Евгений Анатольевич Небольсин
О вере славян. Научное эссе
Буду помогать читателю в этом. Если вы в тексте увидели три надстрочных звездочки (***) перед подчеркнутым и выделенным жирным курсивом текстом, то эта мысль относится к основному руслу в учениях древних – к послушанию детей у старшего рода (Иудаизм в современном чтении).
Природа человека
***Род – это составляющая образа человека. Ещё один оттенок его природы, такая его физиология и даже грань полноты молитвы Богу или земной образ вечности жизни в Боге и Его радости. И это ещё не всё. ***Живое постоянным процессом развития и возрастания к Вершине вершин стремится к более и более совершенным формам подобия Творцу. Счастья всегда мало, а то, что есть, то всегда быстро приедается, а потому человеку (и всему живому за ним) естественно идти к большему, к увеличению «дозы» восторга радости. Только этим желанием ещё большего счастья обусловлено всякое возрастание и всякая эволюция. Единственное, надо чтобы возрастание шло не мимо куда-то, а точно в вечность, в бесконечность, коим является только и только Творец (такова природа трезвости жизни – нужно вернуться к Отцу своему). Пусть путь увеличения порции счастья никогда не заканчивается, то есть надо так выбрать маршрут движения. Этот момент ключевой в вере славян.
Если тело по какой-то причине перестало быть составляющей Царства Небесного посредством молитвы своей телесности природы Богу (психикой, физической активностью и трудами в поте лица на служении Общему Делу Божьих людей), то оное из поддержки и помощницы душе превращается во врага, становится злом. Это как корпус корабля, который служит утверждению жизни во время плавания далеко в море. Но если днище получило пробоину, то корпус из утверждающего жизнь плавучего средства становится покушением на живое. То есть из добра тут же превращается в зло. Корабль будучи молитвой Богу, потеряв сообразность Ему в данной конкретике-специфике требуемого подобия Ему, превращается в груду металла. И теперь, вместо утверждения жизни людей на поверхности океана, наоборот, тянет их ко дну.
Прав тогда тут Тертулиан, когда говорил о том, что если душа тяготеет к телесному, то становится временной. Ну, а если к держится за дух, то обретает вечность. Но Тертулиан жил в Византии. У славян тело не тянет на дно душу, то есть тело не обременение душе. Оное тоже молится Богу, активно физическим трудом в поте лица соучаствует в процессе общения души с Творцом. Тело для северного человека – это конь, несущий личность к Творцу, а люди Византии этого коня пытаются взвалить на плечи и тащить его на себе не так, как северяне. Это хвост змея, который не тянет назад голову, а наоборот призван в бытие, чтобы толкать ум вперёд, то есть толкает душу во Царство Небесное и, как видимая составляющая души, хвост-тело следует за душой к Богу. Душа верно указует путь телу точно в цель – в вечность. У славян тело не пассивное, а активное в деле моления. Перед нами древнеславянское представление о Рае совсем иное – это продолжение трудов по спасению человеческих душ. Нет отдыха, а есть более всеобъемлющая динамика ратного труда. (После смерти тело для этого закапывают в землю, ибо теперь, толкающим душу к Богу, становится уже само мироздание. Коловрат души возрастает и теперь Коловрат телесный сменяется Коловратом Земли и далее всей Вселенной галактики.)
В этом случае, продолжая говорить иносказательно, надо срочно найти пробоину и залатать её, чтобы, вернув корпусу судна образ Божий в данной специфике, спасти корабль. В противном случае, от этого хлама надо срочно избавиться. И ведь человек, стараясь выжить, идет, к сожалению, именно этим путём избавления. Он начинает отторгать всё то, что тянет душу в бездну. А именно избавляет душу от тонущего собственного бывшего спасителя, отрубает душу от тела: принимает яд в самых различных вариациях проявления. Он отрубает тянущую на дно утопающую телесность с помощью алкоголя, всяких пристрастий и разного рода вожделения (дионисийские мистерии). Если наше тело не поднимает душу к Богу, соследуя за душой к Нему, тогда вообще от тела надо избавиться. Так легче. Но жизнь требует не логически верного выбора, а именно ориентации на победоносное «борение с пробоиной в днище», ибо эволюция природы оставила только такие формы жизни, кои смогли выстоять в образе Божьем выстояв и очистившись от зла, а именно тем, что заткнули эту дыру, а не отрубили то, через что смерть зацепила и тянет душу в бездну.
