Елена Юрьевна Свительская
Ветер моих фантазий
И снова тихие будни
Через пару дней пошли слухи, что к нам в универ перевёлся китаец. Студент по обмену. Говорили, что стрёмный парень с шипастой серьгой в ухе. Я мысленно вздохнула и подумала, что Лерка пропала. Когда она его увидит…
Кстати… раз уж зашла речь о китайцах.
Моя лучшая и единственная подруга – дорамщик. Махровый. Короче, в той степени, когда это уже неизлечимо. Она топится в корейских исторических дорамах с перерывами на современные японские и, иногда, вприкуску берёт китайские приключенческие уся, также подгрызает тайские лакорны и, совсем редко, индийские сериалы. Короче, как я топлюсь в своём фэнтези, так и Лера топится в каких-то дорамах. В принципе, если уж на то пошло… мы обе постоянно топимся в искусственных мирах. Просто, в разных.
И, наверное, вряд ли эта махровая дорамщица спокойно мимо натурального азиата пройдёт.
После пары мы с подругой пошли в столовую. Там нашли Виталика. Наш общий друг – сплетники иногда со скуки спорили, чей же он таки парень и с кем спит, со мной или с Лерой – надувался пепсиколой. Хотя, судя по его лицу, отсутствующему уже взгляду и подозрительному запаху, примешанному к лимонаду, в бутылке было что-то помимо пепси. Рыжевласая поклонница азиатского кинематографа тщательно оглядела всех присутствующих в столовой – и сидящих, и ждущих в очереди – и, погрустнев, видимо, уже слышала, но здесь не нашла того новенького, повернулась уже к нашему приятелю.
– Ну, чё нового? – задала Лера традиционный наш вопрос.
Виталик сказал что-то неопределённое. Странно.
Кстати, если совсем уж честно…
Виталий тоже пропадал солидную часть своей жизни в искусственных мирах. В тех, которые называли компьютерными играми. Он был заядлый игрок, почти что наркоман. Вот как я не могла жить без моих историй и помидор, а Лерка – без дорам, так и Виталий не мог жить дольше месяца без какой-нибудь новой игрушки.
Нас, кстати, прозвали лунатиками. Всех троих. За наши сонные лица и порою отсутствующий взгляд – когда сознание опять купалась в неведомых каких-то чужих мирах – а также за присущую нам некоторую рассеянность, когда мы снова были чем-то увлечены. Хотя, слышала мельком, сплетники таки считали, что кто-то из нас с кем-то таки спит, потому мы такие заспанные и вялые на парах, что вместе ночами не спим. Хотя, опять-таки, никак не могли выбрать, с кем же был Виталий – со мной или с Лерой?.. Или с обоими?.. Раз уж мы постоянно держимся все вместе?.. ЖМЖ – это очень пикантная сплетня для обсуждений, долгоиграющая интрига отношений, более острая, чем обычный и древний как мир любовный треугольник.
Но у нас был свой собственный клан. Клан странников по неведомым мирам. Мы поддерживали друг друга. Спасали. Безбожно списывали. Достали маячить своими тремя сонными и нагло-невинными физиономиями перед заведующими кафедрами и ректором, к которым нас учителя вначале таскали, пока ректору на наши физиономии смотреть вконец не надоело. Кажется, на нас уже махнули рукой и ректор, и преподы. Кроме сплетников – тем всегда было до всего дело. Но, к счастью, мы с ними жили в мирах, которые почти не пересекались.
Мы наспех что-то съели. Лерка ушла в мобильник – читать новости о звёздах Дальнего Востока, причём, мужского пола и непременно молодых, заодно и шуршала по группам и сайтам любимых фансабберских групп, просматривая, к каким дорамам они успели перевести новые серии.
Виталий тоже притих, призадумался. Сидел такой, напрягшийся, с мрачной физиономией. И, кстати, от обеденного перерыва ещё много минут оставалось. Нет, нельзя выкидывать в трубу такое драгоценное время!
Лапки мои потянулись в сумку, к лериному подарку. Да, я боялась таскать его с собой и посеять, но этот блокнот, новенький, в твёрдой обложке, под старинную книгу… он меня манил, короче говоря.
