Изольда Юрьевна Плотская всегда была и ныне является, принадлежит к не многочисленному числу тех женщин, которые уразумев красоту свою, проявленную за счет словесных оборотов воздыхателей, и поэтому не спешащих расстаться с нею, считая красоту единственным своим достоинством и билетом в бурную, порою циничную жизнь. Часами она вертелась перед зеркалом, приготовляясь к прогулке или деловому вечеру. Сей нетривиальный ритуал занимал уйму времени. Кавалеры изнывали от томительного ожидания, нервно курили и листали женские журналы столь несвойственные их вкусу беллетристики. Опоздание стало женской традицией, но мера и здесь ей бы не помешала. Ведь она, гордясь своею внешностью, порядком забывала о чужих намерениях, о чужой нехватке времени, желания других также ее не трогали. Чужды ей были сострадание и филантропия. Религиозные мировоззрения были для нее простой человеческой выдумкой. Любимым тезисом Изольды был – побеждают сильнейшие, так сильный довлеет и вытесняет, подчиняет слабого. Такова была ее незамысловатая вера, потому она не считалась с личностными переживаниями людей, везде и всюду искала себе выгоду, прибыль, только высокие чины и звания имели авторитет и значимость в ее ярко подчеркнутых макияжем очах. Располагая красотой, столь пленительной и всё дозволяющей, она не спешила с ней распрощаться, и даже мысль у неё не могла возникнуть связанная с потерей столь драгоценного дара природы. Потому она не заводила длительных серьезных отношений, ведь останавливаться на одном мужчине означает отказаться от многих ухаживаний, а деторождение вовсе было вычеркнуто из её ближайших планов. Ведь оно могло сказаться на фигуре, что повлекло бы за собой серьезные, долгосрочные, практически непоправимые последствия, в связи с работой полнеть ей строго воспрещалось. Долгое время Изольда работала моделью, практиковалась в фотографии, пробовалась в манекенщицы, изучала выгодные позиции, тренировала актерское мастерство и разрабатывала гибкость мимики. Таким образом, она совершенствовалась как объект привлекательности, как средство подачи рекламы. Всюду перед ее миленьким изящным носиком открывались двери, и впредь не закрывались. Она жалела тех, кто не обладал красотою, но внутри возносилась над прочими, думая, что природа не ошибается. Мимолетные романы заводились ею ради минутного удовольствия, или ради дорогого подарка. На ее телесный товар купцов находилось великое множество. Для нее серьезным не было преимущественно ничего, она жадно пила жизнь большими глотками, и, как заведено жизнью, кубок тот быстро опустел. Мир духовный был ей неведом, материализм стал для неё догмой, она верила только в то, к чему могла прикоснуться. Инстинкт – стереотипная форма мышления (как гласят ученые книги). И она полностью отдавалась инстинктам, вопреки своей совести искренне верила в последовательность неискоренимость своих действий. Стереотип – это обыденное определяющее обобщенное понятие. Человек подверженный стереотипам за не имением иной информации, пользуется данностью систематически и беспрекословно, порою не задумываясь о правдивости такой структуры мироощущения. Потому что история человечества вторит стандартный подход, когда на горизонте загорается нечто сверхновое, то воспринимается оно как бунт, который нарушает обыденный порядок. Потому оный источник новообразования, как правило, стремятся подавить, как открыто, так и скрытно. Форма – это нечто цельное. Мышление – есть процесс души. И разобрав оные понятия, в итоге мы поймем, как на самом деле выглядит в душе ее комочек закономерных страстей. Всё это нормально и так делают все – думала Изольда и попутно оправдывала себя. Вот только она не осознавала того, что такая жизнь ведет к неминуемому падению, к сокрушению привычного благополучия, что и произошло, но было уже поздно что-либо менять. Однажды она навсегда утратила столь дорогой ей дар внешней привлекательности.
Изольда Юрьевна просто напросто состарилась. В придачу разгульный образ жизни в мгновение ока преобразил женщину до неузнаваемости, привел к плачевному результату. Так пороки отразились на ее некогда приятном личике, более не стало той гладкости, однотонности. Ручки ее сморщились, потому что всю жизнь стремились прикоснуться к чужому и запретному. Известно, что модели рано уходят на пенсию, новое поколение красавиц сменяет устаревших моделей, так как ненасытным зрителям нужна новая свежая плоть, поэтому Изольду уволили из модельного бизнеса по веским обстоятельствам. Порок настолько развратил ее, что она вовсе позабыла о создании семьи, отчего осталась одинокой. Осанка её пропала, и мужчины перестали глядеть в сторону сутулой дамы. Потеряв целомудрие давным-давно, ныне она искренне сожалела о той потере. Теперь она никому не была нужна. У нее нет детей, все эти годы она только и делала, что хранила свою неповторимую красоту. Жертвуя всем этим, в итоге она осталась у разбитого зеркала, неумышленно показавшего её истинную сущность. В конце жизни Изольда осталась без карьеры и без семьи.