Теперь внесём ясность о природе Царства Небесного посредством сравнительного анализа. А именно акцентировать внимание на том, чем Рай древних славян и арийцев отличается от представлений о нём в народах Византии. Это важно, ибо всё это передалось нам по эстафете поколений.
Рай
Для Византии рай всегда выражен в телесных удовольствиях. Это изысканная вкусная еда, игра плоти и сон. Славяне же получают кайф от того, что строят, создают картины, пишут музыку, занимаются наукой, покоряют океаны, лезут в космос. Совсем иная природа счастья. Причем подвижничество сие не самоцель, а стремление к большей полноте радости – мотивировано спасением людей. К примеру, они строят деревянную избу не для украшения и не для совершения оргий, а для спасения в холодное время года и для защиты от диких зверей. Следовательно, Царство Небесное для славянина – это образ Божий, постоянно пребывающего в процессе творения мира. ***Отец Небесный, Бог, творит мир для того, чтобы было больше радости и счастья. (Нет смысла у этого бытия, нет какой-то выгоды, но пусть будет все хорошо и радостнее. Этим же самым и сообразно Творцу живет человек как на Небе, так и на Земле. Таким славяне представляют себе Бога и Он счастлив своим процессом творчества мира и поддержания радости. В принципе, здесь ответ на все остальные вопросы, кои когда-либо возникли в истории мира.)
Само по себе бытие музыки, живописи, архитектуры, зодчества, науки и так далее мотивировано высшей целью – это всё вариации процесса дела спасения гибнущих душ, благодаря чему в обществе счастье ещё и от того, что достигнута цель спасения. Это-то и есть формы того самого борения за спасение душ, который в иных трактовках, как эстафету, перенял Христианский мир. Богородица и все святые не живут в праздности телесной неги, а радостью продолжают оставаться на острие атаки. Их нет в Раю в том понимании, в каком мы стали понимать последние столетия. То есть они опять там, где были при жизни, где много жатвы. И, по меткому замечанию святых отцов, даже всё Царство Небесное ликует о том, что душа принесла свое покаяние – вот какова природа счастья Царство Небесного. Оная динамична в торжестве добра над злом в процессе борения, а потому зла для Него нет, ибо есть только рабочий процесс счастливой души поддерживающей и устраивающей счастье и радости. Надо только знать своё место в нём, естественное для личного счастья и для счастья всеобщего.
Для Византии мир строится как послевоенное довление победителя над побеждёнными. Для народов Севера – нет, ибо победа для них – это только начало служения покорённому народу. Отсюда это слово «славяне», то есть ясно говорящие. Почему? Дело мира надо осмыслить и, если любишь этот народ, то надо сказать ему Истину ясно и понятно на его родном языке, а не пользоваться его слабостью и не стараться удержать его в рабском невежестве посредством духовного кастрирования и непонятных текстов.
