Евгений Анатольевич Небольсин
О вере славян. Научное эссе
Таким вот образом, если душа находится в Абсолюте радости бытия, то всё то, что является злом, на самом-то деле, становится активатором счастья или стимулирует очередной раз ту грань природы человека, которая едина с бесконечной радостью этого бытия. То есть оное становится злом лишь в одном случае, если произошла активация иного, так как душа в тот момент не была в Боге, из-за чего душа ещё сильнее от Него удалилась. Это всё сказанное – теоретическое обоснование, столь нужное нам, когда будем обсуждать природу экстаза во время физических нагрузок и перейдём к практике.
Можно сравнить сие ещё и с рисунком на белом холсте. Если рисовали только белыми красками, то нет контраста и рисунок не воспринимается, хотя оный есть. А если на белом рисовали чёрным, то мы уже можем любоваться своим портретом, ибо разные оттенки черного очень выразительно отражают уже малые тонкости нашего портрета.
Итак, тяжелейший физический труд оказался такой составляющей, коя усиливает счастье при соблюдении одного условия, если труженик держит в душе Бога. Только лишь в этом случае, чем страшнее нагрузки, тем ярче переживаемый человеком экстаз, пленником коего становится тот, если хоть раз его испытал. И надо сказать, что какой-то альтернативы этой радости нет, ибо нет альтернативы Богу. Потому и желаннее этой радости нет ничего.
Для чего уделил столько внимания этому разбору определения о счастье человека? Хочу показать то, каким должен быть народ, чтобы создавать такие выдающиеся учения, кои в своё время поработили весь цивилизованный мир. Их авторитет был усилен естественным желанием людей жить в мире и согласии. Именно по этой причине узнаем свой лик в религиях древней Египетской цивилизации, в древней Индии и, как следствие, в тех мировых религиозных системах, кои родились на этой почве: Иудаизм, Буддизм, Христианство.
Дальнейшие суждения будут адекватными, если дадим определение природе познания. Что такое познание? На самом деле ответ на такие вопросы имеет приоритетное значение, ведь тайну космогонии древних без этого понимания не раскрыть. Представьте себе, что перед вами свежее яблоко. Оное без повреждений может пролежать очень долго. Можно сказать, что относительно вечно (несколько месяцев назовём относительной вечностью) и гниль не коснётся его, если мы будем его хранить в хороших условиях и не нарушим защитный слой клетчатки мякоти. Нет распада продукта – для нас сие пустота. Давайте предположим, что мы познаём мир только через одно чувство (не слышим, не видим, не можем ощутить запах и так далее) – можем познать только и только через вкус. То есть, допустим, что мы познаем мир в следующем срезе мироздания: есть вкус – есть предмет; нет вкуса – нет предмета. Все иные формы чувствования не ведомы нам. Это удобно, чтобы не смешивать одно с другим, ибо все виды или способы познания схожи: от нервных окончаний идёт сигнал по нервным каналам в один и тот же мозговой центр сбора информации. Иными словами, природа познания везде одна и та же. Различны только образы этой природы. Так вот, в таком вот виде свежее цельное, не тронутое яблоко для организма является пустотой. То есть его нет, ибо органам чувств для распознания нужна активация нервных окончаний, распознающих вкус выделившегося фруктового сока. Нет возбуждения их – нет предмета для нас, ибо мы его не чувствуем. Мы его вкус «не видим» и потому не можем знать, что он есть – оный для нас пустота.
Кроме специфически явленной пустоты, надо дать ещё одно имя такому состоянию спелого фрукта: если яблоко цельное, то оное живое. То есть не выделяет соки жизни и не активируют чувственную природу вкуса и борется с микроорганизмами, пытающимися проникнуть через кожуру. Итак, цельность – это иное имя жизни и в данном срезе мировосприятия это ещё один образ Божий (также как образом Божьим является цельность днища в корпусе плывущего вдаль корабля).
