Евгения Горац
Пища Мастеров

Полная версия

Принять еду – значит оказать доверие.

Тех, кто готовит для вас хорошую еду, вы не сможете предать. (Восточная пословица)

Не думать о счастье

Этот день я восстанавливала в памяти много раз, будто проживая его заново. Я пыталась понять, было ли все происшедшее цепью случайных событий или закономерной развилкой на моей дороге. В этот день у меня были вечерние часы приема, и утром я пошла на класс йоги – прекрасное средство для снятия усталости и стресса.

Класс вела юная Лиз. В начале урока она обычно задавала какой-нибудь вопрос с тем, чтобы мы думали над ответом, находясь в очередной сложной позе, а в конце урока она сообщала свою версию. В этот раз она спросила: «Что для вас счастье?» Я ухмыльнулась, подумав: «Что ты, юная, гибкая как лоза, Лиз, можешь сообщить мне об этом нового? » Тем не менее я честно думала о счастье, стоя на одной ноге и сложив руки на груди, когда загудела пожарная сигнализация, и нам всем пришлось выйти на улицу. Интересно, что воспоминание об этом дне всегда начинается с этой сирены – будто ее резкий звук и отделил прошлое от настоящего. Позднее выяснилось, что в доме, где на первом этаже помещалась спортивная студия, у кого-то в духовке сгорел пирог. Ничего страшного не произошло, просто было много дыма, но урок был сорван. «Ну вот, так и не удалось узнать, что такое счастье», – усмехалась я по дороге домой.

На работе тоже все было как обычно: я разбирала почту и слушала новости, происшедшие за неделю моего отсутствия – накануне я вернулась с бостонской медицинской конференции, где рассматривались новые методики по работе с пациентами с лишним весом. Тогда же секретари сообщили, что у нас в центре появился новый психиатр, доктор Джефферсон Хьюз, один из лучших специалистов в Нью-Йорке, известный далеко за пределами страны.

В своем кабинете я обнаружила слегка увядший букет цветов – подарок одного пациента, который под моим руководством сбросил изрядное количество лишних килограммов, а еще красивый пакет перевязанный бантиком. В пакете оказалось дорогое издание новой книги знаменитого Марко Марича, получившей все возможные и невозможные литературные премии. Я обрадовалась – давно собиралась почитать этого автора. Спрятала книгу в сумку, включила компьютер, ответила на несколько писем и стала просматривать данные записавшихся на сегодня пациентов.

Вика Молохова – одна из них, на приеме впервые. В карточке значилось: пол женский, двадцать восемь лет, не замужем, рост – сто шестьдесят пять сантиметров, вес – сто килограммов. И направление от терапевта на консультацию для похудения. Я приготовила для нее все нужные формы – новые, что нам вручили на конференции.

Вика – симпатичная, сероглазая, застенчиво улыбающаяся. Изучив историю ее веса, я задала обычный вопрос:

– По какой причине вы набрали лишний вес?

Вообще-то причина и так понятна, да и в карточке рукой терапевта выведено: «Бесконтрольное поглощение пищи», но цель моего вопроса в том, чтобы человек произнес сам, вслух, что-то вроде: «Я много ем», «Я мало двигаюсь» или хотя бы: «Со мной что-то не так, помогите разобраться», и сам услышал бы себя. Если он начнет винить неудачную наследственность или медленный метаболизм, тогда моя беседа пойдет по другой схеме. Ответ Вики был неожиданным:

– Я несу наказание.

– Что это значит?

– Доктор, вы верите в расплату или проклятье? Только честно скажите.

– Ну, верить можно только в бога, а все предположения должны проверяться эмпирическим путем.

– Можно мне объяснить?

– Конечно, я вас слушаю.

– Понимаете, я плохо относилась к толстым людям, я их… обижала. Когда-то давно – я была еще ребенком – у нас девочка во дворе была, Сонечка. Она хорошая была, умная. Пока мы бегали во дворе, играли в лапту или в жмурки, она тихо сидела на скамеечке с книгой, а потом нам истории волшебные рассказывала и сказки разные. Ну, бывало, что дети ссорились, дразнили друг друга, а ее как дразнить? Жир-пром-комбинат…

– …Мясо-сало-и-салат, – закончила я.

