Евгения Горац
Волшебство. Семинары и практика
Пятое практическое занятие
Нет, я ничуть не была удивлена: я догадывалась, в чем именно будет заключаться пятое практическое задание. Да и студенты, которые рыдали на последнем занятии от избытка чувств и ошеломления, тоже это знали. Но, как и я, приехали по привычке, не умея еще доверять себе, и сейчас растерянно оглядывались по сторонам и в десятый раз перечитывали табличку «Зимние каникулы. Новый семестр начнется по выполнении пятого задания. Всем успехов».
Все. Ни посоветоваться с лектором, ни пожаловаться куратору школы, ни хотя бы просто выговориться уже нельзя, а от собственных эмоций можно было задохнуться.
Мы молча смотрели друг на друга, размышляя, можно ли разделить наши ощущения. Но сообразив, что плоскими словами этого не описать, а для общения в объеме мы еще слишком неуклюжи, тихо разошлись.
После этого разные студенты периодически появлялись в моем объемном видении, но – если можно так сказать – неловко топтались и озирались там, и затем исчезали, не зная что делать дальше.
Зато мистер Тартц входил туда время от времени свободно и плавно, без моего желания или согласия. Это была односторонняя связь. Он умел входить в мое видение, а я в его – нет. Во всяком случае, я не знала, как это сделать.
Не хотелось ни бродить по улицам, ни даже сидеть в кафе. Я вернулась домой, размышляя над пятым практическим заданием: научиться жить и ориентироваться в объеме, и решать возникшие в связи с этим проблемы. А в том, что новый семестр не начнется, пока я не выберу путь дальнейшего развития – я уже не сомневалась.
По дороге заглянула в магазин, где меня послушно поджидал последний хлебный кирпичик, затем купила фунт ягодного шотландского сыру и направилась было домой, но вдруг подумала, что неплохо бы купить сыра и для моей бывшей соседки, той, что регулярно поставляла мне печенье с изюмом. Денег она не берет, а вот попробовать такой сыр вряд ли откажется.
– Что? – сердито подняла брови продавщица. – Еще фунт сыру? Да вы же только что один фунт взяли! Сколько можно!
Я молча уставилась на нее. Это неслыханная, возмутительная реакция на покупателя. Отказаться продать товар, и где, в Америке!
– Больше нету, – пришла ей на помощь другая продавщица. Она заслонила собой полки с продуктами, но я успела заметить позади ее массивной фигуры, между плотной головкой чеддера в красной обертке и прямоугольным бруском ноздреватой брынзы – целую упаковку шотландского ягодного…
– Вы что, не понимаете, что это за сыр? – опять сердито спросила продавщица.
– Нет, – быстро ответила я. – Не понимаю. Пожалуйста, скажите мне, что это за сыр.
– Ну, он же дешевый, видите?
– Конечно вижу, но почему он такой дешевый?
Продавщица ничего не ответила, только сердито передернула плечами.
– Вы как маленькая, честное слово, – отозвалась другая покупательница. – Этот сыр – приманка. Вы зайдете, купите этого сыру, и еще что-нибудь по дороге прихватите, ну там кефир или селедку, а вы только один сыр покупаете, нельзя же так! Надо совесть иметь.
Я воззрилась на нее с изумлением.
– Все магазины так делают, – продолжала она. – Вот везде свежая малина по три доллара коробочка, а в том магазине – специально у входа выложены коробочки по доллару штука. Чтоб покупатели вошли туда, понимаете?
Я не стала с ней спорить. То, что мне отказывались продать сыр, который появился в продаже благодаря мне, было смешно, но одновременно и поучительно. Можно было, конечно, пожаловаться хозяину магазина Питеру Сольцу – дверь в его кабинет была приоткрыта – но я сочла это недостойным волшебницы. А вот отомстить – отомстила. На следующий же неделе этот сыр закупил хозяин дорогого магазина в том же квартале, и по еще более низкой цене. И, кроме кизилового, предложил еще два вида – брусничный и клюквенный. Пусть знают, как связываться с волшебниками, особенно когда они в плохом настроении!