Приведу пример духовной кастрации. Оказывается, можно говорить правду и ничего о ней не сказать. Учение Маркса говорит нам о зле существующего порядка вещей в капитализме. Но молчит о том, каков естественный порядок вещей, то есть о добре ни слова. Капитализм – это зло, но ведь оный стал злом только потому, что оказался не на естественном для счастья людей месте. Его нельзя ломать, а вернуть в нормальное состояние общественных отношений. Сам факт, что возникло учение «Капитал» – это говорит о том, что дискомфорт радости имеет место быть, но не показывает нам саму радость, толкая к другому злу, называя деньги добром. Когда-то эти влиятельные люди капитализма были частью структуры. Когда ушёл фундамент, то отдельный фрагменты той структуры начали откалываться. Так возникло разобщение и из цельности единой системы отпочковались сообщества по специфике ведения бизнеса. Но естественный порядок вещей – это жизнь и никуда от него не денешься. Монархия так и остается основой бытия любого сообщества и, если что-то вычленялось креном, то неизбежно возникал какой-то противовес, чтобы сохранить естественный монархический образ жизни. Появлялись всякого рода тайные сообщества, теневая экономика и так далее. В противном случае, государство рухнет из-за революционной ситуации.
Сей момент нужно выразить иносказательно. Легкоатлет вышел на беговую дорожку впервые. Подходит к нему инструктор и делает наставления. Он назвал множество запретов поведения на дистанции во время бега (прообраз марксистов-ленинцев), но ничего не сказал о том, что надо делать. Подходит другой инструктор и говорит о том же самом иначе: «Видишь вывеску с надписью «Финиш»? Беги к ней как можно быстрее». Два инструктора говорят об одном и том же и при этом, говорят правду и желают добра. Видите, в чем разница ясноговорящих, от иного? Перед нами стоит задача стоя на Вершине вершин выразить то, что нам открылось на понятийном языке древних ясноговорящих людей.
Исходя из этого, нам предстаёт миролюбивый нрав древних славян. Почему в русской речи есть такие слова, кои образованы как смысловые синонимы? Почему есть слова, кои повторяют смысл, хотя в звучании нет сходства? К примеру, «лень» и «берег»? Всё просто. Эти слова родились в разных понятийных системах. Как могло одно и то же понятие получить разные формы речевого оформления? Да очень просто, их использовали разные народы. Как могло сие произойти? Если один народ поработил другой, то очевидно, что какая-то форма речевого оформления должна была бы кануть в летах. Но этого нет и слово осталось. Очевидно великое: порабощения или довления одного народа другим не было. Было слияние двух народов в деле борения со смертью. Ведь для того, чтобы прийти к общему мнению, чтобы сказать слово Истины на понятном языке соседнего народа или поселения, необходимо сделать перевод. Благодаря этому происходит слияние двух наречий. Не уничтожение одного другим, а взаимное обогащение. Понимаете, какими были эти народы-завоеватели, ясно говорящие. Русская речь очень богата на смысловые синонимы только по одной причине – они помогали соседним народам в их священном делании торжества над смертью. Делились с ними опытом и народ становился тоже русским. Ныне также стоит задача победить смерть и потом торжествовать над ней. И опять сие надо сделать в том же образе, каким жили предки славян – надо совместить усилия для решения внутренних проблем, кои возникли в борьбе со смертью. А не так: свою распущенность узаконивать во имя справедливости грабежом и насилием над соседом или слаборазвитым народом.
Итак, представление о грядущей жизни после смерти формирует ценностный контент уже здесь на Земле и образ радости жизни в нём. Жизнь полна трудностей и преодолеть их можно только одним способом – жизнью во Царстве Небесном уже здесь на Земле, а затем перейти в тот мир в том же образе подвижничества радостью. И пред нами два понимания: одно – это вожделение в вечном отдыхе, а другое – это радость трудовых и ратных побед. Но на таком определении останавливаться нельзя, ибо труд по спасению (всякий труд завязан только на деле спасения) в славянской традиции древних совмещён с отдыхом, ибо просто отдых, хоть и является радостью, но остаётся неполнотой определения о счастье для древнего северянина. Высокая динамика физического труда – необходимое условие для бытия организма, его физиологическая потребность, кою следует направить в верном направлении (ведь движение само по себе – это ещё не всё, ибо нужна осмысленность и цель).
