Евгений Кострица
Тиамат
4
Кцум
Сырость была абсолютной, пропитав солому, одежду и даже скелет в ржавых цепях, оставленный в камере для устрашения. В покрытом плесенью черепе зияло отверстие величиной с кулак. Фаланги пальцев раздроблены, ребра сломаны, одна глазница тускло блестит залитым свинцом – смерть этого человека виделась страшной.
Барон славился кровожадностью, но меня, как ни странно, не били. Мало того, кормили как принца – еда была горячей и вкусной. Стряпня, несомненно, домашняя. Ее легко узнать по особому аромату специй, которые из-под полы продавали заезжие груммели. Власть поесть любила и, как правило, закрывала на контрабанду глаза. Бабуле много прощалось, но вот простит ли она?
Раз кормит, значит, с ее сынком не так плохо. Будь по-другому, мои глаза уже клевали бы птицы. Теперь только ждать.
На псарне зловеще завыли, напоминая, что тюрьма лишь отсрочка, а не возмездие. Из-под двери дуло, и огонь свечи плясал на сквозняке, распугивая неясные тени на стенах. Мое будущее выглядело таким же эфемерным и зыбким. Как много причин и поводов сдохнуть. Как мало их для того, чтобы жить…
Я зябко поежился. Холод вчера долго не давал уснуть, но ночь прошла на удивление мирно. Снилось что-то легкое, доброе и безмятежное. В этом сновидении не было зла. Оно терпеливо ждало где-то снаружи, и с пробуждением прислало беспокойство и страх.
День обещал быть непростым. На дыбу, понятно, я не спешил, но хоть какая-то определенность подчас лучше сомнений. Ожидание мучительно само по себе, барон любил изощренные пытки. Многие сомневались в том, что это вообще человек. Содрать кожу, посадить на кол, сварить заживо – он так изобретателен, что монстры сгорали от зависти. Даже звери не тратят время и силы на мучения жертв. Рациональнее и проще быстро убить и сожрать.
Рядом что-то зашуршало, заставив испуганно вздрогнуть. Крыса?
Осторожно покопавшись в прелой соломе, я нашел под ней норку. Судя по размеру там мышь. Впрочем, и от такого соседства был не в восторге. Скелет в углу выглядел подозрительно чистым. Понятно кто ободрал остатки плоти с костей.
Подумав, положил на солому хлебную корку. Пока не друзья, но соседи. Пусть уж лучше ест ее, чем меня.
На запах из норы тотчас высунулась хитрая усатая морда. Странно, но она показалась знакомой. Точно такую же, с белой полоской, как у бурундука, вытащил из мышеловки на днях. Та же порода? Именно из-за необычной расцветки и выпустил грызуна в лес. Таких никогда раньше не видел, а тут сразу две.
С подозрением осмотрев подношение, мышь разочарованно пискнула.
– Камеечка кровушку любит, – вдруг прокомментировал кто-то.
Ноги подкосились, а сердце забилось как у перепуганной птички. Собравшись с духом, я обернулся, но никого не нашел. В камере я и мышь, но едва ли она говорит баритоном. Ночной горшок, солому или прикованный к стене скелет тоже не заподозрить в болтливости. Тогда кто?
– Так ты меня слышишь? – будто удивился невидимый собеседник.
Я не нашелся что ответить. Да и не смог бы в эту секунду – страх парализовал речевой центр. Мозг, видимо, экономил ресурсы, пытаясь оценить ситуацию. Возможно, арест так ударил по психике. Отсюда визуальные и слуховые галлюцинации. Или их могла вызвать еда. Она неспроста была такой вкусной. Наверняка подмешали какую-то дрянь. Хотят расколоть. Барон увидел заговор и ищет сообщников.
Но их просто нет! Признаться могу лишь в унизительной глупости. В душе еще жила надежда, что за нее не казнят.
– Казнят тут за что угодно, ты уж поверь… – мрачно произнес тот же голос. – Но облегчу тебе задачу: я просто скелет.
Просто? В моей камере говорящая нежить! Это же монстр!
Справившись с первоначальным шоком, я опасливо покосился на стену. Цепь закреплена надежно, но кандалы слишком велики для костей. Плоть больше не связывала их между собой, и тем не менее скелет разговаривал. Но как? И главное – чем?
