Евгения Черноусова
Ловушка для осьминогов
Лара не заметила, как проглотила и оба бутерброда, и куриный рулетик. А Нина Васильевна уже скидывала ей на тарелку сосиску в тесте: «Ешь, ешь, наверное, уже забыла, когда последний раз ела!» Увы, это так! Лара стала вспоминать, что в день гибели Дуни обедали они чаем с бутербродами, которые по-быстрому соорудила Нина Васильевна. Это она обхаживала следователя Дмитрия Сергеевича, лысоватого, кривоногого, пузатенького, шмыгающего носом, небольшого росточком мужичка. А услышав, о чём шла речь, с трудом удержалась от смеха, несмотря на трагические обстоятельства: Нина Васильевна впаривала ему свою квартиру!
В конце рабочего дня Лара ещё раз попила чая, на этот раз с печенинкой. И полетела в бассейн. Дежурство на этот раз затянулось до четверти двенадцатого. Домой попала только в первом часу. Есть хотелось страшно, но ничего съестного ей не оставили, только горы грязной посуды на столе и в мойке. Пошарила в холодильнике, обнаружила одинокое треснувшее яйцо, прилипшее к ячейке. Разболтала его в стакане из-под сметаны с парой ложек сыворотки на дне. Хватило на несколько блинков. Запила чаем «Белые ночи» (заварка тоже кончилась). Вытащила из морозилки заиндевевший куриный хребет, залила водой и поставила на плиту. Пока перемыла всю посуду, бульон закипел. Убавила газ, взялась мыть пол. Потом закинула в кастрюлю вермишель и задремала над ней с открытыми глазами. Потом выключила газ и завела будильник. Всё, наконец-то можно отдохнуть!
Утром разогрела себе пару ложек куриного супа в эмалированной кружке. Уже обувалась, когда из зала выглянул заспанный Славик:
– Мам, денежку не подкинешь?
Открыла бумажник. Там сиротливо морщились две сотни, да перекатывалась ещё кой-какая мелочь. Отдала одну бумажку сыну. Подхватила пакет с мусором и полетела на работу.
Здесь её настиг звонок мамы. С истерикой в голосе требовала немедленного приезда. Ответила, что сегодня никак, работа до одиннадцати. Нет, поменяться никак. Накопились долги, отрабатываю за сменщика. Выслушала обычную порцию упрёков. Остановила её только, когда сказала:
– Завтра зарплата. Ну что толку сегодня приезжать, если утром последнюю сотню Славке отдала?
Мама сразу замолчала. Понятно, Лопахиным того же надо.
В обед чай с крекерами. Вечером чай с крекерами. В бассейне её отловил Петрович:
– Лара, за уборку не возьмёшься? Раздевалки, сауна и кабинеты.
Сил нет. Но кивнула.
Чтобы ночью меньше задерживаться, умудрялась оттирать по кабинету в пересменки. Сауну и раздевалки протёрла минут за сорок. Домой! А дома, естественно, то же самое. А вот драный пакет из-под крекеров. На дне какой-то мусор. Высыпала прямо в рот. Тьфу, живая соль! Запила водой из-под крана. Чёрт с ней, с посудой! Спать!
Утром проспала. Есть всё равно нечего, но не успела прибраться на кухне. С утра ещё успела закинуть документы в налоговую. Потом похороны. И вот он, обед. А вот Нина Васильевна суёт ей какой-то пирожок:
– Нина Васильевна, хватит уже!
– Ешь, Ларочка, тебе же вечером в деревню.
Ох, правда! Утром мама перезвонила: «Володя приехал, ждём обязательно!» Вика в трубку шумит: «Тётя Лара, пельмешек привези!»
Так что после поминок в гастроном. И вечером бегом на автобус до вокзала. Успела на электричку. Сорок минут – Липки. Десять минут пешком: «Здравствуйте!»
Встретили с повышенной агрессией. Растерялась: «Что ещё случилось?» Вика выскочила вперёд всех: «Мы переезжаем в город!»
Мысли заметались: в чём провинилась? Дров не привезла. В принципе договорилась с соседом, но не напоминала, потому что расплачиваться нечем. Пока раздумывала, мама пояснила, что Володя продал дом.
– Ну, понятно. Только зачем меня сюда звали? Могли бы и по телефону сказать.
– Ты ключ привезла? – отрывисто спросил Володя.
– Какой ключ?
