– Бабы всем нужны! Кхе…
– Это правда, что ты наших дев собрался в воинскую школу к Прошке отправить, щенков службе обучать?
– Ну, была такая мысль. Ты же сам как-то толковал, что благородным девицам должно владеть доступным оружием, верхом ездить, еще чего-то там. Мне-то и до сих пор сомнительно, но Анюта… Кхе! Вот пусть и обучаются.
– Деда! За что? Девки в воинской школе! Ты представляешь, что там начнется?
– Кхе! Испугался? Правильно испугался! Когда парни в воинском учении отдельно от всех живут – одно дело, а когда рядом девки обретаются – са-авсем другое! – Дед непонятно чему развеселился и лихо подкрутил усы. – Вот тут-то ты, господин старшина, все воеводские «радости» и познаешь!
– Деда!
– Да не трясись ты. Мать с ними отправлю, она и девок в строгости содержать сумеет, и парням твоим, если что, окорот даст. Все равно у них с Алексеем складывается вроде бы… – дед вздохнул, все его веселье как-то сразу истаяло. – Жаль мне Анюту отпускать, но что ж поделаешь? Она же еще не старая, что ж ей вдовой вековать? Или тебе такой отчим не по нраву? Был бы Фролушка жив… Отца-то вспоминаешь, Михайла?
– Вспоминаю…
«Не помню я его. Ничего не помню из того, что до «вселения» было. Какой он был? Мать как-то обмолвилась, что рукоприкладствовал, но вроде бы не часто. Пятерых ему родила. Любила его или просто девчонкой увлеклась лихим парнем, а потом уже поздно было? Алексей собой хорош, хоть и ранней седины много. Мужик, по всему видно, крутой, жизнью битый, но не сломанный. Вообще-то натуральный бандит – людей резал, как скотину, даже детей, сам признался, хотя половцы ЗДЕСЬ не то чтобы за людей не считаются, но замочить степняка – не грех, а скорее доблесть. С Саввушкой своим носится, как наседка, даже странно бывает смотреть – мужики в Ратном таких нежностей себе не позволяют, по крайней мере на людях. А Савва мать принимает, от других шарахается, особенно от мужчин, а к матери льнет. Кто его знает? Может, и сложится у Алексея с матерью, совет да любовь, как говорится. Но… если обидит ее, убью. Даже не задумаюсь!»
Дед что-то совсем пригорюнился – усы обвисли, плечи опустились, он поерзал на лавке, потом со вздохом поднялся.
– Пойду я, дел много…
– Погоди, деда, не договорили еще!
– Потом, Михайла, потом. Отдыхай, поправляйся…
– Ты тогда вели кому-нибудь, чтобы Дмитрия ко мне прислали.
– Ладно.
«Все еще переживает за сына и мать любит, как родную дочку, не хочет расставаться. Даже забыл спросить: какой я второй соблазн для пацанов измыслил? Мать уедет и останется с Алексеем, я тоже в крепости засяду, Лавра он не очень любит, да и проблем с ним… Зато Татьяна скоро ему еще одного внука родит или внучку, а Листвяна…
Так, Листвяна. Что у нас тогда с наследством получается? По лествичному, да и по обычному праву мне не светит вообще ничего – отец умер раньше деда. Все права у Лавра, а после него у Кузьмы с Демьяном. Но Листвяна может родить пацана… Тут все решает сам дед – может признать сына наследником, а может и не признать. Тогда просто даст вольную Листвяне и будет ее кормить, пока пацан не вырастет. Но Листвяна-то наверняка рассчитывает на большее. На что именно?
Сотником Лавру не быть, он и в десятники-то не вышел – был рядовым у брата, потом оказался подчиненным Глеба, теперь – Тихона. Но сотня, скорее всего, деда не переживет, остается воеводство. Это титул наследственный, а не выборный, но воевода из Лавра, как из меня балерина. Может Листвяна на это надеяться? Если дед проживет еще лет двадцать, может. Тогда ее пацан уже будет совершеннолетним, а Лавру будет за пятьдесят. Но под воеводой должна быть дружина, а она, по крайней мере ее зародыш, сейчас подо мной… Вот почему мать Первака приговорила!