А теперь, если мы сделали надкус, то с этого момента клетчатка выделяет сок и мы понимаем, что перед нами был фрукт с названием яблоко. Только теперь это уже не яблоко, а то, что им было, огрызок, ибо оный начал отмирать, перестал противостоять микроорганизмам. Относительная вечность фрукта сменилась временностью перехода из цельности к жалким останцам огрызка. Выделившийся сок привел в возбуждение наши органы чувств и мы понимаем, что перед нами продукт питания, распознаём яблоко. До этого момента перед нами пустота. Да, это пустота, но сие никак не значит, что яблока нет в природе. Это также как зерна пшеницы, если не раздроблены работой челюстей, то и не перевариваются. Пищеварение не властно над цельным семенем, а потому оное без последствий проходит через всю пищеварительную систему животного и потом выведенное из организма оказывается в благоприятных условиях естественного удобрения и дает всходы. (Жизнь переламывает всех, но претерпевший до конца спасется – надо быть там, где нет переламывающих челюстей.)
То есть, что такое познание? Чтобы познать, нужно умертвить, произвести разрушение. Чтобы узнать, как работает трактор, надо его разобрать; чтобы узнать, как устроено строение организма, надо проникнуть в его утробу, то есть умертвить животное; чтобы узнать, как устроен мир, надо проникнуть в его нутро и так далее. Познание живого невозможно, ибо оное есть для органов чувств чувственная пустота, то есть оное должно умереть. Оное есть только для души, как уникальное явление красоты, оттенок характерный личности и общении с живым. Такова природа познания, в коей мы видим только то, что оказалось в процессе распада. Нет разрушения – нет познания. Палка из положения вертикального равновесия начала падение – мы понимаем, что было первоначально равновесие по вертикали. Если палка не падает, то законы кинематики её «не видят», ибо оная им в состоянии равновесия не подчиняется. А точнее подчиняется, но весь функционал кинематического корпуса сведён к нолю, в границах коего нам даже не понятно, что именно перед нами. А может быть это не палка совсем.
Этот межзвездный вакуум представлен чувственной пустотой, но на самом-то деле, не пустота, а живое тело, в коем вовсю клокочет бурливая динамика прекрасного – не тронутая жизнь. Как только эта пустота разрушается, так сразу предстаёт перед нами как чувственно распознаваемая реальность – мы видим Звезду. Ведь на Солнце, как раз идут процессы распада. Также как и на всех звездах вселенной. Причем сам по себе распад – это реальность. Мы видим (распознаем) эти материальные вещи только потому, что в них тоже идут процессы разложения атомов на составляющие (хотя и медленное), из-за чего возникает этот радиоактивный фон.
Таким образом, пустота (личностный оттенок центра всей природы, ибо, как мы выяснили пустотой сие является только лишь в одном случае, если «яблоко» живое, то есть может бороться с микроорганизмами) заявляет о себе только в деле (эн + ерго = в деле). А так-то пустота – это такое характерное для жизни и в данном срезе мировосприятия имя спящего исполина. (Вот тут можно сделать научное открытие, о котором ныне спорят физики.) Оный может проснуться и мы узнаем о нём в делах его. Перед нами ещё одно определение об энергии. Но исполин в деле и он же на отдыхе – это одна и та же, то есть живая личность. Просто смертью мы называем перемену форм: была одна форма, когда он спал, а потом оная умерла и появилась другая, и вообще он начал какие-то передвижения. Энергия переходит из одного состояния в другое, оставаясь той же и при этом оная вечна. То есть под словом «Вселенная», то есть «всё есть лень», древние вкладывали очень глубокое учение – это всё есть сон, от которого пробуждается исполин (Звезда). Таким вот образом, рассуждая о природе познания, мы раскрыли азы древней веры славян. Ведь перед нами очевидна идея, коя раскрывается смысловыми синонимами, пришедшими в современность из древности. Но нам важно заметить, что чувственное познание – это только лишь сфера человеческого мировосприятия, причем одна из множеств.
Свои суждения мы перевели в область антропоморфности научного анализа не случайно. Почему? Всё дело в том, что наука должна нести радость. Так как нам, кроме радости телесной (оргазма) во время супружеской близости ничего не известно, то очень сложно понять цель веры. А между тем мир един и законы счастья в нём идентичны во всех оттенках, во всех гранях, во всех проявлениях, во всех сферах мироздания. Хоть речь идёт о ничтожности радости низменной природы телесности, принцип её проявления одинаковый везде, но в иных масштабах. В Исламе, когда говорится о радости Рая, то пытаются отталкиваться от того опыта переживания радости, который наиболее известен. То есть этому хоть и опыту быть в ничтожно мизерном счастье, как семени, необходимо дать плодородную землю и получить всходы там, где мир более насыщен и бесконечен. Раскрыв его природу спроецировать или перенести образ на все сферы человеческой жизни. Это нормально и в духе древних верований славян. Не зря они строили могильники в виде женских половых органов, во чреве коих должен родиться целый новый мир. Более того, мы ниже рассмотрим, что половые отношения проецировались на все сферы бытия Вселенной. Так человек объяснял происходящее.
