Надя
В общем, я пёрла целенаправленно и целеустремлённо. Во мне столько энергии бурлило, что я запросто могла током шарахнуть. Я и шарахнула, но искры из глаз полетели у меня: как-то неудачно за угол завернула на всех парусах, а там меня мужчина поджидал – выскочил навстречу. Бабах!
– Ай! – схватилась я за лоб.
– Бл..ин, – сориентировался мой оппонент по столкновению. Видать, покрепче хотел завернуть, но сдержался, как смог.
– Почему не соблюдаем технику безопасности! – рявкнул он грозно. – Кто такая, почему не знаю?
– А я программиста ищу! – пискнула каким-то противно-неестественным голосом.
– Девочка, – перешёл он на мягкий бархат – вот такой, до дрожи в коленках от вкрадчивости, – я не спрашиваю, что ты делаешь. Я спрашиваю, кто ты такая.
– Новый дизайнер, – проблеяла и попыталась сделать шаг назад, но мужчина крепко ухватил меня за локоть. – Надя, – добавила жалко и зачем-то пригладила юбку. Не люблю, когда мне не дают места для манёвров. Чувствую себя зависимой и жалкой.
Мужчину, кажется, этот факт не смущал. Стоял и разглядывал меня бесцеремонно. Тщательно так, словно утюгом складки разглаживал и «стрелочки» наводил заодно.
Ну, раз он так, то и я не промах. Тоже его сверху вниз осмотрела. Он показался мне… старым. Слишком тяжёлый взгляд. Волосы ёжиком. Шея как у быка. И ведь такой… солидный. Морщинки возле глаз. Щетина трёхдневная, модная. Ну, дядька за тридцадник. Всегда таких избегала. Совершенно не мой типаж, хоть фигура у него спортивная, плечи широкие. Брюки хорошо сидят, пуловер тёмно-серый, под цвет его волчьих глаз – желтовато-зелёные, властные.
– И зачем новому дизайнеру программист? – снова вкрадчиво и опасно-опасно. Я Красная Шапочка, а он Серый Волк.
– Работать не на чем, – наконец-то, осмелев, я отшвырнула его крепкую клешню и освободилась. – Компьютер сдох, вероятно, до моего прихода.
– Тогда тебе нужен сисадмин, программисты немного другим занимаются, девочка.
– Меня зовут Надежда, – отчеканила с достоинством.
– Гкхм, хм… – поухмылялся Волчище себе под нос. – Вячеслав. Пойдём.
Он опять ухватил меня под локоть и поволок назад, в комнату, где все изображали бурную деятельность и не хотели мне помочь.
– Ну, и что тут у тебя? – спросил Волчище, как только мы подошли к компьютеру. Воздух звенел от напряжения. Наконец-то я увидела своих коллег. Изумление. Ужас. Благоговение. И очень влюблённый взгляд девушки с причёской ёжика Соника.
– Четвёртая по счёту, говоришь?
Я ничего не говорила, но он в курсе. Стояла и молчала, пока этот стремительный танк делал звонок по телефону.
– Жопу в руки – и сюда. Быстро! – прорычал так, что коллег тряхнуло, как на вулкане. Жуткий какой Волчище.
И заверте… Что это было, я так и не поняла. Примчался какой-то бледный с зелёным отливом пацан, тыкал что-то и очень быстро бил по клавиатуре.
– Все программы, как положено, – продолжал рычать этот… Вячеслав, кажется. – А вам что, заняться нечем? – окинул хищным взором дизайнерскую братию. Те кинулись и дальше изображать бурную деятельность. А может, и впрямь работали, а я придиралась из-за обидной вредности.
– Пойдём, – снова сжал мой локоть мужчина-тайфун.
– Куда? – я даже не пыталась освободиться. Ну, не драться же мне с ним на глазах у всех?.. Синяя девушка-Соник расстреляла меня глазищами. Надо потом пулевые отверстия посчитать в бронежилете. А потом как-нибудь объясню, что на меня подобное не действует. К тому же, это не я его тащу за собой, а он меня ведёт не пойми куда.
– Булочки трескать. Или бутерброды. А может, что и получше. Здесь, в офисе, вполне приличная столовая. А ты, наверное, ещё не в курсе.