Бабы насчет наследства и прочих династических заморочек секут на много лет вперед. Ничего удивительного: пребывая «при муже», не имея права голоса, они привыкают действовать окольными методами и просчитывают даже самые маловероятные варианты развития событий, заранее прикидывая способы получения нужного результата. Вот мать и просчитала: сын Листвяны – законный наследник, а Первак – во главе дружины. В таком варианте Лавр, Кузьма и Демьян – побоку, если вообще живы останутся. Если же Первака из этого расклада устранить, то мадам Листвяне корячится облом по всем направлениям сразу!
Получается весьма жесткая альтернатива: либо мне жить, либо Перваку. Однако, ситуация. Допустим, Первака с доски снимаем… Что образуется? Мне по-прежнему наследство не светит, воеводство наследует Лавр, а после него кто-то из близнецов. Я остаюсь «во главе вооруженных сил Погорынья», а Листвяна – со своим бастардом? По лествичному праву, если дед признает сына от Листвяны, тот должен сесть на воеводство после Лавра. Кузьма с Демьяном такой вариант примут? Не уверен, во всяком случае, я буду на их стороне, а не на стороне малолетнего «дядюшки». Листвяна это понимает? Не может не понимать! На что она готова пойти ради осуществления своих планов? Пожалуй, на многое, вплоть до устранения всех троих: меня, Кузьмы и Демьяна. XII век есть XII век, ЗДЕСЬ на жизнь смотрят гораздо проще и комплексуют меньше.
И «скамейка запасных» у Листвяны довольно длинная – кроме Первака есть еще Вторуша и Третьяк. Так что устранением одного Первака проблема, надо понимать, не решается. Корень всего в Листвяне, но убить ее – убить деда. Старого эта потеря может запросто сломать. Это молодые свыкаются с потерями, их время лечит – образовывающиеся пустоты в душе так или иначе заполняются, а чем старше становишься… М-да. Вот так и убеждаешься на практике в правильности некоторых положений теории: из двух равнозначных рациональных решений надо выбирать наиболее нравственное, а из нравственных альтернатив – самую рациональную. Как бы странно это ни выглядело, но правильный с точки зрения нравственности выбор рано или поздно обязательно оказывается и самым рациональным, только не всегда это бывает очевидным в момент принятия решения.
Значит, Листвяну не трогать? В конце концов, а почему я решил, что все обстоит именно так, как я думаю? Доказательств-то никаких, одни предположения, причем на основе представлений человека конца XX столетия, насмотревшегося всяческого дерьма и склонного всегда предполагать худшее».
– Здрав будь, старшина! Звал? – голос Дмитрия настолько неожиданно оторвал Мишку от размышлений, что тот даже вздрогнул. – Чего это тебя то к лекарке, то обратно таскают? Что-то неладно?
– Все хорошо, Мить, видишь, уже обоими глазами смотрю. Проходи, садись. Как там ребята? Раненых навещал?
Ответить Дмитрий не успел: раздался удар собачьих лап о дверь, и в горницу вбежала заметно подросшая Сестренка. Покрутилась возле Митькиных ног и улеглась под лавкой, вывалив на сторону язык и радостно поглядывая на хозяина.
– Вчера прибежала, – объяснил Дмитрий, смущенно разведя руками. – И как выбралась-то? Я же ее запер, когда в Ратное уезжали. Не стерпела… Я ее первый раз одну оставил.
«И я Чифа с собой в Туров не взял, а потом…»
– Ничего, Мить, пускай с нами побудет. Так ты раненых сегодня проведывал?
– А как же? Все поправляются, только Роська пока плох и Гриша…
– Да, Гриша. Вторая потеря у нас, а сколько еще будет?
– А что такое? – Дмитрий сразу же подобрался. – Чего-то еще ждешь?
– Нет, но мы же не на поваров учимся, на воинов. Когда-то что-то обязательно будет.
– Уже чуть было не было, – непонятно отозвался Дмитрий и тут же пояснил: – В тот день, когда тебя к лекарке увезли, Сучка чуть было опять не отметелили.
– Как это? Кто?
– Да все те же, – Дмитрий повел головой в сторону двери, словно прямо за ней и притаились недоброжелатели плотницкого старшины. – Сучок прямо от тебя к Алене поперся, а его там уже трое поджидали. Слава богу, Демьян второй десяток с водопоя вел, как раз мимо проезжали.
