Елена Владеева
Сказки жизни. Новеллы и рассказы
Вечер
Возвращаясь с работы, Наталья неторопливо шла вдоль дома, чуть постукивая каблучками. Какой-то парень, обгоняя ее, заинтересованно оглянулся и помчался дальше. "Да, мальчик, скоро уже сорок пять…" – польщенно и грустно улыбнувшись, подумала она. На двери соседнего подъезда заметила белоснежный листок объявления. Не иначе, завтра воду отключат, надо маму предупредить! И на их подъезде белело такое же. Доставая из сумки домофонный брелок, Наташа начала читать, и ее обдало жаром… "Сегодня утром около дома найдена кожаная женская перчатка, серого цвета. Потерявшую просят позвонить по телефону №…… с 9 до 18 часов." Неужели это ОН, когда-то придуманный ею «Саша», у которого такие волнующе-знакомые руки, реально существует и живет в этом же доме и сейчас с трогательной заботой ищет ее?! Фантастика!
Но тут же проскользнул непонятный, еще не вполне осознанный холодок, остудивший голову – "звонить с 9 до 18 часов". Так строго? Противный холодок сполз куда-то под ложечку… Она не могла объяснить, вернее, признаться себе, почему так оскорбилась этим обычным уточнением времени. Но поднимаясь в лифте, несколько раз повторила: "с 9 до 18". Значит вот так, категорически… А иначе грозная жена «ата-та» ему сделает? Понятно. Собственный жизненный опыт у нее был небогатый, зато по работе приходилось читать много душещипательных романов и психологических детективов, и она чутко улавливала малейшие нюансы людского поведения, непроизвольно выработав свой, почти дедуктивный метод. "Что ж, ладно…И не претендую."
Дома, даже не переодевшись, Наталья вытащила из тумбочки закройные ножницы, погладила свою осиротевшую перчатку – на тыльной стороне был сквозной узор из мелких дырочек, очень ей нравившийся. Почувствовала, как глаза наполняются обидными слезами и грустно вздохнув, одним махом резанула перчатку пополам. «Космос любит символические жесты» – эту запомнившуюся фразу она прочитала в какой-то книге. "Вот так. Чтобы больше не мучиться глупыми фантазиями. И незачем сильно огорчаться, мало ли кто на кого похож." Прощальным жестом бросила половинки бывшей перчатки на кресло и пошла мыть руки. В коридоре щелкнул дверной замок, это дочка наконец-то вернулась от подружки.
– Привет, Олюнь! Как дела?
– Привет. Нормально…
А у самой голос унылый, лицо тоскливое, как у потерянной собаки, и еще что-то в нем неправильное. Да, глаза не подкрашены, зачем-то днем умылась, и немного припухшие… Понятно. Видно, ходила изливать душу Ане и плакала у нее, а потом умылась.
– Это хорошо, что нормально. Только не стоит слишком доверительно рассказывать подругам о своих неприятностях. На десять минут полегчает, а потом на годы можешь пожалеть, что откровенничала. Если уж сильно припечет, лучше мне поплачься – за пределы квартиры это не выйдет. А вдруг и что-нибудь толковое посоветую, наше поколение еще не впало в маразм и помнит сердечные дела – как оно в молодости бывало. Вот правильно, что смеешься!
– Да я вспомнила, какую картину сегодня видела. Возвращаюсь из института, смотрю – Сан Дмитрич, отец Стаса, клеит на наш подъезд объявление "Найдена женская перчатка." Ничего себе, думаю, с работы что ль для этого отпросился? Он ведь обычно поздно домой приезжает. Поэтому и смешно показалось, что ты про маразм вашего поколения сказала.
– Объявление клеил? Интере-е-сно! А хочешь, я фокус покажу? Тебе еще смешнее станет. – Наташа подтолкнула дочку к себе в комнату, взяла двумя пальцами, как мышат, половинки разрезанной перчатки и покачала перед Олей.
– Ой, мам! Зачем ты? Если б я раньше знала…
– Нет, все равно ей никогда не встретиться со своей парой. Именно с 9 до 18 часов я обычно занята.
Во взгляде дочери мелькнула настороженная догадка.