– О, вы помните такую дразнилку? – обрадовалась Вика. – А Сонечка плакала, обижалась, а после подолгу не хотела во двор выходить. Мы звали ее – хотелось сказок ее послушать, прощения просили. А еще была соседка у нас, тетя Лида, жила этажом выше – тоже хорошая женщина, это я сейчас понимаю, с высоты прожитых лет, как говорится. Она всегда помогала готовить, если у кого из соседей торжество было, и никогда денег за это не брала. И знаете, она пекла удивительно вкусные пирожки с маком, начинка сочная такая, а тесто тонкое, хрустящее…

– Не отвлекайтесь, пожалуйста, – попросила я, незаметно сглотнув слюну.

– Извините. Ну, так вот, она тоже полная была, и как-то я, глядя на нее, ляпнула: «Если бы у меня был такой живот, я бы повесилась». Ну вы же понимаете, доктор, мне лет двенадцать тогда было, я же совсем глупая и черствая была. А она глянула на меня из-под очков, и вроде бы даже не обиделась, а засмеялась и сказала: «Будет и у тебя такой же живот, а может и больше!» Доктор, а вы сказку «Карлик Нос» помните?

– Помню, – сказала я рассеянно.

А ведь это было первое упоминание об удивительном мастере, известном во всех мирах! Но тогда я даже не могла предположить, что вскоре буду ловить каждое слово и каждое движение этой самой тети Лиды, а вернее Сорочинской Лидии Яковлевны, чтобы научиться хоть малой доле того, что она умеет. Тогда же я думала о том, что делать с Викой. Если она считает полноту следствием проклятья, то явно будет ждать того, кто его снимет. Может, направить ее на консультацию к новому психиатру? Я уже видела его мельком в холле – высокий светловолосый мужчина, загорелое лицо.

– Вика, – задала я следующий традиционный вопрос, – А почему вы хотите похудеть сейчас, именно на этом этапе жизни?

– А куда дольше тянуть? Я же расползаюсь не по дням, а по часам, а сделать ничего не могу, плачу по ночам от бессилия… И мама переживает, хоть и молчит. Это она настояла, чтобы я к вам на прием записалась. Мне же только двадцать восемь, что дальше будет?

Опять не то! Она даже не по собственной инициативе пришла, мама ее прислала. Ладно, отложим. Я снабдила Вику «домашним заданием» – поручила заполнить дневник питания, назначила новый визит через неделю и написала направление к психиатру.

Я часто думаю, какой была бы сейчас моя жизнь, если бы Вика обратилась к другому специалисту? Правда, в этом медицинском центре я была единственным диетологом, но она могла попасть в другую клинику. Позднее я спрашивала ее об этом, пытаясь проследить цепочку событий, но ничего странного не обнаружила. Она пришла в этот центр, потому что он был близко от дома.

В конце рабочего дня новый психиатр приоткрыл дверь моего кабинета, представился и сказал:

– Полина, не могли бы вы уделить мне пару минут?

– Да, конечно.

– Тогда зайдите ко мне – нам будет удобнее разговаривать.

Я вошла в кабинет, на двери которого висела новехонькая блестящая табличка «Доктор Дж. Хьюз». Новый доктор уже вполне обжился: удобные низкие кресла, экзотические растения и дизайнерские светильники. Его предшественник не занимался благоустройством кабинета, утверждая, что ничто не должно отвлекать внимание пациента от собственных ощущений, и раньше здесь были голые стены.

– Садитесь, Полина.

Я опустилась в низкое кресло. Хьюз смотрел на меня чуть более пристально, чем предполагали правила приличия. Теперь-то я умею безошибочно распознавать момент считывания информации, а тогда его взгляд вызвал во мне только легкую тревогу. Он сел напротив, закинул ногу на ногу, улыбнулся и сказал:

– Я хотел кое-что уточнить о вашей пациентке Виктории Молоховой – она уже была у меня.

Оказывается Вика, не откладывая дело в долгий ящик, упросила доктора Хьюза принять ее сегодня же, а поскольку его график был полон, терпеливо ждала в коридоре, не появится ли у него окно, и дождалась!

