Евгений Кострица
Тиамат
1
Грид
– За дело, олухи! Праздники на носу, жду по тройной норме на каждого! – гремел над сектором голос Санг-Чуня.
Ничего радостного в объявлении не было, поскольку это праздник людей, а в Тиамате работы только прибавилось. Маячки над клетями для погружения мигали зеленым – ночная смена сдавала собранный урожай в праносборники. Сегодня можно ухватить большой куш, и пилоты торопились уйти в нижний мир.
– Грид, зайди на секунду. Обсудим твои безрадостные перспективы, – добавил Санг-Чунь уже мне.
Я затравленно оглянулся, жалея, что не улизнул раньше. Босс зыркал десятками злых глазок, хаотично бегающих по шарообразному телу. Раздраженный начальственный взор требовал жертвы. Пилот с моим рейтингом подходил для нее как нельзя лучше.
Чертыхнувшись, я тяжело вздохнул и развернулся к боссу. Нетрудно догадаться, о чем пойдет речь. У всех люди как люди, а мой питомец точно худая корова. Праны с него как с козла молока. Разумеется, у некоторых в секторе показатели меньше, но они не падали на дно с моих прежних высот.
– Всё не так плохо, как выглядит! – стал оправдываться я, яростно жестикулируя щупальцем. – Кцум, конечно, туговат, но скоро раскроется.
– Я слышу от тебя это уже несколько лет, – хмыкнул шеф.
– Вырастить мудреца, не пирожок испечь! Долго запрягают, да быстро едут. С пареньком еще много работы. Да, проблемы бывают, но перспективы самые радужные. Надо лишь потерпеть.
– Вот как? И на какие шиши? – рассмеялся босс, что в его случае выглядело жутковато. Сфера пульсировала, а глазки плавали по ее маслянистой поверхности, точно рыбки в аквариуме. – Ты провалил месячный план, да и с каких пор тунеядство стало работой?
– Тоже всегда задаю себе этот вопрос, – я многозначительно посмотрел на площадку, где контролеры собирали ежедневную мзду. В секторе начальству так не дерзили, но в силу былых заслуг мне обычно прощалось. Плохо, что далеко не всегда.
– Дорогой друг, я теряю веру в тебя. Далеко не каждому дают самому выбрать питомца, – уже мягче произнес шеф.
– Нет повода для беспокойства. Есть интуитивное понимание, что…
– А-а… Очередное прозрение в природу вещей? – со смехом перебили меня. – Оно улучшит статистику? Нет? Тогда выбрось дурь из башки и работай как все.
– Я перевелся в Тиамат не за этим!
– А за чем? Где результат? Сколько выдашь сегодня? Плюс один-два «нейтрала»? Они уже не спасут. Видел свой утренний рейтинг? – язвительно осведомился Санг-Чунь.
– Нет, не смотрел, – я болезненно поморщился, предпочитая не портить с утра настроение. После былой славы мои единички звенели отчаянием и безнадегой.
– Так посмотри, – участливо посоветовал шеф. – А то ходишь как снулая рыба. Вытянуть эту ночь тебе помогли. Надеюсь, новый напарник тебя немного взбодрит.
За спиной хихикнули, а я даже не обернулся. Конечно же, Сири. Значит, у Кцума опять были кошмары. С дневной нормой удовлетворенности можно уже распрощаться. Проснется издерганный и в холодном поту.
– Решили вконец утопить? – я брезгливо покосился на ведьмочку, схватившую меня под локоть.
Та тут же состроила глазки. И ведь нельзя сказать, что ее чары совсем не работали. Отнюдь. Выглядела Сири, как гурия из порнорая: высокий бюст, бархатистые рожки и длинные, обтянутые черным латексом, ноги. Копытца с золотистым узором оставляли за собой отчетливый огненный след.
– Зачем она нам? – возмутился я. – Дайте муз вдохновения хотя бы в кредит! Ведь гламур-класс не прошу! Или заплатите Камее!
– Она и так почти даром на тебя пашет… – буркнул шеф, дав понять, что разговор бесполезен.