В общем, вскоре я сидела за столиком. Передо мной дымился стакан с горячим чаем и высилась горка бутербродов с колбасой и сыром. Я не стала отказывать себе в удовольствии. Ну, правда: есть хочется, компьютер будут возрождать минимум час. Чем праздно шататься, лучше подкрепиться.
– Ну, рассказывай. Как докатилась до жизни такой.
– Какой это такой? – откусила я бутер и отвечать не спешила.
– Всю жизнь мечтала здесь работать? – хмыкнул Вячеслав и снова глазами меня начал сканировать. На вшивость проверяет. Ну, ладно.
– Работа как работа, – пожала плечами. – Меня всё устраивает.
– А устраиваешь ли ты, подумала?
Я сделала глоток крепкого на удивление чаю и попыталась расслабиться, чтобы ничего лишнего не брякнуть.
– Меня взяли на работу. Со мной босс лично беседу проводил. А устраиваю ли я, покажет время. Если не устрою, к вам придёт пятый дизайнер.
Волчище снова хмыкнул.
– А ты, смотрю, шустрая. Может, и будет толк.
Потом у него зазвенел телефон, и асфальтоукладочный каток свалил в туман. Я спокойно стрескала все бутерброды и отправилась назад, в комнату, где мне предстояло работать. Ну, а что? Солдат спит, служба идёт – очень даже годится, если уж больше заняться особо нечем.
Встретили меня теплее. Радушнее даже. Снова бросили пялиться в мониторы.
– Ты где его подцепила? – синий Соник вызывающе отставила бедро в кожаной юбке. Она вся такая синяя-синяя, ядовитого цвета электрик: волосы, губы, ногти, тени. Но ей шло – колоритная, яркая, взгляд останавливает. Губы и глаза у неё красивые. И колечко на губе классно смотрится.
– А давайте знакомиться! – лучезарно улыбнулась я, чуть щёки от натуги не порвала. – Меня Надя зовут!
Мой энтузиазм никого не впечатлил. Смотрели, гипнотизируя. Что это за хрен, что они вот так пялятся?
– Нигде я его не цепляла, – вздохнула, – это он прицепился, как репей. Чуть с ног меня не сбил.
– Поздравляю! – три раза хлопнула в ладоши Соник. – Ты только что выиграла квест на выживаемость! Это же сам Вячеслав Ветров, генеральный директор компании «Тау». То есть всего этого богатства, – обводит она рукой комнату, словно царевна Лягушка, что рукавом махала, а оттуда – то озеро, то лебеди.
Что значит генеральный?.. А кто тогда меня на работу принимал?..
Видимо, на лице у меня отражаются все муки мозгового процесса. И Синяя жалеет меня.
– Это, – снова взмах «рукавом», – лишь малая часть. Мы даже называемся «Тау-Плюс», если ты помнишь.
Я не помнила. Вот тебе и шарашкина контора… И ещё. Что значит «квест на выживаемость»?.. Он что, меня выживать отсюда будет? В особо извращённой форме? Ну, подумаешь, лбом об него стукнулась…
Арсений
Я чувствовал себя женатым идиотом, за которого всё жена делала, а вот сейчас – дебют. Я на тренировках так не потел, как в супермаркете.
– Нин, тут столько видов… Ты уверена, что нужно брать с красненьким на упаковке? Да? Ну, ладно.
В общем, к кассе я приблизился уже чемпионом с двумя тележками на колёсиках. Но девушку-кассира я не впечатлил, хотя и ожидал поймать восторженный взгляд, типа: ну надо же! Мужчина! Покупает!
Собственно, мужчины покупали. И, собственно, я тоже в магазины захаживал – не без того, но покупал в основном еду, вино или что-то в этом духе. А здесь – всё детское. И, если честно, я не очень-то разбираюсь, зачем мне всё вот это нужно. Но Нинка сказала – я сделал. Со списком да консультациями вполне сносно можно справиться.
За пакетами к машине пришлось спускаться дважды. Я даже лифтом воспользовался: подниматься по ступенькам на шестой этаж с грузом туда-сюда как-то не улыбалось. К тому же, я почувствовал, что устал. Как говорится, всё только начинается, а мне бы упасть и уснуть. Или убежать. Но я не из тех, кто сдаётся.
Малодушие подавил на корню, глядя, как споро Нинка разгребает детское добро. Опыт не пропить. А у неё уж этого добра хватало.