Я рассказала о «бесконтрольном поглощении пищи», отсутствии «правильной» мотивации, ее чувстве бессилия и слезах по ночам, когда мама не видит. И также об убеждении пациентки, что ее постигла кара, и о том, что она, скорее всего, именно этим будет оправдывать возможные неудачи на пути к нормализации веса. Хьюз внимательно слушал, продолжая пристально смотреть на меня.

«А он интересный мужчина, – подумала я. – Наверняка пациентки поправляют волосы и красят губы в туалете, прежде чем войти в его кабинет и пожаловаться на беспричинную панику, страхи и бессонницу. И голос у него вкрадчивый и очень приятный».

– Так и есть, – неожиданно ответил Хьюз без тени улыбки. – Я разберусь с этим проклятьем.

Я подумала, что он умеет шутить с серьезным лицом.

– Хотите выпить? – вдруг спросил он.

Это Америка, здесь на работе алкоголь не допускается. Не то чтобы мы не нарушали… но я его слишком мало знаю.

– Нет, благодарю вас, мне пора домой, если будут вопросы, обращайтесь, – я поднялась с кресла.

– Не беспокойтесь, уже никого нет. Секретарь просила меня включить сигнализацию, когда я буду уходить. Никто не узнает.

С этими словами он достал из ящика стола бутылку.

Так, попробуем снова:

– Благодарю, мне не хочется, и я спешу домой. Может быть в другой раз.

– Опять лжете.

– Простите?

– В разговоре вы солгали всего три раза. Не так уж плохо.

– Что вы имеете в виду?

– Вы не прочь выпить. Вы презираете Вику больше, чем беспокоитесь о ней. Вам не хочется идти домой.

– С чего вы взяли?

– Обычно люди, которые следят за своей внешностью – а вы относитесь именно к таким – невольно презирают тех, кто относится к своему телу небрежно.

– Что-нибудь еще?

– О да. Вы находите меня интересным мужчиной. И сейчас подумаете, что, как все интересные мужчины, я самовлюблен и самонадеян. Не спешите обижаться, я тоже был не вполне откровенен с вами.

– В чем же?

– Я предложил выпить, потому что хотел задержать вас под каким-нибудь предлогом.

– Зачем?

– Мне хотелось бы узнать о вас больше. А вам хочется прикоснуться к моим волосам, они вам нравятся. И вы польщены, признайтесь. К тому же вам интересно, что я успел о вас узнать. И я непременно расскажу.

Польщена? Кажется, от растерянности я покраснела. Как отреагировать? Вспыхнуть и сказать что-то резкое? Перевести все в шутку? Я решила вести себя рационально и серьезно.

– Доктор Хьюз, ваши тон и слова не совсем соответствуют обстановке. Мы с вами не так давно знакомы, чтобы…

– Это не имеет никакого значения, – выдохнул он. – Я приглашаю вас в гости. Я живу у залива. Мой дом был построен по особому проекту, и я уверен, что вы нашли бы в нем много интересного. Мое предложение кажется вам заманчивым, но вы не хотите в этом признаться.

Я встала.

– Пока что наше общение ограничится вот этим – я показала на лежавший перед ним медицинский протокол – документ, в котором все медики, принимающие участие в лечении пациента, пишут свои заметки по ходу терапии. – И ваше замечание по поводу моего презрения к Вике безосновательно. Она – пациент, такой же как все, – я кивнула на груду медицинских карточек у него на столе.

Я была очень довольна собой и своим холодным тоном.

– До свиданья.

Я вернулась в свой кабинет, сложила бумаги на столе, надела пальто, взяла сумку, погасила свет и вышла. Хьюз стоял в холле.

– Простите меня! – сказал он, подняв руки вверх, однако в его голосе не слышалось ни тени сожаления. – Каюсь – рискнул сразу сказать правду вместо того, чтобы учтиво повторять общепринятые фразы. Думал, что с вами они не нужны. Разрешите хотя бы подвезти вас домой, ведь я вас задержал.

– Ладно, только мне еще в магазин надо зайти.