Исходя из всего сказанного природа познания имеет два полюса. Если мы, познавая, увидели Бога, то есть раскрыли Его новые спящие в нас грани, то испытываем экстаз, сообразность коему имеют межличностные отношения любящих друг друга мужа и жены. Если мы, Его не увидели, то мир для нас мертвый и получаем травму психики, с которой жить невозможно. Если мы не увидели Бога, то из двух вариантов, нам открывается только второй: увидели руины после разрушения. Если мы увидели жизнь, то счастливы. Если мы увидели смерть, то получаем удар и уныние от созерцания безысходности финала.
Есть и другие сферы нашего мировосприятия, нуждающееся в том, чтобы в пределах их сферы природы говорить о Боге и делать мир естественным для жизни, счастьем – это логика.
То, что палка была в равновесии, мы узнаём благодаря процессу её падения. Ибо включаются законы механики – это законы смерти, естественные для процесса отмирания. ИТАК, ЛОГИКА ИМЕЕТ ВАЛСТЬ ТОЛЬКО НАД ТЕМ, ЧТО УЖЕ НЕ ИМЕЕТ ЖИЗНИ в пределах подчиняется мертвым законам: есть живое – есть проблемы, а потому логичнее от проблем избавиться вовсе, вместе с источником их. (Такова природа атеизма.) А вот Законы Царства Небесного иные, инородные логике. Живая палка наоборот стремится вернуться в исходное положение вертикали, тянется к небу. Или применительно к яблоку, то фрукт набирает вес и спеет. Ведь сообразно этому наш организм в постоянном борении, стремится удержать состояние равновесия своего здоровья. Если болезнь выводит здоровье из равновесия и склоняет к логически верному (какой смысл расти, если опять будет в земле), то живое возвращает (стоять и радоваться). Перед нами уже не просто пустота, не поддающаяся познанию, но и не поддается пониманию. А ведь сие уже есть оттенок вожделенного счастья. Представьте себе младенец начал делать первые шаги – родители счастливы. Ребёнок споткнулся и силы притяжения сделали свое дело – он упал. Логика сработала. Но вот он поднимается вновь и мы уже счастливы. Младенец победил смерть – УРА. Для чего привожу этот пример? Здесь наглядно видно то, что пустота динамична. Ребёнок поднимается, растёт, стремится и хочет жить – не поддается логике, то есть “логически распознаваемая пустота, в коей законы механики (разрушения) не работают”. Зато происходит активация счастья. Счастье не имеет ограниченности, если остается в пределах данного образа пустоты. И ведь его всегда мало, и всегда хочется большего – так пусть все будет. Мы не хотим утрат, пусть все будет всегда. Не надо никаких взрывов и распадов, пусть все будет пустотой чувственного познания. Таков мир межзвёздного пространства космического вакуума – он пуст только по одной причине, что полон радости Царства Небесного в том виде, в каком оное держит равновесие от разрушения или поднимает, восстанавливает его. Итак, пустота или чувственная бесчувственность – фундамент радости и счастья. И опять же только лишь фундамент. Это земля, на которой имеют возможность расти цветы. Когда речь зайдёт о Благодати Духа Святого, то мы будем принимать иную сферу жизни, её бесконечной радости и счастья.
Всё это выше сказанное надо проговаривать, ибо из этих элементов складывается наше верное представление о вере не только древних, но современных людей. Исходя из этих позиций и созерцая мир через эту призму, мы накладываем этот озвученный “шаблон” на русский образ жизни, культуру и русскую речь и видим то, что попало в наше поле зрения и перед нами восстает очертание из созерцаемых руин тысячелетий Исполин древней веры славян.
