Елена Юрьевна Свительская
Ветер моих фантазий
– Китрит 66-1, – грустно усмехнулся прежде молчавший третий исследователь.
– Китрит 66-1? – вздрогнул Алексантр.
– Значит, вы слышали… – самый молчаливый, прищурившись, посмотрел на местное светило, огненно-бардовое.
Нет, казавшееся таким в заслезившихся глазах девушки. Она торопливо голову опустила. Смахнула брызнувшие слёзы.
Над поляной всколыхнулись чёрные полотна голограмм. И возникли руины полупрозрачного города.
– Вот это точность! – выдохнул молодой учёный.
– Вы сюда посмотрите! – за требовательным взмахом руки Алексантра над руинами появилась чуть сияющая цепь галактик, звёзд, следов комет.
Новым взмахом руки он себя и двух коллег тёмным куполом прикрыл, так что планеты и звёзды модели стало ярче видно.
– Это же… – молчаливый растерянно рукой провёл вслед за тремя ровными рядами огненных звёзд.
– Я внезапно задумался, что здешние светила предполагаемого времени катастрофы по форме напоминают силуэты артэа с дошедших до нас обрывков записей.
Девушка, оставшаяся снаружи, сердито билась кулаками в плотный тёмный купол. Ей отсюда речь их была не слышна. Потом, вздохнув, уныло села возле, скрестив ноги.
Мужчины спорили так долго, что она, устав следить за их лицами, смутно различимыми, забросила попытки читать по губам, на бок опустилась…
Распахнув глаза, она с ужасом смотрела на проплывающее вниз распростёртое на льду тело молодого мужчины, с прорезанной грудью в области…
Девушка от ужаса застыла, перестав пытаться дрыгать ногами.
И человек, из которого вырезали сердце, внезапно глаза распахнул…
Алексантр её, дрожащую и тихо всхлипывающую во сне, растолкал.
– Пора в космолёт возвратится! – пнул в колено. Но не сильно. – Пойдём!
– С-страшно наверное! – голос её дрожал. – Пролежать сотни или тысячи лет на ледяной глыбе в холодной и тёмной воде! Да ещё и с сердцем вырезанным!
– Жалеешь его? – Алексантр ухмыльнулся. – Безмозглый образец!
И он первым вперёд пошёл.
Молодой исследователь, приблизившись, слегка сжал её плечо и отступил.
– Не надо его жалеть, Акио.
– Но… но если он выжил… если он так выжил…
– Если это был кианин, то он боли не чувствовал.
– Но он выглядел как человек! И его сердце… ведь в том же месте у людей находится сердце, верно?..
Молодой исследователь вздохнул.
Молчаливый сухо добавил:
– Кианины – это только подобие людей. Даже если у них есть и бьётся сердце, у них всё равно нету души как у людей, – и быстро догнал главу экспедиции, тихо что-то шепнул, идя рядом с ним.
– Кианины – это тупиковая ветвь эволюции, – добавил общительный молодой. – Что-то вроде роботов, только очень похожи на людей. Люди Трирани сначала как обслугу их использовали. И для опасных работ около систем Иных. Потом заметили, что они… – смутился.
– Чего? – девушка его за рукав потянула.
– Ну, весьма правдоподобно могут изобразить разные человеческие эмоции. Их пытались скрещивать с людьми. Невозможно. Это нежизнеспособный гибрид, не способный к самовоспроизведению.
Они какое-то время шли рядом молча.
Потом она грустно обернулась на удаляющийся скалистый берег и зелёные волны, бьющиеся о камни.
– Но он мог мне присниться?
– Скорее всего, – ответил задумчиво её спутник. – Утопиться или выпасть у кромки прибоя в воду и очнуться уже после отлива ты могла и сама собой. В конце концов, даже если кианины погубили прежнюю цивилизацию людей, то логичнее было бы и нас добить, их прямых потомков! Но наша цивилизация растёт и крепчает уже несколько тысяч лет, а об кианинах даже от Иных никаких упоминаний не было.