– Мам, ты что, с Александром Дмитриевичем… знакома?
– Так он Александр? Нет, откуда же…
Оля вопросительно смотрела, ничего не понимая.
– Я бы могла к ним сходить, взять…
– Нет, Олюшка, не будем мы за ними гоняться – я за перчаткой, а ты за Стасом. Пойдем-ка лучше на кухню! Бабушка нам сегодня «шарлотку» испекла, чувствуешь запах? И мясо какое-то вкусное.
– А представь, если нашу перчатку бросить им в почтовый ящик?
– Представила, но объясняться пришлось бы тебе. И вообще, много чести им будет.
Улыбнувшись, Наталья развернула Олю за плечи и повела ужинать. Входя на кухню, обе уже смеялись, переглядываясь.
– Мамуль, вот и мы пришли. Чем порадуешь? Пахнет у тебя оч-чень соблазнительно!
Ночь
– Поэтому тебя и позвала. Ты особо-то не мечтай, просто Оле сейчас очень важно чувствовать семейную поддержку.
– А тебе-то я еще нужен? Хоть немножко…
– Хоть немножко, конечно, нужен. Ничто человеческое мне… Леш, а я ведь будильник забыла поставить! Пошарь на тумбочке.
– Что-то не нахожу… Ладно, сейчас встану, заодно и компоту принесу. Хи-хи… кажется, я в твой тапочек пытаюсь влезть. А что ты так смеешься?
– Ну, можно иногда человеку просто повеселиться? Наплакаться с тобой еще успею… Ой, щекотно же!
Земная прививка. Рассказ
«И взял Господь Бог человека, и поселил его в саду Едемском, чтобы возделывать его и хранить его.» (Книга Бытия, гл. 2, 15)
Йохху медленно, с трудом возвращался из провального забытья, так непохожего на обычный сон. И очнулся не от жарких лучей, светивших в лицо, а от щекотания на груди, кто-то осторожно трогал его бороду. Потом появились звуки… Странно, как гулко и совсем рядом плещется прибой. И вдруг с удивлением осознал, что около него шепчут и бормочут несколько голосов, что было немыслимо, но еще поразительнее – он не понимал ни слова! Где же он оказался? И ничего не мог вспомнить. Йохху с усилием приоткрыл веки, чуть шевельнул занемевшими пальцами, ощутил под собой песок, значит, он и вправду лежит на берегу. Голоса вокруг сразу радостно оживились.
Он посмотрел вверх, покосился в стороны – над ним склонялись незнакомые, очень загорелые черноволосые адамы, и несколько пар любопытных глаз ощупывали его с макушки до пят. Кто-то настойчиво теребил за руку, другой пытался приподнять ему голову, напевно звуча у самого уха. Запыхавшись, подбежал очень маленький адам, плюхнулся рядом с Йохху, взрыв коленками песок, и протянул воду в какой-то неведомой скорлупе – ни вкуса, ни запаха, и хрустит в пальцах. Но вода была вполне похожа на обычную воду, а во рту так пересохло, что, приподнявшись на локте, Йохху жадно выпил все до капли и благодарно покивал.
Он заметил, что все прислушиваются к одному адаму с редкой бороденкой вроде мха, и ловя его взгляд, хотел спросить – кто они? И что произошло с ним самим, почему он лежит у края большой воды? Но тот лишь беззубо улыбнулся, прошепелявил непонятное, и все тоже заулыбались, помогли Йохху встать, и окружив, повели по берегу куда-то вглубь, к густым зарослям. Один адам шел перед ним совсем вплотную – закрыть что ли его старался? – и Йохху то наступал ему на пятки, то натыкался грудью на затылок – настолько он был выше всех остальных.
Но больше всего встревожило Йохху, что как ни оглядывался он по пути, как ни задирал голову, выворачивая шею, нигде наверху не находил второго глаза Всевидящего Который Повсюду. Да и этот единственный, от которого разлетались слепящие лучи, будто подменили – таким непривычным был свет. Куда же он попал?! На их берегу один глаз Всевидящего цветом напоминал плоды с дольками, которые так заманчиво пахнут. А другой был ни на что не похож, сплошное нестерпимое сияние – смотреть нельзя! И большая вода здесь тусклее, чем на их берегу. И все зачем-то говорят голосом. Шумят и горланят, как крылатницы над водой, даже голова заболела, а понять их невозможно… Где он оказался? Что же с ним случилось?