И я отдалась его соблазнительным страницам, взяв на вооружение запасную гелевую ручку – уже из моих припасов. Достойный материал требует подходящего почерка, самого парадного из всех моих почерков, неторопливого…
«Последний влюблённый» – отрывок 6
– Я… – девочка нахмурилась. – Слушай, тебе плохо сейчас! Чего нам обсуждать всю эту глупую теорию? Давай я тебя к тари подключу.
Он дёрнулся:
– Не на…
Но серебристый жгут уже обернулся вокруг его левой руки. Кри поморщился. По лбу у него пот побежал.
– Сердцебиение в норме, – сказала Лерьерра, глядя на появившуюся голограмму с отчётами. – Так, сердце… нарушений в ритме и физических повреждений нету. Врождённых нарушений не вижу или их уже исправили. Лёгкие в норме. Желудок тоже. Пища уже переварилась, давно. Кишечник чист. Отравлений нету. Органы другие в порядке. Состав крови приемлем. Разве что… – она подалась вперёд, будто хотела разглядеть данные обследования получше.
– Разве что? – спросил Кри, напрягшись.
Инъэй-но Кэйдзи («Откровения Тени») – 2
17-я запись 17 апреля 2007
О, поведайте мне,
где убежище горного вихря,
что весенней порой
оголяет цветущие вишни, -
я пойду к нему с укоризной…
(Сосэй)
Апрель…
Кажется, я жуткий неудачник…
Наш класс выбирался на пикник, полюбоваться цветущей сакурой. Все приготовили еду, староста и ещё шестеро одноклассников придумали конкурсы и ещё какие-то забавы. Всё как обычно?.. Отнюдь.
Вы все в курсе – ну, кто-то из вас наверняка уже интересовался этой темой – что метеорологическое управление Нихон ежегодно составляет прогнозы цветения сакуры по всем регионам страны, от острова Кюсю до побережья моря на острове Хоккайдо. С 1976 года делался прогноз сроков цветения сакуры для Токио и центральных регионов. С 1980 – уже для всей Японии.
Так что наши староста и учитель вооружились сводками прогноза и выбрали день.
Но что-то в прогнозе сотрудники метеорологического управления напутали. Поэтому, когда мы приехали, то цветы с деревьев уже облетали. Хм, с треть или с половину цветов уже облетело.
С другой стороны, мы всё же насладились тем, как ветер срывает и гонит лепестки цветов. Стаи лепестков… целые облака… земля была припорошена ими, будто снегом, только снег тот не таял и имел аромат цветов…
День был ветреный, мы долго там не смогли пробыть – замёрзли все – соответственно, о запланированных развлечениях и речи не шло.
Но сакура-фубуки в тот день явилось в своём тоскливом и трагичном великолепии. Глядя на осыпающиеся лепестки, разносимые ветром, на холмики белого или нежно-розового снега из цветочных лепестков, учитель процитировал стихи, где цветочная метель символизировала смерть молодых самураев. А кто-то из одноклассников испортил прелесть момента любования облетающими цветами и красотой стихов замечанием, что осыпающаяся сакура символизирует провал на экзаменах, так, неужели, мы все или большинство завалим наши экзамены?..
Короче говоря, настроение он испортил всем. Даже учителю, который так старался подобрать стихи для украшения поездки и любования цветами.
А того сотрудника, напутавшего с прогнозом, говорят, уволили. Если не врут, то мне его жаль.
Комментарии:
9:53 – Модератор:
Хоть говорят:
«Не уходи, помедли»,
Весну не удержать.
Прощанье
Так печально…1
10:06 – Амэ:
Ах, если б
Рукавами землю укрыть,
Чтоб ветру
Не достались
Лепестки.2
10:36 – Инъэй:
Не успеть наглядеться –
Опадают
У вишни цветы,
Покрытые дымкой весенней.
Рыдает соловей.3
10:56 – Модератор:
О, нет, ничто
С весною не сравнится.
И если б знать,
Как время это
Навсегда продлить…4
(Это другой модератор. Простите, не удержался. Тоже захотелось сказать стих)
11:26 – Кимэн:
Ах, если бы не аромат
Цветов опадающей сливы…
Тогда б подумал,
Что и весной
Кружится снег. 5
11:28 – Амэ: Кимэн, у тебя стих не в тему! Испортил всю красоту!