Для людей Средиземноморья той эпохи от жизни надо брать всё прямо сейчас, ибо загробной жизни нет. Отсюда все вытекающие. Дело в том, что в обществе все сразу жить в удовольствии не могут из-за ограниченности пространства. Кто-то обязательно нарушит границы спокойствия ближнего или всем не вместиться в ограниченном пространстве. Более того, в Византии нарушение границ друг друга – норма. И даже сие становится целой наукой, благодаря коей одни живут в рабстве у других. Отсюда же работорговля. Отсюда эти постоянные гражданские войны за переделы зон влияния. Для северян же жизнь в Раю начинается на Земле, причем в том образе, в каком они видят себя после смерти – надо получать радость не от торжества сильного над слабым в услаждениях плоти, а торжеством над смертью. Из этого понимания о мире следуют принципы служения ближнему, надо иметь счастье от исполнения своего долга по защите ближнего. Причем тяжести жизни должны быть на своем месте, а именно только ещё более усиливающим активатором счастья – важное условие. Чем сильнее тяжесть, тем сильнее исходит от него стимуляция радости. А если мы вспомним, что всё вокруг имеет бытие только как утверждение счастья и радости, то бездна, как абсолют тяжести жизни, имеет смысл бытия только как активатор радости и счастья в абсолютной полноте. Вне этого бездны нет. Славяне, проживая в столь тяжелых условиях климата, были более полно счастливы. То есть их образ жизни был ближе к полноте счастья Вселенной из-за более сильного влияния бездны холодом, а потому они более плодотворны на богословские теории, кои потом перешли в Африку и в земли современной Индии. Человечество возникло на Земле только в радости и в её законах самоутверждения, а суровый климат оказался консервантом этого миропонимания. (Население близкое к экватору оказалось брошенным в самую гущу зла и искушений, безнаказанности произвола суровостью климата.) Византия недостаток полноты пытается восполнить созерцанием зрелищ гладиаторских боёв и кровавых жертвоприношений. Хоть и животная, но все равно радость, с её желанным пленом. А Север уже живет в этой полноте и даже пытается идти дальше, где жизнь вообще невозможна: на Северный Полюс, в космос, в глубины океанов, в пустыни.
Если человек не счастлив из-за тяжести нагрузок, то ему надо срочно помочь найти счастье или вообще освободить от труда, ибо можно травмировать. Ему надо окрепнуть. Тут тоже возникает учение, кое призвано осчастливить человека исходя из тех посылов, в плену коих он оказался. Надо довершить картину образа выражения Вершины вершин согласно Коловрату.
Для Византии решение проблем идёт минимумом затрат и полным отсутствием беспокойства: «… есть человек – есть проблемы, нет человека – нет проблем», «… царствуй лёжа на боку…», «кулачество – враг народа, ибо одни отдыхают несправедливо больше других».
Для народов Севера всё иначе, ибо спорные вопросы решаются сообразно пониманию о Рае – трудами в поте лица. (Это чашка лежащая на полу хоть и зло, но её нельзя разбивать за это, а просто поднять, помыть и поставить на своё место. То есть порядок надо в поте лица делать добром.)
Природа Царства Небесного славян.
Вне исповеди о Творце ничего в мире иметь бытие не способно. Материя – это такая сфера бытия, которая специфично свидетельствует о Боге. На своем понятийном языке природы материя дает своё уникально сложенное имя Богу – постоянство. Что можно взять за абсолют покоя? В границах этого понятия возникает целый спектр характерных ему определений. Некоторые надо озвучить здесь.