Итак, мы узнали природу познания и осознали, что оная, как форма познания, является порождением грехопадения человечества. Когда-то мы были частью бесконечной пустоты Вселенной, но грехопадением мы видим только то, что подобно нам самим – разрушенное и ничтожно малое. О личности мы узнаем только общением с пустотой и сообразуясь с ней в образах выздоравливаем.
Православное богослужение, литургия, начинается с самого первого возгласа священнослужителя: “Благословенно Царство Отца и Сына, и Святаго Духа.” Хор: “Аминь”. Мне думается, что этим обозначается самый главный посыл: всё есть Царство Небесное. И теперь, всё богослужение повествует нам Евангелие, земную жизнь Иисуса Христа до Самого Его Воскресения. Нам показан единственный путь вхождения во Царство Небесное, который имеет множество вариаций земного выражения. Сколько людей, столько и вариантов одного и того же пути. Каждый путь – это целый опыт жизни, выраженный в его личное миропонимание, но опять же только в пределах образа восхождения на Голгофу Иисуса Христа, Сына Божьего. Такова жизнь, в коей мы можем идти только теми дорогами, кои вписываются в естество природы живого. Вершина вершин одна, а склонов множество. Множество вариаций восхождения на эту Вершину – к Богу, к абсолюту экзальтации счастья. И нам этот путь указует Спаситель. Не только указывает, но и показывает то, каким надо быть, чтобы подняться на Неё. Можно сказать иначе, что то, о чем повествует нам Евангелие – это образ жизни во Царствии Небесном, в Его вечности. Каждая личность – это такой, свойственный ей формат исповеди только этого восхождения во Царстве Небесном в единое для всех Царство Небесное земными тропами. Древняя вера славян не исключение, имела этот же образ в своей свойственной славянам специфике выражения. Оная имеет множество направлений-учений, но все они имеют право на свое существование, если ведут к Одной, Единой для всех и вся Вершине вершин.
Вера древних людей
Во-первых, необходимо ясно понимать то, кем мог быть древний учитель и кто именно имеет право учить, передавать по наследству. Он живой образец для подражания, указующий ориентир направления подвижничества, благодаря чему дожил до преклонных лет. Он смог через всю свою жизнь пронести радость, оставаясь самим собой даже очутившись в аду. Он имеет верное представление о том, кто такой Бог, личность и оставаясь самим собой двигается в этом верном представлении. То есть в его понимании нет узаконенного греха. Он спасся только потому, что был верен себе и остался самим собой – душа по природе осталась христианкой. Перед моим мысленным взором стоит умудрённый тяготами жизни престарелый, но довольно моложавый аскет. Он многое прошёл и не потерял своей радости жизни в богообщении и любви к людям. Но этого мало, ведь он страждет о своих детях и жаждет, чтобы они, также как он, прожили свою жизнь достойно и дожили до преклонных лет. То есть он не спит в ожидании, а сам идёт туда, где он нужен, даже если отвергнутый. В детстве у него было много друзей и среди ровесников, и среди старших, и среди младших. Но сказать слово новому поколению, передать эстафету имеет право только он, ибо прошёл путь тяжелой жизни и выжил, дожил до преклонных лет и, главное, не утратил радость и жажду жизни, и ясность ума. Он, в отличие от других, прошёл топкое болото и теперь знает брод (брод – понятийное имя аскетического делания). Умудрённый жизнью престарелый муж жаждет делиться счастьем, хочет рассказать, поделиться своими мыслями, ищет формы свидетельств о Боге в своей жизни и пути к Нему. Он жаждет восстановить семя тех, с кем жил когда-то и ради этого он хочет жить долго. Тот, кто воспринял его поучения, выжил и продолжает дела дедов, обогатив их теперь уже своим личным опытом, передает его по наследству потомкам, кои продолжают улучшать этот опыт.
Все в мироздании родилось только как утверждение живого и как его производное одновременно. И, только как утверждение живого, не утратило своей актуальности во всех смыслах и осталось в бытии. Благодаря тому, что утверждает живое (во всей полноте этого слова, ибо жизнью надо назвать и радость в чистом виде), каждая фибра бытия имеет вечность и преемственность. Вне этого плана во Вселенной ничто не может иметь бытие.