А что я знаю о монстрах? Только слухи и домыслы. В границах империи любая нечисть уничтожалась немедленно. Тогда почему она здесь?
Ответ очевиден: чтобы пытать. Барон сильно рискует, держа в подвале чудовище. Если в Канцелярии узнают, то не снести ему головы. Удивительно, что до сих пор никто не донёс. Впрочем, когда запрет останавливал любопытных злодеев?
– Никогда, – печально согласился скелет.
До меня вдруг дошло, что кости читают мои мысли. Видимо, потому их тут держат. Места не занимают, есть не просят.
Или просят? Что они жрут?
Запаниковав, я по-кошачьи сцапал доверчиво сидевшую мышь и, зажав в кулаке, угрожающе показал его монстру. Похоже, она ему дорога, а мне не помешал бы заложник.
– Отпусти! Я смерть твоя! Я тьма и ужас! А еще исчадие ада! – заверещал меховой шарик в ладони.
Разговаривает? Камеечка тоже из них?
Опешив, я чуть расслабил кисть, и острые, но мелкие зубки тотчас прокусили кожу. Главное не раздавить свою пленницу. Надеюсь, она не заразна.
– Ну и кто из нас монстр? – с иронией спросил скелет, меланхолично наблюдая за схваткой.
Оценив абсурдность ситуации, я пристыженно отпустил добычу. Возмущенно шипя, грызун юркнул в нору. Мне захотелось тоже где-нибудь спрятаться.
– Простите, испугался… – промямлил я. В любой непонятной ситуации лучше выглядеть вежливым. Гость из меня вышел так себе, а вот корм мог получиться добротный.
– Мы тоже. Никогда не знаешь, кого к нам подселят. Твой предшественник громко скулил и от него дурно пахло. Надеюсь, хоть ты из порядочных, – по-стариковски проворчал скелет.
Скорее всего, голос раздавался у меня в голове, ведь челюсть не двигалась. Значит, для разговора скелету не нужна гортань, легкие и прочее-прочее. Обычная мышь тоже говорить бы вряд ли смогла. Эта же еще и громко вопила. Разве бывают столь мелкие монстры? А здесь они есть.
Как-то на кухне рассказывали о проказливых нюхлях, которые воруют всё, что плохо лежит. Интересно, как они выглядят? Впрочем, тут воровать особенно нечего. Чудищам едва ли интересна тюрьма, а необъяснимая для разума магия смущает только людей.
– Так вы слышите мысли? – неуверенно спросил я. Если да, то почему мышь зевнула мой выпад? Или телепатией обладал только скелет?
– Когда безмолвно вопишь, – подтвердил он. – Это оглушительно и неприятно. Можешь думать потише чуть-чуть?
– Простите, – снова извинился я, чувствуя себя словно голым.
Хуже, чем голым. Идей, которые спонтанно возникают в уме, порою стыдишься. Они не мои, я не заказывал именно эти. Таинственный процесс их рождения очень интимен, и лучше бы прятать его от других.
– Расслабься, дружок, – посоветовал монстр. – Так и до паранойи недолго. Ты ведь и правда не купил свои мысли на ментальном базаре. Они сами по себе, подобные легкому облаку в ясном небе сознания. Просто не подпитывай их.
– Так вы из Орды? – то ли прошептал, то ли подумал я.
Вариант с галлюцинацией еще рано отбрасывать. Возможно, мозг так озвучивал мое подсознание. Сумасшествие пугало не меньше этой парочки монстров.
– Камея из Тиамата. А вот откуда я, уж и не помню, – смущенно признался скелет.
Я почесал затылок. Никогда не слышал о таком городе или стране. Впрочем, в моих географических знаниях зияли лакуны. Наш мир назывался Шесть Лок, люди жили в Империи, столицей Орды была Яма. На этом мои знания стыдливо заканчивались.
– Тиамат – особое измерение, пешком не дойти, – хихикнули кости.
– А на лошади? А кораблем? – заинтересовался я.
– Тоже нет. Любой обитаемый мир – своего рода пирог, имеющий несколько слоев-измерений. Тиамат просто на уровень выше. Одни считают, что таких только шесть. Другие полагают, что слои бесконечны, – задумчиво пояснил монстр.