Наконец, пройдя сквозь густые заросли, странные спасители привели Йохху на широкую поляну, где они, по-видимому, жили. Тут везде стояли какие-то… даже непонятно, как это назвать? Сплетенные из толстых ветвей и жесткой травы, вроде перевернутых птичьих гнезд, только очень большие. В середине поляны на земле сидели евы и что-то толкли и терли на плоских камнях. Некоторые совсем безобразные, ссохшиеся и мрачно глядящие исподлобья – на их берегу таких не встретишь. Но другие ничуть не хуже, чем евы, которых он привык видеть – свежие, гладкие и веселые, они все чему-то смеялись в ладошку. Только на одну, с огромным животом, было неприятно смотреть. Зачем же она так объелась? Теперь вот еле ходит… Все евы были замотаны во что-то пестрое, мягкое на вид – неужели здесь такие листья? Волосы у них туго перекручены сзади, а на шее, на руках и ногах навешены и поблескивают… Йохху снова не знал, как это назвать.
Еще издали заметив пришедших, отовсюду сбежались мелкие вертлявые адамчики, и в который раз Йохху удивился, ведь на их берегу таких никогда не было. Он изумленно оборачивался, разглядывая эту невидаль, а те таращились на него. Да еще подпрыгивали, визжа на все голоса, и показывали на него пальцами. Что смешного они в нем нашли? Даже внутри противно заскребло. С ними еще был неприглядный зверь, который злобно наскакивал и хрипло пугал: хаф-хаф! Ох, где же я? Всевидящий, помоги, забери меня отсюда!
Йохху слегка обернули так же, как других адамов, чем-то пестрым, приятным на ощупь, но это были вовсе не листья, очень странно… Зачем им такое? Они ему что-то втолковывали и при этом часто повторяли одно слово, показывая руками на густую бороду. Йохху решил, что наверно, его так назвали – Бородатый. А может, им такую же бороду захотелось? Еще бы, у них-то и лицо, и тело совсем голые. Потом ему дали поесть, сунули в руку незнакомые плоды, он осторожно попробовал – оказались сочные, сладкие. А сами адамы уселись тут же на земле и громко заговорили вразнобой, в чем-то друг друга убеждая.
Йохху не спеша жевал, облизывая сок с пальцев, и присматривался к ним. Сейчас, когда его оставили в покое, он понемногу и уже не только по лицам, начал понимать, о чем они говорят, тем более что решалось главное – как с ним поступить. Перехватив чей-то взгляд, он даже смог уловить значение отдельных слов! Именно так, обходясь без голоса, все общались на их родном берегу. Просто молча посмотришь в глаза и подумаешь о чем-то, а другой уже знает – что. Вслух они только смеялись или издалека звали по имени.
Про Йохху адамы, похоже, совсем забыли. Они кончили спорить и теперь над чем-то хохотали, сгибаясь пополам, хлопали друг друга по плечам, и было ясно, что сейчас потешаются вовсе не над ним. Когда Йохху потихоньку поднялся, никто даже не заметил, и он решил пойти оглядеться вокруг. Неподалеку, на траве перед гнездом сидела ева и тихонько качала на коленях небольшого зверька. Йохху стало любопытно, он подошел ближе, присел на корточки, и оказалось, что она держит древесного прыгунца. Такого крохотного и еще без шерсти он никогда не видел! Открыв рот от удивления, а потом заулыбавшись от уха до уха, Йохху даже не рукой, а двумя только пальцами хотел осторожно погладить малыша, но ева вдруг испуганно взвизгнула, хлестко ударила его по руке, вскочила и убежала, унося запищавшего зверька. До чего же странные они здесь… Он ведь не думал его отнимать.