Уже дома, отсердившись, я мысленно прокрутила диалог с Хьюзом. По дороге он вел себя как настоящий джентльмен: открывал дверцу машины, подавал руку, ждал меня у магазина, даже поднес до порога пакет с продуктами. Если бы я отказалась сесть в его машину, он мог подумать, что я его боюсь или он меня волнует. А так мне вроде бы безразлично.

Ну, хорошо, выпить после рабочего дня я действительно была не прочь, ну и что с того? Разве мы всегда делаем то, что хотим? Тем более, в этом деле можно обойтись и без Хьюза, – я плеснула в кофе немного коньяку. Возможно это плохой признак, но в последнее время, чтобы выпить, мне совершенно не требуется компания.

Это был самый обычный день. Я не делала ничего из ряда вон выходящего. И в магазин зашла свой любимый, и купила в нем то, что обычно покупаю. Возле моего дома есть два продуктовых магазина. Один – красиво отделан и всегда празднично освещен, каждая баночка в нем блестит, каждая бутылочка сияет, а продавцы расхаживают в белоснежных фартуках. Я захожу полюбоваться на красоту, а купить в нем ничего не могу, а почему – не знаю. Другой магазин напоминает деревенскую лавочку: тесноватый – кадки с крупами и соленьями занимают слишком много места. Зато там аромат свежевыпеченного хлеба, а на пороге меня обычно встречает рыжий кот. Оттуда я всегда выхожу с полными сумками. И сейчас купила ржаной хлеб, похожий на тот, что я ела в детстве, творог, яблоки и сухой мак – тут явно сработало упоминание Вики о соседкиных пирожках с маком. Так что, если не считать пожарной сирены посреди класса йоги, помешавшей мне узнать, что такое счастье, и знакомства с новым доктором – этот день был самым обыкновенным, но эти два события явно произошли не по моей вине или инициативе.

Предположение Хьюза насчет презрения к Вике я сочла несправедливым. В первый год работы я слишком эмоционально воспринимала проблемы некоторых пациентов, даже плакала вместе с ними. Но мне сделали замечание, сказав, что это, во-первых, вопиюще непрофессионально, а во-вторых, меня так надолго не хватит.

Вика и так уже порядком наказана за то, что обидела тетю Лиду и дразнила толстую девочку Сонечку. Обидчик всегда считает себя в чем-то хуже объекта своих нападок и, оскорбляя его, пытается возвыситься в собственных глазах. Если помнить об этом, то вместо обиды можно испытать жалость к оскорбителю. Конечно, Сонечка была умная, читала книжки и умела интересные сказки рассказывать, но еще не знала природы происхождения гадких слов в свой адрес. Дети бывают очень жестокими: обзывают, тычут пальцами и обидно гогочут – представляю как ребенку тяжело это выдержать!

Да что это я? Какое мне дело до этих людей – Вики, Сонечки, тети Лиды? Рабочий день закончился и я не должна думать о них. Куда девалась моя выработанная годами способность отключаться от чужих проблем, чтобы спокойно оказывать пациенту требуемую помощь? Меня чем-то зацепил рассказ Вики, это очевидно. Я налила еще коньяку в опустевшую кофейную чашку.

Презираю ли я Вику? Да она сама себя должна презирать! У нас есть только одно тело, и мы должны о нем заботиться, чтобы оно служило нам как можно дольше, а не запихивать в него все что жуется, да еще в гигантских количествах. Если я ее и презираю, то только за то, что она не обратилась ко мне раньше, когда все исправить было бы гораздо легче. Ну да ладно…

И вечер был самый обычный. За ужином муж рассказал пару занятных шуток, сын поведал о происшедшем в классе, мы посмотрели веселый фильм – обычный тихий вечер. Ну, конечно, это и есть счастье. Побольше бы таких вечеров! У меня есть все, чего можно пожелать, и я ни на что не променяю этот покой.