Основная мысль этой книги. Всякое учение и с ним всякий мир рождается из недр именно любящего своих детей отцовского сердца. ***Всякое учение, каким бы крайним оное не было, в конце концов сообразуется с чаяниями и интуицией любящего сердца отца. В противном случае, обречено на отчуждение. То есть обязано привести личность к покаянию, к смирению перед любовью и волей отца. И только ради этого оное имеет право быть. Есть любящее сердце отца – будет жизнь и будут новые учения у него о себе, о своей любящей душе и о своем полном опасностей победном пути к Богу. Любящее сердце отца хочет и должно полностью контролировать чад своих, кои неизбежно постоянно задают вопросы в соответствии с новыми открытиями и новым опытом освоения Вселенной. Открытия в науке – это хорошо, но только в одном случае, если они укрепляют доверие к сильному духовному авторитету в этом народе. Это как нож, которым удобно производить какие-то работы в хозяйстве, если он на своем естественном для общей радости месте – рукоять лезвия в ладони. Но оный может быть инородностью в живом теле, если покушается на добрые отношения отцов и детей. Таким образом, перед нами стоит нелегкая задача: отеческая правда жизни со своим любящим сердцем должна проникнуть во всё и даже в глубины мироздания, в коих ныне погружен научный анализ в том же числе. Отеческая любовь должна верховодить в глубинах миропонимания и научного прогресса, чтобы продукты человеческой научной деятельности не оказались там, где они становятся инородным телом в естестве живого. Трудно такое принять ученому, а придется – он должен идти к людям не со своими форматами мысли, а через отеческое понятие о мире и в согласии с его волей, чтобы утверждать живое даже там, где жизнь невозможна. Этот вопрос очень важен, ибо речь идёт об освобождении русского народа. Освобождение – это не свобода от колонизаторов, а свобода от всего противоестественного живому, от собственного самодурства. Если сам не можешь вписаться в окружающее Царство Небесное, то сие болезнь собственного ума. Здесь речь идёт о перекосах и многочисленных перегибах, от всех форм инородных крайностей, из-за которых народ сам для себя становится инородцем.
Древность от нас никуда не ушла, оная так и осталась вместе с нами. Мы по-прежнему живём её законами, даже не ведая и не осознавая сие. Более того, древность осталась телом, впустившим в себя Благодать Духа Святого Православия. Православием обогатился славянский мир и преобразил веру свою присутствием Духа Святого. Ничего не разрушено в покаянном образе жизни наших народов, но только дополнилось Им и Его Сущностью. Если до Рождества Христова древность готовилась принять Его и Дух Святой через Него, то теперь появилась ещё одна функция – сохранить присутствие Благодати Духа Святого и исповедовать о Нём потомкам. С помощью посылов из древней веры точка созерцания мира закреплена не на чем-то либо, а именно на Боге. Теперь же, после сошествия Духа Святого на человечество (в лице учеников Его) усилилась радость от этого созерцания, а потому оказался востребованным новый опыт аскетического делания – убережение Его присутствия на личности. То есть функция приуготовления личности к принятию Христа в древнем славянском формате никуда не делась. Оная так и осталась, и стала богаче, более полной, и законченной. Она важна до сих пор, ибо человеку свойственно ошибаться и падать, а потому восстановление не утратило своей актуальности. Ибо восстановление человека, упавшего с вершины бытия в Боге, должно быть нежным, адаптированным к возможностям физиологии человека и его психики.
Человека необходимо привести к вере, к аскетическому благочестию радостью. То есть надо научить его радоваться следуя дорогами, не инородными вечности души (алкоголь и грехи), а путями благочестия и аскезы. На современном понятийном языке это звучит иной раз очень жестко: убить неверного (отцу). Хотя сие есть самая древняя установка во всех народах мира. Так или иначе все религии мира призваны решить именно эту задачу. (По сути мы имеем дело со множеством вариаций выражения именно её.) Но «убить неверного» для тех древних славян – это не физическое истребление, а вразумление добрым словом и человечным отношением. А после Сошествия Духа Святого на апостолов, убийство неверного происходит счастьем через действо Благодатью Божьей. Такой образ мышления особенно важен народам Севера, ибо продиктован необходимостью жизни в тяжелейших условиях и только оный имел живучесть и смог протиснуться в будущее в жесточайшем естественном отборе. Неверный становится верным, рождается новый брат и соратник в борении со смертью. Это очень важно понимать, ибо победа – это никак не довление одного над другим в столкновении, а совсем наоборот: это торжество жизни над смертью. Торжество жизни над смертью имеет только любовь и радость внутрисемейных отношений. Именно благодаря жесточайшему естественному отбору в бытии возникла монархия с её августейшей Семьей. Это образ торжества добра над злом радостью младенца, улыбкой на лице ребёнка в руках матери. Это и есть образ непобедимости в самом чистом виде, спасительный ориентир для подражания, полнота молитвы Богу. Человечностью побеждается смерть. Человечностью следует расположить заблудшего к себе и подготовить для важной беседы ради его спасения.