– Ты мне лучше скажи: всем детям столько всякой ерунды нужно? Или этот особенный?
Нинка оторвалась от сортировки продуктов и подняла на меня глаза.
– Нет, Морозов, детям нужно раза в четыре больше, но это ты поймёшь, когда хлебнёшь сполна активной отцовской доли. Но мой тебе совет: побудь отцом сутки, не запрещается. А потом – в полицию. Здравый смысл говорит, что нужно бы прямо сейчас решить этот очень важный вопрос, но ты, вижу, что-то себе придумал и поверил. Не стоит.
– Нин, я как-нибудь сам разберусь, – она меня раздражала своей настойчивостью. Только поэтому хотелось сделать всё наоборот.
– Как знаешь, – коротко ответствовала мать троих детей. – Слушай меня внимательно, потому что ещё одной возможности вот так мило беседовать, у нас может и не быть. Сам понимаешь: дети, ревнивый Помпон, забот полон рот.
– Да они у тебя взрослые почти! – выпалил в сердцах. – вполне могут и самостоятельно чем-нибудь заняться.
– Могут, – Нинка сама покладистость. – Есть одно «но»: после их свободы слишком много уборки и разборок падает на мои плечи. То они кота соседского искупают, то взорвут что-нибудь. Причём пакости делают мгновенно. При мне они опасаются слишком буянить. Итак, ты готов?
Я готов не был, но с удовольствием включил диктофон. Техника нынче на высоте, не обязательно всё запоминать, тем более, в сфере, где я полный профан.
Кое-что я записывал в блокнот: техника техникой, а процесс запоминания всё же идёт лучше, когда ты сосредоточен на предмете, который нужно изучить.
– Смесь варить несложно. Тут важно сделать умно, чтобы никаких комочков. Ведь мы не любим комочки в кашке, да, Пилон?
Я кивнул. Я готов соглашаться с каждым её словом. Я уже так голоден, что и комочки без каши съел бы, но первоочередная задача – кормить малыша.
Чёрт. Без имени как-то совсем кисло. Ну не может же он быть безымянным? Снова пытаюсь дозвониться до Ланы. Глухо, как в тайге.
Курс «молодого бойца» получился слишком коротким, но по существу. А затем я принял бой – малыш проснулся и задал нам с Нинкой жару. Ещё бы: чужие морды в наличии, но ел мой сын отлично.
– Не забывай прикармливать. Следи за животиком. Давай срыгивать воздух, – наставляла многоопытная мать троих детей. – Блин, Пилон, я даже не подозревала, что до сих пор всё вот это помню! Ну, а если что – звони. К тому же, Интернет тебе в помощь. Только всякую чушь не читай, а отправляйся на мамские форумы. Там больше толку и реально ценные советы.
– Я не могу звать его «ребёнок», – морщился, словно у меня все зубы одновременно разболелись. – Не могла эта кукушка документы хоть какие-то подбросить, что ли.
Мы с Нинкой все имена перепробовали. Ждали, что пацан хоть на какое-то отзовётся. Список мужских имён открыли.
– Всё, не могу больше, – упал я на диван. Нужно бы душ принять. Футболка пропотела, волосы взмокли. Вот это марафон. – Остались самые дурацкие имена, типа Калистрата. Но сомневаюсь, что в здравом уме кто-то так ребёнка накажет.
– А мне кажется, ты пропустил. Данька! Данила! – позвала Нинка. Малыш разулыбался. А что, мне нравится. Даже если его зовут не так, будет Данькой. Плевать. Это лучше, чем ничего.
– Смотри, он сидеть пытается, – шмыгнула носом моя боевая подруга. – Вот девчонки пораньше, а мальчишки попозже. Полгода – не больше ему. Ну, семь месяцев максимум.
Данька схватил мою руку и сжал дёснами пальцы. Обслюнявил деловито, что-то промумукал. Не знаю, никогда ничего подобного не испытывал. Да и дети… как бы мимо меня проходили. Издалека. А тут я сижу – и горячо в груди так, что вздохнуть страшно – вдруг там что-то разорвётся.
Нинка поймала мой ошарашенный взгляд.
– Вот! А ты как думал? Так оно и происходит.
