сего нашего постановления, на сём обещанием пред святым алтарём над святым Евангелием и целованием Креста утвердили. Всех же тех, кто сему нашему изволению в которое нибудь время противны будут и сына нашего Алексея отныне за наследника почитать и ему в том вспомогать станут и дерзнут, изменниками нам и отечеству объявляем».
Из Манифеста 3 февраля 1718 г. Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 146
…Его Величество повелел прочесть выше писанный Манифест, по прочтении котораго все Министры, Генералы, офицеры и знатные граждане, бывшие в зале той, учинили присягу. Мы оную также помещаем подлинником: «Аз, имярек, обещаюся и клянуся всемогущим Богом пред Святым Его Евангелием, что понеже указом Его Царскаго Величества нашего милостивейшааго Государя Петра Алексеевича, объявлено, что старший сын Его Величества Алексей Петрович для важных причин из наследства и наследия престола Российскаго выключен, а напротив того Его Величество младшаго своего сына Петра Петровича к тому объявил и нарёк. Я приемлю такой Его Величества высочайший указ за праведный, и хощу ему во всём повиноваться, и высокоупомянутаго Короннаго Князя Петра Петровича за законнаго наследника признавать и во всяких случаях страну его содержать; также ему противу тех, которые бы ему противны были, помогать с положением моего живота, а Царевичу Алексею Петровичу не хощу я ни в какое время и ни под каким предлогом помогать к наследованию престола, ниже страну его держать, что всё я с клятвою обещаюсь, как суще мне Господь Бог душевно и телесно да поможет, и сие собственною рукою подписую».
Голиков И.И. (1). Том седьмой. С. 30-31
После сего Монарх, Царевич и всё собрание чинов последовали в Соборный Успенский храм, в котором паки прочтён был помянутый же Манифест, а за тем все духовные и народ учинили таковую же присягу; а Царевич, как в отрицании от наследства и в признании за законнаго Наследника меньшаго брата своего, так и в том, что он, по воле родителя своего и по клятвенному обещанию своему, откроет всё, касающееся до побега своего, и тех, кто оное ему советовал, и кто ведал, без наималейшаго утаения учинил вторичную присягу же. Но сего как бы ещё было не довольно; он не усомнился сию клятву свою утвердить приобщением Пресвятых Христовых Таин, хотя сердце его и ни мало не было расположено исполнить оную…
Голиков И.И. (1). Том седьмой. С. 31
[Французский посланник] Ла-Ви, 11 Марта 1718 г. препровождая всенародное объявление о Царевиче, пишет: «Этот важный акт был читан 6 Февраля в Троицком соборе, построенном по середине большой площади, которая вся была покрыта городскими жителями, созванными накануне барабанным боем, Гвардия стояла под ружьём. Князь Меншиков с Сенаторами и Дворянством сопровождали в собор четырёхлетняго Царевича Петра Петровича. Сёстры Царевича, Анна и Елисавета Петровны, Двор их, а потом и Дворянство присягнули Петру Петровичу».
Тургенев А.И. Обозрение известий о России в век Петра Великого. С. 8
Вслед за тем Его Величество возвратился во дворец, где был обеденный стол, за котором присутствовал и Царевич.
Голландский резидент де-Бие. Стр. 316
…Царь и министры его старались всеми силами уверить публику, будто царевич добровольно отказался от престола; он же напротив того положительно говорил, что никогда не соглашался ни за себя, ни за своих детей, и только силою и страхом принудили его подписать отречение: он опасался невольнаго пострижения, смертных побоев, опоения, отравы.
Из отчёта имперского вице-канцлера графа Шёнборна Венскому двору о показанииях царевича Алексея. Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 71
Я сознаюсь, что… всегда думал, что если низложенный Царевич переживёт его величество, то он, не взирая на отречение своё, на клятву, на распоряжения и проклятия отца, будет стремиться к овладению престолом и, найдя многочисленных приверженцев, возбудит в целой стране смуты, со всеми их кровавыми ужасами.
