Евгений Николаевич Бузни
Пацаны-пацанки
Таня улыбнулась:
– Зачем нам делать вид, что ничего не видим на плите?
– Это очень важно, – как большой эксперт проговорил Фёдор, – мы должны оторваться мысленно от блюда, чтобы не открывать поминутно крышку, проверяя его готовность, но на самом деле привести в боевую готовность наше обоняние. Как только почувствуем, что по воздуху поплыл восхитительный аромат, означающий появление аппетитной корочки на макаронах, тут же мчимся снимать сковородку. Блюдо готово.
– Прикольно.
Таня сказала это слово, не задумываясь. Оно вошло в молодёжный сленг давно в самых различных вариантах, скорее всего, из жаргона криминальных элементов. Казалось бы, что общего между фразой «приколоть кнопками бумагу к доске» и другой «приколоть кого-то» в смысле зарезать? Но у молодёжи в сленге совершенно иной смысл в слове «прикалываться», что означает шутить над кем-то, что-то изображая из себя. Говорят «хватит прикалываться», то есть «довольно дурачиться». Тогда как слово «прикольно» подразумевает совершенно иной смысл, который можно спокойно выразить словами «здорово, прекрасно, замечательно». Поистине велик своим многообразием русский язык.
Несколько минут спустя, когда уже тарелки и чайные приборы стояли на кухонном столе, чайник вскипел, и чай был заварен, Таня вскричала:
– Ой, я чувствую аромат.
– Спокойно, – торжественно сказал Фёдор, – Несколько секунд можно подождать… Так, снимаем. А теперь, хозяюшка, смотри, что получилось.
Фёдор поднял крышку, и глазам Тани предстало великолепное зрелище белой пушистой творожной шапки, полностью скрывавшей под собой макароны.
– Что это?!
В вопросе Тани звучало и удивление и восхищение.
Не отвечая на вопрос, Фёдор взял нож и разрезал содержимое сковородки ровно пополам. Взял замеченную им висевшую на стене лопаточку и аккуратно разложил пудинг по тарелкам.
– Быстро и хорошо, – сказал он удовлетворённо, – Давай есть. Ни секунды не сомневаюсь, что вкусно.
Они сели за стол. Таня под внимательным взглядом Фёдора отломила вилкой кусочек пудинга, положила в рот и через мгновение проявила свой восторг:
– А сочный какой! И такая вкуснятина! Если так есть каждый день, с тобой и растолстеть можно.
– Ну, я же не толстый.
– Так это ты. Футбол, наверное, весь жир в теле съедает.
– Конечно. Но ты не беспокойся за себя. Начнём заниматься самбо, и тебе тоже не удастся поправиться даже с такой едой.
Приготовление пищи и сама еда, завершившаяся чаепитием с печеньем и бубликами, привели обоих молодых людей в весёлое настроение, ликвидировав всякие признаки смущения, так что заниматься в комнату Тани они пошли как старые друзья. Таня посадила Фёдора за письменный стол, достала из ящика чистую тетрадь и сказала тоном преподавателя:
– Начнём с русского языка. Сначала напишешь диктант. Я подиктую. А потом проверим ошибки и увидим твои проблемы. Можно, конечно, писать на компьютере, где ошибки сразу подчёркиваются автоматически. Но нам важно увидеть твои пробелы в знании грамматики. Кроме того, в классе ты же не будешь писать на компьютере.
Урок начался. Таня диктовала неторопливо, чётко, произнося каждое слово чуть ли не по слогам, прохаживаясь по комнате, отвлекая внимание ученика своими длинными ногами, максимально обнажёнными, благодаря современной короткой юбке, на что Фёдор обратил внимание ещё в больнице. Здесь на кухне все мысли его были заняты приготовлением пищи, но теперь, сидя за столом с опущенными вниз глазами ему не удавалось удерживать взгляд всё время на тетради. Как только Таня останавливалась перед ним, глаза невольно скашивались на её красивые, словно аккуратно выточенные из гладкого дерева ноги. Но Таня внимательно наблюдала за учеником и строгим голосом возвращала глаза к тетради:
– Прошу не отвлекаться. Сосредоточься на тексте.
