Евгения Левицки
Лебёдушка
– А кто же?! Кто тогда?! – сам не свой от ярости кричал Уго. – Это ведь ты сказала, что мы не будем вместе!
– Таким было мое видение о тебе, – еле слышно ответила Сибилл.
– Сними проклятие! Сними! Сними! – требовал Уго, чувствуя, как Сибилл слабеет.
– Нет никакого проклятия…
– Тогда что убивает ее?! Скажи мне правду!
– Ее страх…
Уго продолжал трясти Сибилл за плечи, плача и требуя от нее ответа, но она больше не отзывалась: жизнь покинула ее. Где-то рядом, будто насмехаясь над ним, тихо расхохотался филин. Отчаявшись, Уго оставил Сибилл лежать на земле, а сам прислонился спиной к дереву. Голова невыносимо болела, лицо с левой стороны распухло и налилось кровью. Уго обмяк и отключился.
Очнулся он на рассвете, когда вдалеке зазвонил колокол. Пальто, напитавшееся кровью и потом, замерзло, а ноги затекли. Уго совсем продрог. Он с трудом поднялся и глянул на Сибилл. Ее тело окоченело, а лицо посинело, затуманенный взгляд устремился в небо. Снег вокруг нее побагровел. Уго поднял ружье, спрятал руки в карманы и направился вон с кладбища. Вереск, покрытый инеем, хрустел под ногами, голова гудела, а тело трясло от холода.
Уго миновал поляну и вышел к деревне, где бродячие псы, завидев его издали, поджимали хвосты и разбегались: свирепый и окровавленный вид Уго мог испугать кого угодно. Люди, спешащие на утреннюю службу, крестились и шептались, провожая Уго взглядом.
«Белая лилия» встретила его распахнутыми дверями и окнами. Утренний туман и сырость, ползущие с озера, медленно забирались в дом, ощупывая его и обнимая со всех сторон. Уго ступил на просевшее крыльцо, отозвавшееся не то скрипом, не то стоном, и прислушался. Тишина. Дом казался пустым и мертвым.
Уго шагнул внутрь, прошел мимо залы в длинный темный коридор с торчащими из стен гвоздями, миновал пустую столовую и остановился у приоткрытой двери спальни. Дверь поскрипывала от сквозняка, в утреннем свете был виден ползущий из-за нее туман. Уго толкнул дверь. На полу в беспорядке валялись бронзовые подсвечники, книги, тряпки, черные перья, рыбьи головы и разбитые пузырьки из-под лекарств, пропитавших собой старый паркет. В комнате пахло сыростью, тиной, аммиаком и камфорой. Кровать госпожи была пуста: Уго заметил на ней лишь несколько длинных черных перьев и рыбью чешую. Верная экономка сидела в кресле, отвернувшись к окну.
– Что случилось? – хрипло спросил Уго. – Где Айне?
Экономка не отозвалась. Уго вошел и, схватив служанку за рукав, попробовал разбудить, но тут же отпрянул: ее рука соскользнула с подлокотника и безжизненно повисла. Мертва! Застывший взгляд женщины был направлен в окно, на бледных щеках блестели слезы, а рот страдальчески перекосился. Уго нахмурился, подошел к окну и, опершись на подоконник руками, выглянул на улицу. Туман, ползущий от воды, частично закрывал собой озеро, но Уго различил на его поверхности черную птицу. Лебедь! Прекрасный черный лебедь грациозно вытягивал шею и хлопал крыльями, разгоняя утреннюю дымку.
В задумчивости Уго вышел из дома и направился к озеру. Земля хрустела и чавкала под ногами: тонкий лед, покрывающий палую листву и влажную почву, ломался, и подошвы сапог Уго проваливались в грязь. Спускаясь к воде, он думал о последнем разговоре с Сибилл.
Также он припомнил, как экономка рассказывала, что в детстве у Айне резко начинал болеть живот всякий раз, когда она не хотела идти в воскресную школу. А однажды, узнав о симптомах подагры, госпожа пожаловалась и на боль в суставах. Лекари разводили руками, а спустя некоторое время все заболевания проходили без какого-либо лечения.
«Нет никакого проклятия…» – звенели в ушах слова Сибилл.
Уго остановился у самой воды и, глядя на лебедушку, спокойно плывущую по озеру, до последней секунды не мог поверить, что действительно сделает это. И все же крикнул:
– Айне!
Черная птица обернулась и захлопала крыльями.