Что она имела в виду, я спрашивать не стал. И делиться тем, что чувствую, не мог. Это словно моё, самое сокровенное, то, о чём другим если и расскажешь, в хвастовство превратится, в павлиний хвост распущенный. Незабываемые ощущения. Впервые в жизни. И памперс менять совсем не сложно.
– Па! Па! Па! – зачастил мой ребёнок, когда Нинка уже уходить собралась. Я прижал сына к груди.
– Вот! Папа! – сказал я страшным голосом и сам себя испугался.
– Эх, Пилонище, – взлохматила мне волосы Нинка, – то ли ещё будет! Не забудь: ночью дети тоже едят, так что удачи тебе!
Она ушла, а я с сыном остался. И даже в душ сбегал, обложив пацана подушками. Правда, мылся я быстро, а дверь в ванную открытой оставил – мало ли, но все эти мелочи и неудобства – ерунда на постном масле.
Данька оказался покладистым пацаном: освоился, «разговаривал», тянул всё подряд в рот – я только и успевал выхватывать то ручку с блокнотом, куда мудрости Нинкины записывал, то связку ключей – привычка, бросаю на диван. И спал мальчишка замечательно, а я… не знаю, забывался на время. Лежал рядом, прислушивался к сопению, ощущал тепло, что шло от маленького тельца, и думал.
Всё правильно случилось. У моих ровесников уже и по двое. У некоторых дети – подростки. Да хоть у Серёги Звонарёва – женился в восемнадцать, дочери уже четырнадцать. Или около того. А мне всё некогда было.
Некстати вспомнилась девушка, на которой бы я женился несколько лет назад. Подружка Нинкина, Варя. Нравилась очень. Как раз в моём вкусе. Увы, девушка досталась другому, а я… ну, почти и не страдал. Конкурсы, чемпионаты, клубы… Я делал то, что нравится, и работа заглушала мою неустроенность в личной жизни.
На рассвете я вырубился. Сплю я обычно – из пушек можно палить. Будильник услышать проблема. А Даньку услышал. Вскочил. Кормил и мыл. А позже решил-таки тяжёлую артиллерию на помощь позвать. Я срочно нуждался в консультации юриста, и вообще не мешало на разведку сходить.
– Привет, мам, – она опять не дома: где-то там, фоном, прорываются детские голоса. Ма у меня тренер по акробатической гимнастике. На пенсии. И то, чем она сейчас занимается, – «дело для души». Не может спокойно на месте сидеть. – Мне помощь твоя нужна.
– Вообще-то я занята, – так и вижу, как она чопорно поджимает губы. – Но раз ты просишь – приеду.
Мы с ней в конфронтации. Месяца три не разговаривали. Последний скандал слишком громкий получился. Мать требовала, чтобы я остепенился, женился, родил детей. Не то, чтобы я категорически против был, но она давила чересчур сильно, а я не привык, чтобы мной манипулировали, поэтому горшки мы побили знатно. Ну, вот ей и белка, вот ей и свисток. Данька то есть. Хотела? Получи и распишись! Но реакцию её я предсказать не брался, поэтому быстренько придумал аргументы и потренировался у зеркала говорить веско, солидно, спокойно.
Да, выглядело это так себе, но с мамой моей лучше быть готовым ко всему, поэтому спокойствие и ещё раз спокойствие, как завещал великий Карлсон.
Надя
Синего Соника, как в насмешку, звали Соней. По понятным причинам, она невзлюбила меня с первого дня. А все остальные члены коллектива оказались вполне сносными, местами даже приветливыми.
Я подружилась с кадыкастым Никитой, которого все звали Никитосом, и с длинноволосым Герой. У последнего глаза – «умереть не встать» – невыносимо пронзительно-синие. Да и сам он весьма не плох. В работе, конечно – на все остальные его душевно-внешние качества мне наплевать. Ну, почти. Потому что ещё есть Соня-Соник и Геннадий Васильевич, который, как мне кажется, неровно дышал на Сонину синюшность.
В общем, работа работой, а без дружеской поддержки – никак. Хотя бы потому, что детский иллюстратор и рядом не валялся с создателями логотипов, фирменного стиля, оригинальных упаковок, визиток, буклетов и много-много-много ещё чего, чему мне нужно научиться в кратчайшие сроки.
Но кто сказал, что на войне хорошо? На войне плохо всем, а выживают лишь те, кто продумывает стратегию и тактику, умело ведёт боевые действия, не отсиживается в окопе, а смело идёт в атаку. Правда, можно пулю в лоб схлопотать, но лучше об этом не думать вообще.
