Евгений Александрович Козлов
Этюды романтической любви
Фелиция слушала его, воззрясь очами своими на глянцевую поверхность стола. Пытаясь понять хотя бы что-то из вышеизложенной им речи. Затем в ней созрел некий ощутимый вывод и она, когда Феликс, в очередной раз, задыхаясь, прервался, высказала свои накопившиеся мысли.
– Феликс, я знаю, ты много времени уделяешь творчеству, ты тем самым заполняешь пустоту реальной жизни, постоянно проговариваешь, словно заклинание читаешь слово – замыслы, которые ты воплощаешь в жизнь. Те некие идеи неподвластные тебе и непредсказуемые в финале своего полного рождения. Так может быть, и я стала твоим печальным замыслом? Да, тебе больно и одиноко, но может, ты сам именно этого хочешь, твой великий замысел таков. Ты боишься взаимности, потому что это пойдет наперекор твоей идеи быть несчастным человеком, быть трагиком, потому делаешь всё возможное, чтобы выставить себя в худшем виде, в маниакальности и обреченности. Ты искусный актер, который уже не понимает где роль, а где кулисы. Может быть, ты страшишься самой жизни?
– Ошибаешься. Я полюбил тебя после окончания школы (девять классов) и тогда я не творил и даже не думал о творчестве, я был обыкновенным юношей, который желал быть нужным, хотел встречаться с девушкой, бывать на вечеринках и познавать мир. На первых порах, как увидел тебя, я не думал о вечной любви, я просто жил настоящим и различал твою особенность, но именно тогда я почувствовал долгожительство любви своей. Я не творил, а жил реальной жизнью, в которой всё сталось таким едко пессимистичным.
– Еще ты говоришь о верности, неужели ты гордишься ею?
– Нет. Я просто не искушен. Для девушек я не представляю интерес, потому даже если и захочу изменить тебе, то я не смогу это сделать, по причине своей безобразности и глупости. Лишь ты уделяешь мне внимание, столь низкому человеку, потому и судьба так распорядилась, что ты стала избранницей сердца моего, этим ты в идеале уникальна. Любая другая девушка и не посмотрит в мою сторону, презрительно отвернувшись, не приметит моё навязчивое присутствие. Но мне безразличны их взгляды. Вседержитель Творец подарил мне тебя, повстречал нас, и это, скажу я тебе, весьма оптимистично.
Сегодня, Фелиция, я поведал тебе лишь малую часть своих переживаний. На этом, думаю, нужно окончить наш краткий диалог. По обыкновению ты говоришь за нас обоих, но сейчас практически говорил только я. Но так было необходимо. – Феликс впервые улыбнулся за весь вечер. – Давай, наконец, отведаем наш заказ, а то официанты уже явно с нетерпением заждались нашего ухода.
И покуда двое молодых людей придаются гнетущему безмолвию, насытив души эфирными маслами чувств, несколько успокаиваясь, вкушают легкие воздушные десерты, мы испробуем на прочность гранит познания вопроса знаменующего безответность любви.
Древние философы вознамерившиеся постичь Божий замысел, наделили любовь божественностью, что, по сути своей, верно, но любовь не ипостась, а сущность. Также они возвеличили ее и узаконили главнейшим аспектом Вселенной. Любовь – это некий двигатель, без коего мироздание не может существовать как таковое. Любовь это скрепляющее постоянное явление, посему противоположность ей есть одиночество, если бы любви не было, то все живые творения Творца были бы разобщены или бы погибли, не ведая смысла жизни и не ведая, кто эту жизнь им даровал. Ветхие мудрецы выдвинули тезис, будто каждый человек это половинка души, разделенная, и только соединившись с возлюбленной или с возлюбленным, состоится слияние душ и тогда двое станут единым истинно целым. Но почему тогда он любит, а она нет, или почему она тянется к нему одному, а он пышет безразличием. Неужели философы ошибаются или сочиняют лишь то, что им по нраву, неужели таковым они хотят видеть весь мир и не быть при этом одинокими. Или же они попросту не верят в неразделенную любовь, которая сулит им только несчастья. Они верят в счастье и смыслом человеческой жизни считают – стремление и приобретение счастья, и саму любовь они провозглашают счастьем. Сколь всё это самолюбиво и тщеславно звучит, не правда ли? Однако всё это несет в себе надежду – может быть, недоразумение изменится, может быть однажды, когда мы состаримся, старик возьмет морщинистую руку своей безответно возлюбленной и попросит у нее быть вместе. И старушка согласится, зная, что он хранил ей верность целый век, будучи девственным, он каждый прожитый день смотрел на ее фотографию и восхищался ею, посвящал ей все свои творения, и вот минуло столетие и она, наконец, почувствовала тлеющие отголоски чувств того старика. Ради этого долгожданного неповторимого момента стоило десятилетиями хранить любовь, с малых лет быть верным и любящим, всё это определенно стоило того. Век жизни в разлуке – достойная жертва для мгновения ответных чувств. Многих устрашит такая история или вызовет смех и недоверие, но иных наставит на пусть истинный.