Голландский резидент де-Бие. С. 332
Царь потребовал от находящихся в Москве, С.-Петербурге, Архангельске и во всех прочих городах Царства, иностранных купцов присяги в отречении от верности к старшему его сыну; и Англичане и Голландцы, не смотря на все их возражения и представления, принуждены были дать эту присягу; Его Царское Величество повелел требовать таковой же присяги и от жителей городов Риги, Ревеля и всех вообще завоёванных им областей.
Из сообщений тогдашних европейских курантов (газет). Oprechte Haerlemse Dingsdaegse Courant, a. 1718, № 37
О Царевиче Алексее Петровиче напечатано всенародное объявление в Москве, 5 Февраля 1718 г. Перевод с онаго на Французском напечатан в Париже. К этому же присоединены письмо Царевича из Неаполя и клятвенное его обещание. Другой Манифест с письмом Царевича из Неаполя, также в переводе, напечатан и находится в нескольких экземплярах в актах Парижскаго Архива. Отмечено, что Манифест продаётся в Париже, у книгопродавца Франсуа Фурнье, в улице Сент-Фагон.
Тургенев А.И. Обозрение известий о России в век Петра Великого. С. 7
Ни правды, ни милости не находим мы на суде Петровом… Мы знаем, например, что Пётр женил сына на Шарлотте против его воли, что невеста не нравилась царевичу: между тем посмотрите, как Пётр изображает этот факт в своём манифесте! «Желая отвратить сына от его непотребств, мы дали ему позволение избрать в супруги какую-нибудь из иностранных принцесс, где он полюбит; и он, полюбив принцессу Шарлотту, сестру цесаря римского, и племянницу короля английского, просил, чтобы мы исходатайствовали её ему в жену, что мы и учинили, не пожалев на cиe супружество многих иждивений». Как много неправды в этих немногих строках!.. Чтобы окончательно унизить сына в глазах общества, Пётр не стыдится разоблачать его семейные тайны, и в слух всего света объявляет, что у сына была любовница, с которою тот жил явно беззаконно. Эта прокламация кажется особенно возмутительною, если припомнить, что Пётр сам не был изъят от тех проступков, в которых обвиняет сына, смотрел на них очень легко и без зазрения совести позволял их себе; потому обнаруживающийся в манифесте ригоризм в особенности не к лицу Петру.
Терновский Ф. С. 24
Прощение было обещано виновному царевичу с тем условием, чтобы он открыл по сущей истине все обстоятельства своего побега и побудительные к оному причины: почему на другой же после отречения день предложены ему вопросные пункты, в заключение коих было сказано: «Всё, что к сему делу касается, хотя чего здесь и не написано, то объяви и очисти себя, как на сущей исповеди; ежели же что укроешь, а потом явно будет, на меня не пеняй; понеже вчерась пред всем народом объявлено, что за cиe пардон не в пардон».
Бергман В. Том 4. C. 178
Открой все, что думал, говорил, делал когда-нибудь, чего желал, ожидал, предполагал, а не то и пардон в пардон не будет.
Погодин М.П. (1). С. 452
Под страхом казни, Алексей должен быль отвечать на допросные пункты «без утайки».
Семевский М. (1). С. 231
Так как ответы несчастного царевича преисполнены мелочных повторений, то мы извлечём из них только то, что относится к самому существу дела.