За долги платить только мне, а должен уже очень прилично. Обычно жриц сновидений для питомца дух-пилот выбирал сам. Я предпочитал отдавать Кцума феечке, что окупалось далеко не всегда. Под ее присмотром спал он прекрасно, но чистой как слеза праны давал мало. Ведьмы, как правило, доили больше, но после них от нее пахло тленом и скверной. Такой продукт сертифицировали как «потребительский», а в лучшем случае получался «мирской» – вялый, рыхлый и невысокого качества. Конечно, там тоже встречались драгоценные крупицы духовных прозрений, хоть и нечасто. Праны сияющей чистоты, а тем более редких оттенков, от ведьм получить нереально.
Выслушав мою гневную тираду, босс слил несколько глаз в один большой и воспаленный. Казалось, какое-то колоссальное существо рассматривало меня из другой, намного большей реальности. В огромном черном зрачке высветились замысловатые таблицы и графики. И где-то на этом цифровом дне унизительно и бесславно жались друг к другу мои показатели. Сегодня они выглядели необычно: два извечных «нейтрала» и семь «темных». Последних мне, видимо, заработала Сири. Такой помощи никогда не просил.
– Ну что? – радостно осведомился шеф. – Сразу плюс семь!
– И все в минус, – скривившись, поправил я. – И что с этим дерьмом теперь делать? После ведьмы неделю их выводить.
«Темные» и правда представляли проблему. Это всё равно что разбавить спиртом вино. Градус повысится, а вкус уже нет. А я чистотой своей праны очень гордился.
– Не надо выводить, только приумножай! Обильно сей зло, вражду и ненависть! Больше подлости, жадности и коварства – это модно и прибыльно! – искренне посоветовал босс.
– Это не моё! Такое и даром не нужно! – поморщился я.
– Не-е ну-ужно… – проблеяв, передразнил босс. – Только мне, значит, нужно? Думаешь, я от этой грязи в восторге? А план кто будет давать? Прана не пахнет! Есть ли разница, какой у нее знак?
– Раньше была!
– Раньше. А сейчас уже нет… – сочувственно напомнили мне. – Твои святоши почили в свете всеведения. А где новые? Нет их нигде!
– Но Кцум…
– Хватит мне кцумкать! – рявкнул Санг-Чунь. – Ты дух-пилот или бездарность? Всё изменилось, прежние идеалы мертвы. Забудь ты про них!
– Смирение, терпение и доброта рано или поздно сработает! – неуверенно заявил я.
А ведь он прав, всё это давно не работало. Так я и оказался на дне. Падать ниже теперь уже некуда. Разве что в Бездну…
– Послушай, Грид. Ты безнадежно устарел. Советую как друг, ибо хочу для тебя только хорошего, – примирительно зашептал Санг-Чунь. – Уймись! За тобой духи-падальщики вереницей, а у них нюх ого-го! Еще несколько дней без праны и…
– Прана будет. Уж как-нибудь протяну до аванса, – отмахнулся я, хотя внутри стыло холодом. Нет, не протяну. Не в этот раз.
– До аванса можешь уже не дожить. Норму сдавать каждый день, а у тебя долг, проценты и рефлексирующе-апатичный питомец.
– Не апатичный, а духовно-ищущий, – возразил я. – Да, форму набирает небыстро, но просветление всё окупит сполна. Надо только…
– Перестать маяться дурью! – закончил за меня босс. – Твои расходы может покрыть лишь пророк, а Кцум на него точно не тянет. По-хорошему в такого вкладываться надо серьезно. А еще подогнать окружение. Вот представь: вырастить апостолов, воспитать тирана, найти толпы доверчивых слушателей. Кто это будет раскручивать? Где взять бюджет?
– И как же я раньше обходился без них?
– В маленьких уютных мирках так, возможно, работало. Но здесь целых шесть лок! Время одиночек прошло. Посмотри, как поставлено дело у демонов! С перспективными проектами целые пиар-команды работают, а твой – пустострел!
– Время рассудит.
– У тебя его нет! И зрителей нет! Ни светлых, ни темных! – завопил шеф, теряя терпение. – Их голой рефлексией уже не возьмешь. Им подавай динамику, секс, кровищу и минимум мысли. Сто раз говорил: не ставь себе невыполнимых задач!
– Но мои выполнимы!
– Дурачок, работай проще, глупей, примитивнее. Пусть будет убого, но с приключением. А когда с твоим что-нибудь приключалось?
– Он вчера поймал мышь! – напомнил я.