А ведь когда-то она являлась центром всеобщего внимания, однако отныне одиночество стало ее уделом. Она стала прибывать в стране мертвых. Она получила медицинское образование. Затем по череде неслучайных случайностей Изольда Юрьевна начала трудовую деятельность в одном известном музее. Там она заведовала непростыми банками, внутри которых находились тела мертвых младенцев в сберегающей их жидкости. Для ее стереотипного мышления то были просто уродцы, родившиеся из-за каприза природы или плохого образа жизни родителей, для неё они являлись показательным актом полезности разума в вопросе формирования семьи. В продолжение длительного времени она свыкалась со своей службой, и однажды даже полюбила этих уродливых малюток, они будто стали ее собственными детьми, которых у нее никогда не было и не будет. По целым часам она их разглядывала, посчитывала их дополнительные конечности, иногда восхищалась ими. Но нисколько их не жалела, то были для нее всего лишь безжизненные уродливые тела.
С годами проведенных в музее, её цинизм всё более укреплялся и укоренялся, чем несчастней она себя чувствовала, тем холодней она относилась к окружающему её миру. Только странная заботливость выражалась ею в ухаживании над причудливыми экспонатами. Изольда промывала их, меняла им жидкость, протирала банки. Ей нравилось находиться среди уродства, ведь на фоне ошибок природы, она казалась себе вновь красивой, среди существ она ощущала себя человеком. Она буквально упивалась и восхищалась смертью и разложением. Изольде нравились безумные работы доктора смерти, они её завораживали. Она завидовала тем людям, которые завещали свои тела безумию, чтобы их впоследствии переправили и сделали из них чудовищные скульптуры. Вот только тела тех людей, пойдя на поводу злодейского замысла, не обрели покой. Не было в том ничего духовного, дух не витал над тою бездною, что была подобна ее черствой душе. Всё же иногда она чувствовала, как будто в ней нечто живое умирает, будто она также плавает в сосуде, как эти уродцы, и выплыть не может. Словно она законсервировала себя в душной банке, и ей не продохнуть, кислорода жизни все меньше и меньше.
Однако научные взгляды на жизнь по-прежнему поддерживали ее черное мировоззрение, то темное мироощущение. Не было в тех учениях никакой надежды, все представлялось бессмысленным. Вот красивые люди живут и рождают себе подобных, а безобразных уродцев выставляют на всеобщее обозрение, ведь они мертвы и более ничего не скажут, у них нет прав, нет голоса, они безмолвны, и они пугают. Когда зародыш хватается ручкой за скальпель врача, противясь убийству, никто не замечает этого. Но что мы ощущаем, увидев невообразимо прекрасного человека? Мы также пугаемся. Страх отворяет широту глаз. Красота побуждает к восхвалению, либо к зависти. Уродство же призывает к состраданию или пренебрежению. Но так ли это?
Изольда в моменты нравственного просветления ума думала о том, а что если бы она родилась подобной этим малюткам. Неужели она должна благодарить природу и родителей за другую жизнь? Затем она продолжала размышлять: мифы утверждают, будто все умершие дети становятся ангелочками. Сколько же тогда их? Почему родители этих детей решили отдать на растерзание науки свою кровь и плоть, неужели всякий родительский инстинкт угас в них? И для чего здесь в просветительском музее создана такая страшно циничная коллекция? Многие и многие вопросы терзали столь рано состарившуюся душу женщины. Однако ответы на свои праздные вопросы она не искала. Ссылаясь на законы стаи или естественного отбора, признавала тех малюток слабыми и лишними. Просто они не смогли бы выжить в столь быстро меняющемся мире. Злорадные дети посмеиваются над одним прыщем на коже сверстника, а над лишней рукой и подавно будут издеваться. Да и отношения взрослых куда расчетливей. Однако бывало в глубине своей души, Изольда понимала, что так думать неправильно. Может быть, этот мальчик с тремя руками мог бы стать гениальным музыкантом, он играл бы так, как ни кто другой. Иногда ей даже чудилась важность сих причудливых экспонатов. Прибывая в этих постоянных сомнениях и став, так ненавидимой ею ранее серостью, она целыми днями проводила время в хранилищах, покрывалась пылью и кажется, начинала слепнуть из-за искусственного света.