Я с облегчением отметил, что нежить не выглядит кровожадной. Да и куда она будет жрать? Желудка-то нет. И всё же с чудовищем лучше быть бдительным. Особенно если красноречиво. Болтливые особи в тюрьме хуже всего. Душеспасительные беседы отнюдь не располагали меня к безмятежности. Мышь, как сказали, питается «кровушкой». С ними лучше держать ухо востро. Быстрей бы понять, насколько опасен скелет.
– А что тогда делаете здесь? Как вас поймали? – спросил я, пропустив мимо ушей сказки о «бесконечных слоях». Истина, как правило, проще.
– Поймали? Как поймать пустоту? Про нас даже не знают, – рассмеялся мой собеседник.
– А цепи на себя сам надел? – показал я взглядом на его кандалы.
– Цепи? В том или ином виде их носит каждый из нас. Они настолько привычны, что уже незаметны. Ты сможешь их снять, если вглядишься, – заверила нежить, продолжая морочить мне голову.
– Да я как бы не против…
– Как бы попробуй, – кости демонстративно погремели цепями. – Наши оковы всегда в голове. Никто за тебя их не снимет.
Последняя тирада меня разозлила. Похоже, скелет просто стебётся. А ведь на миг почти поверил, что он был серьезен. Монстр ведет себя, словно шут. Его трёп забавен, но бесполезен. Должно быть, спятивший призрак. Узник умер, а дух еще бредит. Правда в мою версию плохо вписывалась говорящая мышь.
– Нет, никакой предыстории нет, – покачал черепушкой скелет.
– У всех есть. Ты узник, который здесь умер. А сейчас об этом забыл… – осмелев, предположил я.
– Преемственность подразумевает постоянство. Посмотри на меня – что во мне человеческого? Я не продолжение старой истории, моя началась совсем недавно. Вот прямо с утра. И вот так можно сказать про любого. Есть ли на свете то, что никогда не меняется? Тот, кто проснулся уже не тот, кто заснул.
– Кости – объект, ты их субъект. У твоих останков был хозяин. Логично предположить, что он есть и сейчас! – возразил я, используя искусство полемики, которому так долго учился. К счастью или к несчастью, но после Нимы возник стойкий иммунитет к философии.
– Логично? – удивился скелет.
– Где дым, там огонь – вот причинная связь. Она была в прошлом, есть в настоящем, сохранится и в будущем. Плоть исчезла, но ум-то остался. Он тот же, несмотря на то что ее уже нет.
– Ах, причинная связь? Тогда с тем же успехом можешь объявить мной любой объект универсума. В бездне прошлого всё было связано между собой бесчисленное множество раз. Мы приходились друг другу детьми и родителями. Даже злобный враг когда-то был для тебя любящим отцом или мамой. Вспомни об этом, если встретишь его…
– Отца или врага? – растерялся я.
– Кого угодно, тупица! Будь последователен в своих рассуждениях. Трещина в фундаменте грозит обрушить весь дом, – скелет отчетливо щелкнул челюстью, как бы ставя здесь точку.
Кровососка к этому времени вылезла из его глазницы и с интересом наблюдала за диспутом. Сев на задние лапки, мышь грызла хлебные крошки, не сводя с меня алчущих глаз.
– Нет никакой трещины! – упрямо мотнул головой я. Практичность превыше любых идеалов. Абстрактные концепции не помогут там, где спасет только острая сталь.
– Есть, разумеется. Что, если предположить, что я заселил эти кости после смерти страдальца? – продолжил атаку скелет. – Так, к примеру, рак-отшельник находит для себя подходящую раковину. Но он не становится при этом моллюском. Раз понимаешь, что неизменного нет, то признай, что любой объект распадется на части. А если они наследуют его сущностный признак, то каждая будет тем же объектом.
– Согласен, мы существуем лишь номинально, – вынужденно кивнул я. – Но двойственное видение всё же практично, поскольку позволяет делать прогноз.
– И куда завела эта «практичность»? – кости демонстративно зазвенели цепями. – Хороших иллюзий нет. Даже из золота и драгоценных камней.
Я невольно зевнул и устало потер лоб. Нечто подобное не раз слышал от Нимы. Эти речи меня усыпляют. Ничего нового, там всегда «смотри в себя», «слушай сердце» и прочая муть.
– Ты смотришь, но не видишь! – назидательно покачал фалангой пальца скелет.