– И выпустил в лес, – продолжил Санг-Чунь. – Скукота! А всё из-за дурного влияния Нимы. Она распугала всех темных, а светлые к тебе не идут. На ваши «приключения» никто не хочет смотреть. Скажи спасибо, что я сам заменил Камею на Сири. А то бы уже в Бездне сидел.
– С чего бы это? У меня еще целых три дня! – возразил я, чувствуя ее космический холод.
– Всё съели пени, о которых ты, конечно, забыл. Хорошо, Сири их оплатила, – кивнул шеф на нее.
– Спасибо… – нехотя поблагодарил я.
– На здоровье. Тебе спасли ночь, так спаси себе день. Заставь своего сделать что-то занятное. Гадости получаются проще всего. Напрягись, теперь не до жира!
К своей клети я отправился в тяжелой прострации. Небо Тиамата выглядело безмятежно чистым, в душе царил мрак, а в уме тоска и отчаяние. Даже вырастив мудрецов, я умнее не стал. Тренер чемпиона необязательно сам чемпион, а вот на Кцума были надежды. Жаль, но просветление уже не синоним успеха. Похоже, Шесть Лок – последнее место, где его надо искать. Даже ады Авичи казались теперь перспективней.
Интересно, как они выглядят? Картинка наверняка инфернальная: потоки магмы из огнедышащих кратеров и потрескавшаяся от нестерпимого жара земля. Или наоборот, зловонно-гниющее болото, как на моей Цинте. Среди кислотных ручьев Тиамата я всё чаще по ней тосковал.
Шеф прав – этот мир совершенно другой. Я ставил на перспективу, а тут выигрывают на короткой дистанции. Духи гонят, страсти жгут, люди внизу горят точно спички. В таком режиме питомец долго не тянет. Его выжмут досуха. Тактика безжалостна и примитивна: слил одного – бери следующего. В беспощадной праногонке часто страдает и дух. Он попросту умирает в своем человеке. Их сложные и плохо просчитываемые отношения – одна из интригующих тайн мироздания. Шагнув в клеть, мы погружаемся в чужой разум, точно в корабль.
Управление им опосредованное и очень неявное. Пилот забывается и растворяется в чужом сознании на время сеанса. Не командует, не контролирует, а скорее подталкивает и вдохновляет питомца. Обусловленность всегда взаимна. Мысли, мотивы и действия человека – синтез психоэнергетических свойств сразу двоих. Одухотворенный носитель сделает то, на что неспособен без духа. Он уже «не от мира сего». Это агент Тиамата.
Интуиция, совесть, внутренний голос или «бес попутал» – нас называют по-разному. В один момент – это роль капитана. В другой – парус, руль, а иногда даже якорь для человека. Наше влияние может идти ему как на пользу, так и во вред.
По сути, дух – это паразит, старающийся получить от жертвы как можно больше энергии. Но если питомца можно сравнить с дойной коровой, то мы те, кто забирает у нее молоко.
О природе конечного потребителя праны мало что знают. Возможно, это какие-то божества или безличные силы. Мы называем их – «зрители». Думаю, как и все существа, они очень разные. Потому и поощряют нас праной тоже за разное. Некоторым нравятся покой, романтика и добродетели. Другие предпочитают драму, приключения и всякие ужасы.
Этих незримых наблюдателей делят на светлых, нейтральных и темных, в зависимости от полярности их интересов. Обычно дух-пилот старается удержать на своем питомце внимание только одной из сторон. Получить благосклонность и светлых, и темных редко выходит. То, что любят одни, ненавидят другие. Почти невозможно долго нравиться всем.
Со светлыми у меня в этот раз не сложилось, а темных я старался не звать. Пара нейтралов план дать не могла, поэтому Санг-Чунь прикрепил ко мне ведьму. И слава богам, что только одну.
У человека таких гостей может быть много, и каждый оставляет в его психике след. Сири была одной из самых отвязных. Ее забавы наносили незримые, но серьезные раны. Жертва испытывает ощущение беспричинного стыда, даже если не помнит кошмар. А тварь, видимо, порезвилась этой ночью на славу. Должно быть, Кцум выглядит, как разгромленный номер после мальчишника. А убираться в этом хаосе мне.
Камея, которой вчера сдал парня, казалась растерянной. Ее заменили, запустив в юную душу порок. Сири – горячее и похотливо скользкое зло.