Хотелось ли мне погладить этого доктора по волосам? Возможно. У него и правда красивые светлые волосы. Но чем-то он меня все же отталкивал. Пожалуй, он слишком лощеный – будто сошел с обложки журнала мод: стрижка явно выполнена в дорогом салоне, одежда подобрана тщательно и видно, что дорогая. Да еще и цепь золотая на груди, тяжелый медальон странной неправильной формы. Я постеснялась рассматривать выгравированный на нем узор. На мой вкус, мужик должен быть несколько небрежен в одежде. Это свидетельствует о том, что он думает о чем-то глобальном, а не о мелочах. А когда он словно с обложки журнальной соскочил, у меня к нему и отношение соответствующее – как к обложке. Но как он догадался, о чем я думаю?

Последнюю фразу я произнесла вслух, глядя на себя в зеркало ванной комнаты, после душа. Я никогда не вытираюсь, у меня даже нет своего купального полотенца: мне нравится, когда капельки воды, высыхая, испаряются с кожи… Иногда я при этом танцую – это создает иллюзию танца под дождем.

Сын еще корпел над уроками в своей комнате, а муж уже дремал на диване у телевизора, когда я улеглась в постель с книгой Марко Марича, но сосредоточиться не могла – в сознании почему-то вновь и вновь включались обрывки разговора с Викой и обещание доктора Хьюза снять с нее проклятье. Я отложила книгу, включила компьютер и вышла на профессиональный сайт. Здесь обменивались опытом диетологи, психологи и другие профессионалы. Среди них были и те, с кем я познакомилась на конференции в Бостоне. На общем форуме участники обсуждали рост количества людей с лишним весом за последние десятилетия. Они обвиняли в этом современные технологии, пищевую промышленность, коммерческие программы похудения, часть из которых откровенно жульнические, а также бездействующее правительство.

Потом я перешла на форум курьезных случаев и в дискуссии упомянула о пациентке, которая полагает лишний вес проклятьем или сглазом. Я добавила, что людям свойственно объяснять неприятности прошлыми грехами, но такое я слышу впервые. Мне тут же ответили, что лучшим специалистом в лечении подобных случаев является доктор Хьюз, психиатр, – он, как и я, живет в Нью-Йорке. «Если свяжетесь с ним, – написал мой собеседник, – не забудьте передать привет от Казадора. – Какого Казадора? – спросила я. – Любого, – ответил мой собеседник».

Вот оно! Теперь я вспомнила точно: слово «Казадор» я тоже услышала впервые в тот самый день, когда доктор Хьюз после нашей странной беседы подвез меня домой. Случайное совпадение? Маловероятно. Снова и снова поднимал голову змей сомнений: неужели с самого начала ему была нужна не я, а Хьюз? Ох, как мне тогда хотелось верить, что я… Но той ночью я лежала в темноте, мой кот Феншуй сидел на подоконнике и мерцал зелеными глазами, а я просто слушала тишину и боялась думать о счастье.

***

Когда пациентов в центре много, я прохожу в свой кабинет дальним путем через служебный ход. Делаю я это намеренно: скучающие в ожидании приема пациенты сидят вдоль всего холла и от нечего делать рассматривают друг друга, а когда и это надоест, то и каждого проходящего по коридору. Обшаривают взглядом с головы до ног, а потом долго шепчутся вслед. Я с детства стараюсь избежать подобных моментов. Если же приходится идти по заполненному людьми холлу, всегда сворачиваю кукиш в кармане, чтобы не сглазили. Так меня тетя Агата учила много лет назад. Правда, кукиш необходим только если на одежде нет защищающей от дурного глаза булавки. Суеверна ли я? Да не особенно, но детские привычки трудно искоренять.

Пробираясь в свой кабинет служебным ходом, я вспомнила Вику с ее уверенностью в наложенном в детстве проклятье, и усмехнулась своим мыслям. Занялся бы кто-нибудь изучением природы сглаза и проверил бы это эмпирическим путем, да разве найдется спонсор для подобного эксперимента? Разве что фирма по выпуску булавочных изделий.