Очевидно, что человек всегда стремится к большему, к большей радости. Тогда получается, что он успокоиться может только и только в обладании бесконечного абсолюта счастья. Вне Абсолюта каждый из нас ненасытен, то есть будет искать большее и большее счастье. То есть покоем в абсолюте можно назвать самую наивысшую, бесконечную экзальтацию радости. Иными словами, нет такого раздела, в пределах коего заканчивается злое и начинается доброе, ибо добра всегда мало и в то же время оное везде есть (даже в самых крайних уголках бездны существует добро, исходящее из Царства Небесного, благодаря чему бездна оказывается Его составляющей). Есть только высшая точка экзальтации счастья, абсолют добра и всё то, что ниже оной.
То есть речь идёт наступлении на бездну в любом случае и при любых самых страшных формах несчастья. То есть речь идёт только об одном – об активации Источника счастья, благодаря чему даже бездна, несущее только зло, оказывается составляющей Царства Небесного. Бездна, хотя и является самым нижним уровнем от Вершины вершин, но всё равно получает сообразность Вершине вершин согласно своему специфическому естеству природы.
Влияние Творца на природу всегда организующее в Его подобие. Под Его действием мир сообразуется Ему во всем и в первую очередь в радости. Исходя из этого, важно ответить на вопрос о том, что такое экстаз в самом высшем его проявлении? Приходится прибегать к такому формату мышления, ибо всем известно что такое телесная радость в близости любящих супруги и супруга на брачном ложе. Зато наглядность восприятия есть. Чем больше природы оказывается в поле досягаемости Его, тем больше её оказывается задействованным в формировании Божественного Образа в радости – в том же числе. Поэтому происходит отделение семени, ибо так сообразно Творцу, Его жертвенному служению. Это такая Его природа, в коей жертвенность – естественное. То есть семя выходит в радости и потому радостью является, ибо подобное рождает своё же подобие. Счастье родит только счастье.
Природа, попав под влияние Бога, неизбежно тут же сорганизуется с Ним в образе Его и в подобии Ему (хотя в области досягаемости Ему остаётся всё и вся). Чем больше охват природы Богом, тем больше сообразуется Ему в радости, тем больше счастья переживает человек. Вот и вся природа экстаза, ибо в теле человеческом соединяются две диаметральные крайности контрастности его природы организма. Абсолют экстаза Царства Небесного обусловлен этим же: абсолютно далёкой крайности бездны, благодаря чему сильнее контраст. Говоря проще, Царство Небесное включает в Себя все мироздание до бесконечности, благодаря чему мир – это радость в абсолюте. Человек сообразуется этому, когда несёт Божественное в самые далёкие уголки бытия и получает экстаз от большего охвата преображения природы в Боге. Этим он становится частью («счастье» от слова «часть») Царства Небесного уже здесь на Земле, уже при земной жизни. И чем больше охват природы, тем ярче переживаемое человеком состояние экстаза. Супружеская близость в отношениях любящих мужа и жены в данном случае является ничтожно малым оттенком, ибо в ней соединяется высшая крайняя человеческой природы с низшей. В обоих в момент супружеской близости происходит именно это – самая низменная составляющая природы сообразуется с высшей. Сообразуясь духу и любви телесность переживает радость. Так как ***только счастье и радость имеет вечность, то телесная радость, возникающая в близости любящих сердец, порождает свое подобие – вечность радости. Вся полнота радости всегда плодотворна данью большей полноте – вечности, то есть явлением ещё одной грани счастья – вечности. То есть происходит зачатие новой жизни, как продолжение рода, как образ вечной радости на Земле.
После воспаления грехом Сам Бог устанавливает способ бытия человека в прежнем абсолютном счастье Царства Небесного, коим он был до отпадения – речь идёт о том же самом образе радости, но уже в ином выражении, кои мы почему-то называем страданиями, хотя для боли и мучений в этом мире ничего не создано и не могло возникнуть. Возрастание всегда сопровождается болью, но болью оное становится лишь в одном случае – если рост идёт мимо, то есть не по пути к образу Бога и подобию Ему. К примеру, из-за бессмысленности страданий. Ведь Бог Сам есть Источник счастья в самой высшей абсолютной экзальтации, а потому, как любящий Отец Небесный, не может пожелать человеку страданий и мучений, но только то, что Ему Самому, как Абсолюту счастья, естественно. Ведь подобное рождает только подобие себе.
