Евгений Николаевич Гусляров
Царевич Алексей. Гибель последнего русского
Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 392
Пётр Толстой и Александр Румянцев Петру I, 10 августа 1717 года из Вены.
…Вашему величеству доношу: ежели изволите признать за благо, повели, Государь, к оной герцогине Вольфенбюттельской (тёще императора Карла VI, а так же и тёще царевича Алексея Петровича, матери принцессы Шарлотты) от своего величества послать письмо и оную, за доброжелательство возблагодаря, обнадёжить, что ваше величество в противном проступке царевича простить изволите, когда он к вам с покорностию возвратится, и прочая, что ваше величество изволите разсудить за благо, чем бы оную склонить к большему прилежанию трудиться о возвращении к вашему величеству сына вашего: понеже, Государь, она зело боится клятвы (проклятия) вашего величества, которою в письме своём изволил угрожать государю-царевичу, проча милость вашего величества внуку вашему и своему.
Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 395
Карл VI графу Дауну, вице-королю Неаполитанскому, 21 (10) (августа 1717 года.
Царевич послан в Неаполь с двумя служителями. Как скоро Царь узнал о месте пребывания своего сына, не льзя не дозволить Толстому видеться с ним. Он отправится дней через пять. Между тем посылается наперёд курьер, чтобы вас предуведомить и объявить мою волю, как вести всё дело. Когда приедет Толстой, примите его учтиво, как царскаго тайнаго министра; и как первое требование его, без сомнения будет видеться с царевичем; то вы назначьте ему день и час. Для этого прежде вручите царевичу присланное ко мне с Толстым письмо на Русском языке, или сами, или чрез доверенное лицо, и объявите по доверенности, что присланы к нему Толстой и Румянцов с письменнною и изустною коммиссиею. Причём можно сказать, что Толстой здесь говорил, что Царь не только дарует, царевичу прощение, но соглашается дозволить ему жить в таком месте, какое он сам изберёт, в чём, можно сказать, мы будем порукою…
Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 396
Герцогиня Христина Луиза царевичу Алексею из Вены, 1 сентября (22 августа) 1717 года.
Пользуясь отправлением Толстаго, она долгом считает напомнить о себе и возобновить обнадёживание в своей преданности. Желает примирения царевича с отцом; впрочем, ни советует чего либо, ни отсоветует. Молит Бога подать ему просвещение избрать себе наилучшее и постыдить своих супостатов.
Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 397
Пётр Толстой и Александр Румянцев Петру I, 1 октября 1717 года из Неаполя. Всемилостивейший Государь! Сентября 24 приехали мы в Неаполь, а 25 виделись с вицероем (вице-королём) Неапольским, котораго нашли в доброй к нам диспозиции, и обещал нас допустить к сыну вашего величества тогож сентября в 26 день у себя в доме, сумневаясь, что либо к себе допустить не похочет, и сказывал нам, что ещё царевич о приезде нашем не токмо в Неаполь, ни в Вену не ведает, и когда-де о вас услышит, может-де быть, что затруднит с вами видеться; того ради завтрешняго числа, не объявляя ему о вашем приезде, позову его к себе в дом и по вас пришлю, и ежели-де будет чинить трудности, то-де я, по указу цесарскому, и противно воле его вас к нему допущу. И так то предреченнаго числа и учинил, где мы, видя царевича, подали ему вашего величества письмо, притом же письмо тёщи его, и по указу вашего величества говорили ему всё по вашей инструкции, и что ещё к тому могли вымыслить, ласканием и угрозами склоняя его к возвращению. Но понеже, Государь, нашли его в великом страхе, о чём… кратко, Государь, доносим, что был он в том мнении, будто мы присланы его убить; а больше опасался капитана Румянцова, о чём нам сказывал вицерой… А понеже, Государь, между царевичем и вицероем в перссылках один токмо вицероев секретарь употребляется, с которым мы уже имеем приятство и оному говорили (токмо ещё в генеральных терминах), хотя и без указу вашего величества, обещая ему награждение, дабы он царевичу, будто в конфнденции, сказал, чтоб не имел крепкой надежды на протекцию цесарскую, понеже цесарь оружием его защищать не будет и не может при нынешних случаях: понеже война с Турками не кончилась, а с Гишпанцами начинается; что оный секретарь обещал учинить…
Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 402
Пётр Толстой Аврааму Веселовскому, 1 октября 1717 года из Неаполя. Мои дела в великом находятся затруднении, о чём к вам на предбудущей почте буду писать обстоятельно; а ныне только вам объявляю, ежели не отчаится наше дитя протекции, под которою живёт, никогда не помыслнт ехать… Сего часу не могу больше писать, понеже еду к нашему зверю, а почта отходит…
Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 405
Говорят шёпотом, что Царевич (который, как думают, в Неаполе) писал к отцу, что не возвратится в Московию, пока Князь Меншиков не будет удалён от Двора.