Я приветливо помахал феечке щупальцем. Она почему-то всегда казалась мне необъяснимо родной и близкой по духу. Возможно, виной тому возвышенное послевкусие снов, долетавших ко мне из памяти Кцума. Камея не ткала, а будто пела их, искусно вплетая очарованный ум в мелодию легкой души. Чистые и светлые, они раскрывались, точно бутон, наполненный волшебством и ожиданием чуда. В них не оставалось ни малейшего места для страха и боли. А иногда, очень редко, приходил особенный свет. И тогда, там всё расцветало всепрощающим гимном безусловной любви.
Возможно, так резонировало только в моей голове, но это не делало ее сны менее ценными. Я сотрудничал с разными феечками, но Камея была лучшей из них. К тому же ее работа на удивление недорого стоила. Но только лишь мне.
Сири так вообще сегодня сама за меня заплатила. Зачем? Почему? Так верит в меня?
После пары пробных сеансов эту развратную особь я избегал. Сны, которыми она пичкала Кцума, произвели на меня жуткое впечатление. Инфернальная снегурочка с бензопилой была самым безобидным из них.
– Меня не пустили даже на час! – жалобно пролепетала Камея.
Я находил ее странной: по-детски невинное личико, нелепые рюшки, короткие шортики. Но глаза… Нет, скорее, глазищи! Слишком большие даже для феечки. Казалось, в обрамлении пушистых ресниц плескается прозрачное теплое море.
Вот только среди этих ласковых волн порой всплывало чудовище. Слишком далеко и быстро, чтобы его рассмотреть. Возможно, так только казалось. Но Сири, к примеру, я не боялся, а вот Камея могла испугать. В ней всё же была некая мгла. Последнее время мне стало нечем платить, но она не роптала. Вероятно, привязалась к питомцу. Другим духам-пилотам прелестная феечка никогда не ходила, почему-то предпочитая меня.
– Прости, так получилось, – осторожно обнял я ее. – Вернешься, когда всё наладится?
– А наладится? – спросила она. Вид у нее был расстроенный.
Должно быть, я тоже изменился в лице, потому что Камея взяла меня за руку. Девичьи сомнения болезненны для самолюбия любого самца, а мне хотелось выглядеть сильным.
– Конечно, наладится! – заверил я. – Вспомни, в прошлый раз было хуже. А потом: у-ух! – Мое щупальце описало дугу, показав потенциальную крутизну траектории.
– Хорошо бы. А то ведь только четвертая в списке твоих кредиторов… – вздохнула Камея, опасливо покосившись на падальщиков.
Их стая лениво зевала у меня за спиной. Смутившись, твари застенчиво отвернулись, сделав вид, что отдыхают в тени. Этим утром и впрямь было жарко.
Уныло вздохнув, я вытер выступивший на лбу пот. Да откуда их столько? Таскать за собой такой караван попросту стыдно.
– Аванс отправится сразу к тебе! – пообещал я, аккуратно отодвигая Камею. Она специально закрывала собою проход, но уступая в весе, бороться не стала. По сравнению с феечкой я здоровяк.
– А проценты? – раздвоенный язычок облизнул алые губки.
– Дорогая, полегче. Страдание укрепляет терпение, а это редчайшая из добродетелей. С процентами всё хорошо, ты будешь довольна! – сказал я, излучая уверенность в завтрашнем дне.
Вход в клеть наконец-то свободен. Ржавая дверца скрипнула, жалуясь на судьбу. Внутри встретил мускусный аромат Сири. Теперь здесь пахло пороком. А ведь рабочее место для пилота – алтарь. И сейчас на нем отчетливо проступали следы осквернения.
Брезгливо скривившись, я пробубнил очищающую молитву и заперся изнутри. Лучше не провоцировать на глупости других кредиторов. Самый неприятный из них как раз делал обход, но я припоздал, поэтому надеялся, что его не увижу.
Но нет. Мироздание явно настроено против меня. Беда не приходит одна. Утро выдалось скверным.
Прутья заметно прогнулись, когда между ними втиснулся клюв. Я отшатнулся и невольно втянул голову в плечи. Откусить ее бы вряд ли смогли, но проверять точно не стоило.
– Кхм… Дух-пилот Грид? – вопросительно прогнусавил Кулл-Занг, словно не хотел этому верить. Видимо, должники не могли претендовать на реальность.