Но молодым людям многое нужно сегодня и сейчас, они нетерпеливы, потому улучив неудачу, пускаются в другие отношения, которые в некоторой мере будут счастливей прежних отношений. Однако вскоре охладевают за неимением любви. Оказывается, его вторая половинка та девушка, которая его не замечала, а он смотрит на других, ища частицу схожести в них с той истинно любимой, но не находит. И тот поиск идеала всегда отбрасывает человека назад в дорогое для его сердца прошлое.
Философы правы и любовь свергает одиночество. Любя, понимаешь и ощущаешь, что вся Вселенная заключена в одном человеке, рядом с которым чувствуешь себя полноценным. Любовь окрашивает страдания в иные тона и краски, страдания становятся во благо, те муки призывают к царственному смирению.
Почти не притронувшись к принесенной еде, юноша изрек очередной порыв, столь чувственный, такой успокоительный.
– Я смирен, потому что покорен тобой, потому что смирен судьбой своей.
Я люблю тебя, и нужны ли еще тебе слова, вот тебе биение моего сердца в знак жизни и свет в глазах моих как признак наличия души в теле моем. Прими сей изречение и, прошу, сохрани его в сердце своем, о большем я и желать не смею. Сохрани, прошу.
Фелиция сглотнула, слегка задумалась, хотела было что-нибудь произнести в ответ, но не смогла. В Феликсе пламя вольных помыслов погасло, и он, испустив заключительные эпиграммы, от моральной усталости поник, практически склонился над бесповоротным фатумом своей скромной судьбы.
На улице вскоре стемнело. Город опустел. Можно услышать легкое завывание ветерка подбрасывающего неаккуратно выброшенную бумагу, усталые водители автобусов делают крайний заезд, почти не набирая пассажиров, уносятся плавно на стоянки. На небе зажглись созвездия, различит кои лишь тот, кто поднимет главу свою вверх или какой-нибудь романтический персонаж в поисках неземной поддержки. Однако Феликс опустил свою голову вниз, ибо каждый вольный и невольный взгляд, брошенный на девушку, приводит его в неистовый трепет и в содрогание чувств. Он чересчур сильно познал ценимую недостойность свою. А Фелиция тем временем, выйдя на тротуар улицы, дабы разрядить обстановку, совсем не в привычку воззрилась на пышные и туманные небеса. В потоке мягкого воодушевления произнесла следующие слова.
– А что если звезды и вправду такие маленькие, что если они таковы, какими мы их видим.
Их встреча подошла к логическому концу. Отведав всяческих вкусностей в ресторане, они решили более не испытывать судьбу на податливость нрава.
Феликс всегда жалеет о том, что при таком редком великом событии, как их встреча, он не удостаивает должного внимания внешние черты или душевные эфиры Фелиции, не ласкает ее должным созерцанием. Он, безусловно, всё осматривает и всё чувствует, но ему бы остановиться на мгновение, перестать говорить, перестать создавать страх внутри себя, а просто-напросто устремить свой пытливый взор на любимую девушку и наслаждаться видением. Дабы запомнить каждую линию, форму, каждую деталь ее личика. Дабы сосчитать каждый ее волосок, и чтобы попытаться прочесть каждую страничку ее уникальной души, ее мечтанья и желанья, мысли, о чем же может думать столь прекрасное творение. Жаль, но вместо всего этого он всегда рьяно спешит высказаться. Ведь завтра будет уже поздно, завтра его не будет, завтра он умрет.