В полном недоумении Йохху побрел к евам, что сидели в середине поляны. Они по-прежнему делали что-то свое, непонятное. При его приближении стали настороженно коситься, особенно те мрачные и ссохшиеся, но он снова заулыбался и взглядом просил, чтобы его не отталкивали, он им не помешает. Тогда их лица смягчились – кажется, ему было позволено остаться рядом. И тут Йохху увидел невообразимое! Он даже не заметил, как – в огороженном камушками круге внезапно вспыхнуло и заискрилось что-то неуловимое для глаз, но живое, яркое, рвущееся вверх и каждое мгновенье изменяющееся! Он задохнулся от радостного изумления, весь потянулся навстречу и наклонился, чтобы дотронуться… Ой, как больно! А-а… за что?! К нему подскочила ближняя ева, с силой отпихнула назад, а другая заколотила ладонями по бороде и по груди, сбивая жгучие искры. Ошалевший Йохху плюхнулся на землю, разглядывая остатки своей бороды и дуя на пальцы. Откуда-то взявшиеся вокруг адамы загоготали, корчась от смеха и взмахивая руками. Кто-то даже валялся на земле и дрыгал ногами. На себя бы посмотрел – ноги кривые, как у прыгунцов, а туда же… Вот еще один примчался, защелкал перед лицом чем-то острым, блестящим, на колени посыпались клочья волос. О, моя борода… И снова кругом хохот. Разве они не видели, что я ничего плохого не сделал, оно само набросилось на меня и ожгло? Всевидящий, если ты видишь, как мне плохо – сжалься надо мной!
* * *
Но в конце концов закончился этот трудный день, и вечером в сумерках Йохху поманили к одному из больших гнезд, куда уже забирались другие адамы и евы. Их гнезда были приподняты над землей на кусках стволов деревьев, и влезать надо было по скрепленным между собой толстым стеблям. Все привычно стали укладываться на разложенной внутри траве, а Йохху показали место у самого влаза. Потом опустили сплетенную из травы завесу, и вскоре засопели. А Йохху, хоть и был измучен за день, еще ворочался в непривычной тесноте, хотел спрыгнуть вниз и спать на земле, уже высунул голову, но вдруг совсем близко послышалось рычание. И это явно был не прежний хаф-хаф, а кто-то гораздо больше и страшнее. Но ведь он не заберется к ним наверх? Вон как спокойно все спят, значит, опасности нет.
Поразмыслив так, Йохху почти успокоился, приноровившись, улегся поудобнее и тоже начал засыпать. Как вдруг в ушах возник тревожный нарастающий гул, он передернулся всем телом… И вспомнил! Голос Всевидящего Который Повсюду звучал непривычно ласково: " Я отправляю тебя на Землю к людям, почти таким же простым, как ты, чтобы легче было привыкнуть. Поживи среди них, присмотрись вдумчиво и постарайся научиться полезному. Верю, что дурное не придет в твою голову. Но если тебе захочется чего-то необычного, помни – я все позволяю. А теперь спи."
И еще одно воспоминание, всплывшее в памяти, отчасти прояснило непостижимое, что случилось с ним. В тот раз голос Всевидящего был печален и строг:
– Я ли не воссоздал рай в этом новом мире, даровав еще одну возможность людям? Ум ваш изначально сотворен настолько совершенным, что не было нужды его изменять. Но я избавил вас от самых тяжких искушений – гордыни, зависти и кровожадности. Поэтому здесь не существует для вас запретов, как для Адама и Евы. Я дал способность без слов понимать друг друга, чтобы не сеялась отныне вражда между людьми.
– А люди, это кто? Где они, какие?
– Это все вы здесь.
– А что за возможность? Я ничего не понял…
– И не поймешь, как видно. Но скажу тебе – я был горд своими новыми созданиями. И как же вы огорчили меня безразличием и ленью! Неужели все мои старания напрасны? Но не буду вкладывать в вас знания и умения, вы должны сами достичь всего. Иначе вы не люди, а твари бессловесные и бездумные. И значит, я ошибся во второй раз.