– От гаража. Надо ведь припасы перевозить.
– Какой гараж? Мы его ещё год назад продали и проели!
– Куда же мы теперь картошку… банки, – заплакала мама.
– Какое ты имела право продавать без согласия других собственников, – загремел Володя.
– Володя, у этого дома нет других собственников, кроме тебя. Захотел – продал. И никто на тебя не орёт. А у гаража не было других собственников, кроме меня. И нечего на меня орать. Припасы перевезёте в подвал под домом. Сами когда, послезавтра? Ключи у вас есть. Нет, дома я не останусь, незачем. Таскать вещи не могу, рука после перелома не восстановилась. И мне ещё квартиру искать. Как какую квартиру? У меня сын взрослый, с девушкой живёт. Не могу же я с ними в одной комнате.
Закинула рюкзачок на плечи, выбежала из дома. Что-то кричала вслед Вика. Не остановилась. Пролетела мимо соседского автомобиля. Тот окликнул:
– Лара, ты в город? Садись, подвезу. Только придётся выйти в центре. Ну что, дом продали?
– Это Володин дом…
– Да-а. Хреново тебе, Ларка, придётся.
– Да уж.
Дальше ехали молча. И что тут скажешь?
В этот дом они переехали лет восемь назад, Вика ещё в школу не ходила. До этого все ютились в квартире, которая после смерти отца перешла в равных долях маме, Ларе и Вите. А Володя – от первого брака мамы, и этот дом он унаследовал после смерти своего отца. Эта развалюшка много лет стояла пустая, а потом Витя по дощечке восстановил дом. Сначала мама с сыном и внучкой на лето туда выехала, а потом решила не возвращаться. Домик ничего не стоил, посёлок совсем зачах после того, как здесь ликвидировали воинскую часть. Так бы и жили они, но было принято решение на этом месте отстроить суворовское училище. Сразу жильё резко подорожало, и Володя прилетел его продать. Больше всего обидно было, наверное, Вите. Он эту развалину из руин поднял, а его пинком! А мама всю жизнь пляшет перед старшеньким, как же, с отчимом рос! Никогда его папа не обижал, всё у них в семье было поровну. А вот с гаражом… что-то предугадал папа, что оформлял на Лару гараж. И пригодилось!
Наверное, она задремала. Очнулась от оклика водителя. Взяла рюкзачок и вылезла на остановке. За те полчаса, что они ехали, погода резко изменилась. Подморозило, дул ветер, и даже снежинки иногда падали. Было начало десятого, не поздно ещё, но автобусы ходили редко. После тёплого салона машины она сразу замёрзла. А ещё через пятнадцать минут её уже колотило в ознобе. Тачку взять? Но зарплату сегодня не дали. Пара сотен осталась из тех, что за уборку Петрович заплатил. Но тогда что делать, если и завтра зарплата не пройдёт? Нет, надо потерпеть.
А за спиной нависала громада родного издательства. Освещены были только окна первого этажа: гремело музыкой и мигало огнями кафе «Лилия», тускло светились цеха типографии. А между ними – ярко освещённый холл главного входа. Утром снова сюда. А не заночевать ли тут? Махнула рукой и побежала по ступенькам. В проходной охранник Саша сочувственно поглядел на женщину, трясущуюся в ознобе: «Конечно, проходите, Лариса Александровна, я даже записывать в журнал вас не буду».
Даже застонала, когда вошла в бухгалтерию. Теплынь! Сейчас бы под душ! Так в мужском туалете на первом этаже есть кабинка душа, им пользуются рабочие. Авось в здании никого нет! Накинула старое пальто, в котором обычно бегала в типографию и побежала в конец коридора. Вернувшись, раскидала постиранное бельишко по батареям и стала запихивать продукты из рюкзака в холодильник.
Так вот что кричала вслед Вика! Продукты им не оставила…
Пельмени что-то не хочется. Решила поужинать фасолью. Нет открывашки – воспользовалась ножом и сильно поранила руку. Полетела в туалет, по дороге роняя капли крови. Замотала тряпкой, обмыв проточной водой, а потом прошлась со шваброй по коридору, затирая следы.
Как заманчиво завалиться спать в десять часов! Так не стоит наступать на горло собственное песне! И не на полу Лара будет спать, а в переговорной, где богатая кожаная мягкая мебель. Но прохладно. Ничего! Старая штора вместо простыни, кофта, завёрнутая в полотенце, вместо подушки, а за одеяло – старое демисезонное пальто, в котором она обычно спускается в цех.