Дома настроение еще более ухудшилось – меня ждало сообщение от мистера Дармана, правой руки мистера Тартца. Он ставил меня в известность, что мое участие в следующем проекте отменяется, и в других – тоже под вопросом, так же как и предстоящая командировка в Сан-Франциско, к которой я готовилась с большим энтузиазмом.
И тогда я просто позвонила мистеру Дарману и напрямик, без всяких объемов, простыми плоскими словами спросила, в чем дело. Он охотно ответил, что я, оказывается – выскочка, нахально нацепившая знак отличия, на который имеют право только волшебники высокого класса. Мой медальон из волшебной яшмы – серьезная заявка на положение, до которого мне еще расти и расти, поэтому я вызываю смех и жалость, и ему, и самому мистеру Тартцу, как и другим его приближенным, за меня стыдно. И повесил трубку.
Неприятности продолжали сыпаться. Несмотря на то, что мой портрет и краткая информация о заслугах по-прежнему украшали холл административного здания, я не получила приглашения на ежемесячное совещание по поводу предстоящих проектов, а также на новогодний бал, хозяйкой которого была супруга мистера Тартца, блистательная Астер. Не было меня и в списках конференций на следующий год. Мало того, некоторые коллеги перестали здороваться.
Я все надеялась, что мистер Тартц позовет меня, скажет, что все это – недоразумение, и я по-прежнему ценный сотрудник и классный специалист, но безуспешно.
Зато я получила мэйл от незнакомой мне Хельги О. Там было много ошибок, поэтому я приведу здесь несколько подкорректированных отрывков.
«Спасибо, что передаете объемные ощущения словами. Я огляделась и обнаружила, что окружена серыми заборами и бесцветными стенами, и тоже захотела, чтобы мой мир стал ярче. Но сколько ни пыталась, у меня не получалось его наколдовать. Тогда я взяла тюбики с краской и сама нарисовала узоры на заборе. А рисовать я совсем не умею, так я нашла в одной книжке красивый узор, и постаралась его скопировать. И сразу так хорошо стало! А один паренек увидел это и нарисовал на глухой стене нашего дома целую картину – лесистые горы, а на вершине – замок. А сосед с первого этажа, всегда очень серьезный, в очках, вдруг вышел в воскресенье и так разрисовал гараж павлиньими хвостами, что все ахнули. И теперь люди ходят мимо и улыбаются. Так что спасибо вам за то, что пишете об обучении в школе волшебников».
Это было очень мило, по всему видать, эта Хельга О. – славная девушка, но, к сожалению, не такая классная, как мистер Тартц.
Несмотря на то, что я дорожила и нынешней работой, и кругом общения, мне даже в голову не пришло расстаться с медальоном из волшебной яшмы. Но, признаться, я немного испугалась, что выгляжу смешно и нелепо в своей самонадеянности, и решила пока носить его под закрытым воротом. Возможно, я неверно определила его функции или пользовалась им неправильно, а спросить на данном этапе было не у кого. Я считала свой медальон рычажком – вспомогательным средством для начинающих волшебников, а они почему-то называли его знаком отличия. Если я надевала медальон, повернув его к миру серой стороной с красными вкраплениями, то его замечали только волшебники или люди, имеющие способности к волшебству.
– Я вижу, у вас неприятности, – сказала Лариса, хозяйка бесконечного магазина, куда я зашла купить новый зонтик.
– Да, есть немного… на работе…
И я поделилась с Ларисой переживаниями, упуская, конечно, специфические подробности.