И лишь когда подошла пора прощаться, он поднял свои заплаканные глаза и словно весь осветился, увидев пару округлых зеркал отражающих бессмертие, сколь явственно они никогда не потускнеют. Любовь будет жить в нем, покуда горят зеленоватым пламенем вечности ее неведомые очи, наполненные состраданием. Она единственная из всех девушек населяющих землю и небо, которая не убоялась его, не отринула его. Пускай в ее сердце безграничная жалость к нему, он в ответ сердечно благодарен ей за это, за ту доброту, со щедростью к нему оказанную и за время ему подаренное. Сейчас она могла бы заниматься более полезными вещами, но вместо этого она ныне здесь, одним своим кротким взглядом благословляет его на творение, лишь одним существованием своим зарождает надежду в столь отчаявшемся юноше.
Феликс мог бы стоять подобным образом и смотреть на лик Фелиции вечно, но человеческий век краток, и ровно половина жизни уделяется сну, посему девушка отвела очи в сторону и поспешила учтиво откланяться, как подобает истиной леди.
– Во мне мерцанье звезд… – мысленно произнес Феликс уходящей девушке, и вправду, звезды будто заискрили манящими чарами свечей, с детскостью подмигнули ему, обнажив свои добродушные пожелания.
Его переполнило неизъяснимое блаженство, ибо в это важное время происходило зачатие вышнего мудрствования, сегодня состоялся самый счастливый день в его короткой жизни, но в весьма продолжительной жизни, если мерить жизнь чувствами. Он спрашивал себя – “Неужели все люди видят также как я, чувствуют подобно сердцу моему, и отношения их подобны моему, или лишь для меня она необычна, а для других она вполне земная девушка?” И он не приблизился к ответу ни на шаг, ни на мысль.
Иногда нам необходимо стоять, но конечности, словно фанатично фантомными судорогами просятся бежать. Иногда мы стоим на земле, но при этом словно парим в воздухе, еще немного и можно будет дотянуться до самых небес. Ведь взлететь так легко, даже воспарить на хрупких крылышках страдающего мотылька.
Глава вторая
“Господи, из света и земли Ты создал человеков,
так почему я создан изо льда!”
Тонкие и изящные очертания одухотворенной живости в непоколебимой правоте самосознания, с долей тревог и треволнений, заглушают бурю эмоций, отчего неразделенность познания кажется такой мнимой. Если любовь запретный плод, то стоит ли ей преподносить свои карающие страсти, дарить знания, излагать пылкие признания со всем жаром раскаленного угля похожего на сердце? Стоит ли искушать невиновность лживыми упреками? Стоит ли отводить взгляд от кого-то прекрасного, в коем нет и тени порока, и стоит ли предрекать будущее столь изменчивое и прихотливое, зачастую идущее наперекор нашим серьезным насущным намерениям? Эти вопросы неисчислимы. Неужели человек рождается и живет ради познания или же все знания мира заложены в нас и только сокрыты на глубине души, потому мы вычерпываем их понемногу, дабы прибегнуть к анализу или к веянию духа, предать суду виденное и невидимое. Вселенная создана Творцом для человека, сего венца творения. Но почему тогда мы не в состоянии здраво рассудить и понять хотя бы что-то? Может быть с грехопадением все наши познания стали утрачиваться. Однако затем Творец вочеловечился, явился Спаситель, и наставил человечество на высшее разумение нравственности, спас нас от неминуемой нравственной погибели. И вот две тысячи лет позади, и некто из людей, не удостоив своего мышления законы Вселенной, не понимая тонкости и грани мира, не представляя Небеса, лишь взглянул смиренно в живые и святые глаза любимой девушки, и тогда многое открылось его внутреннему оку. Ведь любовь, да будет вам известно – есть ключ к златым вратам Рая.