Проснулась от грохота ведра: как неудобно, уже уборщица пришла! Значит, восьмой час. Зато хорошо выспалась! Взглянула на телефон: никто не звонил. Никому ты, Лариса Александровна, не нужна. На работе бы, пожалуй, заметили отсутствие, если бы вчера, к примеру, сгинула по дороге. А вот родственники спохватились бы только когда образовалась куча неоплаченных квитанций за коммуналку.
Лара быстро привела себя в порядок и села пить чай. Влетела в кабинет Нина Борисовна: «Лара, у нас снова труп!» В противоположном крыле на их этаже в коридоре пришедший первым фотокор Костик наткнулся на тело плотного мужчины с ножом под лопаткой. Лара охнула:
– Я ведь ночевала в здании! Нужно идти сразу от этом полиции сообщить, а то заподозрят!
Нина Васильевна остановила:
– Заподозрят всё равно, но лучше сначала генеральному повиниться, а то этот… хрен с диареей… на всякий случай возьмёт и уволит.
– Это будет последней каплей, после такого останется только один путь – в окно «Молодёжки», – взвыла Лара.
– Так и скажи, если наедет, – напутствовала вслед Нина Васильевна.
В приёмной секретарши ещё нет. Да, ведь генеральный работает с девяти, и вообще, он же в Москве в командировке до сегодняшнего дня. Но приёмная открыта, и Лара на всякий случай толкает дверь. В просторном кабинете густо разит перегаром. Не обращая внимания на сидящего в кресле посетителя, Лара кидается к столу:
– Иван Васильевич, тут эта уголовная история… а я сегодня на рабочем месте заночевала! Вот… пришла предупредить…
Генеральный, сидевший внаклонку, поднимает красное потное лицо и неожиданно хохочет:
– И ты? Моя нипочём не поверит, что мы не вместе ночевали!
– Интересно, – сипит посетитель, оказавшийся тем самым Дмитрием Сергеевичем. – Не издательство, а ночлежка. Или дом свиданий?
В кабинет является мужик с чемоданчиком – эксперт, надо думать. Кажется, следователь его Толей называл. Сунул Ивану Васильевичу силомер: «А ну-ка!» Тот добросовестно сжал его. «Дурачок, – подумала Лора. – Значит, того покойника убили ножом ударом особой силы. Не стоило ему силушку свою показывать». Дмитрий Сергеевич говорит:
– Ещё Ларису Александровну…
«Такая же дурочка», – подумала она о себе, добросовестно сжимая силомер.
– И другой, – сказал очкастый Толя. – Почему так слабо?
– Зимой перелом был. Не восстановилась
Толя согнул её руку, помял, покрутил и сказал:
– Да, контрактура. Что же вы не разрабатываете? И почему завязана? – и кивнул Дмитрию Сергеевичу, который огорчённо засопел.
– Вечером консервную банку открывала, поранилась. Что, левой убивали?
– Всё-то вы знаете. Толя, там ещё кровь затёртая в конце коридора.
– Это моя, от той самой банки.
В общем, опять морока на пол дня. Ещё и на покойника заставили посмотреть. Лариса сразу отрицательно помотала головой, а потом усомнилась:
– Незнакомый мужик, а словно бы видела его мельком… или в коридоре один раз встретила, или давным-давно счёт приходил выписывать… а может, показалось…
Только к обеду выбрала время позвонить сыну:
– Слава, ты где? А когда занятия кончатся? Зайди ко мне на работу, как освободишься, есть разговор.
Не сказать, что жили хорошо, но предстоит жить ещё хуже. Как ни считай, а денег не хватит. Если без квартирантов: ипотека, коммуналка за две квартиры… зарплата уйдёт целиком, ещё и не хватит малость. Это если отселить Славу с его царевной-лягушкой в башню. Славику, конечно, удобнее в универ ездить… но кто его кормить будет? А Лариных подработок только-только на хлеб без соли… и рядом мама, брат и племянница, которые будут в рот заглядывать. Лара уткнулась лицом в руки и тихонько застонала.