До Рождества Христова сие выглядело так: надо вникнуть в образ мышления, проникнуть в глубину заблуждения, снизойти до самого дна падения и потом сообразно специфике возникшего его мышления указать выход или провести к Нему. То есть на его понятийном языке сказать важное – привести к покаянию.
Так как таких людей будет много, то важно нейтрализовать возникший крен-заблуждение и соделать новой формой исповеди о Боге – соделать её замкнутым в самом себе учением. Понимаете, о чем тут речь? Если произошло отпадение от Вершины вершин, то возвращение на прежнюю высоту должно быть новым свидетельством о Боге. Это тоже Коловрат, в котором точка созерцания центра должна переместится в пределах уровня и оказаться со всех сторон для обозрения единого Центра. Только так, возникнет вся полнота представления о Боге с позиции возникшего заблуждения и заблуждение становится частью полноты выражения Истины в данной сфере бытия Вселенной. Остается только выбрать себе подходящий склон для возвращения на прежнюю высоту – там, где нет отвесной стены подъёма к Вершине вершин. Её каждый человек в праве выбрать сам. Свобода нам дана для того, чтобы радостью сообразоваться с Богом без насилия над собой. Возникает новое учение, которое имеет право на своё бытие только в одном случае – приводит человека к покаянию. Отсюда столько много течений в пределах веры древних славян. Каждое из них – это ещё одна река-приток к основному пониманию об Истине – послушание у старшего рода.
После Рождества Христова появляется ещё более сильная опора для тех, кто вел свой народ в будущее – присутствие Духа Божьего. Такова реалия жизни во Царстве Небесном не только на Небе, но и в Его земном оформлении.
Тогда, что нам несёт Священное Писание и чем оное разнится с древним славянским опытом? Священное Писание – это тоже учение о покаянии, только преподносится оное не наглядно через законы природы Вселенной (древние славянские религиозные доктрины, в коих “каждое дыхание да хвалит Господа”), а через самое наболевшее и близкое любящему сердцу – через межличностные отношения отцов и детей в пределах семейства. Писание с самых первых строчек “топчет и отвергает” логику бытия, требует подвига веры ближнему в чистом виде, как фундамент межличностных отношений. Перед нами сразу же встает непреодолимая отвесная стена, а именно требования принять на веру то, что анализу не поддаётся. Сразу, с самых первых фраз, священные тексты рвут мировосприятие алогичностью.
Что предлагают северяне? Представьте себе, что Вам дают отравленный продукт питания и говорят, что его можно есть. У нас растерянность в глазах, ибо знаем о том, что это яд. Тексты древних славян, не смотря на то, что это яд, не отвергают сие, но и требуют обработки этого продукта, чтобы как-то там этот яд нейтрализовать перед едой. Даже физиология тела живого несёт в себе именно этот же образ, в коем присутствует первоначальная обработка для нейтрализации ядов (процессом пережёвывания). То есть нет прямого восприятия (Источник-потребитель), а продукт должен быть адаптирован под физиологические способности организма его принять и приобщиться к Божественному. Как-то странно, но ведь нас такими сотворил Бог и мы не можем осваивать энергии без предварительной обработки носителя их. Речь идет не только о продукте питания, но и вообще о наукоёмких производствах.
После всего сказанного, вопрос в другом, а должно ли быть другим Священное Писание? Скорее всего, нет, ибо в нём надо назвать вещи своими именами, Бог инороден не грехом, а только абсолютом святости и в святости же Его родство с нами. Вариации родства Истины у каждой живой системы свои индивидуальные. Иными словами, без этих установок вера перестает быть религией. То есть должны быть те, кто имеет опыт Истину сделать удобной для освоения собственным народом. Те кто писал эти тексты, старались сделать общими для всех.