Фелиция неспешно отворила застланные пылью глаза, превозмогая боль усилием воли. Кости ее спины изнывают, а ее руки, как оказалась покрытыми ссадинами и кровоподтеками. Она не понимает, как это всё могло произойти, и почему Феликс лежит ничком чуть поодаль от нее, лицом зарывшись в землю, он не шевелится и не подает признаков жизни. Когда девушка полностью очнулась, она встала, отряхнулась. Её рыжие волосы спутались. Находясь в замешательстве и в недоумении, она огляделась, но никого поблизости не увидела. Затем подошла к распростертому Феликсу и ужаснулась, сосредоточившись на увиденном зрелище. Ведь его одежда пропитана кровью, а его шея обильно кровоточит. Дева прикоснулась к нему. Внезапно послышались всхлипы и кашель, он также пробудился, но с большим трудом, нежели чем девушка. Он дотронулся до своей шеи, неумело лег на спину и оторвал от футболки лоскут ткани, отчего часть его живота оголилась. После он бережно перевязал те две свои раны, чтобы они более не зияли глубокими порезами. Юноша явно встревожен и резок, временами его дыхание прерывается, он, будто затихает, мысленно заставляя уставшее сердце работать.
Фелиция, пребывая в оторопелом ужасе, огласила:
– Нужно вызвать скорую помощь. – она проверила карманы, но не отыскала телефон. – Кажется, нас ограбили, моя сумка пропала, а в ней были документы, деньги. – нотка паники проскользнула в ее душе. – Что же мы будем делать?
Феликс с печальной радостью посмотрел на нее и с усилием проговорил:
– Всего лишь царапины, ничего страшного.
– Но я ничего не помню, как мы объясним всё это безобразие, Феликс. – возопила девушка.
– Это трудно описать. – загадочно ответил он.
– Ты совсем побледнел, я вижу, как силы уходят из тебя, нам немедленно необходимо попасть к доктору.
– Они мне не помогут. Тебе так нужны доводы сего события? – он вздохнул глубоко и прерывисто. – Я столько тебе уже рассказал, поведал столько моих тайн, но ты так ничего и не поняла. Если хочешь, представь, вообрази себе, что меня якобы покусал вампир, вонзил в мою шею свои безжалостные клыки, насытился моей кровью, и ныне я сам стал таким же монстром, как он. Значит, отныне я бессмертен и меня мучает лишь дикая жажда.
Девушка, безусловно, засомневалась в правдивости его истории, однако увиденное ею хладнокровие Феликса потрясло ее до глубины души. Ведь юноша стал бледен подобно мрамору, глаза его вспухли и расширились, худоба стала более явственной, а крови вокруг было столько, словно она вся вытекла из его тела. Однако при всём этом Феликс жив, тяжело дышит, но жизнь неведомой искрой теплится в его сердце. И она поверила тем образам, кои он со столь животрепещущей подачей обрисовал. Иных идей ее воображение и разум не воссоздали. И видимо потому ее взору предстал мифический персонаж, элегантный монстр, бездушный и чувственный, страстный и меланхоличный.
Она мимоходом обошла небольшой скверик, и как оказалось, они находятся неподалеку от ресторана, в коем ранее ужинали, проводили задушевно время. Не раздумывая, девушка незамедлительно направилась в то знакомое заведение. Уже внутри помещения она устремилась в женский туалет, дверь которого была отворена. Осмотрелась и увидела швабру. Сорвала с нее тряпку, тщательно промыла ее и напитала влагой, что обильно стекала с краев раковины.
Перевела взгляд на зеркало, и… Она не увидела в своем облике ничего необычного, лишь макияж в некоторых местах потек, но не более того.