– Лара, послушай меня, мудрую женщину, – тронула её за плечо Нина Васильевна. – Я понимаю, ты, дурочка, уступишь молодым отдельную квартиру, хотя по делу надо бы отселиться тебе, оставив всех нахлебников барахтаться как хотят. – Но ты хоть не сознавайся, что эта квартира наполовину твоя! Иначе эта твоя царевна-лягушка не отцепится от Славика никогда!
Позвонил Славик, сказал, что подъезжает. Лара ответила:
– Буду ждать на проходной!
Можно было сказать, чтобы поднимался к ней, но не хотелось разговаривать при Нине Васильевне. Секретов от неё у Лары нет, но будет неприятно, если Нина Васильевна услышит, как Славик сейчас разговаривает с ней. Какой он был ласковый и понимающий сын…
Спустилась вниз и увидела, что по ступенькам Славик поднимается, держа за руку Марину. Она же ясно дала понять, что разговор на двоих. И что это: демонстрирует, что он со своей избранницей – одно целое, или эта царевна-лягушка боится, что в её отсутствие я скажу что-то не то о ней?
– Ну, вот, мама, мы пришли. Что ты хотела сказать?
– Славик, приехал дядя Володя. Он продаёт дом…
Славик покраснел:
– Я тебе раз и навсегда сказал, что я о них слышать не хочу! Это твоя родня, а не моя! Моя родня – это вот… моя жена! И оставьте меня в покое!
Развернулся и потянул Маринку за руку. Она ещё, поворачиваясь, кинула на Лару торжествующий взгляд. И чему ты радуешься, дурочка? Тому, что он маму роднёй не назвал? Так какая я родня? Деньги даю, стираю, убираю… спонсор я.
Побрела на второй этаж. На лестничной площадке её подхватила под руку Нина Васильевна:
– Извини, я подслушивала. Ну, интересно мне было на твою царевну-лягушку взглянуть. Но неправильно ты её назвала…
– Это я потому что она большеротая, – заторможено пояснила Лара.
– Я буду звать её жаба-королевишна!
Лара от неожиданности рассмеялась. Так, истерически смеясь, они зашли в кабинет. Нина Васильевна закрылась изнутри на ключ:
– А теперь, если хочешь, поплачь!
Лара положила подбородок на кулаки:
– Нет, плакать некогда. Думать надо.
– Думай. Говори вслух. Твой ближайший шаг?
– Переезжать буду.
– Вечером? Мне Юрку озадачить?
– Нет. У меня сегодня дежурство. Вечером вещи соберу. Хорошо бы утром.
– В семь устроит? Звоню.
Начало первого. Лара спотыкается о разбросанную в прихожей обувь, летит и тормозит только у тумбочки. Возвращается, некоторое время тупо разглядывает Славкины ботинки и Маринкины ботфорты, а потом с силой наступает на коричневое голенище. На некоторое время замирает, любуясь чётким оттиском кроссовки, а потом садится у входа и разувается. И включается в привычную домашнюю круговерть. Только на этот раз не моет посуду, а аккуратно складывает её в большой пластмассовый таз и выносит в ванную, чтобы не мешалась. Освобождает холодильник, выкатывает его в прихожую. Привычно отмывает плиту, стол и подоконник. Моет пол. Собирает в другой пластмассовый таз посуду, которую собирается забрать с собой. Выбирает из шкафов в прихожей свою одежду и запихивает её в большие мусорные пакеты. Переходит в комнату и методично освобождает полки от одежды и белья. Заводит будильник, ложится спать.
Утром просыпается не по будильнику, а от дверного звонка. Накидывает халат и распахивает дверь перед Юрием Дмитриевичем и Серёгой, заносящими в дом маленькую стиральную машину. Извиняется, извиняется, извиняется…
– Да не стрекочи, Александровна, – говорит Юрий Дмитриевич. – Газель закрыта, так что барахло таскать покуда некуда, собирайся не спеша. Мы пока машинку подключим.
Когда мужики несут вниз большую стиральную машину, Лара подхватывает мешки с барахлом и плетётся следом. Вернувшись, она застаёт молодых в прихожей.
– Мама, это что? – дрожащим от негодования голосом спрашивает Славик.
– Холодильник закатывайте в комнату. Диван, ещё швейная машинка, а всё остальное – не тяжёлое, – говорит она мужикам. А потом поворачивается к сыну. – Холодильник и стиралка поменьше – из съёмной квартиры. Я свои забрала, потому что у Лопахиных тоже бытовая техника имеется. Сейчас я комнату освобожу – и перебирайтесь.