– То есть, ты думаешь, что если кианины до сих пор существуют, то они нас ненавидят? Но разве мы их сделали? Это были Первые! Тем более, как ты говоришь, если Трирани и сопутствующие ей населённые планеты и станции именно они развалили…
– Да кто что разберёт спустя столько времени?! – вздохнул её собеседник.
– И верно… – она протёрла нежную кожу под глазами.
Они прошли несколько шагов ещё.
«Но провести несколько тысячелетий в морской бездне… это должно быть, грустно? И зачем?..»
В этот день маленький отряд археологов, докопавшихся наконец-то до каких-то странностей на незнакомой планете, был необычайно взволнован. Год тяжёлой и кропотливой работы в сложных для выживания условиях… будет ли награждён?..
Акио, сидя на постели, задумчиво крутила между больших и указательных пальцев правой и левой рук голограмму большого цветка ярко-жёлтого, прежде чем уснуть.
– Столько много жить, чтобы провести одному на морском дне?.. И, правда, зачем? В этом нет логики.
Но когда она, зевнув, на бок на постели обвалилась и уже сомкнула веки, а голограмма между пальцев обрывками чёрного полотна протянулась, чтобы вконец уже распасться, растворяясь в воздухе… кажется, на несколько мгновений исчезнувший цветок стал благоухать как живой?..
И снова тихие будни
Да, математичка потом ругалась за мою первую историю, будучи первым человеком, который увидел моё рождение как писателя. Да, она раскритиковала моё первое творение в пух и прах, негодуя за моё самовольство и вообще, признаться, я никогда не была внимательна на её уроках, даже на контрольных…
Но после того, как я увидела картину того мальчишки-подростка, я начала сочинять истории.
Он рисовал свои фантазии в жанре фэнтези, смешал дерзко мой родной и какой-то чужой город. И моя первая история была смесью грёз с реальностью – если всё-таки давно исчезнувшая Атлантида была чем-то больше чем просто легендой, а когда-то действительно была реальностью. Моя первая история была в том же жанре, что и самая яркая в моей жизни картина – фэнтези.
Он ушёл – и я никогда более не видела его, но его мир поглотил меня – и вечером того дня я впервые взяла в руки ручку не для того, чтоб делать домашнее задание, а чтобы выпустить на свет мою первую историю…
Я видела, как увлечённо он рисует, но не видела его лица, скрытого капюшоном…
Я искала его… я прогуляла уроки – впервые в жизни прогуляла школу – на следующий день. Помню, тот день, в противоположность прежнему, был солнечный, тёплый, яркий. Помню, как отчаянно билось моё сердце, когда я влетела на трамвай, чтобы добраться дотуда… как мне казалось, будто я ради него прошла по подземелью… и как бешено билось сердце, когда эскалатор поднимал меня к выходу на Невский проспект… как я отчаянно бежала по улице к Аничковому мосту…
Ведь сегодня было солнце! Сегодня он мог спокойно наполнить свой рисунок красками! Я почему-то думала, будто знаю, какими цветами он его раскрасит. Ведь он должен же был доделать свой рисунок! И я сегодня не буду прятаться! Я обязательно спрошу его телефон! Я хочу поговорить с художником, в чьё творчество я так влюбилась! Интересно, как же его зовут? Мне почему-то казалось, что его имя тоже начинается на «а»… что его зовут как-то вроде Александра. Он – Александр, а я – Александра. Хотя… нет, тут что-то не то…
Но у моста никого не было. Даже туристы в этот солнечный день почему-то обходили эти улицы и мост стороной.
Он… не пришёл или уже ушёл?..
Я прождала его до вечера, прогуляв заодно и контрольную по русскому, и шанс выступить с моей домашкой по литературе, которую несколько дней назад так старательно готовила.
Этот мальчик не пришёл.
Я никогда не забуду этого мальчишку, чьё лицо я так и не увидела! Он ворвался в мою жизнь внезапно, будто волшебник, со своей необыкновенной картиной – и также внезапно её покинул.
Я приходила туда и на следующий день.