– Я давно хочу вам сказать, – сказала Лариса, – что читаю все, что вы пишете в блоге – и про мой магазин, и про школу волшебников, и про город W. Я ведь тоже там бывала – пыталась приобрести кое-что для моего магазина, но они отказали мне под предлогом, что их вещички не будут пользоваться спросом в этом районе. Но ничего – я уверена, что когда-нибудь они увидят во мне достойного партнера. Во всяком случае, знайте, что я вас глубоко уважаю. С тех пор, как вы написали про мой магазин, оборот увеличился вдвое – раскупили даже то, что лежало мертвым грузом. Один мужчина купил целую коробку просроченных батареек, а когда я хотела их заменить, только рассмеялся и сказал, что в этом нет необходимости – он был уверен, что батарейки будут прекрасно работать. И вообще, все как-то лучше стало, понимаете? Я не умею объяснять, как вы… Я смогла соединить свой магазин с другими точками – для удобства, чтобы не ездить за товарами на базы, где все непрерывно дорожает. Но когда пытаюсь рассказать об этом другим, меня принимают за сумасшедшую. А вы это делаете так, что вам верят. Я, конечно, не такая крутая, как ваш Тартц или Дарман, но знайте, что я – на вашей стороне.
– Спасибо, Лариса. Ваша поддержка для меня много значит.
Если я поворачивала медальон красной стороной наружу, то легко и свободно настраивалась на прием идей и сюжетов из прямых источников – они неслись столь мощным потоком, что мне пришлось учиться тонкой настройке каналов, чтобы отсеивать ненужное. Тонкая настройка каналов удавалась без проблем, если в процессе приема я прихлебывала кофе, купленный в лавке на Девятой Восточной улице в Ист Вилледж и сваренный в старой папиной кофеварке.
Принимать и записывать эту информацию оказалось крайне увлекательно. Кстати, то, чему я присваивала плоские названия «воображение», «фантазия», «мечта», «сюжет», «идея» и «вдохновение» – оказались частями объемного видения. Я поняла, наконец, откуда берутся персонажи для моих историй. Раньше они поворачивались ко мне одной стороной и нужно было прилагать усилия, чтобы рассмотреть их подробнее – этот процесс я называла «придумывание». Но они и вправду существовали, и были так хорошо видны в объеме, что я едва успевала записывать происходящие с ними события.
То, что я называла раньше «отсутствием вдохновения» было вызвано либо помехами извне, включая людей-помех, либо заслонками на самих каналах. Кофе снимал заслонки, кофеварка убирала помехи, а медальон помогал определить мое нынешнее положение во времени и пространстве и сфокусироваться на важном. Я больше не боялась, что вдохновение не придет.
Если медальон хранился в закрытой шкатулке из светлого дерева, то все становилось, как прежде: шкатулка блокировала связь с источниками, но подозреваю, что и прятала меня от посторонних объемных глаз – это ее свойство мне явно пригодится.
Интересно, что когда я выполняла задания владельца фирмы, мои личные каналы мгновенно захлопывались. Но задание-то надо было выполнять – работа есть работа. Я пробовала брать выделенные для меня переизлучателем искры и раздувать их самостоятельно. Результат хоть и соответствовал заданию, но казался настолько чужим и мертвым, что мне не хотелось ставить свое имя на заглавном листе проекта.
Следующее мое действие казалось логичным и даже единственно возможным ходом в этой ситуации. Я соединила один из своих каналов с личным каналом мистера Тартца, как бы сделала отводную трубу. Таким образом я брала его искры, но пропускала их через собственные фильтры. Эффект был поразительным! У меня родился замысел такого прекрасного проекта, который сделал бы честь фирме мистера Тартца – принес бы ей и доход, и признание общественности. Я с головой окунулась в работу, чтобы как можно быстрее подготовить данные для мистера Тартца. Но не успела… пришло уведомление о том, что мое участие в текущих проектах тоже приостановлено.
Вечером, когда я проходила мимо продуктового магазина, меня окликнул его хозяин, Питер Сольц. Он извинился за своих работников и просил весь гнев обратить на него, потому что продавцы действовали по его инструкции, но, к сожалению, оказались недостаточно тактичны и сообразительны. Питер Сольц выразил надежду, что магазин не потеряет покупателя в моем лице и обещал вечную скидку до двадцати процентов, если я останусь его клиентом.