Для наглядности об этом можно сказать иначе: некий муж стоял на берегу и радовался теплой погоде и ясному Солнцу. Предположим, что он оказался в глубокой воде реки и тонет. И вот некто стоит на суше и говорит ему, чтобы он делал определенный набор движений руками и ногами в воде. Теперь ему, чтобы, как оставаться собой, радоваться сияющему Солнышку, чтобы дышать полной грудью свежим воздухом и, чтобы видеть мир в его красках, надо держаться на плаву. Так вот этот некто делает назидание ему о том, как работать руками и ногами не для того, чтобы наказать за ослушание и не для того, чтобы отомстить за произвол или утерю бдительности. Он хочет, чтобы человек жил и даже в таком в падшем своём положении оставался насельником Царства Небесного, как и до падения в «воду». Он хочет спасения человеку только счастьем, а не силой воли и духа. То есть, физическая активность в воде – это не мука, а способ продолжать оставаться тем же счастьем в Раю и его радости. (Страданиями и мучениями становится всё в этом бытии, если возрастание идет не к Его образу и подобию. Вне Его бытия, даже Рай превращается в ад.) Вот о чём говорит нам Священное Писание в Книге Бытие.
И как здесь увидеть славянину себя? Дело в том, что течение воды в реке бывает разное. Либо очень быстрое, либо медленное. Условие для счастья же одно и то же – берег. Во всех случаях один и тот же человек с одними и теми требованиями радости, как в стоячей воде, так и в течении её. Одна природа, но течение разное. Чем тяжелее и страшнее битва, тем слаще в ней победа. Чем быстрее течение вод, тем сильнее контраст и тем ярче виден Бог.
А если минимизировать до ноля все контрасты, то и картина мира выпадает из бытия счастья. Также как, если минимизировать контраст красок белому листу бумаги, то написанную этими красками картину не разглядеть, не распознать органами осязания. Можно сказать иначе, страдания нам даны для того, чтобы отчетливее видеть Бога, то есть отчетливее видеть Абсолют счастья и потому сильнее к Нему приобщиться экстазом.
Итак, абсолют счастья Царства Небесного включает бесконечно много сообразующейся Богу природы. Выше этой экзальтации счастья, в коей Он Сам пребывает, ничего нет во Вселенной. Но человек, хотя и воспален первородным грехом, но чтобы жить, ему надо продолжать радоваться той же полнотой бесконечности счастья, коим обладал до грехопадения. И вот тут необходимо притормозить в суждениях. Ибо человек до грехопадения и после него – природой счастья только тот же самый, а телесно – нет, он иной. Теперь можно приобщением ко всей полноте Божественного навредить образу Божьему в данной реалии воспаления грехом. Так вот Он, Бог, Сам устанавливает меру и границу человеческого счастья, кои соизмеримы с природными возможностями воспаленного грехом человеческого организма, с возможностями терпеть нагрузки телом, воспалённым грехом. Природа людей воспалена первородным грехом, а потому не может вместить Божественное сразу, но в то же время, опять повторюсь, вне прежней полноты Его присутствия, вне той же полноты бесконечной радости Царства Небесного нет жизни. Как одно соединить с другим? (Это самый важный вопрос для человечества и вопрос аскетики.)