Поразительно, но кости двигались, будто скрепленные незримой субстанцией. Мышцы и жилы заменило что-то иное. Какая магия заменила мозги? Интересно, чем думает нежить? И чем думал я сам, когда стукнул веслом?
– Если такой умный, то почему не богатый? Что наш дохлый мудрец тут забыл? – с иронией спросил я, многозначительно обведя камеру взглядом. – Просветлению помешали эти жалкие стены? Заперли-таки здесь пустоту?
– Изначально свободное пространство лишь ложно ограничивается формой горшка. Пока его не разбили, иллюзия присутствует в окне восприятия, – оскорбился скелет.
– Так разбей, зачем мучиться! – ядовито подсказал я.
– Зачем? – искренне удивился он. – Безграничное уже совершенно и не нуждается в исправлении. Смотри в мир как на сон, как на проекцию самосияющей природы ума. Когда увидишь всё как его отражение, наваждение растает как дым.
– Так ты ум или то, что за ним? – постарался подловить его я.
– Я есть то, на что нельзя указать пальцем. Двойственность воспринимающего и воспринимаемого иллюзия, неподвластная твоему пониманию. Высший триумф разума – осознание своих границ.
– И что же за ними?
– Самосияющая природа ума. Она слишком близко для того чтобы ее рассмотреть. Обыватель попросту ничего не увидит. Для него это всего лишь концепция, а без прямого переживания только слова. Но когда практик, наконец, постигает, приятное и неприятное обретает одинаковый вкус… – мечтательно произнес монстр.
Я остановил его жестом, действительно почувствовав вкус. Но скорее лимона, а не «самосияющей природы ума». Нима травила такими пассажами до просветленного осознания тупости. Мой заскучавший оппонент долго ждал жертву и вряд ли заткнется. Пытка разума подчас болезненней мук.
Попросить другую камеру? И что мне ответят? Вы с жалобой на скелета-философа? Или на говорящую мышь?
Представив красноречивый взгляд надзирателя, я решил всё оставить как есть – в «неисправленном совершенстве», как мне и советовали. Впрочем, Нима сказала бы, что это не оправдает ни действия, ни бездействия, ибо «пустота не пуста». Это не дырка, а отсутствие самобытия объектов процесса.
Под самобытием она понимала независимость, необусловленность чем-либо еще. Инертный к миру объект не мог бы взаимодействовать с ним, восприниматься, вступать в реакции. А если он видимый, то уже не инертен.
Концепция выглядела глубоко, но пытка водой и раскаленные иглы наполнят возвышенную пустоту низким и крайне болезненным содержимым. Истина то, что реально сейчас, а что будет потом, можно уже не увидеть. Меня спасет только чудо, но в бесспорном факте существования монстров ничего чудесного нет.
Звук шагов в коридоре мгновенно избавил от мук рефлексии. Кости упали на пол, вернув естественное для них положение. Громко лязгнул замок, петли проржавевшей двери предупреждающе скрипнули.
Первым в камеру ввалился палач в заляпанном кровью фартуке. Акульи глазки заплыли жиром, бровь и щеку рассекал глубокий уродливый шрам, а в спутанной бороде красовались остатки обеда.
От толстяка невыносимо воняло. Должно быть, не мылся целую вечность, но стоявшего за ним Лавра такой аромат не смущал. Бинтов не пожалели, и повязка на голове напоминала чалму. Лицо под ней уродовала расслабленная улыбка идиота. Видимо, поэтому несчастного сопровождал врач.
Его обязанности возложили на Файнца – остроносого старикашку с холодными и липкими ладонями. Потели они, вероятно, от страха. Говорят, предыдущего лекаря повесили за непростительную ошибку в рецепте. Снотворное, которое тот прописал, обладало слабительным действием. Барон этого, видимо, не простил.
Хорошо, что Лавр пришел сам, но настораживал взгляд – расфокусированный и неприятно пустой. По подбородку текла слюна, хотя щеки горели здоровым румянцем. Примерно так же выглядел наш Вольдемар. Местный дурачок собирал подаяние перед воротами храма.
– Ну что, сынок, доигрался? – сочувственно спросил Файнц, кивнув на Лавра.
– Он навсегда такой? – неуверенно произнес я, пытаясь изобразить муки раскаяния.