До Славика доходит:
– Они что, сюда переезжают?!
– Я тебе это ещё вчера сказала.
Берёт очередную партию мешков и идёт на выход.
После работы вдруг оказывается, что ей абсолютно нечего делать. Дом – вот он, только через дорогу перейти. Телефон Лара трусливо отключила, потому что ничего хорошего родные ей сказать не должны. Готовить ничего не хочется, к тому же надо извести две большие упаковки пельменей, которые она привезла из Липок. В общем, решила Лара в кино пойти. Только не знала, что билеты такие дорогие. Ладно, однова живём! После сеанса с больной головой прошвырнулась до «Паркового», полюбовалась на цены, заскочила в продуктовый, купила молоко, полбатона и чай в пакетиках и пошла в новое своё пристанище.
Надо же, не одна она сегодня сюда переехала. У её подъезда стоит тентованая газель, а четыре мужика, переругиваясь, пропихивают диван во входную дверь. Подбежала, придержала дверь. Ба, знакомые всё лица! Дмитрий Сергеевич, Толя, двое других незнакомы. Один из незнакомцев, мелкий, но щеголеватый, в лаковых ботинках и кашемировом пальто, покосился на Лару и чуть не выронил диван. И уронил бы, если бы она не подхватила. Гадство, больно же! Потянула больную руку. Наконец мужики бросили диван у грузового лифта.
– Прекрасная самаритянка, – начал напыщенно мелкий. – Не украсите ли вы нашу мужскую компанию? У нас сегодня новоселье!
Он не только мелкий, а ещё и слепой.
– Никак нельзя, служивый, – мрачно ответила Лара. – Новоселье-то у Дмитрия Сергеевича, а я по двум его делам прохожу как подозреваемая.
И пошкандыбала по ступенькам на свой третий этаж.
Уже после одиннадцати в дверь позвонили. Глянула в глазок – всё тот же. И рядом покачивается эксперт Толя. Открыла:
– Неужели выпивка кончилась?
– Выпивки – до хрена, – промычал пьяный в хлам Толя. – А вот закусь кончилась.
– Милосердная самаритянка, – начал расшаркиваться мелкий.
– Короче, – рявкнула Лара. – Килограмма пельменей хватит?
– Щедрейшая самаритянка!
Не успела отойти от двери – снова звонок.
– Что ещё?
– А у Димки кастрюли нет!
– Сковорода есть? – Толя мотнул головой. – Жарьте!
Глава четвёртая, в которой Лару обвиняют во всех смертных грехах
И за две недели, как ни странно, больше не позвонили. Ни мама, ни Славик. Только Вовка Пинчук объявился, друг детства:
– Ларчик, сто лет не виделись. Надо бы поговорить.
Ох, надо. И лучше говорить с Вовкой, который всегда на её стороне. Договорились встретиться у неё на квартире в обеденный перерыв. Лара смылась с работы ещё до двенадцати. Насчёт того, чем гостя покормить, она не беспокоилась. Едва начатая упаковка пельменей, на которые она глядеть не может, для Вовки – самое то. Они подростками с Витей, бывало, подрядятся в ближайшем продуктовом муку разгружать, а плату берут пельменями. Поставят трёхлитровую кастрюлю и гипнотизируют её взглядом, пока вода закипает. И не голодали, вроде, в те времена. Их отец был жив тогда. И Вовкин. Оба работящие малопьющие мужики. А пацаны захлёбывались слюной над магазинными пельменями. Поняла их Лара спустя много лет, когда Славик в подростковый возраст вступил. Тощий пятнадцатилетний подросток за раз съедал столько, сколько ей, взрослой женщине, за неделю не умять. Всё в рост уходило.
У аквацентра пригородный совхоз с утра выставлял тонар с собственной продукцией. Лара от многих слышала, что там сметана гораздо вкуснее, чем из супермаркетов, и решила прикупить её к пельменям. Заодно прихватила буханку хлеба, Вовка по советской привычке всё с хлебом ест. Расплачиваясь, обратила внимание на подростка, который сверлил её угрюмым взглядом. Уже не в первый раз она его видит. Кажется, он живёт в её подъезде. Пробежала стайка мальчишек. Похоже, они травят самого маленького. Надо разогнать. Пригляделась:
– Миша!
Миша Лопухов с рыданием кинулся ей в объятия. Боже, ну и запах! Пахло не только немытым телом, но, кажется, и чем-то похуже. Замёрз, описался.