1) Главнейшими руководителями царевича в неповиновении его родителю, в притворном отречении от трона и в избрании монашеского звания (вить де клобук не прибит к голове гвоздем, можно его и снять) были упомянутые выше: Александр Кикин и Никифор Вяземский. Сверх того, Алексей Петрович объявил, что на счёт первого ответного письма своего к царю советовался он с князем Василием Владимировичем Долгоруким и Фёдором Матвеевичем Апраксиным; что Долгорукий говорил ему: давай де писем хоть тысячу, ещё де когда что будет, старая де пословица: улита едет, коли то будет, это де не запись с неустойкою, как мы преж сего меж себя давывали; Апраксин же обещал склонить царя поступить согласно с желанием сына, что духовный отец его, С.-Петербургский протопоп Георгий, хотел говорить рязанскому митрополиту о принужденном будто бы пострижении царевича в монахи; что об этом же писал он, царевич, к Кикину и другому духовному отцу, Иакову; но что любовница его предварительно не знала о побеге и увезена из С.-Петербурга обманом, потому что царевич просил её проводить его до Риги, говоря, что он едет в Вену, с тайными от монарха поручениями касательно Оттоманской Порты.
2) Во время тяжкой болезни царя Алексей Петрович не имел ни с кем разговоров о его кончине.
3) О побеге царевич давно уже и неоднократно говаривал с Кикиным. Сей последний советовал ему, пробыв за границею года два-три, под предлогом пользования водами, посетить Голландию или Италию и потом приискать себе убежище в Вене или Париже. По совету же Кикина посланное из Либавы письмо означено писанным будто бы из Кенигсберга. Самый побег был известен только тому же Кикину и управителю Ивану Афанасьеву-большому. Последние письма в Poccию были отправлены царевичем из Штаргарда не только к Кикину, но к Никифору Вязямскому, Фёдору Дубровскому, Ивану Нарышкину и к Сибирскому царевичу, в одинаковой силе, дабы чрез то отклонить подозрение от Кикина, который сверх того советовал царевичу: будет де отец к тебе пришлёт кого тебя уговаривать, то не езди, он де тебе голову отсечёт публично.
4) Во время укрывательства своего царевич дважды получил известия из России, чрез графа Шёнборна, уведомлявшего притом Алексея Петровича о том, что убежище его сделалось известным царю, и приславшего копию с письма австрийского резидента в С.-Петербурге Блеера (Плеера), писавшего, что о царевиче есть некакие розыски домашними его, что заметны беспокойства в армии, находящейся в Мекленбургском герцогстве, что умышляют на жизнь царя с тем, чтобы царицу с сыном сослать, где ныне старая царица, а её взять к Москве и сына её, который пропал без вести, сыскав, посадить на престол и протчее.
5) По настоятельному требованию секретаря графа Шёнборна, Кейля, царевич писал из Неаполя два письма в Россию: одно к сенаторам, а другое к архиереям для того, чтобы уничтожить слухи, будто он умер или пойман и сослан в Сибирь. Царевичу не позволили взять копий с этих писем, от 8 мая 1717 года, равно не осталось у него и черновых, но, сколько он припомнит, они были следующего содержания: «Я чаю вам, и всем, удивительно, мой безвестный отъезд, на что меня принудило великое озлобление, что едва и в монашество не облекли, но Бог дал мне случай отлучиться, под охранение некоторой высокой особы (понеже мне именовать никого не велено), обретаюсь до времени, когда Господь повелит возвратиться, прошу, не забудьте меня. А будет кто от хотящих в людях память о мне загладить и будет разглашать, что я умер или что иное худо, не извольте верить, и других утвердить, понеже жив есмь, и в добром здравии, Богу и благодетелем моим хранящим мя, которые меня обещались не оставить и во великой нужде помогать, а я вам и всему отечеству доброжелательный до гроба моего».
При отъезде Алексея Петровича из Вены, граф Шёнборн говорил ему: «Цесарь де тебя не оставит, и будет де случай, будет по смерти отца, и вооружённою рукою хочет тебе помогать на престоле». «Я вас не о том прошу, – отвечал царевич, – только чтоб содержать меня в своей протекции, а иного я не желаю».