– Да кто ж его знает… – пожал врач плечами. – Мозг, как черный ящик. И в этой непроглядной тьме свои черти и демоны. Мы для них корм.
– Ну, у него-то они как поживают?
– Надеюсь, поправится. Кажется, не узнает он тебя…
Файнц щелкнул пальцами перед носом Лавруши, но тот равнодушно смотрел сквозь него.
– Так прогноз благоприятный? – с искренней тревогой спросил я.
– Предпочитаю не гадать. Послали в столицу за костоправом, – досадливо буркнул врач. – Компрессы и травяные настойки не помогли. Думал, встреча с обидчиком что-то изменит. И вот тебе… Ноль эмоций. Как заклинило парня.
– А если стукнуть еще раз? Чтобы всё встало на место? – осторожно предложил я. Лаврушины глазки казались разумнее, когда на него не смотрели. Детина мстительна до отупляющей дури. Притворяется, скот…
– Хорошо, что шутишь, – одобрительно улыбнулся врач. – Сила духа понадобится. Тебя-то как угораздило?
– Сам не понял. Руки были как не мои. Вроде со стороны себя видел… – признался я, мало надеясь на снисхождение.
– Ах, руки… Не ты значитца. Все так и подумали. Мальчонка ж совсем.
– Я не со зла…
– Да нет в тебе злости. Морок, видать. Иногда так бывает. Вон наш дьякон снасильничал деву, а стали разбираться – юбка короткая. Демон попутал, виновата сама! – успокаивающе похлопал Файнц по плечу.
– Морок? Чей?
– Наставницы твоей, ясен пень. Кто еще у нас учит всякой демонической тарабарщине?
– Нима? Она и клопа не обидит! – в ужасе запротестовал я.
– Клопа, разумеется. А его светлость? Он ваш кабак любит. На праздники завсегда там столуется.
– А он-то причем?
– Кровь-то одна, верно? – хитро прищурился Файнц. – Вот только заклятье на бастарда сработало. Повезло.
Я озадаченно замолчал. Ход мысли понятен: покушение, темные энергии, контроль сознания. Красиво, свежо и изысканно. Барон будет в восторге. Его паранойя требует большого размаха, а мальчик-половой для нее слишком мелок. Заговор гораздо эпичнее.
А найти ведьму нетрудно. Достаток мог быть и от зловредного колдовства. Поэтому жечь состоятельных дам – богоугодное дело.
– Нима не виновата! – неожиданно для себя выпалил я. – Просто Лавруша плюнул в гуляш. Кто угодно сорвется!
– Тише-тише! Что ты творишь? – Файнц покосился на палача. Тот удовлетворенно кивнул, сделав для себя вывод.
Бес попутал! Похоже, язык тоже не мой. Я только что подписал себе приговор. Тупо и совершенно бессмысленно. Для Нимы ничего не изменится. Она-то старенькая и больная, смерть для такой – избавление. А ведь мне подсказывали что говорить. Из жертвы превратился в сообщника. Вот ведь глупец!
– Еще вопросы к узнику есть? – ласково спросил палач, хрустнув колбасками пальцев.
– Уже нет, – тяжело вздохнул Файнц. – Будем молиться за выздоровление парня.
– До завтра, малыш! – зловеще улыбнулся толстяк уже собственным демонам.
Последним из камеры выходил Лавр. Пропустив спутников, он обернулся. Взгляд стал осмысленным и узнаваемо подленьким. «Прощай, придурок!» – произнесли губы беззвучно, но так, чтоб я понял.
5
Грид
Тиамат встретил неестественной тишиной. Ни привычного гула, ни моих кредиторов. Вообще никого. Лишь ветер тихо подвывал, гоняя мусор и пыль между рядами клетей. Некоторые были открыты настежь, вызывая ощущение оскверненного врагами святилища.
Мне стало не по себе. Видимо, произошло нечто ужасное. Лишь потрясение эпических масштабов могло помешать Кулл-Зангу явиться за долей. Но если его отсутствие легко пережить, то что делать без жриц сновидений? Смену надо кому-то сдавать!
Без Сири и Камеи это могло стать проблемой. Кцума нельзя оставлять без присмотра. Как заброшенный дом заселяют бродяги, так и питомца быстро заполнит мелкая нечисть. Человек – лакомство для праноедов всех видов. Хорошее место остается свободным недолго. Чуть припоздаешь и не пустят тебя.