Тургенев А.И. Обозрение известий о России в век Петра Великого, извлечённых Д. Ст. Сов. А. И. Тургеневым из разных актов и донесений французских посланников и агентов при русском дворе. Статья вторая. – [Санкт-Петербург, 1843]. С. 5. Далее цитируется как Тургенев. С указанием страницы.
После трёх аудиенций Толстой и Румянцев отчаялись в успехе, о чём и написали к Веселовскому 1 октября, требуя от него новых инструкций вицерою. «Вам надлежит ныне трудиться, чтоб как ему отписали пожесточае, что за него царь ссориться не станет, то ежели так отпишут, ещё некоторая надежда маленькая будет».
Погодин М.П. (1). С. 444
…Но ему изменила тайно любовница его Чухонка и он, будучи обольщён торжественными обещаниями совершеннаго прощения чрез посланных от его отца, был уговорён возвратиться в Москву.
Голиков И.И. (1). Том седьмой. С. 19
Французский консул в Петербурге Виллардо решающую роль в согласии царевича вернуться на родину приписывает Евфросинье: «До отъезда в Италию был выработан план, с помощью которого он (Толстой) надеялся добиться успеха. План заключался в привлечении на свою сторону любовницы царевича, которую он взял с собою из Петербурга. Она была финкой, довольно красивой, умной и весьма честолюбивой. Как раз эту слабость Толстой решил использовать: он убедил её с помощью самых сильных клятв (он не затруднялся давать их, а ещё меньше – выполнять), что женит на ней своего младшего сына и даст тысячу крестьянских дворов, если она уговорит царевича вернуться на родину. Соблазнённая таким предложением, сопровождаемым клятвами, она убедила своего несчастного любовника в уверениях Толстого, что он получит прощение, если вернётся с ним в Россию».
Павленко Н.И. С.201
Алексей уже думал бежать в Рим и отдаться под покровительство папы, но его отговорила Евфросинья, как впоследствии она сама о том заявила.
Иловайский Д.И. (1). С. 52
Испуганный царевич посоветовался с Евфросиниею, а Евфросиния сказала ему, что лучше всего покориться отцовской воле и просить у отца прощения. Это обстоятельство решило всё.
Костомаров Н.И. (1). С. 832
…Сама она свидетельствовала в последствии: «Когда господин Толстой приехал в Неаполь и царевич хотел из цесарской протекции уехать к папе Римскому, я его удержала». От того из всех лиц, окружавших царевича, грозный розыск не коснулся только её, и Пётр оказывал ей особенное благоволение.
Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 118
Секретарь вицероев, получив задаток с обещанной большой награды, устроил последнее, роковое свидание. Здесь Толстой объявил царевичу, уже расстроенному, что отец, от которого получил будто бы собственное письмо, скоро приедет в Неаполь. «Кто может, – сказал он царевичу с видом сожаления, – запретить ему видеть тебя… Тебе самому известно, что его величество в Италию давно ехать намерен, а теперь для сего случая всеконечно скоро поедет».
Эти слова привели царевича в такой страх, что он в ту минуту сказал: «Я поеду к отцу, позвольте мне только жить в деревне и не отнимайте Евфросиньи. Приезжай завтра с Румянцевым, и я скажу вам свой ответ».