Но сосредотачиваться на письме у Фёдора не получалось, поэтому, когда диктант, наконец, подошёл к концу, и Таня взяла тетрадь, её большие глаза за стёклами очков стали совсем огромными от удивления.
– Федя, ты гигант в русском языке, – сказала она почти саркастическим голосом, – делать такие ошибки надо уметь. – Она покачала головой – Кто же пишет слово «пришёл» через «е» и «о». В одном слове ты показываешь, что не знаешь, когда пишутся приставки «пре» и «при» и что глагол «пришёл» пишется через «ё», а не «о». А слово «Хорошо» написал почему-то с буквой «ё» на конце. Как это тебе пришло в голову? Ты же не иностранец.
Лицо Фёдора постепенно преображалось, покрываясь красной краской. Он продолжал смотреть вниз, уставившись глазами на тапочки стоявшей перед ним девчонки. Преодолевая смущение, выжал всё-таки из себя:
– Тань, ты почти угадала. Я не иностранец, но мы недавно приехали из Киргизии. Мы-то сами русские, но у меня товарищ был, который всегда говорил «хорошё», и я как-то автоматически так написал.
Таня взмахнула рукой свободной от тетради, сказав:
– Извини, Федя. Я не хотела тебя обидеть. Просто очень удивилась. Но ты не волнуйся. Справимся. Правила я тебе объясню постепенно. Но кроме этого тебе надо самому читать больше книг. Это помогает лучше всего. И я буду тебе давать задание не диктант писать, а переписывать некоторые страницы из книги. Так ты лучше запомнишь, потому что при этом работает не только зрительная, но и моторная память.
– Какая память? – переспросил Фёдор.
– Моторная. То есть твоя рука, переписывая из книги, как бы сама запоминает, как пишется то или иное слово.
Фёдор поднялся и, посмотрев прямо в глаза девушки, неожиданно предложил:
– Тань, а хочешь и я тебя поучу кое-чему? Володя говорил о том, что надо учиться самбо. Я найду тренера, но сейчас могу тебе показать несколько лёгких приёмов, которые сам знаю. Ими очень полезно владеть.
Таня положила тетрадку на стол.
– Ну, покажи. Надеюсь, руки не сломаешь. Очки снять?
– Не поломаю, – буркнул Федя, – а очки, конечно, сними.
Он отошёл от письменного стола на середину комнаты.
– Становись передо мной.
Таня поместила очки на кровать возле окна и заняла указанное ей место напротив Фёдора.
– Стой спокойно, – попросил он, – и не бойся.
– Да я не боюсь.
На самом деле Татьяна очень боялась и даже несколько напряглась, вытянув руки по швам подобно двум струнам, что не ушло от внимательных глаз Фёдора.
– А я тебе говорю, расслабься.
Он прикоснулся левой рукой к её правой, пытаясь отвести её слегка в сторону.
– Видишь, как рука напряжена? Встряхни ею.
Таня встряхнула рукой, действительно расслабляясь. В ту же секунду, произнеся своё любимое слово «Короче», Фёдор откинул руку резко высоко в сторону, нагнулся и проскользнул всем телом, делая шаг вперёд. Затем обнял девушку правой рукой со стороны спины за талию и резко нагнулся вперёд, подняв удерживаемое тело девушки себе на спину.
Оказавшись прижатой к спине парня своей спиной да ещё в воздухе, Таня вскрикнула от неожиданности:
– Ой-ой!
Больше она не успела ничего сказать, так как взлетевшие вверх ноги тут же опустились, и Таня снова оказалась на полу, но без тапочек, которые по инерции соскочили со ступней и отлетели туда, куда в сущности могла упасть и девушка, если бы не сильная рука парня, удержавшее тело на своей спине. Фёдор выпрямился и отпустил партнёршу.
– Федя, ты с ума что ли сошёл? Ты-то в джинсах, а я? А если бы у меня юбка расстегнулась на твоём приёме? Хороша я была бы перед тобой. Да и вообще, я чуть не кувыркнулась головой на пол.