Вот значит, куда он попал – к людям. Йохху тяжко вздохнул… Не очень-то они приятные, все толкают его, насмехаются. И до чего же их много! Шумно, беспокойно, все время кто-то мелькает перед глазами, а маленькие лезут под ноги, боишься наступить. И все одинаковые, на одно лицо – с трудом различаешь. Зачем Всевидящий поселил здесь так много этих людей? Неужели мы ему совсем надоели? Тут в глубине хижины кто-то заворочался, поднялся, и наткнувшись сзади на Йохху, сердито буркнул… Перешагнул через него, отодвинув завесу, пожурчал наружу и полез обратно, снова пнув его. Йохху потер спину и грустно вздохнул. Легко сказать – к таким привыкнуть…
А как хорошо на их родном берегу – безмятежно, просторно, тихо… Слышно только плеск воды и певучих крылатниц. Там кроме них с Ойей живут и другие – их столько, сколько пальцев на обеих руках, адамов и ев поровну. Но все в отдалении, на своей поляне, никто никому не мешает. И все очень непохожие, особенные. У них с Ойей волосы светлые, а у других темные или совсем черные – и как спутанная морская трава, и волнистые, и совсем гладкие. Глаза у всех тоже разные – есть светлые и темные, большие круглые и узкие раскосые. Было у них излюбленное место, где все они почти каждый день встречались – озеро у небольшого горного водопада. Йохху не очень любил купаться в большой соленой воде, особенно когда накатывают высокие волны, гораздо приятнее плескаться в прозрачном озере. Еще больше ему нравилось, подольше задержав дыхание, поднырнуть под сверкающие, звонкие струи и оказаться за пеленой воды, падающей со скалы.
А потом сидеть на теплых камнях, изредка молча переговариваясь с кем-нибудь, и сушить бороду, расправив ее на груди. Рядом, тоже распустив под солнцем мокрые волосы, их евы собирались в кружок и весело чему-то смеялись или собирали цветы, чтобы украшать ими голову. А кудрявая Элеля, как всегда, выводила голосом приятные звуки. Эти купания у водопада остались самым радостным воспоминанием Йохху… А ведь Ойя сейчас его повсюду ищет, скучно одной. И кто теперь будет доставать ей орехи с высоких веток? Неужели Всевидящий про него забыл? Хотя в ночной вышине среди ярких искр что-то светится, как лимонная долька, лежащая на спинке. Может, это полуприкрытый глаз Всевидящего за ним наблюдает? Но тогда помог бы немножко, хотя бы утешил. Или уже совсем его покинул? Чем он, Йохху, перед ним провинился? Случалось, конечно, что Всевидящий упрекал его то за одно, то за другое, а однажды спросил:
– Йохху, почему бы тебе не научиться плавать.
– А зачем?
– Просто для удовольствия. Еще и рыбы наловишь – блескунов, как вы называете.
– А что с ними делать? Они такие скользкие, в руках не удержишь.
– Если научишься высекать огонь, их можно поджарить, будет очень вкусно.
– Да ну… Зачем из-за еды мучиться? Мне и так все вкусно.
Иногда они с Ойей что-то считали, растопыривая и загибая пальцы, тогда Всевидящий выговаривал им:
– Вы бы хоть придумали, как числа называть.
– А зачем? – нехотя отзывались они. Ведь и так все понятно. Если надо показать, что чего-нибудь очень много, надо просто широко развести руками.
А как-то раз Йохху бродил по лугу и жевал семена высокой травы. Всевидящий посмотрел на него и сказал:
– Ты мог бы вскопать землю и вырастить много таких зерен из колосков.
– А зачем? Нам и так всего хватает, кругом разные плоды растут.
Как же разгневался на него Всевидящий! Скрыл оба глаза во мраке, дунул холодным ветром, посек колючим дождем, и на другой день тоже не показывался. А что Йохху такого сказал? Ведь у них и правда всего вдоволь: кроме всевозможных плодов есть орехи – мелкие и большие, даже с вкусным соком внутри, а еще птичьи яйца.
Конечно, если все припомнить, Всевидящему есть за что его упрекнуть, но чтобы так наказывать… Ох, лишь бы вернуться назад! Я все-все буду делать – научусь плавать, зачем-то ловить блескунов, копать землю и выращивать эти зерна, только спаси меня от этих людей, Всевидящий! Забери отсюда!