11:36 – Кимэн: Чего прицепилась?! У вас стихи. И я тоже сказал стих. Поддержал беседу.
11:45 – Амэ: У нас стихи на тему тоски по уходящей весне. А ты перешёл на другую тему. Ты стал сравнивать облетевшие лепестки со снегом. Вдобавок, у нас речь шла о вишне, а ты стал говорить о цветках сливы.
11:50 – Кимэн: У вас стихи о цветах. У меня стихи о цветах. Что прицепилась?!
11:56 – Амэ: Кстати, слива зацветает раньше сакуры. Ты ещё и по времени перешёл, назад. Не по очереди. Ты не понимаешь поэзии.
11:59 – Кимэн: Я не понимаю тебя, Амэ. А ты, вдобавок, жуткая зануда.
00:02 – Модератор: Кимэн забанен на день. За хамство пользователю Амэ.
00:04 – Инъэй: Эх, Кимэн! Ты испортил красоту момента! Мы так здорово читали стихи, а ты затеял ссориться с Амэ. Ещё и бан получил.
00:06 – Амэ: Да, мы так красиво начали читать стихи…>-<
Но у меня такое ощущение, что маска чёрта6 ещё вернётся.
00:09 – Модератор: А я в этом уверен. У него ещё не исчерпался запас банов и предупреждений, после которых его IP заблокируют насовсем.
00:12 – Инъэй: А вдруг он больше к нам не придёт? Он же тоже старался сказать стихотворение, а Амэ сделала ему замечание. Может, он теперь на нас обидится.
00:14 – Амэ: Но он сказал не по теме!
00:16 – Модератор: Я уверен, что Кимэн ещё вернётся. Я его уже не в первый раз баню, но Кимэн всегда возвращается. Вот увидите.
Глава 3
Погода испортилась внезапно. Где-то в семь я уже была дома после занятий – и бабушка, у которой с утра было плохое самочувствие, попросила меня сходить в магазин. Дедушка «остался её разговаривать». Бабушка разговаривалась неохотно и страдать собралась долго и всерьёз, так как в одной из её любимых газет как назло на этот день обещали магнитные бури и возможное ухудшение здоровья у метеозависимых людей. Ладно бы новости – там тоже предупреждали, и их ещё можно было прослушать. Но газету она требовала покупать ей еженедельно, все даты грядущих магнитных бурь запоминала и готовилась к ухудшению самочувствия. Что там больше было виновато – магнитные бури или мощное самовнушение – не знаю. Да и моё мнение в этом вопросе не учитывалось.
В общем, доверив страдающую и готовящуюся страдать ещё больше бабушку дедушке, я выкинула из сумки учебники и тетради, вооружилась тысячной деньгой из боезапасов дедушки и отправилась в магазин.
Выходила – светло ещё было, светило солнце. Светлые дни начала осени.
Но радость мою омрачил резкий порыв ветра, от которого едва не сдуло мою юбку – и спешно уцепилась за неё, придерживая. К счастью, не успела обнажить невольным зрителям всё самое сокровенное. Но страх нарваться на очередной коварный порыв ветра остался. Здорово, что в кармашке сумки завалялись две заколки-крабика: радостно защемила ими свободную часть юбки в большую складку. Всё, теперь не сдует.
Ветрюга быстро надул серые облака. Эх, как бы успеть до дождя. Зонтик как назло захватить не додумалась – с утра ничто не обещало дождя. Даже новости. А то бы меня бабушка ещё с утра предупредила и сейчас перед выходом очередным повторила. Как будто я не запомню. Хотя…
Ценимых бабушкой молока и масла в одном магазине не оказалось. Так что я решила сходить в следующий. Бодро вышла на улицу – и попала под дождь. Уныло сунулась внутрь. Но там и так народ активно скапливался, без зонтиков.
– Может, пройдёт? – сказала усталая, полная женщина в ядовито-красном пальто.
– Синоптики не обещали, – проворчала худосочная пенсионерка в тусклом платье и ещё более тусклой шерстяной кофте поверх него.
Ох, сейчас начнётся! Как всегда начнут с ближайшего повода, а закончат политикой. Слушать это неохота. Да и я и так уже мокрая, если так подумать. Чего уж бояться?