– Так не кувыркнулась же? Чего переживать. А насчёт юбки я не подумал. Что у вас, у девчонок, такая слабая одежда?
– У каких всех девчонок, – подозрительно спросила Таня тоном, в котором чувствовались нотки ревности. – Ты всем такие приёмы показываешь?
– Да, нет, первый раз показываю тебе.
– Ты же мог меня уронить!
– Но не уронил же, – упрямо сказал Фёдор.
Дверь в комнату отворилась.
– Что тут у вас происходит?
На пороге стоял отец Тани.
– Ты жива, Танюша? Мы с мамой приехали, смотрим, в прихожей чьи-то кеды, на кухне две тарелки и две чашки. Поняли, что у тебя гость, а тут крик. Вы не подрались случайно? Кто этот молодой человек?
– Всё нормально, папуль, – торопливо стала объяснять Таня. – Мы с Федей занимались русским языком. У него есть некоторые проблемы с грамматикой. Он недавно в нашем классе и мне поручили помочь.
– А твой крик – это тренировка звуков, как я понимаю? Кстати, меня зовут Иван Сергеевич.
Фёдор пожал протянутую руку, говоря растерянным голосом:
– Федя.
– Это я понял, – улыбнулся Иван Сергеевич, – а кричала она чего?
– Да я один приём самбо показал. Она не ожидала, вот и вскрикнула.
– А ты самбист?
– Нет, я футболом увлекаюсь, но несколько приёмов обороны знаю. Тане тоже полезно ими владеть.
– Зачем это девочке? Она в армию не собирается, если я не ошибаюсь.
– Умение обороняться, Иван Сергеевич, по-моему, всем нужно, а красивым девушкам сегодня особенно.
– Папуль, – умоляющим голосом проговорила Таня, – ты нам мешаешь работать.
– Нет-нет, – торопливо сказал Фёдор, – мне уже пора уходить. Поздно. Спасибо, Таня за урок.
– Ну, что ж, приятно было познакомиться, – сказал Иван Сергеевич. – Танюша проводи гостя и по пути не забудь поблагодарить за комплимент. Он ведь имел в виду тебя, когда говорил о красивых девушках, или я ошибаюсь?
Фёдор хотел что-то ответить, но Таня не дала ему раскрыть рот, отвечая сама отцу и уводя парня в другую комнату:
– Папа брось свои шуточки. Я сама знаю, что мне говорить. Не смущай человека. Он говорил вообще, а не обо мне.
Выходя в коридор, оба молчали. На лестничной площадке, уже в дверях лифта, Фёдор тихо сказал:
– Но папа твой был прав, Вика, я говорил о тебе.
Таня не успела ничего сказать, как двери лифта закрылись.
* * *
В комнате давно растворился, но продолжал плавать запах арабского кофе. Лучи заходящего за реку солнца падали на ажурную занавеску окна, отбрасывая фигурные тени на потолок. Вика и Люда, оставив тапочки на полу, привычно забрались на диван, усевшись друг против друга с согнутыми в коленях ногами. С самого утра они занимались выполнением поручения Володи и теперь под самый вечер встретились в квартире Людмилы, чтобы поделиться результатами. Люда, которую Вика называла Люсей, очень любила вкусно поесть и сама готовить. Мама её работала не просто портнихой, но была и модельером-дизайнером. Она хорошо рисовала и научила этому дочку. Почти все дни и вечера она проводила то за швейной машинкой, то с лекалом в руке, изобретая модели. Одежду любимой дочери, естественно, она шила сама. Да и лучшая школьная подруга Людмилы Вика тоже одевалась не без совета и помощи Нины Васильевны. Так звали маму Люси. Поэтому Люся частенько сама готовила завтраки, обеды и ужины для семьи. Отец Людмилы, Николай Николаевич, высокий худощавый блондин – Люда комплекцией пошла в маму – работал электриком в метрострое по сменно и потому часто пропадал вечерами, а то и ночами на работе. Вот и сегодня его дома не было, а Нина Васильевна сидела в своей комнате за работой.