В холле я увидела ожидавшую своей очереди Вику, а также красивую даму, нервно прохаживавшуюся перед кабинетом Хьюза. Дама взглянула на меня мельком, улыбнулась и кивнула как старой знакомой. Позднее, изучая перед приемом данные сегодняшних пациентов, я почему-то решила выглянуть в холл еще раз. Посмотрела через окно кабинета и сразу же обнаружила объект своего интереса – давешнюю даму. Она была примерно моего роста, с такими же, как у меня, темными вьющимися волосами, но одета слишком вызывающе и даже несколько вульгарно – платье с глубоким вырезом переливалось, будто змеиная чешуя, соблазнительно обтекая ее фигуру. При каждом движении она грациозно покачивала бедрами и рядом с грузной Викой выглядела изящной бонбоньеркой, случайно оказавшейся на одной полке с топором. А уж Вика и вовсе не могла отвести от нее глаз. Но тут доктор Хьюз отворил дверь своего кабинета и пригласил их обеих войти. Меня это безмерно удивило. Неужели доктор Хьюз одновременно консультирует двоих? Может, он таким образом пытается разжечь в Вике комплексы, усиливая ее недовольство собой? Это имеет смысл: дома, в удобном халате, девушка явно забывает о своих горестях, но рядом с такими красавицами, как эта змеиная дама, комплексы вспыхивают со страшной силой.

Обе находились за закрытыми дверями довольно долго, и вышли из кабинета тоже вместе. Дама остановилась на минутку, вынула зеркальце, подкрасила губы. Вика сделала то же самое, и они поспешили к выходу вдвоем. Молодой черный уборщик, не сводя глаз с дамы, распахнул перед ними дверь – в ответ красотка снисходительно потрепала его по щеке. Вика остановилась и… неожиданно повторила ее жест. И тут же из кабинета Хьюза вышла, вернее, лениво выползла студенисто-рыхлая тетка. Она потащилась к выходу: по дороге плевалась, сорила обертками от конфет и бормотала под нос проклятья. У него что, групповая терапия? Может, так он экономит время, да и деньги быстрее капают? Впрочем, какое мне дело?

А к доктору Хьюзу, тем временем, вошла другая парочка – Элла З. и высокий молодой человек, весь в белом, с римским профилем и гордой осанкой. Элла – еще одна наша с Хьюзом общая пациентка, но в этот раз не я направила ее к нему, а наоборот. Согласно его записи в карточке, она страдала приступами паники и очень низкой самооценкой. Это была совсем молодая девушка с крупным носом, невероятно худая – она хотела набрать вес, но у нее не получалось. У таких пациентов, как правило, нет аппетита – они попросту забывают поесть. Вот уж чего я никогда не могла понять! Ну, допустим, иногда можно увлечься чем-то, но забывать постоянно? К тому же, им все равно что есть: пища может быть недоваренной, недожаренной, пресной… Тончайшие деликатесы они так же безразлично ковыряют вилкой, как отварную капусту… Скучнейшие личности! Равнодушные к еде люди часто оказываются равнодушными и к самой жизни. Многие из них даже затрудняются назвать свое любимое блюдо из-за отсутствия такового. Что это за человек без любимого блюда? Вот у меня много любимых: творожники, пирожки с маком, еще ягоды очень люблю – смородину и малину. Интересно, есть ли у доктора Хьюза любимые кушанья?

Я иногда пытаюсь определить характер человека по его пищевым предпочтениям, даже записываю некоторые наблюдения в особый блокнот, и зачастую нахожу удивительные совпадения. Зачем я это делаю – и сама не знаю, так, просто интересно.

У меня на приеме Элла ни минуты не сидела на месте: она бегала из угла в угол, подпрыгивала, всплескивала руками так, что у меня рябило в глазах. Когда я предложила ей все же присесть, она удержалась на стуле не более минуты, тут же вскочила и опять забегала. Ну, да, если она так скачет целый день, то тратит огромное количество калорий, забывая пополнить запасы… Тем не менее Элла очень хотела «нарастить мясца», как она сама выразилась.

– Ах, доктор, как мне надоели эти жалостливые взгляды в мой адрес, если бы вы только знали! Да и любая одежда на мне висит как на вешалке! И каждый считает своим долгом подшутить надо мной.

– Кто же над вами подшучивает?