И быстро выскочила на улицу. Вода хлюпала в босоножках, поскольку стелька была скользкая. И быстро идти не удавалось. Вздохнула и пошла медленно. Когда перестала злиться, то дождь оказался не таким уж и плохим. Приятным даже метами оказался. Как прохладный душ. Ещё не ледяной. И чудно.
Людей на улицах почти не осталось – дождь разогнал почти всех по домам, остановкам, магазинам и козырькам домов. Обычный осенний день с дождём. Не слишком холодный, чтобы озябнуть и замёрзнуть. И как-то не думается особо, что от прогулки под дождём можно легко заболеть. Так, мелькнула мысль случайно и утекла со струями воды, омывать грязь с асфальта и уносить её в прорези решёток люков в глубину земли.
День был обычным. И даже моё отношение к дождю не нарушало этой обычности. А мне вдруг захотелось чуда.
– Чуда бы хоть какого-нибудь, – невольно высказала вслух.
Сильный порыв ветра подтолкнул меня в спину. И, не удержав равновесие, упала на асфальт тротуара. Часть продуктов высыпалась – за выпавший батон из мешка было особенно обидно, так как тот целлофановый пакет не был завязан – и тесто замочилось грязной водой. Да ещё и руки об асфальт разодрала. Эх, ну, хотя бы основная часть продуктов в упаковках. Вот, горошку зелёному в жестяной банке ничего не сделается.
Уныло промыла ободранные руки под новыми потоками воды с неба. И потянулась за банкой томатной пасты. К счастью, сегодня не оказалось стеклянных в магазине. А то стекло бы вдребезги и, может даже, я бы на него напоролась, вымазавшись в пасте и собственной крови. Но приметила какое-то яркое пятно перед собой, в том направлении, куда меня толкнул было ветер.
Девушка в промокшей шали из разноцветных лоскутов, в светлом платье, с лёгкой сумкой белой и с зонтиком, разрисованным под кусочки разноцветного материала, брела по тротуару передо мной, почти уже у небольшого перекрёстка. Девушка была необычайно яркая, разноцветным пятном выделялась на фоне тусклых стен и грязного, тёмного, старого асфальта на тротуаре, чуть более тёмного – на проезжей части. Она выглядела необычайно красивой. И забыв о боли в ободранных ладонях и коленях, я на какой-то миг залюбовалась ею, подрагивающим в её руке разноцветным зонтом и концами тонкой шали, которую пытался трепать ветер.
Есть что-то завораживающее в людях в яркой одежде, особенно, в те дни, когда природа лишена тусклых красок, а люди упорно прячутся в тёмное и блёклое. Да и в яркий день всё равно от стильно и ярко одетых людей вокруг становится настроение более ярким. Хотя я редко решалась одевать яркое. А эта женщина, кажется, молодая, не боялась превратиться в пятно света. Нет, даже огня – красные кусочки были и в лоскутах шали, и на зонте, будто разрисованном. А может, и вправду разрисованном? Да, пожалуй. И у шали, и у зонта была какая-то гармония цветов и их оттенков между собою.
Помню, Лера иногда вслух даже восхищалась красиво одетыми женщинами. Я так не решалась. Я просто смотрела, как лица незнакомых растерянно вытягивались или как радостно загорались их глаза от похвалы и чьего-то восхищения. Помнится, Лера похвалила цвет футболки одной девушки, бирюзовый, очень идущий к её глазам, кажется, серым, но на фоне ткани такого цвета приобретающим оттенок синеватой зелени. И девушка расцвела от нескольких слов. И упорхнула со светящимися уже глазами.
«И не боишься ты обращаться к незнакомым людям?» – спросила я у подруги.
«Ещё боюсь, – девушка хулигански улыбнулась, – местами. Я просто подумала, что люди бывают так красиво одеты, что глаз радуется на них смотреть. И я решила попробовать говорить им это»
И она пробовала, училась открываться людям и заговаривать с ними хотя бы иногда. Странная практика. Хотя, нет, пожалуй, я ей в чём-то даже завидовала. Я боялась, что люди не поймут, если незнакомая я вдруг заговорю с ними. Да и зачем мне лезть в их жизнь со своим мнением? Да и Лера сказала, что её не все понимали.