Я ходила туда ещё с неделю, каждый день, отчаянно прогуливая уроки ради встречи с ним…
Он не пришёл…
Я ходила ещё с две недели по ближайшим улицам… разбила мою любимую голубку-копилку и потратила все свои сбережения на дорогу. А новых мама моя, поговорившая с классной руководительницей, мне не давала. Раз она даже пыталась запереть меня, а я вылезла на балкон и спустилась вниз по дереву. О, как потом на меня ругались! Мол, третий этаж, ты могла бы разбиться… но добрая Лерка, когда я, запыхавшаяся и рыдающая, позвонила ей в дверь и попросила денег «на вопрос жизни и смерти», даже не расспрашивала, а с готовностью разбила для меня свою копилку. И я вновь пошла к Аничковому мосту…
Но и в этот день его там не было. Этого юного художника, перевернувшего всю мою жизнь!
Я с рыданиями упала на колени. Вдруг ощутила прикосновение тёплых рук к моим плечам. Сердце рухнуло куда-то. Я с надеждой обернулась…
На меня смотрела Лерка.
Я никогда не забуду этого мальчишку, чьё лицо я так и не увидела…
***
– Он… он какой? – с улыбкой спросил дедушка, вытрясая меня из воспоминаний, тягучих, сладко-горьких.
– Он… – невольно улыбнулась, но горько. – Он – художник. И его картина – самая красивая из всех, что я когда-либо видела. Жаль, я не знаю, как его зовут.
Я ведь искала его! Искала спустя года, уже в старшей школе, через интернет! Я и сейчас порой провожу много часов за разглядыванием галерей на сайтах для художников и, особенно, любителей рисовать в стиле фэнтези и фантастики! Я… признаюсь, я всё ещё мечтаю однажды найти там его картину и наконец-то узнать его имя. Но он ни разу и нигде с ней не появился!
Я регистрировалась на бесчисленном количестве форумов для любителей рисования и профессиональных художников, спрашивая об этой картине. О, мне так хотелось, чтобы кто-нибудь где-нибудь увидел её! Её бы запомнили, я уверена!
Но никто не знал о нём и о той картине. Ничего. Никто. Будто он появился в один только день в нашем мире, а потом – испарился! Или… он ушёл туда, в тот неведомый мир, прикосновение которого нарисовал к нашему мосту?
Признаюсь, что однажды даже хотела спрыгнуть с Аничкова моста, в надежде, что мне откроется портал в неведомый мир, его мир… мир его…
Но Лерка меня отговорила. Сказала, что других миров не существует. Сказала, что я могу попасть под катер – и утону. А если я утону, захлебнувшись, то, когда этот парень – он уже должен был вырасти – снова будет рисовать, может даже, на том же самом мосту, я уже его не увижу. И потому я передумала. И потому я любила слоняться по городу, заглядывая через плечо всем художникам, попавшимся под прицел моих глаз.
Я никогда больше не встречала его. Только один раз. Только в тот день. В тот дождливый день, когда никто не мешал ему рисовать, даже дождь…
Я никогда не забуду этого мальчишку, чьё лицо я так и не увидела!
Надеюсь, что он никогда не перестанет рисовать! Потому что его рисунок был самой прекрасной картиной, которую я когда-либо в жизни видела! Потому что такой дар не должен исчезнуть! Потому что фэнтези и фантастика – это не приговор. Фэнтези и фантастика – это ожившее волшебство. Фэнтези и фантастика – это мастера, которые дают нам возможность прикоснуться к чуду, хотя бы ненадолго. Даже если чудес не существует. Даже если их никогда не существовало. Даже если более нет никаких миров. Как же сладко, как же вкусно, как горько и как больно думать, что они существуют! Они существуют, но вдали от нас… не для нас…
– Опоздаешь! – проворчала бабушка, жестоко вырывая меня из грёз, когда на несколько мгновений силуэт того подростка в чёрном стал таким реальным и реальным, как и чувство полёта, захватившее меня, когда смотрела на его картину.