Я попала в благодатную почву. Ибо всем, кроме Сони-Соника, нравилось поучать. Они были чёртовы фанаты, крутые перцы, трахнутые на голову творцы, когда солнце может на небе и не встать – ему можно, даже если это невозможно в принципе, а макеты будущих шедевров – вынь и положи. И они это делали.
– Пойми, детка, – вещал томный Гера, поигрывая лёгким румянцем на благородной лепки скулах, – иллюстратор и рекламный дизайнер не знак равенства. Здесь мало рисовать и владеть программами. Ты должна улавливать суть, ловить волну, ибо здесь важен не рисунок как таковой, а символ, цвет, композиция. Смысловая нагрузка – вот основа основ. И чем она короче, лаконичнее, мобильнее, тем лучше.
Я прощала ему «детку» – он был ненамного меня старше. Я прощала ему пафос. Потому что за всеми своими странностями он умел лучше всех доносить до моего мозга нужную информацию.
Чуть хуже дело обстояло с Никитосом. Вероятно, очень много мне мог бы дать Геннадий Васильевич, которого все без исключения звали Гением, но мне такая честь не выпала – ну и ладно, я и по имени-отчеству назову, не облезу. Он старше, опытнее и… судя по всему, в чём-то действительно Гений. Я присматривалась к нему жадно. Впитывала каждое скупое слово, но учить меня Гена-Гений не спешил: солидарность – штука страшная.
И всё бы ничего, однажды я бы притёрлась и наладила контакт даже с синей Сонькой, если бы не одно большое мускулистое «но» – Ветров Вячеслав Андреевич.
Он зачастил в «Тау-Плюс», повергая всех в шок. Девы разве что в обморок не падали. Соня злилась, потому что Ветров своих намерений не скрывал: он интересовался мной, скромной начинающей Надей Гладышевой. Причём его интересовало всё: и как я адаптируюсь, и как у меня дела идут. Ну, и я вся господина Ветрова интересовала весьма и весьма.
Нередко он появлялся, как демон, в конце рабочего дня. Злой, уставший, и словно покусанный хищной стаей. Но, думаю, тем, кто покушался на его волчью шкуру, доставалось тоже.
– Я провожу, – кидал он с порога и демонстративно поглядывал на часы. Дорогущие часы на очень мощном и красивом запястье.
Он не слушал моих робких возражений и нетерпеливо постукивал идеальной туфлей за кучу баксов, пока я наспех кидала в свой ноут «работу на дом» – пардон, я не собиралась сидеть ни за чьей спиной! Затем терпение его иссякало, он срывал с вешалки мою куртку, держал её, как щит, пока я, чертыхаясь и помирая от стыда, засовывала руки в рукава. И всё это под пристальным обстрелом глаз всех моих сослуживцев.
Он сажал меня в машину и вёз домой. Молчал всю дорогу. Высаживал у дома, а я так и не находила слов, чтобы поговорить. Где-то в разгар его непредвиденных выходок я всё же выстроила наконец-то обвинительную речь и попыталась поставить властного нахала на место.
– Вячеслав Андреевич! – начала я задушевно, понимая, что сейчас важно сесть за стол переговоров и расставить все нужные точки над «Ы».
– Слава, – прервал он меня резко и недобро зыркнул волчьими жёлто-зелёными глазищами.
Я осеклась. Язык не поворачивался его так называть. Вот хоть убейте меня.
– Э-э-э, – проблеяла я, лихорадочно пытаясь вернуться на исходные позиции. – Вы бы не могли э-э-э…
И тут меня переклинило. А что, собственно, ему сказать? Оставьте меня в покое? Но он вроде бы как и не доставал. Не приходите в офис? Ну, Ветров как бы хозяин, почему бы ему не посещать собственные владения?.. Приставал? Нет. Лез с какими-то непотребными предложениями? Нет. Зацепиться не за что. Но то, что он ведёт себя слишком нестандартно – надо признать.
– Тебе трудно называть меня по имени? – голос у него уставший и немного хриплый. Неагрессивный. Почти. А глаза – два ножа: пытливые и лазерные. Вырвут сердце и увидят всё, что надо и не надо.
– В общем, да, – призналась честно.