На ту женщину налетел особенно сильный порыв ветра, когда она достигла перекрёстка. Шаль она подхватила рукой, удерживая. А зонтик, пользуясь тем, что она не смотрит туда, ветер вырвал и понёс через пустую дорогу, к другой стороне.
Взметнулись концы мокрых волос. Рыжих. Девушка растерянно замерла. Ох, это же Лера! Какая она сегодня красивая!
Зонт, вырвавшись, перелетел над перекрёстком, над красной иномаркой, дальше полетел на следующую улицу.
Два парня, идущие по той стороне, по тротуарам с разных сторон перекрёстка, замерли, заметив яркое пятно, прокатившееся по воздуху мимо них. Растерянно проследили взглядами за улетающим зонтом. Потом оба рванули за ним вдогонку, по разным сторонам дороге.
Они добежали почти одновременно, скользнули на дорогу. Парень в толстовке со стразами, прячущий лицо под капюшоном, быстро огляделся, нет ли машин – я успела заметить глаза с однослойным веком и концы чёрных волос – и только тогда побежал на дорогу. А тот, второй, кинулся, не оглядываясь даже, будто ничего не боялся. Или позабыл обо всём.
У зонта они оказались вместе, оба протянули к ручке руки. Оба, заметив чью-то чужую руку, растерянно подняли взгляд на её обладателя. Увидели лица друг друга. И застыли. Пальцы у русского дёрнулись. Он убрал руку и отступил на шаг. И, пользуясь его замешательством, азиат поднял зонт и, крепко сжимая ручку, выпрямился. И обернулся посмотреть туда, откуда он мог прилететь. А русский проследил за ним взволнованно, обернулся.
И я запоздало узнала в нём нашего Виталия. Только не поняла, что это у него вид такой. Вот, он отступил. На тротуар. К столбу. И в фонарный столб вцепился, нашарив его, не глядя, словно ослепнув вдруг. Словно призрака вдруг увидел.
А второй парень подошёл к Лере, зонт ей протянул. Я сейчас не видела его лица. Только чёрную толстовку, на которой стразами была выложена фигура в балахоне с мечом и хищная оскалившаяся морда чудовища за нею – то ли приятель стрёмный, то чудище сожрать балахонистого хотело. Джинсы узкие на худой фигуре, чёрные, да белые кроссовки.
А ещё я видела растерянное лицо Леры. Она как-то очень пристально в того всматривалась.
Парень молча зонт ей протянул. Она что-то сказала, тихое, смущённо. Он вверх руку поднял, левую, взмахнув ею. И ушёл уже по этой стороне, удаляясь от подруги и от меня. А тот, заробевший, вздрогнув, вгляделся в лицо рыжеволосой девушки. И, задрожав, ещё на шаг отступил, от столба. И, прежде чем она голову повернула, сжимая едва не потерянный, но вернувшийся зонт, повернулся к ней спиной и сбежал.
Или то не наш Лий был? Наш-то общий друг от Леры ни разу так не шарахался. А этот какой-то странный парень. Да не, с чего я вообще решила, будто там был наш Виталий? Я же далеко от них была, да и он сдрапал быстро. Могла перепутать лицо. Тем более, Лий – его так наша любительница дорам с чего-то прозвала, а он и не воспротивился – лицом самый обычный. Таких парней во всей России пруд пруди. Могла и спутать. Точно, спутала.
Но вот Лера… она стоит, судорожно сжимая зонт, да так долго смотрит вслед уходящему азиату. Вот, тот уже смазался в одно тёмное пятно на горизонте, на фоне серого неба и дождя, а девушка всё стоит и смотрит на его спину.
А потом вдруг и вовсе сложила зонт, мрачно защёлкнув, надавливая руками, торопливо ремешком на липучке обернула, скрепив. И вслед тому азиату кинулась. Он уже далеко ушёл. Мне уже и не видно его. А она видела. Или же сама не видела, но просто догнать хотела.
Тьфу, странные они все какие-то сегодня, что Лера, что Лий. Если это наш друг. Хотя я уже сомневаюсь.
Со вздохом сгребла продукты в мешок. К счастью, целый, а то запасного у меня не было. И батон сгребла. Подсушу – и птицам отдадим.