Я торопливо заложила помидоры кусками чёрного хлеба, сверху, упаковала. Руки сполоснула. Сбегала в комнату. Там задержалась. Бесшумно прокралась к двери, закрыла её. Залезла на шкаф, доставая заветную красную папку. Папку цвета крови. Папку цвета жизни. Раскрыла, грустно улыбаясь…
По льду замершей реки каталась девушка, а на руке её сидела птица. Кажется, чайка. Лёд отливал то серым, то пастельно-жёлтым, то розовым, то тускло-фиолетовым, то голубым… за её спиной был мост. На мосту стояли, облокотившись о перила, двое, судя по смутно видным силуэтам, мужчина и женщина. Под мостом был виден другой мост где-то позади… и дома странной формы, напоминавшие лёд… тусклое, жёлтое солнце на голубом-голубом небе, подёрнутом дымкой… и две странных машины летели в небе, то ли рядом, то ли так, что казалось, будто крылья одной касаются брюха другой…
Этот рисунок мне подарила Лерка. Лера… я ей столько раз говорила о том подростке-художнике и его картине, то со слезами, то с улыбкой, что она не выдержала. И однажды, прогуляв контрольную, опоздав, с немытой головой и опухшими глазами, довольно улыбаясь, протянула мне красную папку.
Никогда не забуду тот восторг, когда снова увидела девушку, летающую по льду!
Она была не похожа. Лера рисовала похуже того неизвестного знакомца.
Но подруга очень старалась.
И так у меня появился осколок моей мечты: я снова смогла увидеть девушку, то ли скользящую, то ли танцующую по льду, по разноцветному льду неизвестного города, вместе с птицей… я могла теперь любоваться ею, когда хочу! И это было чудо! Ожившее чудо! То чудо, которое моя подруга нарисовала для меня!
Это была другая девушка, другая птица, другой город.
Хотя…
Моя подруга никогда не видела той картины, но что-то в силуэтах её домов и в фасоне одежды у застывшей в полёте незнакомки было похожее. Я не могла бы внятно описать словами те дома, странные дома, и те странные летающие машины, но… что-то в Лерином рисунке было похоже. Даже лёд… разноцветный лёд… он почему-то был разноцветным! Во льду были всполохи рыжего цвета. Я никогда не говорила Лере, что лёд отливал ещё и рыжим – она так увидела и нарисовала – но… это было похоже. Почему-то мне казалось, что если бы тот мальчик раскрасил свой рисунок, то лёд должен был быть разноцветным… что лёд с лериного рисунка и с его картины могли быть похожи…
Я бежала в вуз, вдоволь насмотревшись и безбожно опаздывая.
Я бежала, задыхаясь, но не жалела.
Так бежала, так ушла в свои мысли о новой истории, что на кого-то налетела.
Мы, вскрикнув, упали по разные стороны дороги. Сели, обдирая ладони об асфальт. Мрачно посмотрели друг на друга.
Парень-азиат. Невысокий. Худой. Узкие плечи. Встрёпанные чёрные волосы. И… и негодующе смотрящие на меня чёрные, совсем чёрные глаза, выделявшиеся на непривычно бледном лице.
Инъэй-но Кэйдзи («Откровения Тени») – 1
Где-то на просторах японского интернета. Давно заброшенный дневник, застрявший в архиве – в разделе записей, замороженных за долгим молчанием хозяина.
15-я запись – 10 апреля 2007
Сегодня меня снова били одноклассники. Всё как всегда началось из-за ерунды.
Обеденный перерыв. Кто-то ушёл в столовку, кто-то – на улицу. Часть девушек сдвинули свои парты вместе, выставили в центр получившегося большого стола коробки с обэнто, булочки и пачки с йогуртом, соком и молоком. Трое парней трепались, выглядывая в окно. Обсуждали главную красавицу школы, видимо, прогуливающуюся под окнами в окружении стайки подруг. Спорили, кто в силах её соблазнить. Двое ставили деньги, все свои сбережения, третий – свой мотоцикл. Я тихо ел, сдвинув свою парту и стул подальше, с краю, у дальнего окна. Там открывался красивый вид на старую цветущую сакуру.
Я почему-то вспомнил другой год, когда тоже был апрель.