* * *
Уже несколько раз перекувырнулась в ночном небе лимонная долька луны – теперь Йохху знал, как ее называют. Он вообще многое узнал и почти притерпелся к жизни на чужом берегу. Но как же ему было тяжело… Поговорить ни с кем невозможно, хотя он запомнил самые нужные слова на их языке и привыкал говорить голосом. Редкий день проходил без насмешек над ним, попреков и тычков, но ведь чего только не приходилось ему делать! Йохху трудился для всех поочередно – вытаскивал на берег лодки, сети с уловом и тащил рыбу в деревню, собирал сухие ветки в лесу, рубил дрова, носил воду и большие корзины с кокосами, вскапывал землю и помогал чинить хижины. Бывало, что старые евы страшно ругались, споря – у кого он сегодня будет работать.
Когда ему в первый раз дали нож, чтобы заострять колья, он тут же сильно порезал руку и очень испугался, как много яркого сока из нее вытекло. Сказали, что это «кровь». Раньше он лишь однажды укололся о длинную колючку и сильно ударился ногой о камень, тогда и увидел несколько капель. Еще его научили его плавать, хотя и с трудом, почти не бояться огня, открывать орехи ножом и есть мясо. Йохху пробовал даже нырять, но пока безуспешно. Он пережил тягостное время нескончаемых дождей, когда ручей, из которого они носили воду, разлился сплошным потоком, подступив к самым хижинам, и все кругом пропиталось и набухло сыростью. Стало понятно, зачем жилища приподняты над землей. Йохху не раз порывался уйти неведомо куда… Но сначала опасался, что Всевидящий еще больше разгневается, а потом не решался остаться один и вроде начал привыкать. Кто знает, что может подстерегать в другом месте? А где искать свой берег, он не знал.
Было и хорошее. Йохху очень понравился всем малышам, кто уже сам бегал по деревне. Интересно, откуда берутся такие крошки? Увидев его, они радостно вопили и гроздьями повисали на нем, прося повертеть, и взяв по двое за руки, он быстро крутил их визжащих вокруг себя. Часто приносил им из леса что-нибудь вкусное или интересное, но никогда не ловил для них ни жуков, ни красивых бабочек. Ему отдали старую полуразвалившуюся хижину. Йохху, как сумел, укрепил ее, подправил и был очень доволен, что теперь может спать один, а не в чужой тесноте.
Он стал жилистым и выносливым, руки окрепли, а подошвы и ладони загрубели. Сейчас Йохху с усмешкой вспоминал, каким мягкотелым был раньше. А еще у него появился свой Гав-Гав. В деревне жили три таких зверя, два сытых и злобных – хриплый Хаф-Хаф и пронзительный Гау-Гау. А третий был тощий, жалкий, и его голоса не было слышно. Этот и прибился как-то невзначай к Йохху. Куда он ни пойдет, Гав-Гав следом тащится, чуть Йохху обернется – тот радостно хвостом завиляет. Ну, что ж, сказал Йохху – вдвоем веселее, оставайся со мной, и сделал ему настил из веток под хижиной. Так и жили вместе. Йохху иногда утаивал для своего Гав-Гав кусочки мяса, он подкормился, похорошел и даже начал робко подавать голос, вроде дом сторожил.
Но однажды случилось немыслимое. Настолько ужасное, что Йохху невольно возроптал на Всевидящего – как он мог такое допустить? Однажды утром Йохху увидел, что несколько довольных адамов вытаскивают из лодки на берег какую-то тяжесть. Когда подошел ближе, увидел большой «живой орех», беспомощно перебирающий своими чешуйчатыми лапами. Йохху всеми силами – руками, глазами и вскриками упрашивал отпустить пойманный «орех» обратно в воду. Посмотрели – и хватит, ему же очень плохо! Но адамы лишь отталкивали его, посмеиваясь, и не давали подойти. А потом…
Йохху стонал, вспоминая, что было потом. «Живой орех» начали разбивать, вгоняя внутрь – в живое! – острый камень. Не помня себя, Йохху кинулся и отчаянно вцепился в руку мучителя, чтобы вырвать камень. Но один из стоящих рядом ударил его кулаком в лицо, а двое других сшибли с ног. Держась за разбитый бок и утирая рукой кровь из носа, он похромал прочь, не оглядываясь. Но вслед послышался хрясткий звук, который не забыть… Продравшись сквозь заросли, Йохху забрался в самую густоту леса, забился головой под куст и долго лежал там, глотая неведомую соленую воду, что текла и текла из глаз… Его отыскали, хотели повести назад, он упирался, никого из здешних видеть не мог. Но бок сильно болел, очень хотелось пить, и все равно он уйдет от них, только чуть придет в себя.