Скидка была как нельзя кстати, потому что на обычное денежное вознаграждение по завершении текущих проектов я уже не рассчитывала. И, если так пойдет дальше, то одной зарплаты вряд ли хватит, чтобы оплачивать увеличившиеся расходы. Именно благодаря щедрым премиям – а в скупости мистера Тартца обвинить было сложно – я сняла квартиру в богатом доме на набережной, с устланными коврами холлами, швейцаром, фитнес-центром и сауной. Неужели мне придется переезжать в квартиру подешевле? Поиски отнимут много сил и времени, а их хотелось бы посвятить изучению мира, да и сам переезд – не подарок…
Я поблагодарила Питера за предоставленную скидку и заверила, что непременно останусь его покупателем. Он просиял и добавил:
– Знаете, с тех пор как шотландский ягодный сыр стал продаваться в моем магазине, дела пошли гораздо лучше. Я в бизнесе много лет, и чутье меня никогда не подводило. Когда мне пришло предложение на закупку этого вида сыра, я хотел отказаться, потому что цена его была слишком высока, а мои покупатели не богаты, но решил взять немного на пробу. Когда я пустил его в продажу, то по недосмотру менеджера на ценнике вместо $14.99 за фунт поставили $4.99. Я обнаружил ошибку и напечатал новый ценник. Хотел было заменить прежний, но тут увидел через стеклянную дверь своего кабинета, как вы просияли, увидев этот сыр, и немедленно купили целый фунт. А вы, надо сказать, производите впечатление человека, знающего толк в деликатесах. Интуиция подсказала мне, что нужно оставить прежний ценник. В результате круг моих покупателей значительно расширился. А через некоторое время один господин, зашедший за этим сыром, предложил заключить сделку на поставку продуктов с экологически чистых ферм и пасек, а раньше-то они со мной и говорить не желали – я был для них недостаточно хорош. Теперь моими клиентами стали жильцы богатых вилл на набережной: заходят, покупают сыр, мед и… В общем, дела пошли куда лучше благодаря вам.
– Очень рада, но я ничего для вас специально не делала.
– Я понимаю. Но когда такой клиент, как вы, доволен, то и другим удача прет. Это всегда так бывает… меня интуиция никогда не подводила, а я в бизнесе давно.
Услышать это было чертовски приятно. Хотя Питер Сольц и не такой крутой, как мистер Тартц…
Большим утешением были письма от читателей моих записок о практических занятиях по волшебству. Многие утверждали, что их мир изменился – они тоже заметили чудеса в своем районе, а двое даже поступили в школы волшебников по месту жительства. Все эти люди были очень милы. Они предлагали услуги и помощь, многие из них оказывались яркими и интересными, но им всем было далеко до мистера Тартца. И все же письма меня подбодрили – настолько, что я опять поверила в себя и решила открыто носить на работу медальон из волшебной яшмы.
Это продолжалось ровно два дня. А на третий пришло письмо лично от мистера Тартца, уведомляющее, что я переведена в филиал фирмы, расположенный на другом конце города, а посему должна немедленно сдать секретарю пропуск в главное административное здание. Письмо также содержало запрет писать или звонить ему лично – ничего, кроме раздражения, это не вызовет.
И вдруг – о чудо! – вместо огорчения я ощутила, что гора с плеч свалилась и развязался давно и крепко затянутый узел. Раньше я оправдывала мистера Тартца, надеясь, что мои неприятности – следствие проделок его ревнивых поклонников, и сам он вряд ли опустится до такого. А теперь я поняла, что они действовали по его указанию. В конце концов кто и по какому праву будет указывать что мне носить, при условии, что я не нарушаю дресс-код?
Я шла по коридору, а коллеги прятали глаза, некоторые не здоровались и даже демонстративно отворачивались.