8 апреля на очередной Камбуцуэ, День рождения Будды, я тоже выступал с другими детьми. Тогда я был мелким. Тогда я ещё верил всему. И буддийским легендам, что Будда родился, когда его мать намеривалась переломить стебель цветка, и синтоистским идеям, что в 8 день 4 лунного месяца Бог полей спускался с гор – и люди встречали его с цветами.
В тот год я участвовал в Камбуцуэ. Вместе с другими детьми ходил в местный буддийский храм, поливал сладким чаем аматя установленный в нём маленький макет храма с украшенной цветами миниатюрной статуэткой Будды-младенца. Я танцевал вместе с другими детьми, пел с ними, вместе читал ритуальные песни. На мне была яркая одежда, в руках я нёс роскошный букет цветов.
Тогда я был счастлив. Тогда я верил всему. Я шёл вместе с другими детьми, мы были как одна команда.
Сейчас снова апрель. Но я один. Я смотрю на старую сакуру и радуюсь, что хотя бы она цветёт для всех, не разделяя людей. Она дарит свою красоту, не деля нас на плохих и хороших, бедных и богатых. От её красоты богатыми становимся все мы. Но лишь на краткий миг, пока она цветёт. Потом сакуровые лепестки облетают, покрывая землю белым и розовым снегом. Так мы теряем красоту. Её теряем все мы. В этом мы тоже равны, как и в возможности любоваться цветением. Красота быстротечна. Неуловима…
1 апреля я поступил в 1 класс средней школы. Новая школа, в другом городе – из-за работы отца мы снова были вынуждены переехать. Новые одноклассники все незнакомы. Я надеялся, что хотя бы здесь смогу с кем-нибудь подружиться.
Я ничего не делал. Я не облил случайно томатным соком форму главного драчуна класса, как в младшей школе. Я был вежлив. Исполнителен.
Но никто не хотел дружить со мной.
– Ты слишком громко жуёшь! – сказал вдруг один из одноклассников, отвернувшись от окна.
Я так засмотрелся на сакуру, что не сразу услышал его. А услышав, узнав нотки недовольства в его голосе, машинально извинился. Одноклассник медленно подошёл ко мне, сгрёб за ворот:
– Это моё место! – сказал. – Ты сдвинул свою парту на место моей!
– Только на время перерыва. Пока оно свободно. Пока твоя парта стоит вон там.
Он поднял меня – был сильнее – и швырнул на пол. Я ударился носом, кровь потекла из ободранного локтя. Ушёл в туалет, смывать. Когда вернулся, моя парта стояла на моём месте, а на ней чёрным маркером было написано «Умри!».
Я повернулся и вышел. Хотел подышать воздухом. Мне вдруг показалось, что стало нечем дышать, что задыхаюсь. Это было началом моего конца. Они подумали, что я дал слабину.
Я только вечером понял, что в тот раз я должен был остаться. Может быть, даже наорать на него. Показать, что я злой. Быть злым, получить выговор лучше, чем быть слабым. Может, тогда бы меня не тронули?.. В тот момент, когда ушёл смывать кровь, они подумали, будто я испугался. Но мне не в первый раз писали «Умри!» на парте – в младшей школе одноклассники часто так развлекались, особенно, в 4 и 5 классах. Если честно, я даже не придал этому особого значения. Ведь сдохнуть мне желали часто, но я всё ещё был живой, не смотря на проклятия прежних одноклассников. Тут мне стало не по себе от того, что случились мои опасения – ко мне пристали и в новой школе.
Долго выливал себе на голову холодную воду. Когда вернулся, тот парень искал ручку. Редкую, коллекционную, с каким-то супергероем из популярного сейчас анимэ. Даже учителю нажаловался. Учитель велел всем вытрясти содержимое сумок на парты.
Его ручку нашли у меня.
Я не крал её. Меня подставили. Но я дал слабину – и мне никто не поверил. После школы тот парень и его приятели подкараулили меня за школьными воротами и избили. Мол, чтобы запомнил. Мол, знай своё место.
Почему жизнь так жестока ко мне?.. Я был убийцей в прошлых жизнях?..