– И что?
– А ничего! Ратники было поорали, чтобы убирался, но ты же Демку знаешь – сидит в седле молча и смотрит в упор. Ладно бы один, а то же с десятком, и у всех самострелы. Ратники ругаются, а он смотрит молча, только рот кривится. Ну, ты же знаешь, как это у него.
Мишка знал. После тяжелого ранения на дороге из Княжьего погоста характер у Демьяна сильно изменился. Стал он каким-то мрачно-самоуглубленным, совершенно непохожим на шустрого и говорливого Кузьку. За прошедшие три месяца Мишка ни разу не видел двоюродного брата смеющимся или просто улыбающимся, только иногда лицо Демьяна кривилось в мрачной ухмылке на манер киношного злодея. После расправы с заговорщиками подобная ухмылка одного из младших Лисовинов, возглавляющего десяток стрелков, не могла не произвести на мужиков соответствующего впечатления.
– Ну и чем все кончилось?
– Тетка Алена на шум высунулась да и погнала всех, и Сучка тоже. Мужики ушли, но на прощание пообещали Сучка охолостить, а щенков лисовиновских всех в Пивени утопить.
– А Сучок?
– А! – Дмитрий раздраженно махнул рукой. – Набурчал на ребят, что не в свое дело лезут, сам, мол, справился бы, а потом подпрыгнул, зацепился топором за верх забора, и – к Алене во двор. Я на всякий случай ребятам запретил с подворья выходить. Мало ли что…
– Правильно сделал. Вообще, пора нам на базу возвращаться да на новое место переезжать.
– Да хоть сейчас. А тебя в телеге не растрясет?
– Я позже подъеду. Ты узнай, как там у отца Михаила со здоровьем. Как только он сможет, мы его на ладье в крепость перевезем, чтобы постройки освятил, и я с ним приеду. А ты вели все к переезду готовить. Никифор много чего привез, так мы это все на ладью погрузим да за два-три захода все в крепость и переправим.
– Сделаем, – Дмитрий согласно кивнул, потом, воровато оглянувшись на дверь, спросил, понизив голос. – Слушай, Минь, а правда, что к нам в школу скоро девок привезут?
– Митька! Ну ты прямо как Сучок!
– А что, спросить нельзя?
Дверь в горницу раскрылась, и в дверном проеме возникла фигура самого младшего из Лисовинов – Сеньки. Вид у него был весьма потрепанный: рубаха в земле, разбитая губа распухала прямо на глазах, костяшки пальцев ободраны, однако обратился он к Мишке весьма воинственно.
– Минь! Вели Кузьме мне мой кинжал дать, я Приблуду зарежу!
Мишка покопался в памяти и вспомнил, что Приблудой звали сына одного из обозников, уродившегося, как принято говорить, «ни в мать, ни в отца, а в проезжего молодца». Был он, не в пример родителям, крепок телом и обещал вырасти во вполне пригодного к строевой службе парня. Ратнинские кумушки, разумеется, вынесли приговор: мамаша на стороне нагуляла, а к мальчишке прилипла кличка Приблуда. Был Приблуда примерно на год старше Сеньки, и конфликт, судя по виду и словам младшего Мишкиного брата, возник серьезный.
Пока Мишка осмысливал ситуацию, Дмитрий занялся воспитанием «молодой смены»:
– Урядник Семен! Доложить, как положено!
– Слушаюсь, господин старший урядник! – браво отозвался Сенька. – Господин старшина, дозволь обратиться? Урядник Семен!
– Слушаю тебя, урядник Семен.
– Приблуда приперся и говорит: «Теперь я у вас урядником буду, слушайте все меня!»
– А ты?
– А я ему в морду!
– И?..
– А он мне… – Сенька потупился, утратив воинственный вид, и стало заметно, что пацан с трудом сдерживает слезы. – А он мне еще сильнее…
– Дальше!
– Я к Кузьме пошел, а он мне кинжал не дает. Я хотел тогда на кухне ножик взять, а меня тряпкой… – слезы все-таки прорвались наружу, и Сенька, хлюпнув носом, принялся утираться рукавом. – Я Приблуду все равно прибью, ты меня урядником назначил, а он…
– Если ты сам в урядниках удержаться не можешь, то никакое назначение тебя не спасет! – Мишка постарался придать своему голосу как можно больше строгости. – Урядник означает, что ты более сильный, более умный и более умелый, чем любой из твоих подчиненных. Если тебя кто-то сумел прогнать, то подчиняться тебе не будут!