Вовсе не из любопытства я задаю подобные вопросы: для успеха терапии нужно, чтобы пациент сам четко сформулировал свои проблемы и горести, услышал себя сам, а после высказал осознанное желание достичь нормального здорового веса и готовность выполнять мои рекомендации.

– Да все, кому не лень, – вздохнула девушка. – Стоит прийти на работу пораньше, кто-нибудь обязательно скажет, что меня ветром поддувает, оттого я быстрее иду. А вчера… – она заплакала.

– Ну что вы, успокойтесь, – я протянула ей салфетку.

Утерев слезы, она продолжила:

– Я в больнице работаю, медсестрой, у нас много тяжелобольных в отделении. А доктор дежурный вчера мне сказал: «Ты, Элла, ночью к пациентам не заходи, а то они еще, чего доброго, подумают в темноте, что смерть пришла».

Я тут же представила себе как тощая, с крупным носом Элла, в белом просторном халате заходит ночью снять показания с приборов, подключенных к больному, а тот пугается. Улыбку сдержала с трудом. К тому же оказалось, что ей нравился этот доктор. Ах, так вот почему она пришла, любовь ее привела!

– Я ни на что не гожусь, я несчастная и никому не нужная, да еще такая тощая…

– Об этом вы доктору Хьюзу не забудьте поведать, а мне расскажите, в котором часу вы едите первый раз и какие блюда у вас самые любимые.

Конечно же, у нее не оказалось любимых блюд.

А теперь мне не давал покоя молодой человек, которого доктор Хьюз пригласил войти в кабинет вместе с Эллой. Был ли он ее другом или родственником? Странно, но он показался мне таким знакомым, почти родным.

Я уже собиралась уходить, как в дверь постучали и она медленно отворилась.

– Прием окончен. Запишитесь в регистратуре на завтра, – ответила я, не отрываясь от бумаг.

– Ну, я еще недостаточно толст, чтобы попасть в сферу ваших профессиональных интересов, – ответил веселый мужской голос. – Я ваш земляк. Мне поручено передать вам подарок от Агафьи Михайловны, но вы сами должны его выбрать – она так просила.

Я не сразу сообразила, что он имеет в виду мою тетю Агату, которая по паспорту действительно была Агафьей.

Высокий мужчина, тонкие черты лица, в меру небрит и в меру небрежен, с большой кожаной сумкой через плечо. Улыбка была хороша, а острые карие глаза его сияли такой радостью, будто процесс передачи подарка от моей тети из Киева был делом всей его жизни.

Через пять минут я вышла с ним из здания клиники. А еще через пять минут мы сидели в ближайшем кафе и болтали, будто старые знакомые, и радость в его глазах разгоралась все ярче.

Его звали Евгений, он привез коллекцию своих работ – женских украшений на выставку мастеров – открытие будет завтра – и заодно повидать старых друзей. Сказал, что тетя Агата – его соседка по даче. Я даже не знала, что у нее есть дача, и устыдилась, что давно ей не звонила – разве что поздравляла с Днем рождения и с Новым годом, и то, кажется, не всегда. «Да не смущайся, она не сердится вовсе, – заверил меня Женя. – Она о тебе хоть много рассказывала, но не предупредила, что ты такая красивая. Я бы… побрился, что ли. Извини, не успел, засиделся с друзьями».

Я, конечно, заверила его, что мне так даже больше нравится и спросила, что же рассказывала обо мне тетя Агата. Оказалось, что я девушка, выросшая на классических романах и воспитанная в строгости и лучших семейных традициях. Вышла замуж совсем юной за серьезного и солидного человека и уехала с ним в Америку, где выучилась на диетолога. Вроде, все верно.

– А по городу родному скучаешь-то? – Женя спросил.

– Мне не по ком особо скучать, – ответила я честно. – Почти все родные и друзья либо умерли, либо разъехались по свету. Да и некогда скучать было: работа, учеба.

– Было трудно в начале?

– Конечно, трудно. В чужой стране ты как слепой щенок – тычешься туда, сюда, лапы разъезжаются. Скучать вообще некогда.

– Понимаю. А город? Хоть вспоминаешь наш Киев иногда?