Сверх того царевич показал, что он от разных в разные времена слышал, а достойны к доношению: слышал я от Сибирского царевича, что говорил де мне Михайло Самарин, что де скоро у нас перемена будет, будешь ли де ты добр ко мне, будет де тебе добро будет, а что де Самарин говорит, то сбывается: сказал Сибирский; а какая перемена не явил; ещё ж он мне сказал в марте месяце 1716 года, в апреле де месяце, в первом числе, будет премена, и я стал спрашивать, что? И он сказал, или де отец умре, или разорится Питербург, а я де во сне видел. И как оное число прошло, я спросил, что ничего не было, и он сказал, что де может быть в другие годы, в сей день, я де не сказывал, что нынешнего года, только смотрите апреля первого числа, а когда де, я не знаю. Никифор Вяземский, приехав с Москвы и в Торун, сказывал мне, что слышал де я от Александра Сергеева, что государю больше пяти лет не жить, а откудова де он ведает, не знаю. Будучи при Штетине, князь Василей Долгорукий, едучи верхом, со мною говорил: кабы де на государев жестокий нрав, да не царица, нам бы де жить нельзя, я бы де в Штетин первый изменил».
Бергман В. Том 4. С. 179-182
Кроме того, в допросах своих показал дворецкий его Иван Афонасьев, что Царевич, гневаясь на многих, грозил, что он их на кол посадит, а особливо Графа Головкина, сына его Александра и Князя Трубецкаго за то, что они навязали ему жену; и когда-де он, Афонасьев ему, Царевичу, напоминал, что так дерзко говорить непристойно и опасно, то- де ответствовал Царевич: я плюю на всех, здорова б только была чернь. Когда-де будет время в отсутствие отца, то только шепну Архиереям, а Архиереи приходским священникам, а священники прихожанам: тогда-де они и не хотя меня владетелем учинят. Что он же Царевич говаривал, что когда его Царевича зывали к Государю или куда в гости с Его Величеством, или к спуску кораблей приглашали, что лучше бы-де я на каторге был, или лихорадкою мучим, нежели-б с отцом вместе находился.
Голиков И.И. (1). Том седьмой. С. 39-40
…И поскакали курьеры сломя голову во все стороны отыскивать, хватать названных в Петербурге, в Суздале, в деревнях, в монастырях, под землею, на дне моря.
Погодин М.П. (1). С. 452
Меiн Фринт, при приезде сын мой объявил, что ведали и советовали ему в том побеге Александр Кикин и человек ево, Иван Афонасьев, чего для возми их тотчас за крепкой караул, и вели оковать. Пётр – А. Меншикову. Из Москвы, в 3 д. февраля 1718.
Отмета на письме рукою подьячаго Канцелярии Меншикова: «Получено чрез Софонова, февраля в 6 де(нь), в 11 часу по полудни, и тогож часу Светлейший Князь, призвав к себе Генерала Маиора Голицына и Маеора Салтыкова, с Преображенскими солдаты, ездил с ними по Александра Кикина, и оного застал на дворе в шлафорке, и взяв привезли во Дворец, и, посадя в цепь и железа, отослали в город за караулом, и приставили к нему Преображенскаго полку Румянцова и 12 человек солдат, а по Ивана Афонасьева посылан Генерал Маеор Чернышов и Маеор от Гвардии Юсупов, которые, взяв ево, потомуж привезли в Зимней Дворец, и оттуды отослан в город, у которого на карауле Румянцев и 12 человек солдат от Гвардии».
Император Пётр Великий – А. Меншикову. Собрание документов по делу царевича Алексея Петровича. Г.В. Есипов и М.П. Погодин. С. 308
Вследствие длинных, спутанных ответов царевича, начались аресты оговорённых им лиц. Государь написал указ князю Меншикову арестовать и прислать в Москву Кикина и других. Осторожный Кикин обещал камер-пажу Баклановскому 20 000 рублей, если он заблаговременно известит его об опасности. Баклановский прочитал указ, стоя за спиной пишущаго государя, и тот же час отправил в Петербург курьера. Пётр заметил поспешный выход Баклановскаго, посадил его в тюрьму и велел своему посланному скакать во весь дух. Оба вестника прибыли в столицу в одно время.