Фелицию испугало то, что направляясь сюда, она не встретила ни одного человека, улица и ресторан мгновенно стались пустыми. Машины кучно стоят на дороге, словно безвестные и мертвые железные пластмассовые коробки. Словом, никого. Ее затрясло от внутреннего собственного холода. Но тут она вспомнила о смысле своего прибытия в это заведение и, захватив с собою полотенце, преодолела прежний путь. Вскоре вернулась к Феликсу, однако на том самом месте его не оказалось, лишь лужа крови и тишина царствовали в этом шокирующем новом мире. Душа ее начала разрываться от безысходного отчаяния, словно несущее смерть одиночество протягивало к ней свои промерзлые пальцы. Но тут она ощутила легкое прикосновение к своему плечу. Это был Феликс. Тонкая ткань на его шее взмокла, сжимая кожу, он придерживает бок, который явно также поврежден, однако вопреки состоянию своему, глаза его исторгли млечный импульс усталого смирения.
Она впервые обрадовалась его внезапному появлению, значит, она не одинока – с надеждой подумала Фелиция. Затем она начала стирать кровь с его рук и запекшиеся пятна с лица, он позволил ей дотрагиваться до себя, осознавая всю скоропалительную обреченность своей растроганной души.
– И ты не боишься меня, такого? – спросил он.
– Страшно боюсь. – прошептала девушка.
Феликс содрогнулся.
– Они пытаются вернуть мою душу обратно в тело, они не в силах понять, что мое время исхода пришло. Возьми меня за руку, Фелиция, мне холодно. – приговорил юноша протягивая ладонь.
– Хорошо. Но что мы впредь будем делать? Необходимо найти хотя бы кого-нибудь. – не унималась девушка.
– Как пожелаешь. Ведь это твой мир. – оповестил ее Феликс вскинув руками в стороны как бы демонстрируя необъятность мироздания.
Взявшись за руки, они неторопливо двинулись вдоль улицы, осторожно оглядываясь по сторонам и задумчиво прислушиваясь. Несуразные вывески магазинов и громадные рекламные щиты горят электричеством, переливаясь всеми цветами радуги, гипнотически завлекают новых покупателей. Однако город, словно, опустел, лишь луна зависла на непроглядном небе, словно вечный ночник, напоминая о существовании света и тепла. Девушка явственнее начинала чувствовать себя одинокой и крайне беспомощной, ведь вокруг громоздятся безликие безжизненные дома, и не у кого попросить помощь. Одиночество овладевало ее. Раньше она беззаботно жила среди бесхитростной массы людей, их так много и стоит ли обращать на них особое внимание. Часто располагая такими циничными думами, она проходила мимо лежачего увечного человека, думая про себя – он один из миллиона, потому невелика потеря песчинки из песка. Часто отказывала в помощи ближнему человеку и на добрые слова также была скупа, если конечно, то эгоистично не влекло за собой тщеславную выгоду или льстивый почет. Таким образом, выстраивалось ее понятное многим, принятое многими, циничное мировоззрение. А сейчас, когда вокруг никого не осталось, Фелиция внезапно осознала, как незаменимы люди, и уникальны, уникален и незаменим каждый человек по-своему. Как же ей сейчас недостает их голосов, их движений, суетных или духовных. Как же она недооценивала людей, особенно близких и родных. Всё жизненное отведенное ей время всячески заботилась о себе любимой, одевала себя в красивые одежды, лечила, вкусно кормила, а о других забывала, проходила сторонкой, не спешила подать просящей руке, которой сейчас так не хватает.
Феликс волочится следом, временами с него капают капли живительного красного сока. И чтобы отвлечься от безудержных потерь, он зачал тускнеющий смыслом монолог.
– Я родился в обычной полноценной семье. Рос среди родителей и родственников, но так, ни с кем и не сблизился, да, они родные мне люди, но по духу мы разные. Порою я смотрю на них, но не нахожу общих черт лица или фигуры, я вовсе иной, не могу поделиться с ними своими переживаниями или чувствами, ведь они всё время осуждают меня и считают ненормальным. И они правы. Посему так вышло, что самым родным для меня человеком стала ты, девушка, которая не является мне родственницей, но словно является продолжением моей плоти и незаменимой частью моей души. Ты та, с которой меня ничего не связывает, но провидение нас накрепко сцепило. Ты та единственная, которой я могу сказать – люблю.
Девушка, кажется, его не слушала, а настороженно искала глазами хотя бы одно светящееся окно, то место, где должны обитать люди, однако так некстати все дома разом погасли. Лишь ясное мерцанье звезд придавало немного жизни однотонному пейзажу.