Вся природа Божественного счастья теперь растягивается во времени, чтобы вся полнота Божественного вошла в природу людей не вся сразу, как это было естественно до грехопадения, а постепенно малыми частицами и строгим соблюдением очерёдности приоритетов. Вся радость Творца и вся радость Его Царства Небесного входит в нас очень дозировано, удобными малыми порциями, чтобы израненная грехом природа людей не оказалось поврежденной переизбытком. Хоть и дозировано, хоть и порциями малыми, но лишь бы вся и полностью. Вот откуда Его: только физический труд в поте лица и деторождение в муках. Труд в поте лица и муки при рождении младенца – земная мера радости и счастья. Трудно это понять. Просто все невзгоды земного существования естественно пройти человеку не благодаря суперсистеме, не благодаря особым умственным способностям, не благодаря физическим достоинствам, а благодаря только радости Благодати Духа Святого. Именно по этой причине в древнем языке славян слова «радость» и «род» оказались смысловыми синонимами, ибо это было учением священных текстов.
Интересно подметить то, на чем осмотрительно акцентируют наше внимание авторы святого Евангелия. На Тайной Вечери Иисус разделил хлебы между учениками, чтобы они вкусили и ели. Каждый рукой тянется в солонку и пальцами берёт из неё соли малую щепотку. Все кроме Спасителя и … Иуды Искариота. Они макают в солонку свой хлеб. На что Христос отвечает: «Макающий со Мной в солонку меня предаст». Почему же этот эпизод был зафиксирован в Священном Писании? Дело всё в том, что соль – это страдания именно в том прообразе, в каком сказано в предыдущем абзаце. Но для мучения в этом бытии ничего не возникает и не имеет смысла. Каждому дана радость по силам и по физическим возможностям их переносить и соизмеримо со своими силами надо её брать на себя. Это ясно понимают все ученики и Сам Спаситель. Брать на себя то, что по силам только Богу – это грех. Как раз по теме нашего обсуждения.
Но, скажите, для чего Бог не уничтожает бездну, как абсолют и источник зла? Да потому, чтобы усилить переживание счастья и радости. Только Богу естественно быть в таком абсолюте счастья, коему мы сильнее сообразуемся, когда оказались вынужденными много работать в тяготах. Самое главное в этот момент нести в себе Бога. Надо познать себя, чтобы познать Бога.
Представьте себе, что перед нами источник высокого напряжения. Чтобы подойти к нему нельзя делать широкие шаги, ибо возникшая разность потенциалов электрических зарядов между двумя шагами убивает текущим в организме разрядом электрического тока. Надо уменьшить «дозу», то есть надо делать маленькие шажочки при движении к источнику. Также и природа человека, воспалённая грехом, безопасно может вместить в себя только малую дозу радости в сближении к Богу, то есть надо двигаться к Нему постепенно малыми порциями сближения. То есть, чтобы продолжить свой род и этим жить вечно, необходимо радость Бога вместить в себя очень дозировано.
Так вот, когда речь заходит об эволюции, то имеется в виду только вот это – способность вместить в себя больше счастья, «расширяя шаг при движении к Богу». Физический труд в тяжелых условиях Севера – это значит, что охват природы для сообразности Богу более широкий, чем у южан: нижняя граница в образе жизни северного человека ближе к бездне. То есть северный больше вмещает в себя природы Его радости, ибо при таком образе жизни сильнее контрастность, «сильнее разность потенциалов». Человек ищет большее счастье.
Это очень важно для понимания сути веры древних славян. В присутствии Творца бездна, как абсолют зла, усиливает до абсолюта переживание высшей экзальтации счастья во всех смыслах. С одной стороны, мы боимся взять на себя без меры много. И наоборот, боимся Его отсутствия. Ибо, если Его присутствия нет, то все с точностью до наоборот: вся злоба мира просто уничтожит всё живое. Мы боимся бездну только из-за её влияния без присутствия Творца. Без Него всё вокруг восстает на нас и познаем сие опытно. Такой путь жизни по золотой середине между крайностями абсолютно черного и абсолютно белого.