– Так я и хочу… кинжалом!
– У Приблуды нож есть?
– Нет.
– Значит, и ты без него обходись!
– Так он же сильнее!
– А ты палкой! Зубами, ногтями, чем хочешь! Чужой человек пришел к нам на подворье и распоряжается, как у себя дома! Ты что, не знаешь, как Лисовины на такое отвечают? Или ты урядник, или никто – даже не Лисовин. Иди и притащи этого Приблуду сюда. Я хочу видеть, что не ошибся, назначая тебя десятником.
– Так это… А кочергой можно?
– Кочерга не оружие, – Мишка с трудом сдержал улыбку. – Твой противник безоружен, не хватайся за оружие и ты. В остальном – твоя воля, мы его к себе не звали, сам пришел. Исполнять!
– Слушаюсь, господин старшина!
Семен испарился – как не было.
– Мить, сходи глянь, как бы не убил ненароком – кочерга все-таки… И объясни мелкоте, что своего урядника в обиду давать нельзя. Построже так.
– Сейчас я им объясню, – зловещим тоном, но улыбаясь, пообещал Дмитрий. – Я им так объясню…
Мишка с улыбкой проводил взглядом Дмитрия и неотступно следующую за ним Сестренку. Когда-то, в середине пятидесятых годов, Мишка сам в аналогичной ситуации услыхал от своего отца примерно те же слова, какие он сейчас сказал Сеньке. После Великой Отечественной прошло чуть больше десяти лет, и фронтовики были не согбенными старцами, а крутыми молодыми мужиками, которым сам черт был не брат. Милицию при появлении хулиганов тогда не звали, разве что «скорую помощь», а молодые балбесы опасались хамить старшим – можно было так нарваться, что не дай бог. Естественно, что отец, ушедший на фронт добровольцем в семнадцать лет и закончивший войну в Австрии, ничего другого своему сыну сказать не мог – просто и в голову не пришло бы.
«Надо будет Сеньку с его десятком забрать на пару месяцев в воинскую школу да поучить рукопашке. А то свалил я «молодежный десяток» на Кузьку, а у того и так дел невпроворот. За месяц одел Младшую стражу в доспехи, вооружил. Как он успевает-то? Еще и изобретательством умудряется заниматься – присмотрелся к токарному станку и измыслил прялку с ножным приводом. Сам, без моей подсказки! Нашел среди холопских детей пацана со способностями к механике, пристроил к делу.
Нет, незачем Кузьку еще и Сенькиными пацанами обременять. Как обживемся на новом месте, заберу их в крепость и поставлю на учебу. К зиме Сеньке и его ребятам никакие Приблуды не страшны будут. А потом «молодежный десяток» быстро объяснит ратнинской пацанве, что такое воинское обучение. Глядишь, и другие на учебу проситься начнут. Да и мне не век же быть старшиной Младшей стражи, надо смену готовить. Стоп, стоп, стоп! Смену для чего?
А не кажется ли вам, сэр Майкл, что вы обросли проблемами, как собака репьями, и с удовольствием занимаетесь текучкой, лишь бы не задумываться о будущем? Дело-то не только в Листвяне и Перваке. Есть еще предшественник, почему-то желающий вас грохнуть, есть дед, боярин Федор, Илларион и Нинея с их наполеоновскими планами и амбициями. Есть «общественное мнение», весьма неблагожелательно в отношении вас настроенное. Есть еще и невеста Катерина Федоровна, и куда от нее деться? Есть Юлька, которую в ближайшие год-полтора могут умыкнуть «генетики». Нинея, кстати, обещала подсказать способ ее удержания, не пора ли спросить? А еще у Младшей стражи всего три десятка коней на полторы сотни всадников. А еще мать замуж настропалилась. А еще девок в воинскую школу привезут…
Все проблемы перечислили, сэр? Нет? И не перечислите, ибо имя им – легион. И что прикажете делать? Чужие проблемы разбирать – с удовольствием! Будущее предсказывать – запросто! Советы давать – даже бесплатно! А сами? Сапожник без сапог, мать вашу, досточтимый сэр, так-растак, со всем уважением и реверансами на тридцать два румба. Как можно наступать на грабли, про которые вам прекрасно известно и на которые вы, сэр, имеете удовольствие указывать другим?