– Почему? – кажется, кто-то забрал инициативу из моих рук и пытается во что бы то ни стало навязать свою линию поведения. – Я кажусь тебе старым? Мне двадцать девять.
Я постаралась натянуть вежливую улыбку. В общем, мне казалось, ему больше. Возможно, из-за солидности, жёсткости, властной какой-то ауры.
– Дело не в этом, – мягче моего голоса разве что пух ангорской козы.
– А в чём? – снова два прокола жёлто-зелёными лезвиями. – Боишься сплетен? Так я быстро всем рты закрою – и не пикнут.
– Я ничего не боюсь, – продолжаю идти, как по кромке непрочно схватившегося льда, – но то, что вы делаете, вызывает слишком много вопросов, к тому же, ваши действия мешают мне нормально влиться в рабочий процесс. Иногда я могу задерживаться. И это моё право. Нет ни малейшего желания зависеть от вашего свободного времени и настроения. И вообще всё это чёрт знает на что похоже!
Мне таки удалось возмутиться.
У него потеплели глаза. И улыбка сделала лицо моложе.
– Колкая какая. Настоящая.
Он вздохнул и остановил машину. Руки на руль положил свободно.
– Признаюсь честно, – выдал он, не глядя на меня. – Нет времени на всякие реверансы. Да и забыл я немного, как это делается. Но за вами, Надежда, мне бы хотелось поухаживать.
Я онемела. Ну, как бы парни в моей жизни были какие-то. Ничего серьёзного, но всё же. И цветы дарили. И кино на задних рядах, и поцелуи. И домой провожали. Но чтобы вот так – трах-бабах! – нет, не было никогда.
– Э-э-э… Вячеслав…
– Слава, – то ли просит, то ли требует, – хотя бы наедине.
– Слава, – выдавливаю его имя из пересохшего горла, как застрявшую крошку, и даже закашливаюсь, – я польщена, и всё такое…
– Не спеши. Ты просто напугана. Верю. Давай попробуем. А дальше будет видно.
Я не рискнула ему возразить, хотя по жизни – довольно смелая и свободная девушка, у которой всегда на всё есть собственное мнение.
В офис с бухты-барахты он появляться перестал, и поднявшиеся было сплетни увяли сами по себе. Им, собственно, питаться стало нечем. Вячеслав Ветров – очень умный мужчина.
Он больше не появлялся на пороге комнаты, где я работала, если приезжал в офис, то только по делам (я надеюсь). Больше никто в машину после работы меня не запихивал.
Зато он звонил каждый день. Изредка назначал свидания. Мы встречались. Ветров ухаживал. Всё слишком серьёзно – это я поняла чуть ли не с самого начала. Напролом. Целеустремлённо. И в то же время – старомодно, без пошлостей и дурацких намёков.
Мне льстило его внимание. Но одновременно Ветров меня… душил. Словно воздуха не хватало, когда он находился рядом. Серьёзный, внимательный, дотошный в мелочах. Со мной он нередко улыбался и откровенничал – вспышками, эпизодами, непредсказуемо.
Я не знала, как сказать ему «нет». Не хватало духу. Я уже притёрлась на работе, у меня стало многое получаться. Я пережила самый страшный кризис «первого месяца», когда становится понятно: выживешь ты или подохнешь. И всё, чего я добилась, – мои достижения, а не властная жёсткая рука Ветрова из-за кулис.
Маленькие победы с привкусом полынной горчинки аромата Ветрова. Наши «отношения» угнетали. Мне казалось: я лгу ему. Или не договариваю правды.
О, да. Я попадала под его обаяние – как без этого? Он умел очаровывать, увлекать. Иначе вряд ли бы смог руководить массой людей. И он нравился мне, конечно. Чем дольше мы встречались, тем ярче Ветров раскрывался, находились какие-то маленькие нюансики, что трогали струны моего сердца.
Так легко было бы выкинуть сомнения из головы, шагнуть вслед за ним и очароваться. Влюбиться без памяти и стать винтиком его огромной империи, ласковой прирученной собачкой у ног… Кажется, всё к тому и шло – по плану, по сценарию, написанному твёрдым размашистым ветровским почерком. Однако, у судьбы на этот счёт имелись свои козыри. Их-то она и вывалила, когда казалось, что всё более-менее устаканилось в моей жизни.