Когда вернулись назад, все уже сидели, и причмокивая, хлебали из глиняных мисок. Йохху тоже налили мясной похлебки, он вяло начал есть, не глядя ни на кого, но оказалось очень вкусно, он выскреб миску до дна. И тут снова раздался смех – ему весело объяснили, что он ел тот самый «живой орех». Йохху не успел отползти в сторону. Живот чуть не вывернулся наружу через горло, в глазах потемнело… Кто-то завизжал, кто-то страшно заругался, он уже ничего не слышал.
Когда очнулся, почти стемнело, рядом никого не было. Йохху, пошатываясь, поднялся, снова побрел в лес и забился в глушь. Он даже не вспомнил про ночные опасности – ни ползучиц, ни пятнистую тень, уткнулся в землю и безутешно плакал, пока не забылся сном. И никто его не тронул, ни в эту ночь, ни в следующую. Он два дня еще скрывался от всех, привычно питаясь фруктами и орехами. Если б можно было никогда не возвращаться к тем людям! Однажды он видел, как унесли в лес старого, сгорбленного адама, и больше его не было видно. Сказали, что старик «умер» и никогда не вернется. Может, и с ним сделали то же, что с «живым орехом»? А когда-нибудь и самого Йохху они опустят в яму и забросают прелыми листьями и землей. Он мучительно думал и все не мог поверить… Неужели такое возможно, что и его, так не похожего на этих людей, никогда больше не будет?
Трудно сказать, сколько еще раз перекувырнулась лунная долька в ночном небе, Йохху давно перестал считать. И не все ли равно? Теперь он ничуть не сомневался, что никакой это не глаз Всевидящего, а просто луна, которая светит сама по себе и к нему безразлична. Когда она бывала круглой, то наступали странные, томительные вечера, и лишившись покоя, Йохху часто лежал без сна в своем одиноком гнезде. Подолгу смотрел в неведомую высь, на россыпь мерцающих небесных светлячков, пока они постепенно не превращались в знакомое переливчатое сияние… Тогда сон уносил его к милому незабвенному берегу – и сон был, как явь. В одну из таких ночей Йохху послышались необычные звуки, будто какая-то ева вполголоса разговаривала с его Гав-Гав, а тот лишь слегка ворчал. Потом внизу что-то заскреблось, отодвинулся край завесы…
Луна светила ярко, и Йохху тут же узнал молоденькую еву, всегда украдкой улыбавшуюся ему, когда они оказывались рядом. Она быстро скользнула внутрь хижины, завеса скрыла лунный свет, и в полумраке ева вдруг приникла к Йохху всем телом и ласково зашептала в ухо. Он ничего не понимал и растерялся. Может, у них так принято и что-то означает? Ладно, не стану ее обижать и отталкивать. Когда меня учили плавать, тоже ведь хватали за разные места. А ева прижималась все жарче и настойчивее… Йохху недоумевал, чего она добивается, и как ему быть – позволительно ли все это? В какой-то миг замер, тревожно прислушиваясь, ему почудился укоряющий голос Всевидящего. Но девушка так горячо просила о чем-то, прижимаясь ртом к его лицу и груди, а ее ищущие руки оплетали его, словно лианы, что Йохху уже не думал противиться непонятному натиску. И вдруг… что-то непостижимое произошло, он не узнавал своего тела – в нем вскипела неукротимая жадная, горячая сила! Начисто забыв о Всевидящем, он притиснул к себе еву и – йохху! – как под бурлящую завесу водопада, нырнул в неведомое, жгучее, желанное…
* * *
На другой день его поджидали трое. Это были те самые адамы, которые замучили «живой орех», а теперь снова решили избить его, уводя подальше от деревни. Йохху догадался по грубой брани и жестам, что причина их злости в ночном приходе евы, кто-то увидел ее возле хижины. Но ведь он ничем не обидел ее, они могут сами спросить. Так и объяснил этим троим, что ничего плохого ей не сделал, наоборот, только то, что ей самой нравилось. Она была очень довольна и обещала приходить к нему еще. После таких подробностей самый злющий адам впал в дикое неистовство и набросился на Йохху с кулаками, а двое других встали наготове. Правда они не поняли, что перед ними уже не вчерашний, всегда уступчивый недотепа. Ждали, что Йохху испугается и сникнет, но он со всей силы и высоты роста треснул напавшего по голове.