Когда я сдавала пропуск секретарю, то оказавшийся рядом мистер Дарман не преминул заметить, глядя куда-то вбок и неизвестно к кому обращаясь, что платить черной неблагодарностью за доброту стало нормой в наши дни. И еще добавил, что мистеру Тартцу впредь придется быть осторожнее в подборке кадров.
– Что вы имеете в виду? – спросила я прямо.
И он пояснил, что меня взяли на работу несколько лет назад без всякого опыта и рекомендаций, а теперь я могу указывать в резюме, что работала под началом самого Тартца и, к тому же, перечислить все проекты, в которых была задействована. И если я отплатила ему черной неблагодарностью, то не должна удивляться тому, что он не хочет больше меня видеть.
В этих словах была только доля правды. Мистер Тартц втянул меня в свою сферу влияния и несколько лет аккуратно отмерял дозу положенных мне искр, которыми я пользовалась в свое удовольствие и училась у него, чему могла. Благодаря ему я поверила в себя. Он научил меня не только смотреть, но и видеть. Разумеется, этот навык сыграл роль при поступлении в школу волшебников. Но только после нескольких уроков в школе я поняла, что работаю под началом волшебника высокого класса. Возможно, он ждал, что я поделюсь с ним новыми впечатлениями, попрошу совета и помощи. А я не сделала этого, большей частью из-за стеснения и робости. Да и неудобно было отвлекать столь важную персону, как мне казалось, по пустякам. Хотя что скрывать: я хотела, чтобы мистер Тартц сам все заметил и поздравил меня. Я хотела, чтобы он мной гордился и поручал бы мне новые, уже объемные проекты.
Что касается торжествующего мистера Дармана, то даже медальона не требовалось, чтобы разглядеть его грани, и я ужаснулась его страху перемен. Он слишком долго вращался вокруг мистера Тартца и тот буквально перекроил его на свой манер. Бедный Дарман теперь полностью зависел от владельца фирмы – он был его приставкой, если можно так сказать о человеке. Он прекрасно знал, что, потеряв расположение Тартца, вряд ли сможет занять такой же пост в другом учреждении. «Предательство» неблагодарного работника каждый раз вгоняло мистер Тартца в ступор – он грозился продать фирму и провести остаток жизни в путешествиях и написании мемуаров. Это было бы равносильно концу карьеры мистера Дармана и других теней – они не могли существовать самостоятельно.
Мистер Дарман не скрывал своей радости по поводу моего перевода в отдаленный филиал фирмы. А ведь он был одним из моих первых наставников, всегда поддерживал и, как казалось, мне симпатизировал. И все же укрепившиеся в своих позициях работники были куда опаснее для него, чем новички.
Тем не менее, реакция владельца фирмы на мой медальон указывала на нечто большее, чем обычное раздражение из-за зарвавшейся выскочки. Переизлучатель мистер Тартц сбрасывал меня с орбиты, потому что я… не подходила больше на роль его тени… вот оно что. Я настраивалась на источники самостоятельно, а положенные мне дозированные искры использовала по собственному усмотрению. Я больше не была частью его игры, его планов. Кем же я была теперь? Кем становилась?
Рассмотрев в объеме страхи мистера Дармана, я поняла, что они напрасны: мистер Тартц никогда не оставит дело, потому что и сам не сможет существовать без своих спутников, и продолжит нанимать специалистов без опыта работы и рекомендаций. И чем они зеленее, тем лучше для него: больше вероятности, что он воспитает их нужным ему образом, постепенно превращая в свои тени. Конечная же цель мистера Тартца оставалась для меня неясной.