– Некогда. Потом поболтаем! – буркнул я, прыгая в спасительную вязь пентаграммы.
Как оказалось, тоже напрасно. Ее узор тут же погас, и щупальца беспомощно шмякнулись на скользкий каменный пол. Он не успел просохнуть от слизи, которую оставила Сири.
– Торопишься? – довольно оскалился контролер, упиваясь сладостью власти. – А как же патент?
– Просрочка не преступление! – заявил я, отступая к противоположной стене.
– Согласен. Дух без патента не преступник, а конкурент. Кустарный промысел запрещен на Тиамате! – издеваясь, продекламировал тот.
– Патент еще в силе! Проверь, там всё оплачено!
– Ночь, но не утро.
– Слушай, зачем тебе это? – взмолился я. – Отдам же всё вечером!
– Всё? – поднял брови он.
– Ну не всё, но точно много. У меня семь темных с утра!
– От Сири? Не смеши мои перья. Через час никого из них не останется. От тебя смердит безысходностью.
– Сегодня всё будет иначе, – со значением произнес я. – У меня смена стратегии. Теперь ставлю только на темных. В голове очень-очень грязные мысли! Я гениальный злодей, вот увидишь.
– Ха-ха, рассмешил! – прыснул Кулл-Занг. – Ты и мухи не обидишь.
– Доброта и бедность для меня лишь прикрытье! – стукнул я щупальцем в грудь, почувствовав его колебания.
– Ладно-ладно… Тройной тариф и десять процентов?
– Пять?
– Катись в Бездну.
– Хорошо, пойдет! – торопливо согласился я.
– Договорились, – как бы нехотя кивнул Занг. – Кстати, на тебя сегодня кто-то поставил…
– Кто? – насторожился я. Судя по торжествующей ухмылке, меня облапошили.
– А я почем знаю? Контракт заключен. Удачи внизу! – попрощались со мной.
Прутья с облегчением загудели, отпустив клюв. Пентаграмма вновь приглашающе засветилась мертвенно-бледным. Тянуть с погружением больше нельзя. Но в тотализатор заглянуть просто обязан.
Я не поверил глазам. Напротив моего имени радостно пульсировала приличная сумма! Кто-то оптимистично поставил на цифру «семнадцать». Если придет столько темных, то мы сорвем куш.
2
Кцум
Темнота вздрогнула и громко треснула, расползаясь черными клочьями. Вдруг стало холодно и влажно. Пощечина едва не оторвала мне голову, спугнув безмыслие болезненной суетой бытия.
– Бабу-уля! – возопил я захлебываясь. – Всё-всё! Проснулся!
Вопль спас от очередной водной процедуры, но не от пытки. Жесткое колючее полотенце едва не содрало кожу с лица.
– Сынок! – ахнуло большое неясное пятно, быстро принимающее знакомо пухлые очертания.
– Бить-то зачем?!
– Так мы кличем-кличем, а ты как мертвяк! Чай, напугалися! – притворно всхлипнула старуха.
Ну да, конечно. Мало что в мире ее могло испугать. Бабулю обходили стороной даже охотничьи псы, которых барон кормил человечиной. Постоялый двор требовал сильной и властной руки. Женская, как правило, злее. Сейчас с ней ни скалки, ни кочерги, а значит, бабуля была в настроении. Будь по-другому, минута лишнего сна обошлась бы дороже холодного душа.
– А сколько времени-то? – облегченно выдохнул я, когда кувшин с водой вернули на место.
За окном и правда неприлично светло. Обычно меня будили с первыми петухами. Они горланили и сейчас. Видимо, даже не вторые, а третьи.
– Почти шесть. Праздник сегодня. Полная зала народу, кухня горит! Живее, бесто… – сердито хлопнув, дверь отрезала окончание фразы. Впрочем, смысл предельно понятен и так: бабулю лучше не сердить. В гневе она просто ужасна.
Тяжело вздохнув, я проворно оделся, благо льняные штаны и рубаха навыпуск не изводили муками выбора. Половых не баловали, но я хотя бы спал в собственной комнате, а не на обеденных столах, как остальные.
Да, я любимчик. Шестнадцать лет назад бабуля приютила подкидыша. Из-за непростого прошлого, раскаяния или чувства вины она относилась ко мне даже лучше, чем к сыну. Разумеется, тот ревновал и мелочно мстил в меру сил и ума. Его, к несчастью, было немного. А вот дури хватало. Лавр третировал меня при малейшей возможности.