Погодин М.П. (1). С. 444
«На это желание» писал Толстой к Шафирову, «можно было бы согласиться, во-первых, для того, что тем на весь свет он покажет, что ушёл не от какой обиды, только для своей девки; во-вторых, очень огорчит цесаря, который уже ни в чём ему верить не будет. Если Государь на то позволит, то написал бы ко мне при других делах, чтобы я мог письмо ему показать, но не отдать; если же разсудит, что это не надобно, написал бы ко мне, что я ему доносил, и что желание царевича будет исполнено в С.-Петербурге: он будет обнадёжен и не станет мыслить чего иного. Я с своей стороны думаю, что можно бы позволить: всё государство увидит, какого он состояния…»
Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 117-118
В тот же день Толстой известил Петра, что царевич согласился ехать в Россию; достигнув так неожиданно скоро своей цели, Толстой боялся, чтоб добыча как-нибудь не ушла из рук, и потому писал царю: «Благоволи, всемилостивейший государь, о возвращении к вам сына вашего содержать несколько времени секретно для того: когда это разгласится, то опасно, чтобы кто-нибудь, кому это противно, не написал к нему какого соблазна, отчего может, устрашась, переменить своё намерение».
Соловьев С.М. (1). Т. XVII. С. 82
На другой день, 4 октября, царевич писал отцу, также собственноручно: «Всемилостивейший Государь-батюшка! Письмо твоё, Государь, милостивейшее чрез господ Толстаго и Румянцова получил, из котораго, также из устнаго мне от них милостивое от тебя, Государя, мне всякия милости недостойному, в сём моём своевольном отъезде, будет я возвращуся, прощение; о чём со слезами благодаря и припадая к ногам милосердия вашего, слёзно прошу о оставлении мне преступлений моих, мне, всяким казнем достойному. И надеяся на милостивое обещание ваше, полагаю себя в волю вашу, и с присланными от тебя, Государя, поеду из Неаполя на сих днях к тебе, Государю, в Санктпитербурх. Всенижайший и непотребный раб и недостойный назватися сыном Алексей. Из Неаполя в 4 д. октября 1717».
Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 120
Царь 17 ноября из Петербурга отвечал сыну на его письмо из Неаполя от 4 октября: «Письмо твоё я здесь получил, на которое ответствую: что просишь прощения, которое уже вам пред сим чрез господ Толстова и Румянцева письменно и словесно обещано, что и ныне подтверждаю, в чём будь весьма надёжен. Также о некоторых твоих желаниях писал к нам господин Толстой, которые также здесь вам позволятся, о чём он вам объявит. Пётр».
Соловьев С.М. (1). С. 82-83
Бедный царевич! Тучи собрались над твоею головою, вот уже засверкали молнии, и скоро грянет гром!
Погодин М.П. (1). С. 442
Фельдмаршал Даун Карлу VI, из Неаполя от 28 (17) июня 1718 года. При повелении вашего величества от 8 мая, я получил царский манифест, где сказано: будто царевнч решился возвратиться в Москву только по убеждению, даже в следствие угроз вашего величества. Ваше величество повелели мне предоставить царевичу полную свободу в действиях и требуете обстоятельпаго донесения, как всё было, что он решился ехать. Честь имею донести:
Когда царевич прибыл сюда с секретарём графа Шёнборна, ему отведено жилище в Castel St. Elmo, дан особый капитан и всякое сообщение с посторонними людьми пресечено… Инструкция ваша о свидании его с Толстым исполнена буква в букву. Кто мог советовать, тем более грозить, чтобы принц возвратился к отцу, когда в инструкции именно сказано, что вы, против воли принца, не выдадите его? Это было несколько раз объявляемо и повторяемо царевичу. Да и какой честный человек решился бы склонять его к возвращению, после того, что он неоднократно разсказывал о своих несчастиях и о характере своего отца? Вот как было дело:
Толстой, при первом свидании, в самом начале объявил царевичу по-Русски (именно то, что сказано в царском нынешнем манифесте), что «ваше величество не захотите против всех прав удерживать его и вступить в распрю с отцом». Надеясь более всего действовать страхом, он продолжал в том же тоне: царь будет считать его изменником, если он не возвратится, и не отстанет, пока получит его живым или мёртвым, во что бы то ни стало; он, Толстой, имеет повеление не удаляться отсюда прежде, чем не возьмёт его, и если бы перевели его в другое место, то и туда будет за ним следовать. Поражённый и смешанный сими словами, царевич обращается ко мне, берёт меня за руку и уводит в другую комнату, где разсказывает, что говорил Толстой (то же подтвердил и бывший при том переводчик), и потом спросил очень настойчиво: «Если отец вздумает требовать меня вооружённою рукою (armada manu), могу ли я положиться на покровительство цесаря?» Я ему отвечал, что он не должен обращать внимания на эти угрозы; что хотя его величество с удовольствием будет видеть их примирение, но если он не считает безопасным возвратиться, то положился бы на покровительство его величества, который довольно силён, чтоб защищать принимаемых им под свою протекцию во всех случаях. Царевич ободрился и мне положительно (positive) обявил, что без явной опасности он не может возвратиться, и ни под каким видом не хочет попасть в руки своего отца; Толстому же отвечал только, что к возвращению не может ещё решиться и требует не мало времени, чтобы подумать. Так кончился первый разговор… Видя, что дело долго протянется, опасаясь притом, чтобы Москвитяне чего либо не сделали с царевичем, и считая неприличным привозить его во дворец под караулом (escorte), я, для большей безопасности, по его также желанию и согласию, производил следующие переговоры в Castell… Изъяснение последовало того же вечера в присутствии фельдцейгмейстера, конциписта и переводчика. Царевич долго в стороне, большею частию тихо и тайно, разговаривал с Толстым; удостоверившись в его полномочии, отвёл министра в Retirada к находившейся при нём в мужском платье женщине, и сначала Толстому, потом фельдцейгмейстеру и конциписту вовсе неожиданно, однакож с совершенно весёлым лицом, объявил, что решился предаться вполне в волю своего отца, ища возвратиться в его руки и в отечество; требовал только, чтобы это держали в секрете до будушаго утра, когда он объявит обоим Московским послам. Всё сие потом Толстой, по возвращении из ретирады, подтвердил конциписту с дополнением, что он обещал царевичу два пункта: избрание им жилища и дозволение жениться на вышеупомянутой женщине. Тотчас донесено мне обо всём от фельдцейгмейстера и конциписта. Удивляясь столь скорому и неожиданному решению, я поручил фельдцейгмейстеру напомнить царевичу, чтобы он, если не желает возвратиться, вполне положился на покровительство вашего величества. Царевич, и после того, остался непоколебим в своём намерении… После того он являлся, во всё время пребывания в королевском дворце, где я видал его ежедневно, в таком весёлом и довольном расположении, что ясно было: намерение возвратиться происходило из доброй воли, а не по уговору или увещанию, тем менее от угроз, как несправедливо сказано в царском манифесте. Это удовольствие и веселие он особенно обнаруживал пред капитаном драгунскаго полка графом Эстергази, который здесь исполнял должность генерал-адъютанта и мною определён был к царевичу, для занятия и сопровождения при осмотре разных достопримечательностей, которыя царевич желал видеть. Я уже доносил, с какою учтивостию, при отъезде 26 октября, он отказался принять назначенную, по повелению вашего величества, для личной безопасности его, свиту во время путешествия, объявив, что скорее здесь останется, нежели примет эту свиту; наконец, сказал, что только для моего удовольствия согласен, чтобы его до границы провожал один капитан.
Очевидно, он не имел никакого опасения и страха, и решение его было добровольное, а не по принуждению; иначе он обнаружил бы сомнение, по крайней мере, Conturbirung. О чём доношу вашему величеству, по сущей правде и истине.
Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 413-415
Пётр Толстой и Александр Румянцов Петру I, 6 октября 1717 года из Неаполя.
…Но в дороге, Государь, нынешнего времени поспешать никакими мерами невозможно, понеже непрестанные дожди так испортили дороги, что почитай сделали непроходимыми, которыя и без того зело трудны.
Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 416
При этом случае обнаруживается слабость нрава Алексея в противоположность твердости воли и последовательности действий Петра. Заступничество, оказанное Алексею императором, главой христианства, не имело никакого значения перед неумолимо строгим требованием, чтобы царевич покорился воле отца. Тот самый Алексей, который в Вене и Эренберге слёзно и на коленях просил императорских сановников защитить его от грозного родителя, теперь решился возвратиться к Петру. Во время пребывания в Ст.-Эльмо он написал послания к сенаторам и духовенству в России, в которых просил рассчитывать на него в будущем и в то же время выразил надежду на расположение к нему архиереев и вельмож; всё это теперь было забыто. Тот самый Алексей, который при каждом известии о каких-либо беспорядках в России, о мятежном духе русского войска в Мекленбурге, о болезни брата, Петра Петровича, радовался и рассчитывал на разные перемены, – теперь упал духом чрезвычайно быстро, при одном заявлении Толстого, что Пётр непременно сумеет захватить царевича, где бы он ни был, что он и без того намеревается побывать в Италии и будет также в Неаполе. Царевич, высказавший в беседах с императорскими сановниками, что никогда не должно полагаться на обещания царя, теперь поверил словам Толстого и письму Петра, в котором было сказано, что царевич останется без наказания. Недаром те лица в Австрии, которые имели дело с царевичем, были о нём невысокого мнения. Шенборн, говоря о «непостоянстве» Алексея, заметил: «Царевич не имеет довольно ума, чтобы надеяться от него какой-либо пользы».
Брикнер А. Г. (1). Т. 1. C.336
Пётр Толстой и Александр Румянцов Петру I, 14 октября 1717 года из Неаполя. …А та девка, которая ныне при нём уже брюхата, тому четвёртый месяц.
Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 417
Пётр, получив донесение Толстаго, писал к нему и к Румянцеву 22 ноября из С.-Петербурга: «Мои господа! Письмо ваше я получил, и что сын мой, поверя моему прощению, с вами действительно сюда поехал, что меня зело обрадовало. Что же пишете, что желает жениться на той, которая при нём, – и в том весьма ему позволится, когда в наши края приедет, хотя в Риге или в своих городах, или хотя в Курляндии у племянницы в доме; а чтобы в чужих краях жениться, то больше стыда принесёт. Буде же сумневается, что ему не позволят, и в том может разсудить: когда я ему так великую вину отпустил, а сего малаго дела для чего мне ему не позволить? О чём и напред сего с Танеевым писал, и в том его обнадёжил, что и ныне паки подтверждаю; также и жить, где похочет, в своих деревнях, в чём накрепко моим словом обнадёжьте его. А что я к нему о сём не писал, для того, что он в своём письме ко мне не упомянул. Однакож и сие письмо моей же руки».
Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 123-124
…Лишь бы ехал скорее царевич, которого ждал он, как ворон крови.
Погодин М.П. (1). С. 445
Царевич Алексей царице Екатерине Алексеевне, 14 октября 1717 года из Аверзы. Милостивая государыня матушка! По указу Государя-батюшка отъезжаю в Питербурх, а отсюда поехал сегодня. Прошу, государыня, милостивым своим предстательством не оставить меня. Всенижайший раб ваш и сын Алексей. Из Аверзы, октября 11, 1717 года.
Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 418
Карл VI графу Колоредо (Colloredo), 19 (8) декабря 1717 года. Царевич, испросив дозволение благодарить меня в Вене за оказанное покровительство, 16 декабря поздно ночью прибыл в Вену и сегодня рано утром отправился в Брюн, не бывши у меня; да и Толстой ни у кого из моих министров не был. Из этого безпорядочнаго поступка ничего инаго не льзя заключить, как то, что находящиеся при царевиче люди опасались, чтобы он не изменил своего намерения ехать к отцу. Посему я счёл нужным послать к вам, как можно поспешнее, этаго курьера с повелением: когда царевич приедет в Брюн, задержите его под каким-нибудь благовидным предлогом и оказанием почестей, постарайтесь видеться с ним наедине и спросите его моим именем, как и по каким причинам допустил он уговорить себя возвратиться к отцу? действительно ли не был принужден к тому силою? и точно ли не имеет он подозрения и страха, побудившаго его искать моего покровительства? Если он переменил своё намереие и скажет, что охотно желает не продолжать своего путешествтя, примите все нужныя меры к удобному его помещению и смотрите, чтобы люди его чего с ним не сделали; впрочем трактуйте их всех прилично, до получения моего дальнейшаго повеления. Если же царсвич намерен продолжать своё путешествие, дайте ему полную волю.
Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 425
Вена, 12 Января. Здесь разсказывают об обстоятельстве, случившимся, будто, с Царевичем, во время проезда его чрез г. Брюнн, в Моравии. Говорят, что Император (Карл VI) поручил Коменданту крепости. Графу Коллоредо, при проезде Царевича через город, приветствовать его от имени Его Величества, так как он выехал отсюда так поспешно, не видавшись с Его Императорским Величеством. Когда Граф хотел исполнить это поручение, он не был принят, почему тотчас же послал нарочнаго ко Двору за наставлениями. В тоже время и Толстой отправил курьера к Императору и другаго к Царю. Императорский Двор, узнав всё это, послал двух курьеров: одного в Брюнн, с депешею к Толстому, с извинениями и уверением, что сделанное Графом Коллоредо имело целью только оказание вежливости Царевичу, и с приказанием Графу, как можно скорее приготовить всё к отъезду Наследника; – другаго же, как говорят, к Царю, с тем же уверением, и с присовокуплением, что Императору было весьма прискорбно, что Царевич проехал с такою поспешностью.
Из сообщений тогдашних европейских курантов (газет). Oprechte Haerlemse Dingsdaegse Courant,a. 1718, № 4.
На пути от Болонии до Твери он переписывался с Евфросиньею, которая ехала за ним, не спеша, чтобы не потревожить себя дорогою, потом остановилась в Берлине, для разрешения от бремени. Письма их хранятся в Государственном архиве: они самаго нежнаго содержания. Первое письмо царевич писал в Болонии 15 ноября 1717: «Матушка мой друг, Афросиушка, здравствуй! Не печалься, друг мой, для Бога. Я сего часа отъезжаю в путь свой. За сим предаю вас и с братом в сохранение Божие, который сохранит вас от всякаго зла. Алексей». Второе письмо с границы Немецкой: «Маменька, друг мой! По рецепту дохторову вели лекарство сделать в Венеции; а рецепт возьми к себе опять; а будет в Венеции не умеют, так же, как и в Болонии, то в Немецкой земле в каком-нибудь большом городе вели оное лекарство сделать, чтобы тe6е в дороге без лекарства не быть…»
Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 132
К служителям: «Подтверждаю, будьте к жене моей почтительны и утешайте её, чтоб не печалилась».
Погодин М.П. (1). С. 446
Третье письмо из Инспрука 26 ноября: «Матушка моя, друг мой сердешный, Афросиньюшка! здравствуй о Господе! …а дорогою себя береги. Поезжай в летиге, не спеша, понеже в Тирольских горах дорога камениста: сама ты знаешь; а где захочешь, отдыхай, по скольку дней хочешь. Не смотри на расход денежный: хотя и много издержишь, мне твоё здоровье лучше всего. А здесь в Инбурхе (Инспруке), или где инде, купи коляску хорошую, покойную… А шубу я себе сделал здесь. Пиши, свет мой, ко мне откуда можно будет, чтобы мне, маменькину руку видя, радоваться… За сим тебя и с маленьким Селебеным вручаю в сохранение Божие. Верный твой друг Алексей. Из Инбурха в 26 д. ноября 1717».
Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 132-133
К брату Евфросиньи из Данцига 1 января 1718 года: «Иван Фёдорович, здравствуй! Прошу вас, для Бога, сестры своей, а моей (хотя ещё несовершенной, однакож повеление уже имею) жены беречи, чтоб не печалилась, понеже ничто иное помешало которому окончанию, только ея бремя, что дай Боже благополучно свободиться. Я к ней писал, чтобы она осталась в Берлине, или, будет сможет, доехала до Гданска, и послал к ней бабу отсюда, которая может ей служить до приезду наших…».