Офис шефа тоже оказался пустым. Разбросанная мебель подсказывала, что его покинули в спешке, причем не всегда через дверь. Окно разбито, а в стене зиял пролом, совпадающий с габаритами секретаря. Но он же огромный! На краях дыры до сих пор висит его шерсть.
Ну ладно он, а остальные пилоты? Если экстренную эвакуацию еще можно понять, то как объяснить исчезновение смены? Почему всплыли не все?
Я вышел из офиса и огляделся. Наклонился, помял щупальцем землю. Попробовал даже на вкус. Всё та же кислинка. И зверинец бактерий вроде бы тот.
В моем ли я мире? Выглядит так, словно здесь его тень. Учитывая бесконечность вселенной, это возможно, но как тогда в нее попал я? Рабочий день выдался сложным и странным. Но не настолько же, чтобы очутиться в подобной дыре!
А ведь костлявый чудик неспроста болтал о «слоях». Выглядело так, словно он говорил со мной, а не с Кцумом. Тот явно не всё смог понять. Хотя катарсис вышел изрядный. Или это был только мой?
А еще настораживало, что мышь звали Камеей. Не самое популярное имя в мире людей. Совпадение? Не думаю… Это всё неспроста!
Подойдя к праносборнику, без особой надежды дёрнул рычаг. Аппарат с готовностью лязгнул, но табло осталось пустым. Апокалипсис почему-то прошел незаметно. Как вышло, что я здесь один? Что тут случилось? Война, мор, инфекция, нашествие демонов? Тогда где трупы, кровь, следы насилия? Где сами захватчики? Почему не убили меня?
Возможно, это галлюцинации после Кцума. Со мной что-то не так? Свихнулся, сплю, заболел?
На всякий случай я сильно себя ущипнул. Боль отрезвила. Органы восприятия вроде в порядке, но дело явно не в них. С психикой хуже, но в таких обстоятельствах это легко объяснить.
А вот тело внешне выглядело совершенно здоровым. Я всегда им гордился. На гуманоида оно походило верхней, лучшей своей половиной. Нижняя более функциональна, копируя астра-кальмаров Весталики. Упругие и сильные щупальца для Тиамата отращивал сам. Они идеально поддерживали баланс как в стремительных щелочных ручьях, так и в парящих кислотой болотах.
Последнее время стало модно брать форму кентавра, но там масса проблем с гигиеной. Ни почесаться, ни дотянуться. Болят суставы, копыта на местных дорожках стираются в кровь. Хотя бегают лошадки, конечно, быстрее. Но куда было спешить? А сейчас уж и некому…
Где-то за спиной вдруг хлопнула дверь.
– Кто здесь? – спросил я с надеждой. Сейчас был бы рад даже Кулл-Зангу.
На вопрос не ответили. Пришли совсем не те, кого ждал. Гостями оказались три приземистые шестилапые особи. В свалявшейся шерсти красными точками сверкали глаза. В пасти пузырилась слюна, раздвоенный язык нетерпеливо облизывал губы. Жадно принюхиваясь, падальщики смотрели враждебно и дерзко. Как быстро тут осмелели без нас!
Воинственно хрюкнув, я раздулся, подпружинил тентакли и, угрожающе раскачиваясь, приготовился к бою.
Одна из тварей глухо зарычала и, оттолкнувшись короткими мощными лапами, высоко прыгнула.
Я был готов. Тентакля щелкнула, точно кнут, поймав цель еще в воздухе. Упав в пыль, падальщик забился в агонии.
Бедняга слишком верил в себя. Мои щупальца заканчивались роговой пластиной, что стало для него неприятным сюрпризом. Удар располосовал брюхо, внутренности вывалились и парили в пыли. Тварь быстро отмучилась, и визг погас в глотке. Оставшиеся переглянулись и, заскулив, виновато попятились.
Думали, напали на неженку? Я в клочья рвал фагоцавров на Цинте, а падальщики им не чета!
Поле битвы осталось за мной, теперь можно перевести дух. Враг трусливо бежал, но мог вернуться с внушительным подкреплением. С десятком уже справиться сложно. Пожалуй, разумнее спрятаться в клети. Тиамат так просто не бросят. Рано или поздно кто-то придет. Слишком ценный ресурс.