Цель, блин! Если она достигнута, а новая не поставлена, что происходит? Трындец, извините за выражение, происходит! Все начинает расползаться, как гнилая тряпка, и сколько ее ни штопай методом рефлексивного управления, толку не будет – проблемы растут, как снежный ком! Два года назад, сэр Майкл, вы напрягли то место, которым имеете обыкновение думать, и сформулировали цель, которую сами же и назвали предварительной, – обеспечить себе благоприятные стартовые условия. Для достижения означенной цели вы посчитали необходимым решение трех задач: физическое развитие, повышение благосостояния и социального статуса семьи, формирование своей команды. Все выполнено. Все!!! Даже с избытком.
Здоровье? Шрамами вы, надо признать, украсились неслабо, но организм серьезно не пострадал – ранения поверхностные. Что же касается Ерохи, которого вы избрали в качестве индикатора ваших физических кондиций, то сейчас об этом даже смешно говорить.
Благосостояние и социальный статус? Статус, в местечковом масштабе, выше некуда. Благосостояние имеет устойчивую тенденцию к росту. Если два года назад вы радовались созданию пасеки, то сейчас даже не вспоминаете о холопской семье, которая на ней вкалывает, а озабочены прокормом двух сотен (!) «курсантов» первого на Руси военного училища. Однако, справедливости ради, надо заметить, что в этом вопросе вам, сэр, исключительно повезло – у матери могло и не оказаться брата-купца.
Формирование команды? Боже мой, чтоб я так жил, с кем хотел, как любил говорить один ваш знакомый в XX веке. Вы мечтали о своем десятке. Наивное дитя! Имеете, в натуре, полсотни архаровцев, готовых порвать любого по вашей команде, а в ближайшее время рассчитываете иметь две сотни – и вам мало!
Вот! Почему мало? Однажды на Княжьем погосте вы уже задавались этим вопросом. Для чего вам собственная армия? Сажать на туровские и волынские земли сына дедова приятеля молодости? Не греет. Основывать Православный рыцарский орден? Опасные, прямо скажем, игрушки. Дойдет до князей – удавят в колыбели. Для монархов, как показывает история, рыцарские ордена не заноза в заднице, а натуральная кость в горле. Рюриковичи не дурнее Филиппа Французского или Ягайло Польско-Литовского. Те, правда, поздновато спохватились, а Рюриковичи ждать не станут, потому что для них любая вооруженная сила на Руси в руках не Рюриковича – повод для немедленного уничтожения. Орден, не орден, им плевать. Служить верой и правдой Вячеславу Туровскому? Так он возьмет да и свалит в другое княжество. Или помрет. И с чем вы останетесь? Восстанавливать Древлянское княжество, как мечтает вдовствующая графиня Палий, она же баба Нинея, она же боярыня Гредислава Всеславна? Ну, это вообще пустые мечтания. Но с Нинеей вам, сэр, повезло, так же как и с Никифором. Запросто могло такой полезной знакомой и не оказаться.
И что же в «сухом остатке»? Ни хрена-с! С чем вас, досточтимый сэр Майкл, и поздравляю. Попробуем уж и совсем авантюрные варианты? Например, князь Вячеслав Владимирович Туровский дает дуба и оставляет молодую вдову с двумя детишками. Хищные родичи Рюриковичи кидаются отнимать у вдовицы Туров, и тут вы, сэр Майкл, весь из себя в сверкающих доспехах… А потом женитесь на княжне Анне и становитесь принцем-консортом… Романтика, блин. Сдерут шкуру и голым в Африку пустят, даже если все Погорынье мобилизовать. И на хрена вам сдалась княжна Анна, когда есть Юлька и эта еще… Катерина Федоровна, туды ее. Нет, девочка, конечно, ни в чем не виновата, но обручать с колыбели – варварство, насилие над личностью и прочее попрание общечеловеческих ценностей. Не катит, короче.