Неминуемо с прогрессирующей периодичностью Изольда Юрьевна начинала сходить с ума. Так бывало, обозрев стеллажи с сосудами, она разговаривала с их содержимым. Затем обнимала банки и всячески проявляла к ним неслыханную ранее заботу. Иногда устраивала конкурсы уродства, выбирая наиболее примечательных кандидатов. Любила также переставлять склянки, вырисовывая тем самым удачную композицию. Постоянно чистила их, словно аквариум для золотых рыбок. Временами читала им известные только ей одной сказки. Для нее они стали, словно живыми верноподданными, не перечившими и в безмолвии славящими ее неописуемую красоту. Но стоило ей шагнуть за порог музея, так немедленно она ощущала себя никчемной и серой лабораторной мышью.
Иногда к ней заглядывал профессор, дабы осведомиться о состоянии музейных редких образцов, либо иногда приносил ей новое тельце. В этот раз он застал Изольду врасплох, явился в самый неподходящий момент. Вступив в хранилище, прямо с порога профессор начал декламировать:
– Здравствуйте Изольда Юрьевна. Сегодня я пришел по относительно важному делу. Заметьте, не с проверкой, а с поручением. Однако, беседовать с умным человеком одно удовольствие. Пожалуй даже задержусь у вас на несколько минут. – профессор стоял со свертком в руках. – Меня поражает ваша любовь к работе. Вот сейчас вы, кажется, столь непосредственно танцевали с этим экспонатом, или мне показалось, в общем, не столь важно, главное, что ваше трудолюбие заслуживает поощрения. У вас чисто научный подход к материи, потому вы столь превосходно со всем справляетесь. Генная инженерия зашла далеко, может быть больше не будут рождаться и даже зачинаться столь безобразные подделки, эти пародии на людей. – профессор напыщенно говорил, а Изольда Юрьевна лишь кивала головой в знак одобрения. – Скоро очертится четкая граница между сильными и слабыми отпрысками человечества, и вторых, я уверен, будет всё меньше.
– Но тогда вовсе не будет понятия силы, раз нет будет слабости. – прошептала она.
– Что вы сказали? Ах да, наука определенно ведет к утопии. Вспомните, к примеру, про атомное оружие, про водородную бомбу. Для чего они были созданы? А для того чтобы побороть в мире диктатуру и коммунизм. Это всё стремление к утопии. Жертвы, конечно, будут. Таков закон жизни, одни умирают, чтобы жили другие.
– Скорее антиутопия. Когда всё становится машинным и бесчувственным. Когда властвует наука, начинает править прагматизм. Ученый, что он чувствует во время эксперимента? Сострадание, нет, доброту, нет, любовь, нет. Он механически бороздит скальпелем бездушное тело, как ему кажется в тот момент. Поверьте мне, за годы обучения, я повидала многих последователей культа холодной воли направленной на подавление в себе человечности.
– Бездушность она и есть. Ведь люди те же самые биологические машины, которые могут впитывать, выделять и размножаться. Конечно, конечно, искусственный интеллект вещь опасная, он подарит человеку массу свободного времени. Но для чего? Боюсь, мы вовсе предадимся лености, не будет, ни слабых, ни сильных. Видимо никого не будет. На утопию не слишком смахивает, не правда ли? Но всё движется и меняется, только здесь всё остается по-прежнему.
– Вы правы, насколько же всё это черство и безжизненно.
– Где вы этому идеализму нахватались? Но вот вам то, что вернет вас на грешную землю. Принес я вам занятный экземпляр эмбриона на последней стадии развития. – профессор развернул сверток и продемонстрировал ранее скрываемую им банку с тельцем.
– У него, что крылышки за спиной? – удивленно спросила Изольда Юрьевна.
– Так точно, самые настоящие крылья. Видимо произошла мутация, ведь, насколько вам известно, в человеке есть ДНК птиц, растений, рыб, вот они и выразились, таким необычным образом. Занятно выглядит, не правда ли?
– Самый настоящий ангелочек. – проговорила она. – А личико, какое милое.
– Изольда Юрьевна, давайте без сантиментов. И давайте не будем вдаваться в мифологию. Крылья на самом деле крохотные, можно сказать отростки, три-пять сантиметров.
– Это действительно ангел. – продолжала она восклицать завороженная зрелищем.