Простите, что я ною. Возможно, и у вас хватает трудностей. Может быть, вам ещё хуже, чем мне, но я больше не могу держать мои эмоции в себе.
Комментарии:
9:43 – Кагэ: Хреново.
9:46 – Инъэй: Спасибо за сочувствие*^-^*
9:48 – Кагэ: Я тебе не сочувствую. Ты сам виноват. Тебе нельзя было тогда выходить. Надо было дать ему в морду.
9:54 – Инъэй: Просто ты никогда не был в такой ситуации. Страшно, когда неожиданно цепляются.
11:02 – Кагэ: Я был. Меня тоже травили в начальной школе. Я даже хотел спрыгнуть с крыши.
11:03 – Инъэй: И… ты попытался?
11:25 – Кагэ: Я полез на крышу. Но меня грубо схватили за ворот наверху лестницы. Оказывается, отец послал своего человека следить за мной. Он якобы работал учителем. Но он не вмешивался прежде.
Как назло, я единственный сын в семье. Отец тем вечером сказал: «Ты можешь развлекаться, как хочешь, пока молод, но умирать не имеешь права: когда ты станешь взрослым, фирма перейдёт к тебе. Жизни тысяч сотрудников уже зависят от тебя. Если ты умрёшь, сынки моих помощников перегрызутся за твоё место. Пострадают обычные люди, которые верят в наше дело и идут вместе с нами несколько десятков лет. Даже если меньше. Я не позволю, чтобы из-за тебя пострадали»
11:30 – Инъэй: А как же ты?
11:45 – Кагэ: Повторяю, отец сказал: «Ты можешь развлекаться, как хочешь, пока молод, но умирать не имеешь права».
11:47 – Инъэй: Это подло. Так жестоко!
11:52 – Кагэ: Не знаю. Он – мой отец. Я родился наследником крупной фирмы. Эти люди, сотрудники, и в правду зависят от нашего руководства. Я не хочу заниматься бизнесом. Но я обязан этим заняться в будущем. Я обязан стать сильным.
В тот вечер отец дал мне денег. Сказал: «Иди – и научись драться. Ты можешь выбрать любое направление: айкидо, кунфу, каратэ, бокс… что угодно! Но ты обязан дать им сдачи, рано или поздно».
Я вначале сильно на него разозлился. Но потом драться пошёл. Не ради будущего фирмы. Ради себя. Я вдруг подумал, что хочу дать в морду им всем.
11:53 – Инъэй: Странное совпадение! У меня та же история. Я тоже единственный сын. Единственный наследник. Отец сказал, что в будущем передаст своё дело мне. Что сам выберет мне вуз и специальность, где я буду учиться.
11:56 – Кагэ: Забавное совпадение. Сочувствую.
11:57 – Инъэй: Слушай… мы могли бы быть друзьями? Раз мы похожи?.. Тебя когда-то тоже травили. Ты тоже обязан однажды стать во главе фирмы отца. Ты понимаешь меня так, как никто другой.
11:59 – Инъэй: Кагэ, ответь! Мы… мы могли бы когда-нибудь встретиться вживую?
16-я запись – 12 апреля 2007
Мне грустно. Впервые нашёлся человек, который был готов выслушать моё нытьё. В первый раз кто-то сказал, что понимает меня. Да, это была просто переписка в интернете. Нет никакой информации обо мне. Нет никакой информации о нём. Я даже не знаю, как он выглядит. Если мой собеседник – парень – он свой пол в профиле не проставил.
Кагэ, мне плевать, парень ты или девушка! Плевать, юноша, ребёнок ты или старик!
Почему ты молчишь?! Почему не отвечаешь?..
Ты первый, кто не прошёл мимо меня. Первый, кто выслушал меня. Первый, кто попытался меня понять. Первый, кто понимал.
Ты… ты – мой первый друг, Кагэ! И пока единственный из моих друзей.
Я бы всё отдал, только бы смог ещё хотя бы немного с тобой поговорить!
Умоляю тебя, вернись, Кагэ!
К этой записи нет комментариев.