Я и так не отличался крепким здоровьем. Рос хилым и чрезмерно задумчивым, что дало сомнительный повод считать меня умным. Заезжие мастера ратных дел отмечали как смекалку, так и неисправимый изъян конституции. Я с трудом поднимал меч, а слепота на правый глаз делало прицельную стрельбу невозможной.
Посоветовавшись, бабуля отправила меня к Ниме. Эту чудаковатую пожилую женщину ошибочно принимали за ведьму. Бедняжка мирно пасла коз, а безлунными ночами уходила в лес и собирала траву, чем и заработала свою репутацию. Люди сторонятся тех, кого не трогают ни звери, ни монстры.
На деле же Нима не опасней ромашки. Единственное доступное ей колдовство – умение сводить бородавки и чистить лица юных девиц от прыщей. Слишком мало для обвинений в зловредной ведьмовской магии.
Бабуля справедливо полагала, что человек с такими талантами бедствовать точно не будет. Но Нима тайным знаниям обучать не спешила, и мое образование начала издалека. Меня заставили зубрить не травы, не феодальное право, не жития святых, а философию, за которую охотно сожгли бы церковники.
Я с большим трудом мог ухватить суть многослойных концепций, и от напряжения порой скрипели мозги. Нима не старалась давать ее проще, считая, что ум требует закалки, как и хорошая сталь. Сравнение льстило, и я не сдавался, когда терял мысль. Уязвленное самолюбие заставляло возвращаться и анализировать трудный отрывок сначала. Разумеется, получалось далеко не всегда. Я переживал, стыдясь собственной тупости. К счастью, рядом был Лавр. Сравнение поднимало мою самооценку, поощряя увеличить разрыв между нами.
Это было непросто. Особенно досаждал разбор диспутов, которых наверняка никогда не было. Тезисы высокообразованных ораторов поначалу воспринимались набором бессмысленных звуков или взыванием к тварям невидимых сфер. Иначе к чему бормотать такую бессмыслицу? Но чуть позже что-то начало, наконец, доходить.
К тому же это развивало память, терпение и речевой центр. Аргументацию пришлось проговаривать тысячи раз. Как оказалось, знать и понять – совершенно разные вещи. Я знал, но не понимал. Оставалось надеяться, что тайны более практичных наук раскроются позже. За галлюциногенные травки хорошо бы платили, но Нима отказывалась их продавать.
«Проблема не в объектах, а в нашем к ним отношении» – говорила она по этому поводу. Подобные фразы обладали поистине гипнотическим действием, усмиряя бабулю. Та часто возмущалась, что мои знания еще нельзя разменять на монеты. Как-то иначе оценить их она не могла, но Ниму уважала безмерно. Слушая ее, старушка порой впадала в прострацию, и чем туманнее был смысл, тем ощутимей проявлялся эффект.
Я иногда это тоже использовал. Правда, не всегда выходило удачно. Бабуля отменно орудовала кочергой, пребывая и в искреннем восхищении.
И потому я не стал более медлить и побежал на кухню, благо уже умыли с пристрастием. Энергичности бабули можно только завидовать. Она бегала как заведенная и, держа в памяти десятки подходящих к готовности блюд, щедро раздавала пинки и затрещины.
Мне сунули в руки деревянную лопатку размером с весло и подтолкнули к чану с праздничным гуляшом, который требовалось непрерывно помешивать. Остро пахнущий и наверняка вкусный, сейчас он вызвал лишь рвотный позыв.
Красное пузырящееся месиво заставило вспомнить кошмар, который пришел этой ночью. В нем была ванна, наполненная кровью до самых краев, и прекрасная рогатая особь, измотавшая жадными ласками. Воспоминания пустили по коже сонмы мурашек, и мне стало жарко.
Приснится же подобная мерзость! Только жаль, что многое из кошмара забылось. Надеюсь, в следующий раз эти гадкие детали запомнятся лучше…
– Кцумчик, опоздал же! Что щеришься, одноглазый? – в лицо плеснули из кружки.
Несколько брызг попало в чан, и Лавруша опасливо оглянулся. На его счастье, бабуля вышла к посетителям в зал, иначе подленькую провокацию бы сынку не спустила.