– Бывает. Снится часто. Но в реальности он сейчас совсем другой. Того города, из которого я уехала, больше нет, как и страны, откуда я родом.

– Значит, ты нашла здесь свое счастье?

Я только открыла рот, чтобы ответить утвердительно, как вдруг мимо нас с оглушительной сиреной пронеслись две пожарные машины. Я смотрела им вслед, поражаясь этому совпадению, потом рассказала Жене о пожарной тревоге во время класса йоги именно в момент, когда я думала о счастье. И мы удивлялись этому вдвоем. Потом он спросил:

– Так родина для тебя мало что значит?

– Родина, – ответила я, – всегда с тобой. Это то, из чего ты слеплен. И только по тому, как ты используешь вложенное в тебя родиной, узнаешь ее истинную цену.

– А ты умная, Полинка, – присвистнул Женя. – Надо же! Права ведь. Думаю, и наш мир можно полностью оценить, только побывав в других мирах.

Я не успела обдумать сказанное, потому что принесли наш заказ: зеленый салат с сушеной клюквой и теплые бутерброды с мягким козьим сыром и медом.

– А ведь неправду говорят, что американская еда невкусная, резиновая, без цвета и запаха! – сказал Женя, уплетая за обе щеки.

Я обиделась. Злые языки! Американской еды как таковой и вовсе не существует. Зато все страны здесь представляют лучшие свои продукты и кулинарные достижения. Можно к обеду и лаваша турецкого купить, и брынзы греческой, и оливок итальянских, и помидоров израильских, и вин французских, и специй индийских, а к кофе подать конфет московской кондитерской фабрики. Но мне вкуснее всего продукты из Украины. То, что в детстве любил есть, всегда вкуснее кажется.

– Эко интересно ты рассказываешь! – воскликнул Женя. – Слушал бы тебя и слушал. Но пора и к делу перейти. Вот кофе допьем и пойдем подарок выбирать, как тетя твоя наказывала.

Оказывается, моя тетя Агата была его давней заказчицей – носила созданные им украшения. Она просила Женю подарить мне от ее имени то, что мне понравится из привезенной в Нью-Йорк коллекции, а она после с ним рассчитается.

Мы пили кофе и болтали без умолку. Он расспрашивал про мои первые годы в Америке, я рассказывала об учебе в колледже, вспомнила несколько забавных случаев из студенческой жизни, он вспомнил из своей. И мы хохотали так, что на нас с интересом поглядывали другие посетители кафе. Смех у него хороший был, искренний, заразительный. О себе Женя рассказал, что изучал в университете восточную философию и языки, одно время увлекся зороастризмом и даже переводил древние письмена, а попутно перепробовал много профессий: был и сторожем в музее, и охранником в ботаническом саду, и художником-оформителем. А в свободное время он создавал украшения из горячей эмали и меди, сначала потому, что хотел творить красоту, причем надежную и долговечную; но постепенно это стало основным заработком. Он делал украшения по собственным эскизам, потом наносил узор на кольца и серьги, заполнял его эмалью, обжигал изделие в горячей печи, и остудив, наносил следующий слой, добиваясь таким образом глубины и неповторимости красок. Каждая работа уникальна, в каждую вложено его желание обогатить мир красотой и добром. Теперь уже я заслушалась – так интересно он рассказывал.

– Не могу дожить до завтра – так мне интересно, что ты выберешь из моих работ! Серьги? Нет, пожалуй, – у тебя волосы такие пышные, их и видно не будет. Может кольцо или браслет? – он взял мою руку и стал ее рассматривать. – Думаю, какие из них тебе подойдут… Его ладонь была теплой, даже горячей. Я удивилась, но руку не отняла.

– А о счастье думать не надо, – сказал Женя, глядя мне в глаза. – Его нет. К любому, даже самому хорошему, быстро привыкаешь и оно становится обыденным. Есть только счастливые моменты. Чем их больше, тем, разумеется, лучше. Вот я уеду в Киев, а ты останешься в своем Нью-Йорке, и все будет как всегда. А момент этот, – он сжал мои пальцы, – уж точно мне запомнится, как счастливый – я сижу в нью-йоркском кафе с такой красивой и умной женщиной.