Вообще, мы почему-то не задумываемся над тем, что работа работе рознь. К одному виду деятельности мы привыкнуть даже не можем, хотя оная иной раз легкая. А на другое сами лезем, хотя там тяжело и больше расход калорий (брачное ложе). Один труд для нас – это праздник, а другой – ад. Так вот наука аскеза – это как раз об этом: как тяжёлый труд сделать радостным. Как труд землекопа сделать таким же приятным, как дыхание, прием пищи или иное? А ведь без этого счастья само понятие землекоп не появилось бы в реалии Вселенной. Всё родилось и утверждается только высшей экзальтацией экстаза. Ничего нет вне этого. Вне «кайфа», прости меня Боже за это слово, ничего не родится в бытии. Вернуть народ к этому – спасти его, освободить его. С этим шёл русский везде. Вне этого понимания нет Церкви.
Подведём промежуточные выводы
Всякая Боль исходит от отсутствия Бога в душе и усиливается во время трудов в поте лица. Природа лени в том, чтобы минимизировать боль, ибо физическая нагрузка усиливает её (это как деньги, кои лучше не тратить на бессмысленное, ибо тратить на бесполезное приносит расстройство душевное). И наоборот, если Бог в душе, то муки и страдания усиливают уже переживаемый экстаз, в коем и муки, и страдания уже таковыми не являются (ибо есть прибыль денег, к примеру). Человек, «преодолев вкусовой барьер», становится пленником данного пути к радости и народ ставит его впереди себя, чтобы идти за ним. Подобное рождает только своё подобие, а потому возбуждение радости бытия может породить только радость бытия. Если душа не в Боге, не в Его радости, то возмущение порождает подобие уже другое – порождает только отсутствие радости бытия – настоящее зло и мучения. Сама по себе физическая боль – ничто, ибо люди в болезнях живут всю жизнь и болея хотят прожить ещё тысячу лет. Настоящая боль в душе, ибо с ней невозможно жить и часа. Иными словами, возмущение – это такой катализатор, который обнажает наше отношение с Творцом: либо дает ещё большую радость жизни, либо усиливает печаль и страдания. Если человек постоянно пребывает в единстве с Богом, то тяжелый физический труд или тяжелые условия жизни наоборот усиливают экстаз, ещё более сильно сообразуясь этим с Абсолютом счастья Царства Небесного. Тело жаждет большего экстаза, а потому идёт туда, где ему лучше и радостнее, даже если речь идёт о разрушении собственного здоровья. Почему? Потому, что сие более сообразно тому, что у Царствия Небесного границы между крайностями естественных противоположностей абсолютно далеко раздвинуты, а тяжелый физический труд и тяжелейшие условия жизни в большем подобии именно этому положению вещей, крайности более сильно раздвинуты.
В присутствии Творца Рай включает в Себя абсолютно далекие крайности бездны (разность потенциалов абсолютная). Чем сильнее контраст, тем ярче переживаемая радость. Ведь преисподняя в присутствии Бога перестает быть адом. Экстаз – это не выход из себя, а наоборот схождение Сущности Творца в глубины нашей Вселенной через душу человека, благодаря чему глубины сообразуются с Богом. Просыпается то, что в нас спало и при этом просыпается как новая сообразность Божественного, то есть Его радости. Такова природа яркого переживания радости и телесной – в том же числе. А если нет единства души с Ним, то даже отсутствие тяжестей бытия наоборот становятся усилителем внутреннего дискомфорта и человек получает травму психики. (Повторюсь ещё раз, что человек ленится потому, что сие есть нормальная защитная реакция на то, чтобы уменьшить травму психики из-за отсутствия единства с Ним.) После чего ему нужно восстановление, заживление возникших ран – такова природа отдыха. (Если все правильно соцентрировать, то отдых перемежуется с физическими нагрузками, ибо физические нагрузки перестают мешать отдыху, но подстраиваются под его безмятежность и сообразуются с ним. Так просыпается неизвестная до селе составляющая нашу природу и просыпается оная не как боль, а как ещё одна грань радости, пленником чего становится человек и его ставят во главе, чтобы идти за ним сообразуясь ему в том же.)