Что еще можно придумать? Решить со всей феодальной бескомпромиссностью династический вопрос и осесть на Погорынском воеводстве? Тихо-мирно наедать брюшко, отправлять посылочки Максиму Леонидовичу, таскать холопок в баню, тягаться с соседом из-за Воловьих лужков… М-да. Мы рождены, чтоб сказку сделать былью. А еще – преодолеть пространство и простор. Две такие прухи: Никифор и Нинея. Даже три! Могло же занести в тело холопа или обозника, а попал во внука сотника. Больше сорока лет жизни впереди. И все это ради тихого помещичьего существования а-ля фикус в кадке? Так ведь не дадут! Боярин Федор прогноз выдал верный: покоя не будет.
Ох, права была Нинея насчет дела всей жизни. Только где его взять? Нет, конечно же, как и всякого русского человека, меня могла бы вдохновить идея предотвращения татаро-монгольского ига. Неважно, было оно или не было. Что-то я такое читал, что вроде бы не было, или было, но какое-то не такое. Но что-то наверняка происходило, как бы летописи ни редактировали. Так и тут облом! Помру больше чем за пятьдесят лет до битвы на Калке и уж тем более не доживу до непосредственного вторжения. Хоть плачь!
Вот так, сэр. Проблема: есть разница между желательным положением дел и действительным. Цель – разрешение этой проблемы, то есть достижение положения желательного. А если непонятно, чего, собственно, желать? Как там Гребенщиков пел:
Их дети сходят с ума
Оттого, что им нечего больше хотеть.
И все же, все же, все же… Что постоянно толкает вас набирать силу? Полсотни – мало! Сотня – мало! Две сотни – еще нет, а уже мало! И кто дергал вас, сэр, за язык тогда – на ладье дядьки Никифора? Разговор-то получился примечательный. Такой примечательный, что Никифор явно поделился своими впечатлениями с Осьмой. А тот решил отрока Михаила протестировать. Протестировал, тудыть его… Но разговор-то имел место, и вы, сэр Майкл, были искренни».
Тогда, в начале мая, Никифор все-таки решил не разгружать две малые ладьи в Ратном, а вести их на базу Младшей стражи по Пивени. Это действительно было легче и быстрее, чем возить груз от Ратного до Нинеиной веси на телегах. Мишка соблазнился предложением дядьки совершить речное путешествие – было интересно посмотреть на судно XII века в деле. Все-таки ТАМ он занимался в молодости парусным спортом и, окончив мореходку, некоторое время ходил на судах дальнего плавания Балтийского пароходства.
Плавсредство особо Мишку не впечатлило. Выдолбленный ствол здоровенного – обхватов в пять – дуба длиной метров десять – двенадцать. Борта наращены дубовыми же досками, крепящимися к шпангоутам бронзовыми заклепками. Съемная мачта, рей с четырехугольным, суживающимся книзу парусом. Ни штурвала, ни румпеля, вместо них рулевое весло. Шесть весел – по три с каждого борта, но при нужде на каждом могут сидеть по два гребца. Палубы нет, только настил в носовой части судна и плетеная, на манер лубяного короба, «каюта» на корме. Водоизмещение в полном грузу тонн тридцать – сорок, точнее на глазок определить не удалось. Груз лежит навалом посередине корпуса, оставляя вдоль бортов место для работы гребцов.
Убожество, одним словом, но! На таких вот или очень близких им по конструкции убожествах пересекались океаны и совершались великие географические открытия! Мишке сразу же, до зуда в языке, захотелось дать Никифору несколько советов по усовершенствованию ладьи, но дядьку, как выяснилось, интересовала совсем другая тема. Утащив Мишку в кормовую избу, он выставил на сундук, заменяющий стол, кувшин вина и закуску с явным намерением подпоить племянника и выведать у того некий секрет. Секрет, разумеется, был прост – непонятная разумность и неожиданные знания четырнадцатилетнего мальчишки.
Мишка отхлебнул вина и понял, что Никифор преисполнен самых серьезных намерений. Вино было крепким, а закуска скудной. Проблема же заключалась в том, что, даже напившись до потери контроля и рассказав Никифору о себе чистую правду, Мишка все равно не смог бы удовлетворить любопытство материного брата. Никифор просто не поверил бы и обиделся. Пришлось искать более приемлемый вариант.