На новое место работы мне приходилось добираться полтора часа на метро – филиал фирмы находился в заброшенной части города. Домой я возвращалась поздним вечером и очень уставшая. Я брела домой, низко опустив голову, и думала: «Куда меня завело это волшебство?» Я потеряла влиятельного покровителя – миллионера и красавца, доходы уменьшатся, школа закрыта, и что же делать теперь? Чего стоит мое волшебство без поддержки и связей? Люди, присылавшие мне письма, ждали от меня новых чудес, а я не могла разобраться даже с собственными проблемами. От этих грустных мыслей меня на мгновение отвлек мальчик, всучивший рекламный листок. На следующем перекрестке, перед тем, как по обыкновению выбросить листок в урну, я мельком взглянула на него. «Госпожа Тереза. Гадания, снятие порчи, предсказания будущего».
Я остановилась, вернулась, вытащила листок из урны и прочитала адрес – «Залив Овечьей Головы, 225».
В темноте возле дома 225 топталась массивная фигура, закутанная в длинную цветастую шаль.
– Я уже закрываться хотела, но почувствовала, что залетит сейчас кто-то, с орбиты сорвавшийся, – хрипло проговорила фигура. – Кажется, моя контора становится чем-то вроде пункта для падающих звезд… Пойдем, поговорим, хотя ясно, что говорить нам не о чем. Но я тебя хоть развлеку немного, глядишь, и настроение поднимется, а настроение в нашем деле – это все.
И госпожа Тереза потащила меня в ближайшую кофейню.
– Почему нам не о чем говорить?
– Ну, я тебя спрошу, хочешь ли ты отомстить всем сволочам. Ты сначала загоришься и спросишь, как это сделать. Я отвечу, что это можно сделать при помощи любого предмета, который обидчик держал в руках, любого, дай мне хоть пуговицу от его пальто оторвавшуюся, газету, конфетный фантик, и – за небольшую плату я такие помехи на него напущу, и такие заслонки на его каналы поставлю, что он сам к тебе приползет и взмолится. Посопротивляется немного, а потом согласится на все твои условия, потому что помехи и заслонки – для него самое страшное.
– Да нет у меня такого предмета. Пропуск, лично им подписанный когда-то, и тот у меня забрали…
– Есть. У всех есть такой предмет. Сейчас ты о нем вспомнишь, но, как только вспомнишь, так сразу решишь, что подобные действия недостойны волшебницы того класса, к которому стремишься.
– Точно! Есть такой предмет, есть! Открытка праздничная – он лично подписывает открытки всем подчиненным… Спасибо, но я приберегу эту возможность на крайний случай.
– Ну вот, ты в крупные фигуры метишь, а я – по мелким пакостям специалист.
Мы вошли в кафе, госпожа Тереза обвела взглядом посетителей и сказала едва слышным шепотом:
– Что за компания тут шумная! Девчонки слишком болтливые, трещат, как сороки… нечего им тут делать. И остальным тоже. Мужичок лысенький с блокнотом пусть остается и парень очкастый с ноутбуком. Остальные – марш отсюда.
В тот же момент шумные девочки, не допив кофе, поспешили к выходу, на ходу накидывая курточки.
На улице, прямо перед окном, у которого располагался наш столик, остановились, видно, только что встретившиеся старые знакомые – две пожилые пары. Мужчины пожимали друг другу руки, а женщины радостно обнимались.
– Так не пойдет, – прошептала госпожа Тереза. – Вы мне, милые, улицу загораживаете. А мне нравится смотреть на праздничные огни. А ну-ка разошлись быстренько.
Мужчины тут же потянули своих жен прочь, а те то и дело оборачивались и посылали друг другу воздушные поцелуи.
Я восхищенно посмотрела на госпожу Терезу, а та самодовольно улыбнулась, направилась к прилавку, принесла два чашки кофе и блюдце с ореховым печеньем, сняла свою шаль и уселась поудобнее. Была она румяна и черноброва.
– В общем так, я тебе предложу плюнуть на всех и пойти ко мне в партнерши, если с деньгами совсем туго будет, а ты брезгливо плечами передернешь, и зря. Я могу научить врать клиентам, в смысле, правду от них скрывать. А ты, подумав, тоже откажешься, но прибережешь эту возможность на случай, если волшебство тебя не прокормит.