Устроившись на диване с чашками хорошо сваренного натурального кофе в руках, девочки обсуждали события дня.
– Сначала ты рассказывай, – попросила Вика. – Что с повязками?
– Ну, это не проблема. Материал мама как бы нашла. Нам много не надо. Трафарет надписи «Нравственный патруль» я сделаю – это тоже не проблема. Потом будем только наносить краску. Всё просто. Но я ещё не придумала, каким шрифтом писать.
– Можно набрать текст на компьютере. Там много шрифтов. Выберем покрасивее и наклеим на материю, или ты срисуешь на трафарет.
– Это идея, – согласилась Людмила. – Можно и так. Но нужно придумать и какой-то символ для значка. Об этом я пока думаю. Может, что-то как бы абстрактное выбрать?
– Опять ты со своим «как бы». Ты, Люся, думай, думай и без всяких «как бы». Я лучше не придумаю, пожалуй. Я не художник.
– Я и думаю. А у тебя как? Что-нибудь успела сегодня?
– У меня пока проблемы. Пошла в школу. Там была только Евдокия Васильевна. Рассказала ей о нашей идее. Она же завуч. Я решила, что это как раз по её части. Но она сказала, что занимается только учебным процессом, а общественные дела к ней не относятся. Спрашиваю, что же делать, если сейчас никого больше в школе нет. Тогда она позвонила кому-то по телефону, стала рассказывать, что у нас в школе мы делали и теперь хотим делать то же в городе. Потом смотрю, как лицо Евдокии бледнеет. Ей что-то отвечают. Я сразу поняла, что там ругаются по телефону. И точно. Евдокия трубку положила, аж рука задрожала, и сказала, что зря послушала меня. Её на чём свет отругали, сказав, чтобы мы не занимались самодеятельностью. Но она звонила не директору, а в отдел народного образования. Там ей и врезали.
– А ты с папой не разговаривала? Он же у тебя в министерстве культуры работает.
– Поговорю, конечно. Думаешь, почему Володя мне это поручил? На него и рассчитываем. Но он сейчас в командировке. Приедет, попрошу его помочь. Только лето ещё не кончилось, и все начальники в отпусках на курортах.
Тени с потолка исчезли. Солнце зашло за горизонт. Неспешно приближалась ночь.
Патруль в действии
Володя пролежал в больнице всего неделю. Рана заживала быстро на молодом теле, а задерживать пациентов в больницах не принято, если есть возможность отпустить, а сами пациенты не жалуются.
Ребята, или как он их называл пацаны-пацанки, приходили с докладами почти каждый день. Благо, летнее свободное время позволяло. Хотя работы по их организации энпэшников было предостаточно.
Вика не стала дожидаться приезда отца из командировки. Молодость горяча и нетерпелива. Утром следующего после разговора с Людой дня она наскоро позавтракала и побежала в районную управу. Строгий полицейский на своём посту спросил, к кому и зачем она идёт. Выслушав не очень понятые, точнее совершенно не понятые им объяснения девушки по поводу странной школьной организации, он позвонил кому-то, сказав, что пришла юная посетительница по школьному вопросу. Никакого документа Вика с собой не брала, поскольку не знала ещё, что всюду для входа требуется паспорт или другое удостоверение. Ученический билет тоже не взяла. А зачем носить с собой, если учёба не началась? Слушая с безразличным выражением лица всё, что поясняла Вика, дежурный в форме полицейского, всё же записал фамилию и имя настырной девушки и пропустил через турникет, предложив подняться на второй этаж в кабинет заместителя управы.
Робко постучав, Вика вошла и увидела за столом крупную женщину странным образом умещавшуюся в, казалось бы, небольшом для столь пышных форм кресле.
– Что тебе, девочка? – спросила она, отрываясь от чтения бумаг на столе.
Вика, чувствуя некоторую неловкость, оттого что продолжала стоять, стала рассказывать о своей проблеме, стараясь убедить начальницу в том, что для воспитательных мероприятий, которыми они собираются заниматься, нужны простые удостоверения лишь формально на тот случай, если кому-то придёт в голову спросить, кто уполномочивал ребят говорить о правилах поведения в обществе.