– Я вас д-два дня-а тут жду-у.
– Я живу вон в той башне. Ну-ка, бегом!
Когда Лара подбежала к своему подъезду, Мишу за шиворот держал Дмитрий Сергеевич и о чём-то спрашивал. Она сказала:
– Пожалуйста, отпустите мальчика. Надо как в русских сказках: сначала накормить, напоить и спать уложить, а потом пытать.
– Да я уже выпытал, – хмуро ответил он. – Бабушка его полотенцем била. И в классе рассказала, что у него ночной энурез. Только вы-то чем можете ему помочь?
– Мы с Мишей решим, как дальше поступить. А вы поможете нам хотя бы тем, что никому о нём не расскажете.
Только что ревевший, войдя в подъезд, Миша засиял:
– Уй, лифт!
– Я вообще-то пешком хожу. Но если сударь желает прокатиться…
Четвёртым в лифт вошёл неприветливый подросток. Дмитрий Сергеевич сказал:
– Это мой сын. Тоже Миша.
У дверей топтался Пинчук:
– Это называется «приходи, когда меня нет».
– Сейчас, Вовочка, сейчас, миленький, – открыла на полную кран и скомандовала. – Миша, всё кидаешь на пол – и в ванну! Сейчас полотенце принесу. Вовка, ставь кастрюлю с водой и вынимай из морозилки пельмени!
И дальше металась, доставая полотенце, трикотажные летние бриджи, футболку поменьше, носки, попутно излагая историю Дуни Лопухиной.
Когда Миша вышел из ванной, Вовка оценил:
– Хоть сейчас на паперть!
Оба набросились на пельмени так, что Лара сказала:
– Ну, ладно, Мишка три дня в бегах, но ты-то? – и полезла в холодильник. – Ты что, не все высыпал?
– Я постеснялся…
После обеда сытый Мишка завалился на диван, включил телевизор и сразу уснул. Вовка кивнул на него:
– Дальше-то что?
– Вовка, ты, если можешь, принеси одежонку какую похуже. С Сеньки вашего, что не жалко. Только Люде своей лучше не говори. И больше в этом деле ты мне не помощник, так что говори, как там Лопахины.
– Как ни странно, хорошо. Тётя Маруся сказала, что наконец-то в тебе инстинкт самосохранения сработал, что давно ты должна была их лесом послать, и сыночка с его жабой тоже.
– Как странно! Нина Васильевна назвала Марину Жабой-королевишной.
– Умная она у тебя тётка! А ты дура, Ларка. Ну почему ты сразу не поставила на место эту хамку?
– Я не хочу терять сына, Вов.
– И что? Не потеряла?
– Теряю, но ещё не окончательно потеряла…
– Ларочка, у восемнадцатилетнего мальчишки крышу от секса снесло. Пока не переболеет, он ничего не услышит. Отойди и наберись терпения.
– Я терплю уже третий месяц. Ладно, Вов, скажи маме, что коммуналка у меня на автоплатеже. А она пусть тарелку супа внуку не пожалеет.
– Примерно так и она сказала. А я Витьку пристрою автостоянку охранять.
– Нежелательно. Нельзя ему с людьми. Ему бы какую-нибудь монотонную работу: ящики сколачивать, гайки на болты навинчивать…
Лара по телефону отпросилась у Нины Васильевны на вторую половину дня, потому что побоялась оставить спящего ребёнка одного. Но в бассейн дежурить всё же ушла, наказав Мише не подходить к двери, если кто-нибудь будет звонить.
– Может, свет выключить?
– Ерунда. Может, я его выключить забыла, уходя.
На душе было неспокойно. Но всё обошлось. Правда, только до утра. Она на работу собиралась, когда ввалилась полиция. Ещё не высохла куртка, но, несмотря на просьбу Лары подождать, Мишу завернули в бушлат и увезли. А её доставили в участок.
Лара не особенно опасалась за себя. Когда увидела в глазок полицию, сразу предупредила сонного Мишу, чтобы говорил, что она уговаривала его вернуться к бабушке, а он не хотел, и они договорились обратиться в приют. Вменяли ей, конечно, статью очень серьёзную, похищение человека, но одно дело обвинять, и совсем другое доказать. Пропал Миша из школы четыре дня назад, и всё это время Лариса Александровна с утра до вечера находилась на глазах у людей. Встречу её вчерашним днём с Мишей могли подтвердить продавщица из тонара, которая ругалась на преследовавших его мальчишек, и сын Дмитрия Сергеевича.