Теперь против него остались двое. Ему еще ни разу не случалось драться, он ведь никогда не был мальчишкой, Йохху помнил себя только взрослым. Раньше на своем берегу он просто не ведал страха. Здесь довольно скоро узнал, но привык со страхом бороться. И сейчас, придушив его в горле звериным рыком, Йохху остервенело бился, не жалея ни крови, ни распухшего глаза, ни костяшек пальцев. За себя, за еву, за «живой орех»!
Ему никто не поможет – бесполезно хныкать. О Всевидящем даже мысли не промелькнуло, Йохху обречен навсегда остаться здесь, и должен выстоять сам. Но именно сейчас, когда он был один против троих – ударенный очухался и снова полез в драку – Йохху захлестнула дикая, яростная сила, разом освободившая от прежней безропотности. Да, перевес на их стороне, его неминуемо одолеют и бросят истерзанного здесь на песке, но легко он им не дастся. И Йохху был уже не один. Обычно пугливый Гав-Гав, откуда-то появившись, кинулсялся ему на выручку и сзади кусал нападавших за ноги, истошно лая. Шум услыхали проходившие поблизости люди и растащили окровавленных противников. Йохху смог сам дохромать до деревни, а того треснутого им, даже пришлось нести, это зрелище мрачно радовало и придавало ему силы идти.
* * *
На свадьбу Йохху с женой подарили циновку, топорик и глиняные миски с узором. А главное – отвели землю под огород. Йохху никто больше не смел тронуть, он ни от кого не зависел, только изредка его почтительно просили в чем-нибудь помочь. Он внимательно разглядел на берегу, как были сделаны лодки, и сумел построить себе почти такую же. Вышла неказистая, но на воде держала, а рыбы здесь было очень много – только лови. Жизнь потекла спокойная, и даже сны про далекий берег перестали печалить. А какие настали ночи! Ради этих ночей не жаль днем крепко потрудиться. Лишь иногда он думал: значит, и с Ойей ему могло быть так же хорошо? Как обидно, что они не знали… Зато жена рассказала ему, откуда здесь берутся дети – оказывается, они появляются, если у евы вырастет большой живот. И улыбаясь, шепнула, что скоро и у них будет кроха. Йохху очень обрадовался, ему давно хотелось своего малыша, они такие милые и занятные!
* * *
Однажды деревня зашумела, засуетилась… Из хижины в хижину неслись оклики, и все заторопились к морю, неся в руках связки ракушек и кораллы. Йохху стало очень любопытно, ведь жизнь была однообразна, и тоже пошел за всеми. Солнце так слепило глаза, что сначала он не заметил причину волнения, глядя на столпившихся и чего-то ждущих на берегу, а когда посмотрел на море, то изумился, как в самый первый день. Возле деревянных мостков, далеко уходящих в воду, тихо покачивалось на волнах нечто невообразимое! Огромная белая лодка… Нет, это нельзя было назвать лодкой – такое чудесное видение, что дух захватило!
А по мосткам шла к ним нездешняя, совершенно удивительная ева, и с ней тоже нездешний молодой адам. Были еще двое других, но эти обычного вида, как из их деревни. Йохху по давней привычке назвал ее про себя евой, хотя конечно, она «женщина», чудесная белая женщина. Волосы у нее были светлые-светлые, как банан внутри, а глаза – цвета морской воды. Ноги до верха совсем голые, а ступни чем-то тонко оплетены, надо же! Когда она подошла ближе, Йохху уловил сладкий и дурманящий запах, как от ночных цветов.