Говоря, Вика всё ожидала, что ей предложат сесть, но вместо этого заместитель главы управы задала вопрос:
– Вы где собираетесь проводить своё патрулирование? Только в нашем районе?
– Почему? – спросила удивлённо Вика. – По всему городу.
– Вот, – назидательно произнесла пышная женщина, – во всём городе. А за удостоверением обратились в районную управу. Мы городом не распоряжаемся. Тебе, девочка, надо идти в правительство Москвы. Только напишите письмо, созвонитесь заранее. Что так отрывать людей от работы? Всё поняла?
Вика поняла, но поинтересовалась:
– А к кому там идти?
– Этого, девочка, я не знаю. Может быть, надо идти в департамент социальной защиты. Может ещё куда. Я очень занята. И вообще, если кому-то не нравится, что ему не уступают место в метро или автобусе, то пусть ездит на своей машине или в такси. Для таких не нужен общественный транспорт.
Вика ушла обескураженная. Дома села за компьютер, нашла в интернете информацию о департаментах мэрии Москвы. Мама не вернулась с работы, да и помочь всё равно не могла, так как с компьютером обращаться не умела. Она работала на часовом заводе, занималась вопросами технического контроля.
Найдя нужную информацию по департаменту социальной защиты, позвонила по указанному телефону, потратив около получаса на то, чтобы пробиться в постоянно занятую линию. Всё объяснять не стала, но получила обнадёживающее приглашение приходить. В холле департамента позвонила по внутреннему телефону главному специалисту, получила добро на вход, показала дежурному свой ученический билет и была пропущена. Пройдя в нужный кабинет, была встречена в нём насмешливым взглядом довольно молодого человека с маленькими усиками и в строгом чёрном костюме.
Он тут же предложил Вике сесть за стол и рассказать о своей проблеме, не забыв сообщить, что его зовут Герман Витальевич. Пока Вика говорила, второй раз за день пытаясь убедительно описать предстоящую деятельность, подчёркивая, что она уже велась в школе, а теперь будет лишь расширена до городских масштабов и, возможно, будет поддержана молодёжной газетой, московский чиновник с пониманием важности своей персоны что-то записывал на листке бумаги.
В отличие от заместителя главы управы, опытного управленца, которая называла Вику девочкой и обращалась к ней «на ты», Герман Витальевич ещё был молод, в департаменте работал недавно и хорошо помнил, что в телевизионных шоу даже к детям чуть ли не детсадовского возраста ведущие обращаются «на вы», поэтому сделал своим правилом говорить «вы» всем посетителям, независимо от возраста. Кроме того, Вика пришла в департамент в элегантном бежевом костюме, состоящим из жакета с короткими рукавами, надетым на белую блузку, и брюках, плотно облегавших тело, что говорило о вкусе и предполагало неплохое, по крайней мере, финансовое положение родителей. По ходу дела он попросил уточнить название организации, заметив, что энпэшники созвучно слову «энтэвэшники», которым пользуются телевизионщики программы «НТВ». Вике такое сравнение не понравилось, и она заявила, что не смотрит не только «НТВ», но и вовсе не любит телевизор, в котором, как ей кажется, ничего интересного для молодёжи нет, кроме дурацких боевиков, где только и делают, что убивают и гоняются друг за другом.
– Кстати, – сказала Вика, – тут, мне кажется, и нужна работа по социальной защите населения, ибо эти иностранные фильмы в нравственном отношении просто вредны.
– Да-а-а, – протянул звук Герман Васильевич, – указывать вы хорошо можете. Но откуда вы знаете, что показывает телевидение, если вы его не смотрите?
– Мама включает, а я пару минут посмотрю на экран, всё становится ясно и ухожу в свою комнату.
Чиновник департамента социальной защиты сам как раз любил боевики и на них, можно сказать, воспитывался, но спорить не стал. У него на компьютере как раз перед приходом странной посетительницы была игра, в которой он сражался с вампирами, но не успел довоевать до конца. Он предвкушал продолжения игры, но для этого нужно было завершить разговор.