Устрялов Н. (1). Т. VI. (1). С. 134
К неизвестному из Данцига 1 января 1718 года: «Петр Михайлович! Сука, блядь, забавляй Афросинью, как можешь, чтоб не печалилась: понеже всё хорошо; только за брюхом ея скоро совершить нельзя; а даст Бог, по милости своей, и совершение».
Устрялов Н. (1). Т. VI. (1). С. 134
Пётр Беклемишев царевичу из Берлина, 18 (29) января 1718. Известныя две персоны третьяго дня, милостию Божиею, прибыли сюда счастливо и обретаются в добром здравии. Два письма, которыя отправлены от вашего высочества из Вены к известной персоне, я получил и ей вручил. Баба, ради услужения известной персоне, была при ней в пути от Венеции до Берлина.
Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 434
В последний раз писал царевич к Евфросинье из Твери 22 января 1718 года: «Друг мой сердешный, Афросиньюшка, здравствуй, матушка моя, на множество лет! Писал я к тебе из Риги, что Пётр Андреевич поехал наперёд к Москве, куда и я за ним поехал, и, быв на Москве, встретил меня здесь. И, слава Богу, всё хорошо, и чаю меня от всего уволят, что нам жить с тобою, будет Бог изволит, в деревне и ни до чего нам дела не будет. А как приеду, всё подлинно отпишу. Пожалуй, друг мой, не верь, будет какия будут о моём приезде ведомости, до моего письма, понеже знаешь, что в Немецких ведомостях много неправды. Баб велел к тебе отправить и cиe письмо посылается чрез Алёху. Для Бога не печалься: всё Бог управит. Верный друг твой Алексей. Из Твери в 22 день 1718.
P.S. Писал я в Питербурх, чтоб отправили к тебе попа с бабами; и когда оные прибудут, то буде можешь, поезжай до Гданска: понеже при тебе поп и бабы будут, то где ни родишь, везде хорошо, и во Гданск пpиехав, будет Бог изволит, роди; что дай Боже благополучно; а буде не можешь, то хотя и в Берлине останься; в твою cиe волю полагаю, что как лучше, так и делай. Письма посылай чрез Ивана Толстова: он будет при тебе всегда».
В тот же день писал из Твери Толстой к Евфросинье: «Государыня моя Афросинья Фёдоровна! Поздравляю вас, мою государыню, благополучным приездом в своё отечество государя царевича: понеже милостию Божиею всё так исправилось, как вы желали. Дай Боже, вашу милость, мою государыню, вскоре нам купно при государе царевиче видеть. Покорный слуга Пётр Талъстой».
Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 135-136
Сердце кровью обливается, читая это предательское письмо, которое писалось, когда в тюрьмах уже растворены были двери.
Погодин М.П. (1). С. 447
Не иметь ни до чего дела, быть уволенным от всего – вот в чём заключались главным образом надежды царевича. Послания к архиереям и сенаторам, писанные в Ст.-Эльмо, были последним проявлением слабых следов политической энергии царевича. Он был готов совершенно отказаться от роли претендента, довольствуясь скромной жизнью в кругу семьи, дома, без всяких забот о государственных делах. Трудно понять, каким образом он, зная нрав Петра, мог надеяться на такую будущность, не чуя грозившей ему беды, не взвешивая страшной опасности своего положения.