Куда все подевались – думала она, судорожно пытаясь мыслить разумно, преодолевая заслоны воображения, боролась с угнетающими выводами о постановке их нынешнего необъективного положения.
Феликс тем временем вовсе перестал говорить, лишь взирал на свою спутницу и вдумчиво отстранялся от действительности. “Как же она красива, и это не преувеличение, не романтические грезы, нет, ее красота есть неоспоримая данность, как закон физики или религиозная догма, никто не усомнится в том, лишь раз увидев ее”. – подумал душою он, не решаясь огласить возвышенное воззрение вслух. – “Осмотрись и ты поймешь, как чувствую я себя, когда тебя рядом нет, мир тогда для меня пуст и безжизнен”. “Я часто думаю о вечной жизни, о Небесах, потому что там нам легче встретиться, чем тут, на земле, там легче назначить свидание, чем тут, на земле, там легче произнести признательные заветные слова, чем тут. Почему полюбив человека, приобретаешь только разлуку, те мысли о ней, которые ей не постичь? Почему любовь сродни одиночеству, если я любимой не нужен и не важен для нее?” “Я творю лишь для того, чтобы занять время до смерти, чтобы ожидание смерти не было столь утомительным, я в предвкушении смерти, и пока она не навестила меня, я творю, и в те часы я забываю о смерти, и кажется, она более не решается забрать меня, проскальзывая мимо”. “Меня отличает от людей, то, что они стремятся к счастью, я же, предрекаю только несчастья себе”. “Почему лев из рогатого стада выбирает самую слабую дичь, многие скажут – потому что призван сохранить баланс, ведь слабые не дадут потомства, а сильных оставляют в покое ради увеличения численности корма. А может быть это не так. Лев просто-напросто придается лености, ведь куда легче изловить слабую дичь”. – таковы были разрозненные думы Феликса, покуда они блуждали средь тишины безлюдного города.
– Где мы? – как бы невзначай спросила девушка.
– Это твой мир, а я плод твоей фантазии. Сама решай где мы находимся. – ответил Феликс, а затем добавил. – Я столько в прошлом голосил и плакал о несправедливости, упрекал тебя в холодности, на самом же деле ты мое счастье. Ты даруешь мне счастливые мгновения, кои наполняют мою душу жизнью и смыслом.
Юноша исторгнул слова из сердца своего и постепенно опустел. Невнятная повязка на его шее начала набухать, его залихорадило, его щеки впали, запылали, скулы заострились, а вокруг глаз образовались синеватые пятна, отчего его глазницы засияли белизной.
Девушка от такого зрелища вовсе начала отчаиваться, посему мысль ее заимела такой рассудочный характер – “Должно быть, было оповещение об эвакуации населения, потому, пропустив извещение, мы остались одни в целом городе”.
– Здесь неподалеку есть аптека, пойдем, отыщем ее. – предложила Фелиция и Феликс в ответ неловко кивнул головой.
По наитию замысла они вскоре достигли задуманного пункта назначения. Отыскали крохотный аптечный пункт, с включенным светом в крохотном помещении. Здесь имелись медикаменты в огромном ассортименте, за исключением аптечного персонала. Здесь также не было никого. Феликс сел возле стены на пол, а Фелиция тем временем, собрав кучу бинтов и обеззараживающих средств, подсела к нему рядом. А после она начала отвязывать временные перевязки, стала отлеплять их, ведь они истошно тошнотворно присохли к его ранам, потому задача перед ней стояла нелицеприятная. Но, не смотря на это, со всей филантропией, она ухаживала за юношей как могла.
– Я знаю, почему полюбил тебя, потому что ты обладаешь добротой. – вымолвил Феликс.
Девушка была слишком занята, чтобы отвечать ему.
– Отныне я бессмертен. Для чего ты залечиваешь мои раны? Ведь теперь я не могу умереть.
– Не говори ерунды. Ты живой. Однако можешь стать мертвым, если я тебе не помогу. – протестовала Фелиция.