– Знаете что, Вика, – сказал он, медленно складывая предложения из приходящих в голову слов, – я подумаю над вашей идеей. Посоветуюсь в отделе. Вопрос ваш не такой простой. Мы вас поддержим, а потом к нам посыплются жалобы на нарушение демократии. Культуру и нравственность все понимают по-разному. Но спасибо вам, что пришли. Звоните. А мы обсудим и сообщим в вашу школу. Вы в какой класс перешли? В одиннадцатый? У вас будет серьёзный год. Надо ЕГЭ сдавать, а вы тут такое дело закручиваете. Не помешает?
– Нет! – чуть не крикнула Вика. – Мы хорошо учимся. Но не должны быть в жизни равнодушными. Это главное, чему надо учиться.
– Хорошо-хорошо, – попытался успокоить Вику Герман Васильевич. – Я же не возражаю. Мы вам сообщим, не волнуйтесь.
* * *
Идея рисунка для значка, как символа нравственного патруля, пришла к Людмиле ночью во время сна. Она неожиданно проснулась от мысли, что всё можно сделать очень просто. Включив лампу на тумбочке у кровати, она вскочила, села за письменный стол, включила настольную лампу, вынула из ящика стола чистый лист бумаги, взяла карандаш и стала быстро рисовать руку с указательным пальцем, предупредительно поднятым вверх. Сложенные пальцы руки слева окружила полукругом, по которому написала «Нравственный», а по указательному пальцу пошло слово «Патруль». Оба слова писались снизу вверх, потому буквы Н и П очутились рядом. Вторым полукругом более мелким шрифтом пошли слова «Мы вас любим».
Закончив писать, Людмила выключила обе лампы, бухнулась в кровать лицом в подушку и мгновенно уснула. Утром, открыв глаза, никак не могла осознать, что происходит. Ей казалось, что она видела секунду назад сон, в котором что-то рисовала. Пыталась вспомнить, что это было, и никак не могла. Снова закрыла глаза. Но сон не возвращался. Солнце обожгло лучом веки. Отклонила голову и подскочила, словно кольнуло в спину. Подбежала к столу. На нём лежал лист бумаги с нарисованным ею символом.
– Поразительно, – подумала, – неужели мне это не приснилось? Я рисовала ночью? Никогда такого не было.
Но рисунок лежал на столе.
– Ур-ра! – закричала себе. – Это не сон. – И она стала рассматривать собственное произведение.
Вошла мама.
– Ты чего кричишь? На параде что ли?
Подошла к столу, взяла лист с рисунком. Стала внимательно рассматривать.
– Кому это предназначен указующий перст?
– Не указующий, а предупреждающий, – поправила Людмила. – Это я значок для нас придумала. А перст говорит всем, что надо вести себя по-человечески с любовью друг к другу.
– Ну, палец на плакате штука не новая, но в твоём варианте, кажется, есть свой шарм. Думаю, что должно понравиться. Только ты иди завтракать. Потом доделаешь.
В это время зазвонил телефон.
– Это меня, – кинулась к трубке Людмила.
– Тебя, кого же ещё? – засмеялась мама и пошла из комнаты, чтобы не мешать дочери говорить с друзьями.
Звонил Володя. Он спрашивал, готовы ли нарукавные повязки. Они были готовы. Десять штук. Людмилина мама их прострочила на машинке, пришила лямки на липучках, чтобы легко было надевать и снимать. Сегодня вечером Володя собирал команду для совещания и пробного выхода по городу. Встречались по-походному на детской площадке на набережной без роликов и велосипедов.
Людмила рассказала о проекте значка, пообещала подготовить до встречи десять распечаток для вложений в баджики. Она успела приобрести их в канцелярских товарах. Так что повязками и значками первая десятка энпэшников будет обеспечена. Закончив разговор, Люда побежала завтракать.