Священное Писание в Книге Бытие – это такой Центр, вокруг коего вращается всё мироздание. Коловрат – это как бы четыре топора, кои сметают всё логичное и аналитически выверенное. Сметает логику и оставляет только общность с миром Божьим – с центром вращения. Бог не имеет величины греха, то есть величина греха связи с Ним равна нолю, а потому всё то, что имеет величину отличную от ноля четыре топора сметают на своем пути. С одной стороны центр всего и вся, а с другой ничтожество точки. Ведь осознание того, что мы ничтожество во Вселенной – начало покаяния и смирение. Такое понимание стимулирует человека занять свое место, где точка оказывается Началом начал, Центром центров. Священное Писание разрывает логику и анализ и нам остается принять этот шаблон и наложить на священные тексты древних славян, чтобы увидеть в Священном Писании самих же себя, свое славянское родное лицо. Главное, мы сможем адаптировать истинную веру на своей Земле и понять важное, что это все могло родиться только здесь в суровости жизни и перейти с этих земель туда на африканский континент и уже от туда в Палестину.
Теперь что общего между двумя текстами? Главная мысль, которая проходит белой линией через священные тексты: там, где отец, там будет и сын, и его дети (начни с себя, покайся, сближайся с Богом и за тобой пойдут твои дети). В самых разнообразных вариациях сие понимание адаптировано в истории Ветхого Израиля и потом раскрывается уже в Святом Евангелии самым очевидным образом. Бог Отец посылает Своего Сына спасти человечество. Сын Божий попадает в самые различные ситуации, обращается в самых низших частях населения и входит в диалоги с самыми безнадёжными людьми. И везде остаётся Собой, везде проходит мимо смерти и выживает. Он не заразился, не развратился и, в конце концов, воскреснув, вернулся к Отцу Своему Небесному. Отец недосягаем для смерти и судьбы, Сын Его тоже.
***Там, где отец семейства, там будут и его дети. Это самая Благая Весть, выход из трудного положения для любящего сердца отца, оказавшегося в безнадёжной недосягаемости от детей и утратившего над ними визуальный контроль. В пределах веры древних славян именно это русло богомыслия было коренным и самым древним. А так как более важной темы нет, то метафизические теории древних могли освещать только её и имели вспомоществующее значение воспитанию детей возле такого святого отца семейства. Они как речки-ручейки делают реку полноводной, как притоки к основному течению реки.
Космогония мифа – это такой способ изложения опыта торжества над адом в духовной брани посредством тех посылов, кои были в поле зрения большинства челонов сообщества. Да и вообще сие востребовано свидетельствовать о Боге и этим вести людей к общему знаменателю – к покаянию, к благочестивому отцу. (Об этом говорят Мирча Элиаде и А.Ф.Лосев.) Наука тоже должна опять сослужить утверждению авторитета религиозных отцов. В противном случае, наука не нужна и канет в летах. Далёкие потомки о ней ничего не узнают. Ученые в первую очередь должны думать о том, как с помощью научного подхода поднять взаимопонимание отцов и детей. Не улучшение бытовых условий, а укрепление семейственности.
Чем ещё нам важен Ветхий Завет? Он ориентирует нас в самом образе покаяния. В чём именно следует каяться и как каяться? Какой ориентир-образец для подражания или к чему мы должны прийти благодаря покаянию? Ясно только одно: должны вновь вернуться к повинности у своего отца, к смирению с его волей. Мы должны сделать то, благодаря чему появились на свет спустя мириады лет, чтобы после нас жизнь продолжилась ещё столько же времени. С другой стороны, если бы история Израиля, изложенная в Писании, не была бы исповедью о Творце понятийным языком ошибок трудных и опытом богообщения, то перед нами была бы ещё одна форма язычества. Исходя из этого, дохристианские учения народов Севера также нельзя называть язычеством, ибо всякая космогония несла в себе учение о богообщении, о торжестве в духовных баталиях на основе опыта аскезы. Истина познается только истиной. В противном случае, если бы вера древних была иной, то Христа мы никогда бы не приняли. Да и само язычество, как крен в богословии, вечности не имеет, так как не выдерживает испытание временем.