Родное чадо в последний год сильно подросло, став примерно в два раза тяжелее меня. Большой, подлый и рыжий. Видимо, поэтому он считал себя вторым человеком на кухне.
Убедившись, что ему ничего не грозит, Лавр подошел вплотную и, глядя на меня сверху вниз, плюнул в гуляш. Смачно харкнув и подленько улыбаясь, как делал всегда.
Я лишь пожал плечами. Не мне же есть. Но бабулин труд было жалко. Жаль и детину, страдающую от бессильного гнева и тупости. Разумеется, Лавруша знал, что ответить мне нечем, поэтому и не смог отказать себе в удовольствии.
С глумливой ухмылкой он отступил на шаг, чтобы насладиться чужим унижением. Тупице невдомек, что это лишь картинка в уме. В моем ее попросту не было. «Наблюдаемые феномены в своей сути пусты» – этому научился у Нимы.
Итак, я безграничное и ясное небо, равнодушно взирающее на бессмысленные игры глупцов. Спокойный как удав. Невозмутимый, как гладь лесного пруда. Прозрачный, как капля росы на травинке…
А в следующее мгновение мои руки выдернули из гуляша «весло» и с силой опустили его на эту тупую рыжую голову. Дерево (или череп?) громко треснуло, и Лавр повалился вперед, смахнув со стола несколько блюд.
Ночной кошмар продолжается?
Нет, изумление в перепуганных глазах поварят подсказывало, что это реальность. Шокированный собственной выходкой, я застыл словно столб. После звона разбитой посуды и в зале, и на кухне стало неестественно тихо.
Лавр лежал лицом вниз и не шевелился. Зловеще парил разлитый на полу суп. Взметнувшийся в мангале огонь яростно лизал шампур. Остро пахло горелым мясом и специями.
И тут мир ожил, опомнился и завертелся как юла. Окружение прибавило звука, динамики, амплитуды, хоть и осталось абсурдным. Картинка всё так же далека от реальности. Веснушки на лице, обрамленные зеленью и чешуйками лука, отказывались вписаться в привычное мне измерение. Топот, вопль бабули и округлившиеся глаза зевак воспринимались неестественно отстраненно и потому очень отчетливо.
В уме заныло ощущением свершившейся катастрофы. Минимум выгонят, если Лавр всё-таки выживет.
А если нет?
Всего секунда, одно импульсивное действие – и мой комфортный мирок треснул. В нем вдруг стало шумно и тесно. Люди недоуменно перешептывались, косились, а я оцепенело стоял, вжав голову в плечи. Никто не ждал от меня такой дерзости. Хотелось исчезнуть, залезть как черепаха под панцирь, надеясь, что реальность станет такой же, как прежде. Это, скорее всего, сон.
Зажмурившись, я сильно ущипнул себя, но всё осталось на месте.
Лавра привели в чувство, но он лишь мычал, поэтому послали за доктором. Бабуля посмотрела на меня всего один раз, но этот взгляд мог бы забить гвоздь. Губы плотно поджаты, в глазах ярость. Это война. Мне конец.
Иллюзий по поводу Лавра ни у кого, разумеется, не было. Все знали, как он меня дёргал. Его можно понять – я кукушонок, отбирающий материнскую любовь и внимание. Нельзя понять лишь черную неблагодарность. Так отплатили семье за хлеб, кров и доброту. Змей, пригревшийся у них на груди, укусил. «Змей» – потому что я на подобное был неспособен.
Видимо, эта тьма вызрела где-то в уме. Отравила, заставила встать на дыбы и, наконец, огрызнуться. И Лавруша стал только первой жертвой этого чудища. Будут другие. Я чувствовал внутри чужака. И я боялся.
Теперь то, что вчера бы казалось немыслимым, воспринималось само собой разумеющимся. За обиду – бить насмерть. Простить и смириться нельзя. Унижение смывать только кровью.
Это правда всё я? Тот, кого Нима учила в любой ситуации оставаться бесстрастным? Что со мной? Откуда эта безуминка, непривычное ощущение внутренней силы? Она мне понравилась. Пусть будет всегда.
Стряхнув оцепенение, я прошел через зал и вышел на улицу. Никто не стал останавливать, хватать за руки, выяснять что случилось и как. В глазах этих людей я покойник. Собаки барона вечно голодные, а наш Лавруша – бастард…