Зацепившись за то, что Никифор, для завязки разговора, вспомнил о мартовской «торговле Циркусом», Мишка поинтересовался дальнейшей судьбой ладейного амбара. Оказалось, что Никифор попытался и дальше снимать урожай на ниве шоу-бизнеса, но ничего толком не добился. Ни музыканты, ни скоморохи, ни девки-плясуньи сборов не давали. С горя Никифор даже попытался устроить что-то вроде зверинца, выставив в амбаре верблюда, медведя в клетке и рысь в клетке поменьше. Интереса публики хватило на пару дней. Правда, потом интерес снова вспыхнул примерно на час, когда пришлось ловить сорвавшегося с привязи верблюда, напрочь очумевшего от соседства с медведем и рысью.
– Не тем ты занялся, дядька Никифор, – сразу же взялся за больное место купца Мишка. – Если есть помещение, где можно около сотни зрителей разместить, с него гораздо большую выгоду поиметь можно. Даже очень большую выгоду и разными способами.
– Это как? – сразу же «сделал стойку» Никифор. – Ты пей, пей, Мишаня, винцо сладенькое.
«Сладенькое» было градусов под двадцать пять «убойной силы», и Мишка скопытился бы от первого же кубка объемом граммов в триста, но отхлебнуть из вежливости пришлось.
– Помнишь, как тебе Ходок объяснял, что людям о заботах забыть хочется, что-то необычное увидеть? – продолжил Мишка, оставив безуспешные попытки откусить кусочек твердой, как фанера, вяленой рыбы. – Торговля зрелищем – дело тонкое. Ты думаешь, почему люди на наши представления по нескольку раз приходили?
– Ну… Нравилось, – неуверенно отозвался купец. – Интересно было.
– По третьему-четвертому разу? Когда все уже наизусть знали? Нет, дядька Никифор. Приходили те, у кого азарт был: свалится кто-нибудь из нас с доски или нет, промажу я с завязанными глазами или попаду, порежем мы кинжалами Роську или он цел останется? Потому и об заклад бились – азарт. А азарт бывает только тогда, когда результата заранее не знаешь. А ты им медведя. Что они, медведей не видели?
– Верблюдов в Турове почти никто не видел.
– А! – имитируя легкое окосение, Мишка пренебрежительно отмахнулся. – Что верблюд? Та же корова, только горбатая. Интерес появился только тогда, когда он с привязи сорвался. Сразу стало интересно: поймаете вы его или нет, затопчет он кого-то насмерть или только покалечит? Наверняка об заклад бились, пока вы его ловили.
– Ну и что? Каждый день его теперь ловить? А прибыток с чего?
– Да ну его, этого верблюда. День побегает, второй, и никому уже интересно не будет. А вот устроил бы ты в том амбаре кулачные бои, но не стенка на стенку, а один на один. Принимал бы ставки на победу, а вышибалам велел бы следить, чтобы об заклад между собой не бились, а только с тобой. Вот тебе и прибыток, особенно когда ты заранее победителя знать будешь.
– Это как – заранее?
– Дитя-то малое из себя не строй, – пьяным голосом нахамил Мишка. – Неужто не знаешь как?
– Гм, ладно. Понял. Только где же бойцов я наберу?
– А ты награду победителю посули. Пусти на это часть выручки. И бои проводи в несколько кругов. Набери бойцов человек десять – двенадцать. Разбей их на пары. В первый день пусть бьются попарно, во второй – только те, кто победил в прошлый раз, в следующий – опять победители. И так, пока только двое не останутся. Каждый раз награда победителям пусть возрастает, а самый большой куш достанется тому, кто победит в последний день.
– Ну хватит мне этого на неделю, а дальше что?
– Не-а! Не на неделю, а на пару месяцев. Бои-то будут проходить только по воскресеньям, когда народ отдыхает.
– Интересно, – задумчиво протянул Никифор. – Ты пей, Мишаня, пей.
– Погоди, самого главного-то я тебе еще не рассказал.
Дальше пошло уже не главное, а подробности: устройство ринга и зала, принцип работы тотализатора, методы «подогрева» публики, матчи-реванши, приглашение бойцов из других городов и прочее, и прочее. Никифор слушал внимательнейшим образом, даже, кажется, готов был записывать. Во всяком случае, не пожалел листа пергамента для изображения ринга и зрительного зала.