И грустно вслед посмотрела яркому пятну, растворяющемуся на горизонте. Обрывок чьей-то истории. Возможно, она станет красивой. Хотя, может, Лерка достанет того несчастного. Если вообще добежит до него. Но сцена яркая, как в дораме. Впрочем, не в моей. Тоскливо.
Поднялась, потёрла спину рукой свободной. А ничего. У меня своя дорама, книжная. И я там с моими героями могу сделать всё, что хочу.
Задумчиво домой побрела.
Хотя… не всегда. Не со всеми историями. В некоторых я могу верховодить как демиург, вертеть сюжетом, куда хочу и как хочу. Но… есть у меня одна история, странная. Я её просто вижу. Просто приходят картины, рождаются где-то внутри меня, проходят перед внутренним взором. Я просто их записываю. Я в той истории никогда не задумываюсь, что, может, взять и повернуть героев по жизни в другую сторону? Они просто приходят. А я записываю их историю. Она приходит отрывками. Яркими картинами, единичными. Я не вижу её целиком и сразу. Просто её записываю.
«Последний влюблённый» – отрывок 7
Высокий, черноволосый мужчина словно зверь, пойманный в клетку, метался по просторному помещению с гладкими, зеркальными, тёмными стенами. В глазах слёзы, взгляд безумный, лоб и одежда из блестящего материала вспотели. Странное ощущение, будто промокло и увлажнилось одеяние из листа тёмно-серебристого металла, да ещё и изгибающегося вокруг высокой, статной, мускулистой фигуры, следующее за каждым её движением. Женщина, внешне молодая, с короткой стрижкой, сидела, ссутулившись, пропустив руки между коленей в узких штанах.
– Ну, почему? Почему? – повторял мужчина в отчаянии. – Всего было 0,0000007% вероятности, что автопилот засбоит в лиалиновых лучах, а у брата откажет протез! Почему это случилось именно с моим братом и его женой?!
– Ошибки случаются, – глухо и хрипло отозвалась женщина, глаза её тоже были влажные, но потёков слёз на безупречном смуглом лице не было. – Рано или поздно они случаются. У нас или не у нас.
– Но наша техника… наша наука… весь этот грёбанный прогресс… какого шиаиссратрииис, они установили личную лабораторию с лиалином на пути следования общественных катеров и птиц?!
– Так ведь вероятность технических сбоев 0,0000007%, – женщина криво усмехнулась.
Но, когда он обернулся к ней, её лицо окаменело от тоски.
– Проклятые недоучи!
Мужчина метнулся в дальний угол, туда, где в небольшом, огороженном помещении за прозрачными стенами на каменной плите, чуть приподнятой с одного краю, неподвижно лежал ребёнок. Чёрные волосы, чуть отливающие синевой в приглушённом свете лампы. Глаза серые, неподвижные. Он вроде и смотрит куда-то перед собой, но будто не видит ничего. Не слышит их голоса, не видит, как мечется кто-то за перегородкой, как мечутся тени от него и блики на его одежде. Хотя туда проникают звуки. Он и слышит их, и не слышит. Жуткое чувство, когда сколько ни кричи, сколько ни умоляй – ни докричаться.
И когда мужчина замер, приложившись ладонями к прозрачной, чуть серой перегородке напротив него, в лицо ему заглядывая, пытаясь нащупать его взгляд, мальчик никак не среагировал.
– Если Кри выживет, ему придётся пересаживать искусственные глаза и часть головного мозга. Наш робот-лекарь сказал, что операция, скорее всего, будет чревата осложнениями, но без неё Кри, вероятнее всего, не дотянет даже до следующего месяца. Даже молекулярное восстановление не полностью прошло успешно. Или, скорее, дело в его психическом состоянии? – женщина сцепила пальцы снизу живота. – Я боюсь, что даже Кри умрёт… но я так старалась!..
– Нет! – несчастный, оттолкнувшись от преграды, намного, впрочем, менее страшной, чем та, что возникла между его племянником и жизнью, снова пошёл бродить нервно туда-сюда по помещению. – То есть, операцию необходимо сделать… но его состояние меня беспокоит. Кристанран до сих пор не хочет приходить в сознание. Самое страшное, когда человек сам не хочет возвращаться.
Женщина опустила голову, не в силах смотреть на его боль, ещё больше сгорбилась.