Брикнер А. Г. (1). Т. 1. C.338
От Евфросиньи к царевичу сохранились в Государственном архиве четыре письма; слова, писанныя рукою ея, очень нетвёрдо, здесь напечатаны курсивом: От 20 декабря 1717 из Инспрука: «Батюшка, друг мой царевич Алексей Петрович! Здравствуй на многая лета. Про меня изволишь напамятовать, и я по милости Божьей приехала из Венецы в Инспрук в добром здравии и с Селебеным. Благодарна за писания твои, которыя получила в Венеции… в которых изволение писать, чтобы в Венеции по рецепту дохтурскому лекарства сделать: на сие доношу, что, за благодать Христову, нужды в сёмь не имею; токмо пластырь сделала в Иншпруке, а бальсам могу сделать и в других городех для того, что и стараго ещё есть. В Венеции приняла басу (паспорт) до Берлина. Доношу вам об моих покупках, которыя, быв в Венеции, купила: 13 локтей материи золотой, дано за оную материю 167 червонных; да из каменья крест, серги, перстень лаловые, а за оный убор дано 75 червонных. И оперы и камедий не застала; токмо в един от дней на гундоле ездила в церковь с Петром Ивановичем и с Иваном Фёдоровичем музыки слушать; больше сего нигде не гуляла. В Неаполе приказывал дохтор, который меня лечил, чтоб мне в пятом или седьмом месяцех кровь пустить, – и о сём как изволишь, пустить ли мне или нет, и сколько унцев, изволишь о сём отписать, чтоб мне время не опустить. Ещё доношу вам: третье писание из Инбурха получила в Венеции декабря 5 числа, о чём Бога благодарю. Пожалуй и впредь не оставь писанием своим; а из Венеции выехала декабря 7 числа; а о прочем будет обо всём к вашему высочеству писать Пётр Иванович. Еvфрасинья.
Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 137-138
Евфросинья – царевичу Алексею. От 18 января 1718 года из Берлина: «Государь мой, батюшка, друг царевич Алексей Петрович, здравствуй в новый год на множество лет! Благодарна за писание твоё, которое получила в Нюренберге декабря 31 числа, писанное из Бреславля, в котором изволишь писать и радость неизглаголанную о сочетании нашего брака возвещать: что всевидящий Господь, по желанию нашему, во благое сотворит, а злое далече от нас отженет…»
Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 138
Евфросинья – царевичу Алексею. От 18 января 1718 года из Берлина: «Государь мой, батюшка, царевич Алексей Петрович, многолетно здравствуй!.. Благодарна за присланные твои честные гостинцы, которые изволил в письмах прислать, образ Спасителев и чудотворца Николая… Благодарна, что изволил прислать ко мне бабку из Гданска, которая приехала до моего приезду в Берлин за десять дней, и ныне при мне. Хотела я ехать в путь до Гданска, или даля; но оная бабка сказала, посмотря на меня, что больше в пути быть мне весьма невозможно, за тем, что неровен случай, в пути постигнет в неудобном каком месте, что ни доктора, ни лекаря сыскать будет негде. Которая баба из Венеции при мне была, и оная баба по тому ж назад отправлена… Прошу, ежели сие письмо застанет, которых хотели ко мне людей прислать, пожалуй, с ними пришли мне мех лисий черевий для Селебеново одеяльцо, из котораго будет сделано и на другия нужды. Пожалуй, аще возможно, изволь прислать ко мне в Берлин икры паюсной, чёрной и красной икры зернистой, семги солёной и копчёной, и всякой рыбы; аще изволишь, малое число и сняточков белозерских и круп грешневых… верная твоя друг Еvфрасиния. Из Берлина генваря 18 числа 1718».
Устрялов Н. (1). Т. VI. С. 139-140
На Западе, как кажется, в это время не знали, какой опасности подвергался царевич, возвращавшийся в Россию. В газетах печатались разные известия о его путешествии, о почестях, оказанных ему в Риме, о слухе предстоящего будто бы брака царевича с его двоюродной сестрой, герцогиней Курляндской и проч. О политическом значении всего этого Плейер писал императору следующее: «Между тем как при дворе радуются возвращению царевича, его приверженцы крайне сожалеют о нём, полагая, что он будет заключён в монастырь. Духовенство, помещики, народ – все преданы царевичу и были очень рады, узнав, что он нашёл убежище во владениях императора». Ещё ранее Плейер писал, что многие с видимым участием справлялись у него о здоровье и местопребывании Алексея, что разносятся разные слухи о возмущении русского войска в Мекленбурге, о покушении на жизнь царя, о намерении недовольных освободить из монастыря царицу Евдокию и возвести на престол Алексея. Теперь же Плейер доносил по случаю возвращения царевича в Россию: «Увидев его, простые люди кланялись ему в землю и говорили: благослови, Господи, будущего государя нашего!».