Полицейский, который её допрашивал, вёл себя абсолютно по-хамски. Орал, обращался на «ты», не давал позвонить, когда Лара решила связаться с юристом издательства. Лара уже начала опасаться, что придётся ей познакомиться с местным «обезьянником», когда в кабинет зашёл мужик в штатском и ещё один надменный сморчок в большом чине, наверное, потому что полицейский вытянулся перед ним в струнку:
– Что у тебя?
– Похищение человека.
Сморчок недоверчиво заглянул в лицо отвернувшейся Лары и пожал плечами:
– Да ну, – ещё раз взглянул и заорал. – Снегурочка! Я ж тебя каждый Новый год вспоминаю!
Назвать смуглую темноволосую Лару Снегурочкой? Удивились не только полицейские, но и сама Лара. А потом что-то забрезжило:
– Это не вам мы мешок Деда Мороза за бутылку «Абсолюта» отдали?
– Ну! Мы каждый год его достаём! И ещё несколько прикольных вещичек туда добавили. Ржачка в любой компании! Давай, быстро рассказывай, кого ты похитила.
Лара кратко рассказала историю Миши Лопухова, о вчерашней встрече с ним и сегодняшнем наезде полиции.
– Ну, это ерунда, конечно. Мальчик-то что говорит?
– То же самое, ¬– сказал его спутник.
– Ну и какое тут похищение? Прибежал обиженный ребёнок к знакомой, она его напоила, накормила и спать уложила. Надо написать в тамошнюю опеку, что ребёнок жалуется на жестокое обращение. Да и так семью на учёт поставят. А тут мы извинимся перед Снегурочкой… перед Ларисой Александровной, – это он в протокол заглянул. – И простимся с ней. Но вот интересно мне, кто это её заложил так оперативно.
– Мне из розыска позвонили, – сказал полицейский.
– Ну-ну. Ладно, ты оформляй бумажки-то, а мы покуда с Ларисой Александровной чаю попьём. Что подписать надо, ко мне принесёшь.
Сморчок подхватил Лару под руку и потащил на выход. Поднялись на второй этаж, зашли в приёмную. Там всё как положено: секретарша и несколько посетителей в ожидании начальства. Сморчок окликнул мужика предпенсионного возраста, читающего газету:
– Лёша, смотри, кто к нам пришёл!
Мужик нехотя свернул газету, посмотрел на Лару и расплылся в улыбке:
– Какие люди! Снегурочка! А дед Мороз где?
– Пинчук из второго отделения.
– Я его не знаю, но слышал, что он приколист. Правда молодец он у тебя!
История эта произошла несколько лет назад. Как-то решили Пинчуки отметить Новый год в тёщином деревенском доме. Чтобы вокруг ёлки, которая во дворе росла. Это наследство от Людкиной бабушки, зимой там, конечно, никто не живёт, а летом тесть и тёща огородом занимаются. Лара сразу отказалась. Что за удовольствие топить печь и посещать туалет типа сортир, особенно если ночью приспичит! Пинчуки детей с собой брать не предполагали, а Славке и вовсе не резон в нетрезвой компании.
И тут дают Славке двухнедельную путёвку в спортивный лагерь, как раз на все каникулы. И Лара остаётся одна. Зарекалась она уже с Пинчуками не связываться, но одной ещё тошнее. Поехала. Только уговаривала горячительного поменьше взять. В результате утром 1 января горячительное стало стремительно заканчиваться.