– Жаль мы тогда его не родили, – вдруг сказала она. Голос её дрожал и губы, пальцы тоже начали подрагивать. – Так бы сейчас они ровесниками были. И наш сын отвлёк бы его.
Супруг вдруг резко остановился, взглядом вцепился в её лицо, в её сцепленные руки, переплетённые пальцы. Женщина, не услышав шума от его движений и даже прерывистого, шумного дыхания, голову подняла, взглянула на него отчаянно. Испугалась, что и он сейчас притихнет так же, как и этот несчастный ребёнок.
– Но ведь экспедиция была тяжёлая! – выдохнула она – и по щекам её наконец-то потекли слёзы. – Ещё и этот плен. Но если бы!.. Если бы… – и скрючилась ещё больше, пряча лицо в ладонях. – Он бы мог быть живым. Я иногда очень жалею об этом.
Супруг пересёк пространство между ними – половину просторного зала – и упал возле неё на колени. Ладонями голову её обхватил, осторожно вынудил голову поднять, выпрямиться. Она смотрела на него, несчастная, заплаканная, совсем не похожая на его привычную спутницу жизни.
– Милая, ты прелесть! – сказал он. Голос у него самого тоже дрожал, но глаза были счастливые и даже какие-то безумные.
Женщина напряглась, увидев выражение его глаз, внутри которых будто бы зажёгся огонь. Есть безумие, которое неизлечимо. Хотя и редко оно случается. Неужели, сегодня она потеряет и его?!
– Но что же теперь?! – выдохнула она с болью. – Наш сын уже мёртв!
– Сын? – мужчина удивлённо вскинул брови. – Ещё было слишком рано, чтобы судить.
– Мне… мне так казалось. Что это мог быть именно мальчик, – женщина всхлипнула и отвернулась, кусая губу.
Супруг нежно поцеловал её в затылок, в комок коротких, торчащих волос, медленно потянул к себе, чтобы снова посмотрела на него. Сказал глухо, но уверенно:
– Я нашёл решение. Наш сын заставит его очнуться.
– А разве… – голос её дрогнул. – Оно есть? Наш мальчик уже мёртв. Нового мы вряд ли успеем вырастить.
– Китрит 66-1, – произнёс мужчина и улыбнулся как безумный.
– Но… – она отпрянула. – Нет! Ты не можешь! Они откажутся! Этот мальчик самый обычный. Разве они позволят ради него…
– Ничего, – сказал её супруг резко. – Они ничего не смогут сделать!
Несчастная испуганно вцепилась в его рукав, словно могла помешать и остановить. Словно… нет, она только страстно хотела, чтобы больше ничего страшного не случилось. Сказала, плача:
– Но тебя накажут за использование лаборатории в своих целях!
– Ничего, – повторил он, будто не услышал.
Подскочил, ещё какое-то время метался туда-сюда, обдумывая. Потом присел на корточки рядом с нею, сжал её руки, нежно. Попросил с мольбой:
– Ты только устрой сбой в камерах слежения у взлётной полосы и в этом доме. И, совсем немного, в моей лаборатории в дарина. Я только одну вещь возьму…
– Ты куда собрался? – его жена испуганно вскочила.
– К хвостатым, – безумная улыбка-оскал исказила его лицо, делая каким-то пугающим.
– Но мы же… мы же едва смогли… – женщина запиналась от ужаса. – Тогда… да ты спятил!
– За ними должок, – гадкая улыбка обезобразила лицо учёного, сделала его каким-то чужим и пугающим. – К тому же, одно из направлений их науки схоже с нашими технологиями, – сжал её руки покрепче, потом поднёс к губам. – Ты только данные сотри в моей лаборатории в дарина и в нашем доме. Как бы технический сбой. А я найду способ поймать и очистить их научный космолёт и сделать кианина в их лаборатории.
– Тебя убьют! – супруга судорожно обняла его, прижимая к себе крепко-крепко. – Они могут тебя убить! Они ведь уже раз едва нас не убили!
– Пусть только попробуют! – кривая улыбка.
Мужчина покосился на распростёртое тело ребёнка, неподвижное и будто неживое.
– Подожди меня, Кристанран! Я вытащу тебя оттуда! Ты ещё слишком юн, чтобы умирать, – осторожно разжал пальцы своей напарницы и спутницы жизни, потом лицо её обхватил осторожно, надолго приник к губам в страстном поцелуе.