– Но сможешь ли ты излечить рану в моем сердце? Только тебе по силам вернуть мне жизнь. Прикоснись к моей груди, почувствуй мое сердце. – с ледяным пылом проговорил юноша.
Оторопев, она сделала кроткое движение, как он того просил, но тут же ужаснулась. Сердце Феликса не работало, оно затихло, более не билось в привычном барабанном ритме.
– А теперь позволь мне взглянуть в твои глаза. Только не отворачивайся. Позволь мне полюбоваться тобой, позволь мне запечатлеть в душе своей твой ясный образ, столь для меня незабвенный.
– Кажется я начала ощущать стук твоего сердца, оно вновь забилось. – воскликнула девушка пораженная до глубины души. Его сердечко трепыхалось и через ладонь отзывалось в ней самой. Однако стоило ей убрать руку, как биение вновь начало угасать, печально утихать.
– Я всегда задавался вопросом, почему люди не видят тебя, так, как я вижу. Может, потому, что я люблю тебя. Ты невообразимо прекрасна, и остальной мир блекнет в сравнении с тобой. Фелиция, ты снова уводишь взор в сторону, ты стесняешься меня, но здесь только мы вдвоем. Позволь мне созерцать твой лик несравненный, такой богоподобный. Когда я увожу свои глаза, когда смотрю в другую сторону, то ты словно пропадаешь. Я становлюсь несчастно одиноким.
Девушку начали серьезно волновать слова Феликса. Повисшим на грани сумасшествия казался он ей, марионеткой во власти всей полноты безумия. Другие молодые пары столь легки, в их отношениях нет тех обожествляющих сравнений, нет тех безумств переживаний, возвышенности чувств, они просто встречаются как люди разного пола, будучи равными в красоте, уме, равные положением в обществе. Они все просто молодые люди, которым приятно проводить свободное время вместе. Но Феликс словно надрывается от неистового крика. Его душа рвется к душе любимой, и эфирно соприкасаясь с ней, от тех неведомых усилий он словно медленно умирает.
Творец творит душой. В акте творения она исходит из тела наполовину, лишь пальчиком, одной тонкой нитью держась за тленную плоть. Однако однажды душа покинет тело, и творец не напишет несколько мазков своей жизни. И потому, человек создающий духом, каждый раз находится на границе между мирами. Может быть потому, когда Феликс находится рядом с Фелицией, его душа покидает тело, и пытается соприкоснуться с ее душой, и тело его не боится умереть.
Ему совсем стало дурно, а перевязки лишь сильнее разодрали имеющиеся раны.
– Я видел, как ты работаешь, трудишься, на тебя возложены важные обязанности, которые ты с честью и достоинством исполняешь. И я смотрел на тебя и не мог оторваться плененным взором. Если бы кто-нибудь поинтересовался тогда – почему я смотрю на тебя? То мой ответ был бы таков – это моя супруга, и я горжусь ею. Пускай у нее не самая великая профессия, пускай в салоне она продает предметы для подчеркивания женской красоты. Пускай люди, что нас окружают, не различают ее божественную уникальность, но я вдохновленный ею муж с почтением смею высказаться – она жена моя единственная и любимая. Жаль я не увижу, как ты вкушаешь пищу в уюте своей квартиры, как ты миротворно спишь, закрыв глазки, тот эдемский покой на детском личике. Я больше не увижу твою многозначительную улыбку и не застану внезапно твои крохотные слезки. Я не увижу как ты умрешь, ведь ты будешь жить вечно в душе моей. – божественно бредил Феликс.
– Феликс у тебя жар, у тебя вздулись вены на руках, а я не знаю как помочь тебе. – почти отчаиваясь проговорила девушка, ведь юноша окончательно потерял вид нормального здравого человека.
– Говорят, что с Небес можно наблюдать за близкими нашими людьми, за нашими родными, значит, будучи мертвым, я увижу больше, нежели чем видел при жизни. Я буду навещать тебя посредством воспоминаний, столь притягательных в сновидениях зыбких.
– Не говори так, ты не умрешь!
– Умираю. Но ты можешь воскресить меня.