Семевский М. (1). С. 231
Меiн Фринт, в самый час приезда сына моего, когда уведал о Кикине, тотчас писал к вам с Сафоновым, но ныне зело сумневаюсь: понеже ныне явился в согласии с Кикиным домашней Июда мой, Баклановской, которой, увидя посылку Сафонова, тотчас Кикина деншика к нему послал; того ради зело опасаясь, чтоб сей враг не ушол, толко одну надежду имею, что вам я приказывал при отъезде, чтоб на него око имели, и стерегли, чтоб не ушол. В сём же деле и брат ево приличался, также Царевичь Сибирской и Самарин; и когда сие получил, то Кикина Ивана и Царевича вели взять за караул, а о Самарине, вины те объявя, так же возми за караул, для чего в Сенат посылаю при сём письмо; так же дела прикажите иным, чтоб не потерять времени. Пётр. Из Преображенского в 6 д(ень) февраля, 1718.
Р. S. Хотя я и ведаю, что вы сего не просите, однако же в запасъ, чтоб все писма и протчее у всех приличных взяты были; Александра Савина также вели взять за караул.
Император Пётр Великий – А. Меншикову. Собрание документов по делу царевича Алексея Петровича. Г.В. Есипов и М.П. Погодин. С. 310
Меiн Фринт, писал я давече о Иване Офонасьеве с Сафоновым, но понеже два Ивана Офонасьевы братья родныя, а причинен болшой, и которого взять надлежит и сковать, а не хуже чтоб и всех людей подержать, хотя не ковать; может быть, что друг от друга ведали, так же у сего Ивана Афонасьева письма и цыфирь есть, все надобно взять, и у протчих осмотреть. Пётр. Из Преображенского в 3 д(ень) февраля, 1718.
Император Пётр Великий – А. Меншикову. Собрание документов по делу царевича Алексея Петровича. Г.В. Есипов и М.П. Погодин. С. 309
Господин Фелтьмаршал, писал я к вам о Кикине и Иване Афанасьеве и о пъротчих, чтоб их взять и сковать; ныне, по получении сего, разпроси их по изъявленному извету сына моего, и разпрося Кикина и Ивана Афанасьева, кто ещё с ними были, и разпрося в застенке, один раз пытай толко вискаю одною, а бить кнутом не вели, и ежеле кто ещё явитца, и тех так же, и хто с ними явитца, не подложно; Кикина, Афанасьева, и хто ещё явитца, пришли сюды как наискоряя, дабы меня ещё здесь застали. (Для того не велел кнутом бить, чтоб дорогою не занемогли), а пъротчих (Царевича, Самарина и пъротчих, о которых вчерась писал, вели там держать за караулом; так же Аврама Лопухина) и протчих подозрителных вели держать за караулом же до приезду нашего. Пётр. Из Преображенского в 7 д. февраля, 1718.
Р. S. Понеже к Г. Баклановскому в четыре дни куриэры приежали, того ради могут всегда воры такую же почту иметь, как и государственныя куриэры, того для ни для каких дел партикуляриых ни за какие денги не вели давать почтовых лашадей, кроме государственных куриэров за подорожными за моею, или твоею рукою, а кому какая посылка, те б перемену имели от яму до яму, а не на почте, дабы воры равно с куриэрами не поспели.
––
В саморучном письме Царевичеве писано: «О писмах о наследстве и о пострижении советовал с Кикиным, иногда словесно, иногда чрез пересылку писем; а переносил писма Василей Барыков.
Кикин же говорил ему, Царевичю: «что, де, часто к тебе ездить нелзя, есть, де, подсмотрщики с отцова двора, а мне, де, сказывали о том оттуда ж» а хто сказывал, того не объявил.