Я вернулся в свою клеть и надежно заперся изнутри. Поразительно, как быстро дичает оставленный духами мир – что здесь, что внизу. Когда связи между локами нет, человечество погружается в хаос. Войны, эпидемии, голод. После вынужденных пауз на восстановление порядка уходит несколько лет. Люди не животные, но быстро звереют. В прошлый раз…
И тут меня осенило. Конечно же, это «разлом»!
Такое случалось. Пространственно-временной континуум штормило нечасто. Случайные флуктуации вакуума скачкообразно меняли его свойства, блокируя канал, соединяющий Шесть Лок с Тиаматом. Связь между мирами слабела, и погружения становились рискованными.
Обычно застигнутых врасплох пилотов выбрасывало назад в клеть, но в редких случаях тела исчезали в междумирье. Духам некуда было вернуться, а питомцы надолго в себе удержать не могли.
Потерявшее опору сознание, точно соринка в глазу. Не в силах зацепиться за плоть, оно вынуждено скитаться в поисках новой. Чаще всего пристанищем становился мелкий зверек, редко кому удавалось занять человека. Это объясняли особенностями конвертации инородной энергии. Своего рода иммунная реакция на вторжение из иных измерений. Так моллюск обволакивает перламутром песчинку, раздражающие мягкие ткани. Мир неохотно принимал чужаков.
Похоже, мне повезло. Не то скакал бы сейчас по ветвям в какой-нибудь белке. Видимо, очаг ноль-фазовой аномалии посчитали достаточно сильным. В таких случаях объявляли эвакуацию в локу на уровень выше. Третья считалась еще безопасной, а вот на следующих поистине жутко. Предполагалось, что где-то там и живут наши «зрители».
Опыта путешествий наверх у меня нет, но на курсах «Основ безопасности» учили, как это делать. Хороший пилот обязан знать всё, а я самоуверенно считал себя очень хорошим. Главное не волноваться, правильно дышать и медитировать на привычном объекте.
Собравшись с мыслями, я сконцентрировался на самой тревожной – на ощущении катастрофы, на переживании неуверенности, страха, грядущей беды. А потом, усилив до состояния паники, спросил: кто это видит?
Вопрос был своего рода ключом, ослабляющим ментальные блоки. В уме что-то перегрузилось. Пузырь проблем лопнул, сдулся до точки, а вскоре исчезла даже она. На Цинте так учили «медитации не-медитации». Во всеобъемлющей пустоте осознанности нечего воспринимать, кроме факта самого восприятия.
Мир поплыл и пропал. А потом беззвучная чернота ожила и стала расползаться клочьями, проявив очередной слой реальности. Поначалу очертания слегка размывались. Цвета здесь тусклее, а звуки приглушены. Говорят, эти искажения из-за многомерного пространства, которое с трудом адаптируется нашим умом. Оно здесь искривлено. Или наоборот – внизу не такое уж ровное.
Как выяснилось, эвакуация была действительно массовой, затронув не только наш сектор, но и весь Тиамат. Лока оказалась забита беглыми духами до горизонта. Тысячи самых разных существ, собранных здесь ветром кармы: братья-пилоты, жрицы сновидений, оборотни, духи эмоций, пороков, привязанностей. Последних внизу любили больше всего.
Немного побегав, нашел-таки своих. Встретили меня почему-то недобро. Впрочем, как и всегда.
– А вот и Грид! – мрачно объявил шеф, рассматривая так, словно первый раз меня видел.
– Мы в изгнании? Уже и не ждали? – небрежно бросил я, скрыв неуверенность за сарказмом. Фокус его чудовищных буркал точно прицел.
– Да уж, удивил! – проворчал Санг-Чунь, окружив нас непроницаемой для других пеленой.
– Еще кто-то вернулся?
– Пока только ты, – он зыркнул так, словно виноват в этом был я.
Видимо, мое непонимающее лицо разочаровало босса. Мученически простонав, он расплылся по земле темной лужей.
– Может еще подойдут? – неуверенно предположил я. – Наверняка временной лаг…
– Никто уже не придет! – взвизгнул шеф. – Внизу вся смена! А те, кто остался смертельно напуганы. Ты хоть представляешь масштаб катастрофы?