– Но как? – в отчаянии возгласила девушка.
– Полюби меня! И я снова буду здоров как раньше, я снова стану юным и жизнерадостным, я буду улыбаться и радоваться жизни. Мое сердце вновь станет биться, по венам моим потечет свежая кровь, а во взгляде моем появится свет истовой реальной жизни.
– Я не в силах… – прошептала Фелиция.
– Полюби! – вскричал он в ответ.
Фелиция в страхе отпрянула в сторону. Незримый дух юноши испустился, а она не смогла помешать ему. Затем обратно кинулась к вздрагивающему телу юноши, нежно коснулась его лица, провела подушечками пальцев по его окропленным слезами ланитам.
– Я здесь, не уходи. Я здесь. – прошептала Фелиция, словно она нечаянно охрипла. Ее руки неистово дрожат.
А он очнулся. И вновь придя в себя, стал кротко взирать на нее, упиваясь чарующим мгновением.
– Я вижу вечность в твоих глазах и я буду жить в ней. – прошелестел одними губами юноша.
Ядро Земли покрывается ледяной корой, развертываются небеса, дабы излить всю горечь страданий. Накопленные за долгие столетия, они тяжелы и непреклонны, они горько утоляют муки невесомые гирлянды облаков. И там, в кромешном хаосе зажжется сверхновая звезда, воссияв, низвергнет все боли в пучину темных вод и скроется, чуть погаснув, растворившись в невесомом полусне.
Загромождая душу мыслями и воплощениями разума, Феликс ожил. Он будет жить, покуда не вычистит чертог чувств своих до пустой белизны. Он задремал под натиском усталости эмоций. Опустил руки, ибо более не горели его очи единым желаньем – духовно обладать любимой.
Страдания следуют нашему рождению. Мы являемся в этот мир младенцами, и испытываем нервные сильнейшие потрясения, ощущаем всплески пережитков той чудовищной боли отделения человека от Бога Творца, и по милости Его, мы не помним те муки рождения. Ибо если бы сохранилось то событие в памятной душе нашей, то не смогли бы мы пережить столь первые и тягостные мучения. И отныне мы проецируем тот день рождения своего на взрослые лета, подсознательно ищем утешение, радость, общее внимание, заботу близких, чтобы отголоски тех испытаний столь явственно не напоминали нам о себе. Ибо когда-то сотворенный человек обладал бессмертием и бесстрастием, но сокрушив мир грехопадением, обрек потомков своих на муки болезненных родов и на муки рождения. Обрек на труд, отнимающий все силы телесные и труд умственный творческий, дабы поддерживать в себе дух. Обрек на вину перед всей Вселенной и Богом, потому принужден душевно являть слезное покаяние свое, как новорожденный ребенок при первом плаче.
Вот явился миру Спаситель, и Он собрал мир по осколку, научил нас созидать мироустройство духа, показал житием своим, сколько впереди ступеней, ведущих в Царство Небесное. Он понес боль и страдание на кресте, дабы мы спаслись ценою великой и непостижимой. Он научил нас совершенной нравственности. И обрели мы Утешителя.
Минули тысячелетия. Но человек по-прежнему безудержно рыдает и причитает. Поглощенный унынием, он царапает щеки слезами скорби. Бродит по земле, приклонив главу свою посыпанную пеплом. Затем вздымает очи свои, и видит людей, они красивы, они Божьи творения, их сердца любовью бьются, чистой и одухотворенной, и с надеждой они просыпаются, отворив веки, начинают новый день с молитвы, веруя в лучшее, следуя благоверным указаниям тайного жизненного пути своего. Мы все картины великого Художника. Мы все бесценны, мы все в разной, но в искусной технике написаны и не существует, ни одного помятого рисунка. Мы висим шедеврами в музее на специально приготовленных нам крючках, порою падаем, и всё также твердим нелепо – неужели нас кто-то нарисовал или мы создались сами. И к картине иногда подходит Светлый Смотритель и говорит – “Отрадно ты понесла сюжет, написанный и заключенный в тебе Создателем, и ныне будешь радовать Бога во славе небесного храма Его”.