– А врать зачем учиться?
– Как зачем? Ну… вот глянь на нее, – она указала на хорошенькую китайскую девочку с двумя тонкими черными косичками, мать которой отошла к прилавку.
Я глянула и обомлела: на моих глазах девочка плавно превратилась в китайскую старушку – сухонькую, сморщенную, но улыбчивую, с озорными искорками в черных щелочках глаз. Секунда – и старушка опять стала девочкой. Эта трансформация происходила несколько раз: девочка и старушка, казалось, переливались друг в друга. У меня закружилась голова и я прикрыла глаза ладонью.
– Э, да ты еще фокусироваться не умеешь, чтобы всю линию увидеть в одночасье, – сказала госпожа Тереза, – поэтому начало линии и конец сворачиваются в круг. Но даже и так можно сказать, что девочка проживет долгую счастливую жизнь, здоровой будет. И характер у нее хороший, видишь? Увидеть конец земного пути, как поэты говорят, для нашего брата легче всего. А по нему можно судить о многом. В этом случае – и врать не нужно. Да ладно, открывай глаза, ушли они.
Я молчала под впечатлением от увиденного.
– Да забудь ты о девочке этой. Ты о себе побеспокоиться должна. Ну, если надумаешь, я всему научу, когда ломка кончится.
– Ломка?
– А ты думаешь легко с орбиты соскакивать?
Нам больше не нужны были слова. Мы и так понимали друг друга. Я довольно долго пробыла в поле мощного переизлучателя и теперь без его искр могу заболеть. Потребуются усилия и время, чтобы ломку эту превозмочь. Но что случилось, то случилось и исправить ничего нельзя, а переживать по поводу того, чего не исправишь – не имеет смысла.
– Если ты не научилась прогибаться до сих пор, так уже вряд ли научишься, – заключила госпожа Тереза. – Конечно жаль, что все в мире решают связи. Но тебе пора налаживать связи другого порядка, объемные. Тартц – тип переизлучателя, который охотно помогает слабым. А если ты ему ровня, то его помощь вам обоим во вред пойдет. Так что лучшее, чего ты можешь пожелать – это чтобы он и его компания забыли о тебе как можно скорее.
Я ему ровня? Этого не может быть – госпожа Тереза просто хочет меня утешить.
Но в другом она оказалась права. Без мистера Тартца жизнь на первых порах показалась тусклой и лишенной смысла – я действительно страдала без его искр. Когда я работала в главном административном здании, он давал мне несколько заданий сразу, с разными сроками выполнения – от двух недель до нескольких месяцев. То есть, я думала о нем и его заданиях постоянно, даже во сне. Когда он уезжал, его приближенные помещали на дверь кабинета присланные им фотографии. А он сам посылал мне и другим работникам мейлы и даже настоящие открытки на домашний адрес. И звонил иногда: «Привет, я помню о вас в далекой Индии» или «Увидел статуэтку и подумал, не купить ли вам ее в подарок». Конечно, работникам было приятно личное внимание владельца фирмы. Я даже не осознавала, до какой степени он сам, его задания и желание заслужить его похвалу заполняли все мои мысли. И теперь я мучилась и ходила на сайт мистера Тартца, где он каждый час вывешивал новую картинку, афоризм, новость или мысль дня. Похоже, он ни минуты не мог выдержать, чтобы не напомнить о себе, не излучиться в мир любым способом. Ему зачем-то нужно было, чтобы о нем думали как можно больше, вспоминали – его или его искры – как можно чаще. При помощи объемного видения я пыталась узнать, какие проекты он сейчас затевает. Иногда мне удавалось обойти его заслоны, но не покидало ощущение, что я, как бедный родственник, стою перед запертой дверью, надеясь, что обо мне вспомнят и пригласят к чаю. Сначала я мечтала о том, что, когда стану знаменитой волшебницей, мистер Тартц придет и скажет: «Простите меня! Вернитесь! Без вас мне не справиться с очередным проектом!» А я отвечу тихо: «Спасибо, нет». Тогда он подошлет мистера Дармана, тот будет умолять меня – и тогда я, пожалуй, сменю гнев на милость, но поставлю свои условия. Потом я мечтала, чтобы мистеру Тартцу понадобилось нечто, что только я одна в целом мире могла бы для него сделать – волшебное или профессиональное – все равно. И чтобы он обратился ко мне, и я, светло улыбнувшись, выполнила бы все, что он просил. Я сделала бы это в память о прекрасных моментах совместного творчества. И тогда бы он понял, кого потерял… все же мало кто знал, как катастрофически он одинок. Попутно я мысленно упрекала его в том, что он ослеп от собственных лучей, потерял почву под ногами и, похоже, не осознает, что он не единственное солнце в этой Вселенной.