Они с Вовкой и Людкой придумали игру «Музыкальный мешок». Напихали в мешок всякой чудной одежды: трусы семейные семьдесят последнего размера, панталоны женские с начёсом, бантик, бабушкина шляпка и так далее. А соседка Пинчуков Милка приволокла белое неглиже из грубого ацетата: ночную сорочку и пеньюар. Подарок любимой свекрови, говорит. Всё это верёвочками по отдельности перевязано, и кончики из мешка выпущены. Записали на диск пару десятков музыкальных отрывков. Играющие встали в круг и перекидывали мешок из в руки. А тот, у кого мешок в руках оказывался в паузе, был обязан потянуть за кончик верёвочки и вытащить то, что под руку попадётся. И надеть. Получалось прикольно: мужик с бантиком, грузная тётка в мужских трусах и т.д. А Ларе досталось неглиже. Было оно размера, наверное, шестидесятого, поэтому Лара напялила его прямо на пуховик. И пьяные гости завопили: «Снегурочка!» Вовка снял с ёлки игрушечный блестящий кокошник, и Лара нацепила его на вязаную шапку. А у Вовки много лет был настоящий костюм деда Мороза, потому что в семье трое мальчишек, которых надо поздравлять. Они покривлялись немного у ёлки и стали собирать мешок. Только Ларе Вовка сказал: «Побудь ещё немного Снегурочкой». А Людка вскинулась: «И ты не дед Мороз, а Морозко, и она не Снегурка, а внучка Настенька. А тепло ли тебе, девица, когда водочка кончилась?» И пьяные гости кинулись гнать Лару со двора: «Иди, Настенька, ищи подснежники. И чтобы без водочки не возвращалась!» В общем, выпихнули их с Вовкой за калитку. Вовка сказал: «Там на другом конце дачного посёлка есть несколько старых домов. И в одном из них живёт бабка-самогонщица. Пошли искать, а то без горячительного они нас не пропустят».
Шли они, шли, да решил Вовка путь спрямить. Нырнули в какой-то овраг, пропахали снежную целину и оказались на незнакомой улице с большими особняками и глухими заборами. Опять шли они, шли, пока не надоело. И позвонил Вовка в калитку, чтобы дорогу спросить. А вышедший пьяный хозяин, вот этот самый сморчок, обложил их матом, якобы они опоздали, и втащил во двор. А во дворе десятка полтора ребятишек разного возраста грустно водили хоровод вокруг ёлки, тогда как их родители кучковались вокруг стола. Как ни пытались Вовка с Ларой объяснить, что они не новогодние персонажи, а просто мимо проходили, убедить пьяного хозяина не удалось. Тот даже пистолетом пригрозил. И Вовке пришлось выступить. Правда, он к детским утренникам привык. И дома перед своими, и на профсоюзной ёлке. Пьяный дед Мороз с хода начал: «Здрасьте, здрасьте, ребятишки, приготовили дровишки? Мы сейчас костёр зажжём и Снегурочку сожжём». Что он нёс! Лора у него была не то ведьма, не то Жанна Д'Арк. Он заставил детишек собирать всякий хлам и запалил костёр. Организовал соревнование по бегу родителей с детьми под мышкой. Заставил родителей прыгать через костёр. Заставил детей произносить слово «трансцендентный». Наконец до Лары дошло, что Вовку надо останавливать, и она отвлекла детей игрой в кошки-мышки. А Вовка вручил хозяину свой мешок и потребовал музыки. Этот пожилой мужик Лёша, который личный шофёр хозяина, играл на баяне, а родители с хохотом одевались. Всё та же ленточка с бантом на лысой башке, старинная шляпка на мужике бандитского типа, семейные трусы на худенькой красотке. Дети столпились вокруг и визжали от восторга. Только хозяйский малец слишком увлёкся ролью кострового и продолжал носить какие-то щепки и веточки. Вдруг в паузе послышался скрип калитки и во двор вошли настоящие дед Мороз и Снегурочка. Тишина. А из-за угла выскакивает хозяйский пятилетний сопляк с дровишками и среди гробовой тишины громко удивляется: «П…ц, два деда Мороза!»
После немой сцены последовала брань в сторону опоздавших настоящих артистов, извинения перед самодеятельными. Вовка, уже добавивший в новой компании, хозяину заявил: «Оскорбление будешь смывать… водкой!» Тот без разговора сунул в карман деда Мороза пару бутылок: «А мешок, извини, дедушка, не верну!» Вовка ответил: «Да меня баба Мороз со свету сживёт! Только за бутылку Абсолюта». Хозяин обалдел от такой наглости, а его жена, та самая худенькая красотка в семейных трусах, шустро сбегала за искомым. Лёша довёз артистов до дачи. Когда Вовка выставил на стол две бутылки водки, гости завопили: «Ура!» Люда спросила, как они могли утром 1 января найти где-то торговлю? «Поработали дедом Морозом и Снегурочкой по вызову», – ответил Вовка, вынимая из внутреннего кармана литровый «Абсолют». Вовкина тёща под хохот гостей припечатала: «Первый раз из штанов зятя появилось что-то путное».