* * *
Августовские часы уже отметили середину тридцатиоднодневного периода последнего летнего месяца. Дневная жара ещё напоминала о себе тёплыми вечерами, слегка охлаждаемыми лёгким ветерком, невидимо, но ощутимо струящемся вдоль реки, охватывая гуляющих до такой степени нежно и ласково, что их шаги непроизвольно замедляются с единственной целью продлить это великолепное чувство радости единения со всей природой, дарящей в эти минуты и неустанно меняющуюся рябь речной поверхности с беспокойными отражениями едва скользящих по небу облаков, окрашенных в пурпур лучами опускающегося за портовые сооружения, башенные краны и головы высотных домов солнца, и зеленеющие травяные ковровые полосы вдоль дороги, по которой периодически проносятся вереницы легковых иномарок и стареньких жигулей да трещат беспардонно байкеры на мощных хондах, ямахах, сузуки, и шелест листвы берёз от запутавшегося в ветках ветра, что можно услышать лишь только в момент внезапно наступившей тишины, когда дорожный транспорт пронесётся и смолкнет вдалеке.
В эти редкие часы всеобщего вечернего наслаждения набережная Москвы реки, вернее не вся набережная, а её тротуарная часть между речным парапетом и вереницей деревьев на травяном покрове, отделяющим пешеходную трассу от автомобильной, наполняется ценителями этой природной благодати. Тут вы встретите и мам с бабушками малышей, которых они же везут в колясках, неторопливо толкая их перед собой и едва прислушиваясь к болтовне короткоюбочных дочерей со своими мужьями, важно вышагивающими рядом, или подружками в джинсах с модными рваными дырами на коленях, а то и повыше. Неторопливые группы, следующие за колясками, время от времени позволяют обогнать себя обычным бегунам, обутым в спортивные кеды, и значительно чаще бегунам на роликовых коньках: то совсем молодым и неопытным, широко расставляющим ноги и хватающимся за партнёра или парапет при желании остановить слишком сильный разбег, то настоящим экспертам конькобежцам, бегущим профессионально с наклоном туловища вперёд, сложив руки за спину, словно выступают на конькобежном треке, покрывая длинную дистанцию. Иной молодой резвящийся парень, пробуя свою ловкость и смелость, разогнавшись, подпрыгивает и совершает в воздухе вращение на сто восемьдесят градусов, опускается и мчится уж задом наперёд, счастливый от удавшегося прыжка. Кто-то катается парой, дружно взявшись за руки, напоминая собой влюблённых молодожёнов, кто-то катит сольным номером из конца в конец набережной и обратно, не обращая ни на кого внимания, занятый слушанием музыки через вставленные в уши миниатюрные динамики, музыки, позволяющей спортсмену отключиться от всех ненужных ему шумов улицы
Свою собственную задачу выполняют велосипедисты. Их двухколёсный транспорт в такие часы едет зигзагами, постоянно огибая детей, пенсионеров, роллеров. При этом одни красуются светом фонариков, работающих от энергии вращающихся колёс, даже ярким днём, другие бравируют ездой, не держась за руль руками, демонстративно отклоняясь телом подальше от управления. Рядом с ними смешными кажутся детские самокаты, на которые, как ни странно, иной раз становятся и взрослые, а так же зарабатывающие постепенно популярность доски на маленьких роликах.
Всё это многообразие движущихся людей и малой техники нарушается иной раз самым натуральным образом проездом мотоциклиста, непонятно почему вздумавшего прокатиться именно здесь по пешеходному пространству, а не по обычной проезжей части набережной. Мотоциклист, естественно, чрезвычайно молод и задирист. Ему хочется, как он обязательно пояснит, если спросят, почувствовать особый кайф, оттого что едет не там, где положено. Через минуту-другую он встретится со своим другом, который тоже едет на мотоцикле, но по нормальной дороге, ничего не нарушая. Они весело обсудят эксперимент и тут же помчатся, сломя голову вперёд, подминая под колёсами проезжую часть и взрывая атмосферу оглушительным рёвом двигателей своих любимцев.