Вскоре, расслышав нотки женского умиления в голосе Изольды Юрьевны, профессор решает ретироваться. А впрочем, ему всегда были чужды романтические чувства, потому всегда терпеть не мог их крайние проявления. В общем и к своей жизни он проявил научный логический подход. Потому сразу определил, что он принадлежит к числу сильных мира сего. Обладая развитым натренированным интеллектом и отменным здоровьем, он доказывал всякому сомневающемуся свое законное место на вершине шкалы эволюции. Затем возмужавши, он женился не по любви, и даже не на целомудренной девушке, обошелся без всего этого, так как перед собой он видел лишь опытную особь женского пола, которая после формальностей цивилизации родит ему потомство. Таким образом, всё в его жизни было лишь объектами с функциями, и именно на таком предмете профессор изволил жениться. Девушка его любила, потому и согласилась. Затем у них начали рождаться дети, ведь сильный всегда оставляет много потомства, так думал он и все его сторонники. Пальцев рук не хватит, чтобы сосчитать, сколько их у него появилось на свет. Он гордился своею плодовитостью и тем превозносился, говоря себе – “Я прав, природа наделила меня здоровыми генами, и супругу свою я тщательно проверил на здоровье, я живу не зря, я пользу принес миру”. – рассуждал он, смотря на своих многочисленных детей. Но вскоре один его ребенок погибает. Профессор горько страдает из-за этой потери. Но вскоре уверяется в правдивости своей животной теории, начинает неистово воинственно опровергать религию и хулить Бога, виня Его в смерти своего сына. “Неужели он оказался слабым? Но в нем были мои гены, моя здоровье, почему?” – спрашивал себя профессор и начинал сомневаться в своем мировоззрении. Переставая верить во что-либо, он чувствовал пустоту. Так долго шел к этому всему, но счастья так и не отыскал, ни грамма не приобрел. Всю жизнь свою рассчитал, и вот наступил в его жизни переломный момент. Теперь он явственно увидел, что рядом с ним нелюбимая чуждая ему женщина, которая молит его о ласке и заботе, а вокруг лежат слабые дети, постоянно болеют и укоряют отца за то, что он однажды вознамерился зачать их. Но гордость профессора не позволяет тому молиться и просить помощи у Бога. Весь его научный мир рухнул. И когда последний камень превратился в песок, больше не стало той стены отделяющей человека от истинного смысла жизни.
Изольда осталась одна. Больше разговаривать с напыщенным профессором ей не хотелось, она видела всю его игру на публику, за которой тот скрывает свое несчастье. Она была в восторге от нового невообразимо прекрасного экспоната. “Тельце ангела” – написала она на полоске бумаги, которая стала именовать этот сосуд с интереснейшим содержимым.
Находясь среди отверженного уродства, она чувствовала себя вновь красивой и нужной, ведь она более похожа на большинство нормальных людей, чем они все вместе взятые. Теперь же когда появилось тельце ангела, она не ревновала к нему, оно не стесняло ее претензий на уникальность в этом маленьком мире маленьких мертвых тел. Ведь то существо не было человеком, сравнивать его с собой было бы, по меньшей мере, глупо. После она долго рассматривала банку, удостоверяясь в том, что крылышки самые настоящие. Ставить банку на теневую сторону стеллажа Изольде не хотелось, потому поместила её прямо на своем рабочем столе, где происходили каждодневные манипуляции и тщательный уход за обитателями этого своеобразного цирка. Она видела в том тельце неоспоримое чудо, отчего усмотреть в неземном существе каприз природы никак не могла. И в тот короткий миг, со скоростью света ее настигло озарение, будто ангелочек включил заржавевший механизм некогда её засохшего сердца. Кругом вдруг все преобразилось, зримо выделились яркие краски, погода за окном, люди в музее, все как будто наполнилось светом. И центром нисшедшей благодати было тельце ангела. К тем детям в банках она более не испытывала презрение, не рассматривала их как образчиков уродства. Изольда словно ожила, в ней пробудились чувства сострадания и благодарения. Она воссияла теплотой ко всему сущему на земле и на небесах. “Я самолично загнала себя в клетку, веря доводам несчастных людей, прикрывающихся ложными знаниями, утративших связь с Богом. Этот ангелочек раскрыл мою душу. За потерю красоты я винила всех и вся, я возненавидела себя. Я позабыла о любви. Да я не красива, но могу любить, не сидеть здесь, а дарить людям свою доброту, помогая больным и нуждающимся утешения. О как же я задыхаюсь”. – думала она. Затем она осмотрела хранилище редких экспонатов и впервые испугалась – “Неужели такова моя работа? Бесчеловечно держать тела умерших людей, умерших детей в стеклянных сосудах. Они все должны быть похоронены, они должны быть преданы земле. Да, они уже стали ангелами в раю, но здесь на земле, они не будут цирковыми номерами. Так больше не может продолжаться!”. – судорожно шептала она.
В Изольде Юрьевне зародилась идея протестного плана, она вознамерилась покончить со столь отвратительной работой, с этим чудовищным занятием. Конечно, она могла бы просто уволиться, но на ее смену незамедлительно придет другой циничный человек, и мерзости будут твориться и дальше. Поэтому у нее не осталось иного выхода, как разрушить ужасную традицию выставлять тела людей на всеобщий показ, как вывешивали головы королей или трупы казненных преступников, ради устрашения или ради публичности наказания, и, к сожалению, и в наши дни не брезгуют подобными отвратительными видами устрашения.
Когда наступила ночь, она задержалась на рабочем месте. Никто впрочем, ей в том не препятствовал, зная женщину как слегка помешанную на своей работе. Охранник лишь изредка обходил помещения музея. Осуществить свое намерение ей оказалось гораздо легче, чем казалось на первый взгляд. Так она выносила все экспонаты сомнительного содержания на улицу, затем укладывала их в свою машину, и увозила их за город. Возле лесополосы останавливалась и там же складировала. Повторялось сей действо еще несколько раз. И когда все банки были удачно вывезены из музея, когда хранилище полностью опустело, и была взята лопата, ей оставалось только окончательно воплотить свой бурный замысел в жизнь, этот безумный замысел в глазах тех учредителей и докторов осмелившихся сделать такое с неповинными детьми.
Вера в правильность своего поступка придавала Изольде сил. С виду она казалась довольно хрупкой и болезненно бледной, так как диеты во времена подиумов сказались на её здоровье, и потому к физическому труду неприученная, она самоотверженно вскапывала небольшие ямки для каждого тельца. “Они должны быть похоронены как люди”. – уверяла она себя. В небольшом поле возле леса происходило это массовое действо захоронения. Поблизости ей слышались звуки движущихся машин. Была ночь, поэтому Изольда зажигала фары своей машины, дабы они освещали это самое место свершения подвига. “Господи помилуй нас”. – впервые молила она, в душе своей чинно твердила эти слова, за то что столько лет прислуживала злу.
Рассветало, и восходящее солнце освещало многочисленные холмики, то были могилки, в которых покоились дети, отвергнутые всеми, брошенные родителями, обществом, выставленные на всеобщее посмешище. Более они не будут осмеяны, тела их наконец-то упокоились. В этот день Изольда Юрьевна представала героиней, она одна вышла супротив циничной системы. Физически уставшая и изнуренная, она чувствовала, как душа ее, совершив благородный поступок, наконец-то отдыхает, она обрела силы добра ранее ей неведомые. Она совершила великий поступок, на который были неспособны многие другие, но не гордилась тем, она просто слушала свою совесть.
Подъехало несколько машин. Из них вышли полицейские. Затем появился встревоженный профессор, тот указывал на Изольду и говорил – “Это она”.
Законники подошли к женщине и один отрапортовал:
– Вы обвиняетесь в краже музейного имущества…
– Что ты наделала! – взвизгнул профессор, заметив на поле холмики. – Закопала их, глупая ты женщина, для чего? Я доверял тебе, а ты, сошла с ума, спятила.
– Вам больно, а представьте, как было больно им, тем детям. Они хотели жить, а вы лишили их жизни. Позвольте им должным образом хотя бы упокоиться. – ровно говорила Изольда.
– Всех, всех закопала. – хватаясь за голову кряхтел профессор. – Даже крылатого погубила. Это же редкость, раз в тысячу лет рождаются подобные уникальные уродцы.
– Нет, я кажется, позабыла ангелочка на своем столе. – сказала она.
– Как позабыла? Я своими глазами видел пустую склянку с надписей и номером. Его там не было!
– Значит, он от нас улетел. Он вернулся на небеса образумив беспутных людей. – говорила она и взглядывая на просветлевшие небеса продолжала. – Ангелочек улетел, а свет остался.
Но более того одухотворенной Изольде Юрьевне не позволили ничего сказать, так как ее под конвоем повели к полицейской машине. А она всё задумчиво смотрела на небо и радовалась.
Она впервые в жизни по-настоящему радовалась.
2011г.