– Аномалии возникали и раньше… – напомнил я, раздраженный тем, что приходится успокаивать босса. Успокаивать сейчас надо меня!
– Таких еще не было. Канал как отрезали. А ты как вернулся? – с подозрением посмотрела черная как уголь лужа.
– Да вроде бы всё как обычно. Всплыл, а никого нет… – недоуменно развел я тентаклями.
– А что внизу? Потоп, пожары, апокалипсис?
– Ничего странного не заметил, – заверил я. – Ну разве что…
– Что? – встрепенулся Санг-Чунь, возвращая телу объем. – Докладывай!
Клякса потянулась вверх, вспухая в колючий темный шар. Текучесть зыбких, колышущихся на ветру форм зависела от настроения шефа. Когда было дурным, застывал черным льдом с острыми, как иглы, шипами.
Но здесь метаморфозы меня впечатлить не могли. Развернувшийся во всю мощь катаклизм затмил бы даже сверхновую. На фоне таких потрясений о Кцуме не стоило и вспоминать. С его стороны, вернулся лишь я, и любая деталь имеет значение. Обычной историей мое приключение назвать точно нельзя. Скелет-философ знал о космологии подозрительно много. Слои, параллельные миры, измерения-перекрестки… Наверняка кто-то из высших существ.
– Кцум встретил в камере говорящую мышь… – доверительно сообщил я.
– Хм.
– И с ней непростой такой хлыщ. Костлявый и мутный. Сидит на цепи, речи заумные, плетет невесть что…
– Скелет? – быстро угадал босс.
– Ты его знаешь? – удивился я.
– Был как-то у нас. Важная птица. Камею здесь видели с ним.
– Да ну-у? – изумленно протянул я.
– Кто по-твоему нашел тебе Кцума?
– Оборотни же вроде нашли?
– Она как раз вот из них. Думал феечки пукают радугой? Зубки у нее ого-го! – зло рассмеялся Санг-Чунь.
– Ну… она же другая… – промямлил я.
– Камея сама к тебе попросилась. Жаль только вытянуть вас не смогла.
– А почему мне ничего не сказали?
– Чтобы ничего не испортил. Проект казался прибыльным, потому я и вложился. Не знаю, какие у них планы, но моего интереса там, видимо, нет, – хмыкнул Санг-Чунь.
– Поэтому решил продать долю?
– И тебе бы советовал. Кцум – пустышка. Странно, что за него столько дают.
– Куплю! – быстро выпалил я.
– На что? – рассмеялся босс. – Ты же банкрот. Знаешь, сколько предлагала мне Сири?
– Видел контракт. Деньги будут. Потом…
– Хорошо! – неожиданно согласился Санг-Чунь. – Но и от тебя кое-что надо.
– И что же? У меня пока только долги.
– Тебе надо спуститься в Шесть Лок?
– Прямо сейчас? – невольно попятился я. Погружаться в очаг аномалии выглядело самоубийством. Даже зверьком в нижнем мире выживают не все.
– Вернулся раз, вернешься и два! – проворковал шеф. – Посмотришь, доложишь что там внизу. А то ведь никто из наших туда больше не сунется. Кто, как не ты?
– А демоны что говорят? – с надеждой спросил я. У соседей наверняка та же проблема. Возможно, они что-то знают. Беда объединяет всегда.
– Молчат. А у нас план горит, и хорошо бы знать чего ждать. Спишу все долги, как вернешься! – заверил босс.
– Надо подумать.
– Думай.
Я устало плюхнулся на землю и с наслаждением вытянул щупальца. Слишком много всего для этого дня. Предложение заманчивое, но столь же безумное. А разве есть выбор? Обычным образом мой долг не выплатить. Тем более не выкупить долю Санг-Чуня. Придется рисковать. Да и Кцум долго без меня не продержится. Я его не отдам.
Боссу же наплевать на пилотов, ему важен план. Прана нужна всем – от тварей космических глубин до бесформенных божеств Сияющих Сфер. И далеко не из каждого мира ее можно извлечь. Именно поэтому Шесть Лок так ценились. Человечество – истинная сокровищница, щедро питающая духовных существ. Неудивительно, что мультивселенная жадно тянула к ней щупальца шлюзов. Одним из таких и служил Тиамат.