– Вот так, дядя Никифор. А прибыток от всего этого, и без того немалый, можно еще увеличить.
– Как?
– Э нет! – У Мишки уже слегка шумело в голове, но он имитировал серьезное опьянение, навалившись локтями на импровизированный стол и пытаясь вызвать прилив крови к лицу. – Не скажу, пока ты мне не скажешь, какую долю я со всего этого буду иметь.
– За что долю?
– За знания, дядюшка, за знания, которыми я с тобой поделился. Поделился же? – якобы заплетающимся языком спросил Мишка. И тут же сам себе ответил: – Поделился! Теперь и ты со мной поделись! Если жадничать не станешь, я тебе еще кое-что расскажу.
– И сколько же ты хочешь?
– Пятину!
– Да ты спятил! Только языком потрепал, и сразу пятину!
– Ну пусть кто-нибудь другой тебе, дядюшка, так языком потреплет, может, дешевле встанет.
– Да, может, еще и не выйдет ничего!
– Тогда и я ничего не получу.
– А убытки? Все это устроить – недешево выйдет!
– А мальца спаивать и секреты выведывать? А? Вот пожалуюсь матери… или деду…
– Десятину!
– Не-а! Мы с тобой уже один раз торговались. Помнишь? Или пятина, или я спать лягу. Напоил ребенка, злодей…
– Черт с тобой, племяш! Согласен.
– Пиши грамоту.
– Михайла! Родному дядьке не веришь?
– Денежки родства не знают! Ты сказал, а я запомнил. Пиши, онкл Ник.
Пока Никифор давил стилом бересту (пергамента, видать, пожалел), Мишка залез в свой мешок и вытащил еду, собранную матерью в дорогу. Закусить надо было плотно, разговор он планировал долгий и серьезный.
– Ну доволен, племяш? – Никифор вдавил в бересту перстень и протянул грамоту Мишке. – Держи. Чего ты там еще говорил, как прибыток увеличить можно?
Мишка перечитал написанное Никифором, удовлетворенно кивнул и сунул грамоту в мешок.
– Угощайся, дядька Никифор. Мама пирогов в дорогу мне напекла. У тебя-то, я вижу, еда по пути вся вышла.
Никифор покраснел. Это было «супер» – вогнать в краску такого торгаша! Впрочем, сильно давить на психику собеседника Мишка опасался, можно было утратить контакт. А так получилось в самый раз. Надо было отдать должное и крепости купеческих нервов. Мишка думал, что после его демарша Никифор позовет кого-нибудь и прикажет принести чего-нибудь более съедобного, чем вяленая рыба, но дядюшка с видимым удовольствием откусил изрядный кусок пирога, да еще и похвалил:
– Хорошо сестрица пироги печет, я прямо матушку покойную вспомнил.
Мишка оценил самообладание собеседника и выдал обещанную информацию:
– Увеличить же прибыток можно очень просто. Чего хочется человеку, если он долго томился неизвестностью, а потом выиграл?
– Ха! Выпить, конечно.
– Верно. Обмыть выигрыш. А если проиграл?
– Понял! Хмельное по рядам разносить надо! Так мы это уже делали! Обмануть меня решил?
– Не-а! По рядам – само собой, но в меру, а то сгоряча зрители между собой передерутся. Тех, кто сильно наклюкался, надо из амбара выводить. Когда много разгоряченного народу в тесноте толчется, недолго и до беды. Ты же не хочешь, чтобы с твоего зрелища трупы выносили?
– Не дай бог! Беды не оберешься!
– Вот! Пристраивай к амбару кабак, но не простой. Одно помещение, самое большое, для простых зрителей. Там и выпивка, и закуска попроще, но позабористей. Шум, гам, дым коромыслом – пусть душу отводят. Второе помещение – для людей степенных. Там то же самое будет, но солидному купцу или служилому человеку неловко, когда все его в пьяном безобразии видят. Пусть и выпивают отдельно, среди своих. А третье помещение – для самых уважаемых. На столах скатерти, посуда приличная, обслуга вежливая, в уголке музыка тихонько играет, чтобы разговорам не мешать, но настроение поддерживать. Само собой, и цены разные. Где подешевле, где подороже, где – для уважаемых людей, которым задешево веселиться зазорно.