Маленькая вечность слабости и страсти. Маленькая вечность только для них двоих. Всего одно мгновение тишины. Тихий дымок над вершиной вулкана, ещё не до конца пробудившегося.
Поцеловал, погладил родные плечи, спину, бёдра. Приласкал щёки и волосы. И выскочил вон.
Женщина, дрожа, повела рукой в воздухе, растирая тонкий, широкий браслет из металла и эмали на левой руке. Возле неё появились две голограммы: горизонтальная с символами и цифрами и вертикальная – экран. Тонкие пальцы залетали по нижней, выбивая причудливую вязь узора из символов-команд. Наконец, сплетя причудливый узор команд и стерев его своей ладонью, женщина обессилено опустилась на пол.
– Только бы он смог! – произнесла отчаянно, села, сгибая ноги и обнимая колени. – Только бы он вернулся живой!
Мужчина ворвался в зал, затканный по колено голубым туманом. На его требовательно протянутую руку из-под пола выехали длинные и короткие капсулы вроде стеклянных. Он с одной, руку просунув сквозь стекло, подобрал кольцо-серьгу, вставил в ухо, поморщившись, когда по мочке поползла кровавая струйка. И спешно вышел, проводя руку левую за собой, стирая мерцающим жёлтым лучом с пола кровавые следы. И свои следы.
Пилотный отсек маленького космолёта встретил его освещённым, как и взлётная полоса личного космодрома.
– Может, не стоит, Хритар? – чёрным шёлком рулон раскинулся возле кресла, в которое он опустился – и обернулся мерцающей голограммой жены. – Тут-то я тебя прикрою, но у Иных…
– Я доверяю тебе операцию на глазах и мозге Кристанрана, – к его требовательно вытянутой руке снизу стены-кабины выехала подставка с браслетами из камней и металлов, сплавов светлого и тёмного, наползающих друг на друга.
Хритар защёлкнул пару браслетов на запястьях, да пару спрятал под рукавами на предплечьях. Помедлив, один браслет на левой ноге защёлкнул.
– У брата протез отказал, – грустно напомнила супруга-голограмма, следящая за ним.
Сняв сапог с правой ноги, мужчина тонкое кольцо надел на мизинец и, едва приметное, вроде волоса – на большом пальце. Обулся.
– Я сделаю, что умею, дорогая. И ты уж постарайся.
– Как я могу не стараться? – горькая усмешка на чуть фиолетовых, пухлых губах. – Хотя бы его сын должен жить!
– Выживут они оба! Прощай! – вслед за резким взмахом голограмма жены осыпалась пеплом.
– До встречи! – высветилось золотисто-огненными буквами на лобовом стекле.
Он, усмехнувшись, вызвал голограмму-панель.
В чёрной бездне космоса выделялась зловещим, зеленоватым отблеском одиночная звезда, находящаяся чуть поодаль от трёх ярких галактик и семи солнечных систем. Она медленно приближалась, становясь всё более ослепительной.
Хритар стоял в пилотном отсеке, сцепив руки за спиной, смотря на боковое, правое ки-стекло.
Пискнув, высветилась голубоватая панель со светящимися зелёными и золотыми точками. Не глядя, мужчина ткнул в крайнюю зелёную, ромбовидную. Прочертил полосу изогнутых знаков с острыми углами перед собой, между стеклом и своим низом живота.
Катер остановился. Ещё несколько секунд горел свет в опустевшем пилотном отсеке, но потом померк.
Подземелье было затянуто зелёноватым туманом, сверху стекали чёрные камни-клыки, по которым копошились какие-то мелкие, жёлтые, трёхлапые насекомые, снизу вверх устремлялись камни-клыки разной величины и толщины, серые и чёрные, красными грибами, будто разводами кровавыми затянутые.
Трое высоких ящериц на задних ногах, вооружённые посохами-кристаллами прошли мимо крайнего сероватого камня с чуть побледневшими алыми грибами.
– Шишпариосоомаиишиисс мии…
««Ты уверен, что сюда кто-то телепортировался?» Понятно, засекли»
Человек в светящихся серебряных, обтягивающих одеждах появился на месте камня с чуть более блеклыми грибами в следующее мгновение.