Все это мешало мне изучать мир, объем и практиковать волшебство. Это была ломка – ее надо было перетерпеть. Я пыталась сосредоточиться на положительных моментах. Да, мне трудно без привычной подпитки, зато не надо больше думать, понравится ли моя работа мистеру Тартцу, гадать, что вызовет его улыбку, что – гнев, а что – раздражение. В какой-то момент меня осенило, что его проекты не так уж и интересны, а мое участие в них было продиктовано снобизмом и честолюбием. Это было началом выздоровления. Интерес к его окружению тоже стал гаснуть. Оказалось, что его приближенные были привлекательны только в его лучах, возможно, как и я – в их глазах. С тех пор, как меня перевели в филиал, коллеги резко сократили общение – одни сразу, а другие несколько позже, выдержав из приличия паузу, но зато третьи, что интересно, наоборот, предложили дружбу, и я не была уверена, от чистого ли это сердца, или из необходимости держать меня под контролем. Раньше я сама, не задумываясь, ответила бы на дружбу любого из окружения мистера Тартца только потому, что он был «из окружения мистера Тартца». А сейчас я честно спрашивала себя: интересен ли мне этот человек?
Сам мистер Тартц постоянно всплывал в моем сознании и я подозревала, что он настраивается на мои каналы. Но я ошиблась. То есть, он мог бы это сделать без труда, но я больше не была ему интересна – я играла по своим правилам. То, что всплывало в сознании, было записью, обычной записью, запрограммированной срабатывать в ответ на ключевые слова или ассоциации. Вероятность того, что я говорю его словами, присутствует и сейчас, но я не уверена, что должна полностью освободиться от его влияния. В конце концов, можно отовсюду брать полезное и интересное, если пропускать все через собственные фильтры.
Новый рабочий режим был менее гибким, возвращалась я поздно и очень уставшая, и выходных среди недели у меня больше не было. Я стала реже бывать в спортзале и значительно сократила прогулки по набережной. И однажды призрак нарядной старушки подстерег меня в холле и пожурил, что я плохо забочусь о своем первичном облике. Нарядная старушка сообщила мне, что Дорис Грумель, моя дальняя родственница, а ее старая приятельница, не получила права использования своего облика, потому что недостаточно хорошо заботилась о его сохранении в период земной жизни, а именно – проводила слишком много времени в душных задымленных кабачках, не говоря уж об остальном, о чем ей упоминать не хотелось бы.
Личность загадочной Дорис Грумель мне удалось установить через объемное видение с небольшой помощью госпожи Терезы. В конце девятнадцатого века старший брат моего прапрадеда уехал в Америку, где работал подмастерьем портного, а потом женился на дочери хозяина ателье. Дорис Ковач, по мужу Грумель, и была одной из его дочерей, а значит приходилась мне троюродной прабабушкой.
– Вот у меня есть право неограниченного использования своего облика, – похвасталась нарядная старушка. – Это так расширяет возможности! А бедняга Дорис ужасно любопытна и все время расспрашивает о тебе, золотко. Ей так хотелось бы поболтать с тобой, но она не заслужила…