Однако энпэшники решили в этот раз собраться не в этой части, переполненной любителями свежего воздуха у самой реки, а на противоположной стороне этой самой набережной, то есть ближе к домам, распахнувшимся огромными парусами вдоль реки, на пригорке, с которого в зимнее время ребятишки весело скатываются на санях, досках или даже просто весёлым кубарем, а сейчас покрытом всё ещё зелёной травой, на которой приятно посидеть. Здесь вроде бы и от проносящихся машин чуть подальше, и шум их за рядами деревьев несколько тише, да и людской поток ограничивается лишь редкими любителями прогуливаться по узкой тропинке в сопровождении своих домашних питомцев: такс, бультерьеров, чау-чау, овчарок и даже беспородных собак. Хотя есть и такие обладатели четвероногих воспитанников, которые почему-то предпочитают прогуливать их не здесь на тропинке, в стороне от всякого транспорта, а именно там, у самой реки. Тогда сидящие на скамейках пенсионеры, пришедшие восхититься закатом солнца, или молодёжь, не находящая лучшего места для поцелуев и опрокидывания в себя банок пива, или рыбаки, пьющие водку в ожидании клёва на выставленных над водой длинных удочках, могут наблюдать, как некая дама в неброской одежде небольшого достатка идёт деловым быстрым шагом, едва успевая за двумя дружно бегущими впереди на поводке таксами одинаково низкорослыми, одна коричневая, другая черноватая, а где-то далеко за ней может проходить высокая представительная женщина в красивом элегантном платье ведёт за собой у самых ног удивительно крошечного пёсика типа той-терьера. Трудно понять, почему им хочется гулять со своими крошечными друзьями в скоплении колёс, роликов, подшипников и людских ног, но им самим, наверное, известно, зачем с завидной регулярностью они здесь каждый вечер.
Володя подождал, пока все ребята усядутся на траве. Теперь их было больше. Кроме Вики, Люды, Тани и Фёдора, пришли ещё пятеро одноклассников: три худенькие стройные девочки Ксеня, Жанна и Марина, и два парня Трифон с широкими, как у штангиста, плечами и Жора, полненький, круглолицый, явно неторопливый. Все, как договорились, пришли в джинсах или брюках, в спортивных майках и кедах.
Володя заговорил медленно почти торжественным голосом:
– Ну что, пацаны-пацанки, пора начинать. Через два дня школа, наш последний год учёбы, и тогда времени будет поменьше. Так что давайте попробуем нашу идею сегодня. Вид у всех хороший, Люда приготовила повязки и значки. Между прочим, потратилась.
– Брось ты, Проф! – Насупившись запротестовала Людмила. – Я как бы ничего и не платила. Мама всё дала.
– Вот мы как бы, – подчеркнув голосом «как бы», продолжал Володя, и девушка сразу поняла очередной свой промах в речи – должны отблагодарить тебя. Каждый угостит тебя мороженым или бутылкой лимонада. Но это потом. А сейчас надеваем повязки и значки. Посмотрим, что получилось.
Все вскочили на ноги, Люда достала из чёрной сумки красные повязки и пакетик с довольно крупными простенькими значками. Повязки тут же оказались у всех на руках, а значки долго рассматривались, прежде чем прикреплялись обычной английской булавкой к груди. В лёгкий пластмассовый ободок были вставлены картонный и пластмассовый прозрачный диски, между которыми и помещался бумажный кружок с придуманной Людмилой эмблемой в виде указующего перста. Такой же рисунок был и на повязках.
– Супер!
– Класс!
– Люся, ты гений!
Комплименты сыпались один за другим. С красными повязками на рукавах и значками на груди, в белых кедах, тёмных джинсах и светлых футболках ребята казались одетыми в специальную униформу, что всем очень понравилось. Все восторженно смотрели друг на друга, ощущая себя членами одной особой команды. Такое важное психологическое значение играет униформа, не только объединяющая людей внешним антуражем, но и воздействуя на сам дух человека, позволяя ему верить в какую-то свою исключительность. Теперь они могли гордо говорить «мы энпэшники» и добавлять небрежно «Видишь значок и повязку? Таких ни у кого больше нет».
Вдруг со стороны верхней дороги, проходившей вдоль домов над пригорком, послышался знакомый всем голос:
