Елена Разумовская
Не-большая разница
– У тебя совесть есть? – упрекает меня мать, стоит мне сделать пару шагов от входа и сунуть между губ сигарету.
– Ты хотела, чтобы я сюда пришла – я пришла, – отозвалась я, прикуривая от зажигалки. – Ты хотела, чтобы я пообщалась с психологом – я пообщалась. Ты хотела, чтобы я согласилась дальше ходить – я согласилась. Хочешь видеть мою довольную рожу – всё, пиздец, золотая рыбка издохла.
– Ты ужасно грубая и хамоватая особа, – нахохлилась мама. – Надеюсь, Олег Владимирович объяснит тебе, что с мамой так разговаривать нельзя.
– Где-то я это уже сегодня слышала, – пробормотала я и с брелка завела машину, затягиваясь поглубже.
Если что Олег Владимирович мне и объяснил сегодня, так это факт глубинной необходимости простого бабского потрындеть под винишко. Рекомендация была мне по душе, а завтрашний выходной превращал её практически в инструкцию. Леська и так предлагала напиться сегодня, а тут прям все звёзды сошлись. Удачно, что он вовремя поймал мою истерику и предотвратил – я бы не пережила позорно разрыдаться на глазах мужика, на которого я пускаю слюни и не только. Методы мне тоже были глубоко симпатичны. Хах, надеюсь, я единственная его клиентка, которую он успокаивал таким нестандартным способом.
– О чём вы говорили? – спрашивает мама, стоит нам усесться в едва прогревшейся машине. Да чтоб тебя, а можно на сегодня отвалить от меня, нет?! Многовато на сегодня событий и эмоциональных потрясений. К Леське. Без вариантов. В компании с ней рыдать не стыдно.
– Он убеждал меня, что срок за двойное убийство – это не метод решения конфликта с родителями, – раздражённо огрызнулась я. – Мам, отцепись, тайна исповеди.
– Да где ты этого набралась?! – вспылила она, не удержав эту свою показную невозмутимость. – Кто тебя научил матери хамить?!
– Жизнь с тобой, – зло отозвалась я, с психом дёрнув рычаг переключения передач на заднюю. – Твои попытки запихнуть меня к мозгоправу не повлияют на то, что я требую вернуть мне личные границы на прежний уровень.
– Вот ещё, – хмыкнула мама. – Получишь, когда перестанешь мне дерзить.
Я психанула, вот честно, просто психанула. Молча вырулила на самую скоростную и длинную улицу нашего города и вдавила тапку в пол, переключая передачи в соответствии с показаниями тахометра, играя на дороге в шашки, что с учётом пошедшего снега и тёмного времени суток было вдвойне опасно. Мама не отводила встревоженных глаз от спидометра и стоило стрелке перескочить отметку "110", посмотрела на меня и обнаружила злую улыбку.
– Ксюша, не гони! – попыталась одёрнуть меня, но не посмела даже за руку тронуть. – Ксюш, ты что делаешь?!
– Если мне отказано даже в праве переодеваться с закрытой дверью, то и жить не стоит, – злорадно заявила я, смутно подозревая, что моя истерика просто нашла другой выход. – Ты знаешь, а я ведь так и не переобулась на зимнюю резину. А ещё, ходят слухи, у Марка особое притяжение к столбам. Щас ка-ак намотаемся на какой-нибудь, ты и я, вместе. Зато даже моё самоубийство произойдёт под твоим контролем. Ну классно же!
– Ксюш, Ксюшенька, что ты такое говоришь, – не на шутку перепугалась мама, понимая, что я неадекватна. Тем временем мы уже доехали до развилки, и я затянула ручник, выворачивая руль и уходя в занос, возвращаясь на эту же улицу, только теперь в обратном направлении. – Ксюша-а!
– Что, мам? – издевательски широко улыбаясь, переспросила я. – Что такое? Тебя что-то не устраивает? Прикинь, меня тоже!
– Ладно-ладно-ладно! – заверещала родительница. – Будет тебе дверь! И замок!
– Точно?! – гаркнула я. – Обещай, я тебе не верю!
– Да! Обещаю!
Поднимаю ногу с педали, позволяю автомобилю терять скорость и чуть подтормаживаю педалью тормоза, что, конечно, не есть хорошо для движка, но нестись на скорости больше ста, ночью и по мокрой дороге – это ещё вреднее. До дома доезжаем тихо-мирно, молча и на предписанной правилами скорости, без лишних нервов – их на сегодня достаточно. У мамы трясутся руки – это я замечаю краем глаза, когда она тянется к козырьку, чтобы взглянуть на себя в зеркало. Мои пальцы добела сжимают руль, но с виду я абсолютно невозмутима.
– Ты такая же сумасшедшая, как твой отец, – тихо обронила мама, уже когда мы приехали к дому, и я заглушила мотор.
– Главное, что не такая, как ты, – отрезала я. – Я лучше расшибусь, чем полезу в трусы к своей взрослой дочери.
– Я просто волнуюсь за тебя, – почти что прошептала она. – Понимаешь?
– Не понимаю, – я мотнула головой. – И не хочу понимать. Это не волнение, мам, это желание всё контролировать. Я взрослый человек, работаю сама на себя, абсолютно не завишу от тебя материально – ты не имеешь никакого права исполнять фокус с дверью.
– Если бы я знала, что я там найду, я бы влезла ещё раньше, – зло прищурилась мама.
– Да, мама, я курю, пью пиво и трахаюсь с мужчинами старше меня на десять лет, – я страдальчески закатила глаза. – А ещё не верю в бога и потеряла девственность в шестнадцать. И ты не поверишь, но в двадцать первом веке – это абсолютно нормально для взрослой девицы двадцати четырёх лет. Я хотя бы не родила в пятнадцать.
Это была пощёчина и я это прекрасно знала. Она очень рано родила меня, чего ужасно стеснялась – её осудили буквально всей деревней. Отец был и оставался женат на другой женщине, но всё же забрал маму в город и обеспечивал нас обеих до тех пор, пока меня не сдали в детский сад и мама не устроилась на работу, да и после ощутимо помогал. Квартира, в которой мы живём, принадлежит ему, даже коммуналка оплачивается без нашего участия, а до тех пор, пока я не закончила университет, раз в месяц приходил бандитского вида мужик и молча вручал конверт с хорошей суммой денег, типа алименты, даже университет и права мне оплатил. В общем, злиться на отца мне было не за что, впрочем, как и любить. А вот на матушку поводов хватало.
– Как ты можешь..? – её серые глаза наполнились слезами, но стыдно мне не становилось – слишком уж часто она мной таким образом манипулировала.
– Ну ты же можешь, – передразнила я. – Можешь выносить мне мозги, можешь приходить в мой универ и требовать отчёт в деканате, можешь решать за меня, с кем мне спать, можешь превращать мою жизнь в скрытный ад. Почему ты думаешь, что я в ответ не могу сплясать на твоих любимых мозолях?
Мама не отвечает – громко всхлипывает и выскакивает из машины, бодро семенит к подъезду и как будто даже не обращает внимания, иду я за ней или нет. А я не иду. Я развалилась на своём водительском и закурила, приоткрыв окно. Отец прав: что бы я ни сказала, что бы ни сделала – это всё будет только временной мерой. Даже сегодняшней встряски вряд ли хватит надолго. Надо переезжать. Срочно.
Выпустив дым в потолок, я наслаждалась тишиной и отчаянно сопротивлялась лезущим в голову мыслям. Думать не хотелось. Хотелось скурить одну за одной всю пачку и уснуть прямо в машине, чтобы ночью замёрзнуть к хренам собачьим, желательно, насмерть. Один день внезапно принёс столько проблем и новостей, что нервная система с ними просто не справлялась, а адреналиновый всплеск, который я обеспечила сама себе, вдруг начал выплёскиваться из меня слезами, которые я не довезла до Леськи, но эта ведьма всё равно что-то почувствовала – телефон разорвал тишину ремиксом на заставку Порнхаба, осветил темноту салона вспышками, а на заставке высветилось "Любимая" и её фотка. Мы молчим друг другу в трубку секунд десять, прежде чем моя догадливая подруга негромко позвала:
– Ксюх, малыш.
Всё, пиздец. Если до этого слёзы по щекам катились тихо, и я даже слышала, как они разбиваются, когда попадают на экран смартфона, то теперь я зашлась в натуральных рыданиях, даже не пытаясь что-то говорить или объяснять, просто знала, что уж кому-кому, а Олесе точно не нужно ничего растолковывать. В трубке была слышна только какая-то возня, но я прекрасно знала, что она всё слышит и от моих слёз ей хреново точно также, как и мне от её.
– Это пиздец, Лесь, – прошептала я, когда основной порыв прошёл. – Я не вывезу.
– Раз не вывезешь ты, то мы вывезем тебя, – отозвалась Олеся в трубку, и я поняла, что возня в трубке – это ни что иное, как поставленный на громкую связь звонок и сборы. – Ты дома?
– На парковке около подъезда, в машине сижу, – шмыгнула я.
– Десять минут, котёнок, мы уже выезжаем, – отчиталась мне подруга.
Не проходит даже этого времени – я специально считала секунды, складывая их в минуты, чтобы успокоиться, как на парковке появляется Мазда Мишки. Ещё семнадцать секунд, и я уже стою, вцепившись пальцами в куртку самой лучшей женщины на этом свете, размазывая сопли и подводку по её плечу, не забывая громко жалобно сопеть, чтобы не задохнуться.
– Всю красоту размазала, зараза, – посетовала Леська, бумажным платком стирая чёрную влагу с моих щёк. Мне, как это часто бывает после слёз, стало внезапно очень смешно и я расхохоталась. – Чё ты гогочешь, падла, у меня чуть сердце не остановилось!
– Корвалолу похлебай, – сквозь смех посоветовала я и подруга заржала вместе со мной.
– Пиздить вас обеих некому, а мне некогда, – возвёл очи горе Миша и закурил. – Я думал, умер кто-то, раз одна соплями в трубку захлёбывается, а вторая отвлекает меня от игры с таким еблом, как-будто первая ртути наглоталась и умирает. Бабы, ну ёб вашу мать.
– А хочется? – расхохоталась я. – Тебе ключи от квартиры дать или ты как обычно дверь вынесешь?
– Да-да, шутки про ОМОН, очень смешно, – парень закатил глаза. – Значит так, вы своим баб-советом в нашу машину, я в твою. Поехали, не май месяц.
– Может, я лучше сама? – я вытерла сопли бумажным платком и высморкалась в него же.
– На лысой резине, в снегопад, на механике и будучи неадекватной? – скептически скривился Мишка. – Нет, спасибо, мне жена живой нужна, а ваш ебучий баб-совет сейчас только в дюпель бухими разлепить получится. Лесь, за руль нашей, я в Ксюхин "Мрак". Поехали.
– Он просто подштанники забыл надеть, бубенцы боится заморозить, – поделилась со мной Леся, когда муж отошёл на несколько шагов, и мы снова расхохотались.
Если в этой жизни я в чём-то и была уверена, так это в друзьях. Позвони мне в подобном состоянии подруга, и уже через полчаса я буду рядом с ней, даже если сама нахожусь где-нибудь в Молдавии. В этот конкретный момент не было ничего надёжнее и правильнее, чем Леська, ведущая машину одной рукой и второй сжимающая мою руку, будь у каждой из нас хоть по триста мужиков на нос. Вся Вселенная разом может идти нахрен, потому что две лучшие подруги с винищем и ведёрком мороженого – это непобедимая похуистичная система, которой ни почём хоть все четыре всадника Апокалипсиса разом.
Глава четвёртая, о демонах, подчинении, меркантильности и гордости.
"Иногда гордость дороже и слаще любого, даже самого вкусного, Красного бархата. Отказываться, впрочем, тоже не стоит, так что лучше всего сначала съесть вкусняшку, а потом раздать всем желающим неиллюзорных, потому что хороший Красный бархат – это вкусно."
– Да, Вадим, – вздохнула я в трубку, потерев глаза ладонью.
– Я даже не знаю, оскорбиться мне или посмеяться с твоей запаренности, – со смешком отозвались в динамике, и я соизволила посмотреть на имя контакта, не забывая чертыхнуться. – Кажется, всё же оскорбиться.
– Нет-нет, я… – я вздохнула, откидываясь на своём кресле. – Вадим – это мой брат по отцу. Мы работаем вместе, за последние два часа он позвонил мне восемнадцать раз. Прости.
– Ничего, – утешил меня Олег. – Завал?
– Капитальный, – тоскливо оглядела я кучи бумаг на своём столе. – Мысль о поджоге навещает меня всё чаще. Что скажешь, как мой психолог?
– Что тебе нужен свежий воздух, – бескомпромиссно заявил мужчина. – Ты вообще в курсе, что сегодня пятница и время уже половина седьмого?
– И что? – хмыкнула я. – Работы у меня меньше от этого не стало.
– А то, моя девочка, что все нормальные люди уже заканчивают работать в это время, как минимум, – с заметной насмешкой отозвался Олег. – А как максимум, ты говорила, что пока что работаешь на удалёнке из дома. Легенда перед твоей матерью уже не востребована?
– Твою ж… – поморщилась я от его правоты.
– Так через сколько тебя ждать? – перешёл к делу мужчина.
– А с каких пор я "твоя девочка"? – пошла в атаку я, начиная закипать от его самоуверенности.
– С тех самых, когда ты согласилась сопровождать меня на разного рода мероприятия, – насмешка так и сквозила в его голосе. Чёрт бы меня побрал, когда я соглашалась на его условия. – Например, на сегодняшней вечеринке по случаю дня рождения моего друга.
– С этого и надо было начинать, – кисло отозвалась я. – Дресс-код?
– Клубный, – я буквально зашипела в ответ проклятия, но разобрать их было бы проблематично даже мне самой. – Прости, я не говорю на парселтанге. Чем ты недовольна?
– Как я тебе в клубном внешнем виде из дома выйду? – в полголоса возмутилась я, надеясь, что вездесущая маман не стоит под дверьми и не прислушивается к моим разговорам. – К какому психологу на приём?
– Девочка моя, давай договоримся на будущее: у нас есть договорённость и соблюдение её условий – ответственность каждой стороны в своей сфере, – холодно отрезал этот невозможный мужчина. Но голос его тут же потеплел, как будто он одёрнул себя, что говорит не со своим подчинённым: – Но в моём доме есть пара гостевых комнат, одну из которых я вполне могу предоставить тебе на растерзание для сборов. Если поторопишься, к одиннадцати мы уже должны быть на месте.
– Сорок минут, – вздохнула я, обозначая время своего прибытия. – Скинь мне адрес.
Я невежливо бросаю трубку и поднимаюсь со стула. Настроя тусить не было никакого – у меня было слишком много работы. К вступлению в должность в начале декабря мне нужно было перелопатить сумасшедшее количество информации, чтобы не плавать в делах компании, поэтому за компьютером и бумагами я проводила всё своё свободное время. Даже тренировки с клиентами пришлось отменить – обосновала резко изменившимися жизненными обстоятельствами, благо, мои клиенты в основном были понимающими и особых истерик никто не колотил, кто-то даже высказал сожаление по поводу моего ухода с рынка собачьих услуг. Увы, поделать с этим я ничего не могла – объём оказался просто сумасшедшим, куда больше, чем я могла предположить даже в самых безумных своих теориях.
И чего Олег так взъелся? Вроде бы, ничего плохого не успела ему сделать, всю неделю общались на позитивной ноте, звонки, переписки, ну да, без встреч, но не так, чтобы начать так резко со мной говорить. Есть ощущение, что что-то произошло за моей спиной, из-за чего он если не злится на меня, то как минимум недоволен. Может быть узнал о косвенной родственной связи между мной и Мариной? Я ему так и не сказала, решила, что это не телефонный разговор, но, видимо, надо было всё-таки сказать. В любом случае надо будет переговорить на эту тему, а то, по закону подлости, вскроется в самый неподходящий момент.
В раздумьях забрасываю в рабочий рюкзак ноутбук и планшет, на дно убираю замшевые ботфорты на высоком устойчивом каблуке и короткое платье, снова не подразумевающее наличие какого-либо белья, только разве что чулок, пачка которых отправляется туда же. Фен, утюжок, косметичка, умывалки, аксессуары – я даже и не подозревала, что для полноценных сборов мне нужен целый рюкзак всяческого шмотья. Заодно забросила и симпатичную шёлковую пижамку, прикупленную в прошлую субботу в качестве антидепрессанта, не забыв скрестить пальцы на удачу, чтобы она мне пригодилась.
С трудом застегнув молнию рюкзака, влезла в свободные голубые джинсы, заправила в них простую белую футболку, убрала волосы в пучок на затылке и накинула на плечи чёрное короткое пальто на меху, которое хорошо подойдёт и к вечернему образу, да обулась в зимние кроссовки. С синяками под красными глазами, бледная и явно уставшая – красавица, ничего не скажешь, но лучше уж так, чем искать нелепые и неправдоподобные отмазки на вопросы матери. И она лишний раз не подумает, что меня заинтересовал мой психолог, тоже плюс.
– Ты куда? – лёгкая на помине, мать появляется в прихожей, сложив руки на груди.
– К психологу, – коротко ответила я. – Потом к Леське.
– Опять эта твоя Леська, – поморщилась женщина.
– Не начинай, – я отмахнулась и открыла входную дверь. Слушать её желания не было, так что я ушла молча, даже не вслушиваясь в её бубнёж, заглушая его стуком своих пяток о ступеньки.
К моему удивлению, в обозначенный срок я успеваю, хотя искренне сомневалась, что сумею по пятничным пробкам уложиться в то время, которое сдуру обозначила без учёта вечно стоящего моста на другой берег города. Но нет, от звонка проходит сорок две минуты, прежде чем я подъезжаю на своём "Мраке" к воротам коттеджа, столб которых подпирает плечом курящий хозяин с непроницаемым лицом. Придуманная было по дороге версия о том, что он просто вымотался за день и мои капризы заставили его сорваться, только что рассыпались в труху – уж больно недовольным он выглядел.
Припарковав свою машину справа от его Инфинити, краем глаза отметила, что ворота закрываются сами собой, заглушила мотор и вышла из машины, с брелка ставя ту на сигнализацию. Олег уходить не спешил – перехватил сигарету рукой в кожаной перчатке, не вынимая вторую из кармана, смотрел на меня своими колючими серыми глазами, каким-то абсолютно нечитаемым взглядом, как будто размышлял о моей персоне, подкидывая Фемиде на взвешивание аргументов то в одну, то в другую пользу.
– Хочу договориться на пороге, пока ты не представил меня кому бы то ни было, – я подхожу к нему на неприлично близкое расстояние, на какое к себе никогда не подпустила бы в жизни никого постороннего. Он, подозреваю, тоже, но меня всё же подпустил. Хороший знак. – Не надо срываться на мне. Я догадываюсь, чем ты недоволен, и я хотела поговорить об этом при встрече, а не по телефону. И в любом случае, что бы ни происходило, я хочу сначала сесть и поговорить, и только потом начинать язвить и смотреть на другого как на идиота. Если тебя такое не устраивает – можешь прямо сейчас звонить моей матери и говорить, что я послала тебя самым дальним маршрутом из возможных прямо на приёме, и больше я в твоей жизни не появлюсь.
– Что, так просто откажешься от своих планов? – он вскидывает бровь, как будто разочаровывается во мне, но меня таким не возьмёшь, не когда я всю жизнь прожила со своей матерью-манипуляторшей.
– Да как два байта переслать, – глумливо оскаливаюсь я. – Ты же не считаешь себя единственным моим вариантом решения этой проблемы?
Я зацепила его, и я это вижу. Вариант. Не единственный психолог, не единственный мужчина и уж тем более не единственный вариант. Он поторопился, поставил на свою нужность мне и проиграл, мы оба это понимаем. Не нужно быть психологом, чтобы это понять. Гордо вздёргиваю подбородок и чуть усмехаюсь, и это уже моя ставка, мой выкрик "всё на зеро!", сыграет или нет?
– Гордость превыше всего, понятно, – я растягиваю усмешку чуть шире. – Приятно было познакомиться. Ворота открой.
Шаг назад, разворот, попытка уйти. В ушах катящийся по кругу шарик. Дзынь! Меня перехватывают за локоть, возвращают, не дают покинуть игральный стол. Короткий взгляд глаза в глаза, губы накрывают мои, сумасшедший, бешеный поцелуй, на который я отвечаю. Ставка сыграла, Ксения в выигрыше. Почему бы не ответить. Льну к нему, подчиняясь его руке, скользнувшей под расстёгнутым пальто, обвиваю его шею руками, подтверждаю, между нами будет, но не так, как ты думаешь. Я не игрушка, я не позволю отыгрываться на себе за прегрешения своей родственницы, я сойду с ума от тебя, но только если ты точно также потеряешь от меня голову.
– Невозможная, упрямая девчонка, – цедит он сквозь зубы. – Я имею право злиться, и ты сама это знаешь.
– Конечно, имеешь, – согласилась я. – Но говори о своей злости на меня со мной, а не со своими демонами.
Ещё один поцелуй. Крышесносный, безумный, страстный, со вкусом мороза и дорогого табака. Я за такие поцелуи душу продам. Никогда ему в этом не признаюсь. Он и сам поймёт. Его душа точно также уйдёт с молотка.
– Я думал, что познал все ипостаси женского коварства, – усмехается он мне в волосы, стоит нам отдышаться. – Кажется, всё, что я знал – жуткая глупость.
– Не существует никакого женского коварства, – фыркнула я. – Байки литераторов девятнадцатого века. Ты видел обычную человеческую ложь и притворство. Она и мужчинам свойственна.
– Я не имел права говорить с тобой в таком тоне, – признал он.
– Я должна была сказать тебе об этой родственной связи раньше, – признаю я в ответ, сравнивая счёт. – Сама узнала за пару часов до приёма, а потом решила, что это не телефонный разговор. Прости. Я должна была тебя предупредить.
– Ты знаешь, что твой отец ставит на нас с тобой как на пару? – выдохнул Олег.
– Догадывалась, – угукнула я. – Я пойму, если ты больше не захочешь иметь ничего общего с этой семейкой.
– То есть, ты всерьёз рассматриваешь вариант развернуться и уехать от…сюда? – осёкся он, явно имея ввиду что-то вроде "от меня".
– Что? – смешливо фыркнула я, поднимая голову и заглядывая ему в глаза снизу-вверх. – Конечно, нет. Я готова в потенциале отказаться от этой шизоидной семейки. Не буду давать обещаний, но, если вдруг у нас и правда сложится, я готова отказаться от них ради собственной семьи. Чёрт… – я осеклась, вдруг осознав, что по перебору серьёзно звучат мои слова. – В смысле, я не планирую, но если получится…
– Я буду рад, если получится, – Олег прервал мои сбивчивые оправдания. – Со всем остальным разберёмся. Согласна?
– Более чем, – кивнула я и получила поцелуй в самый кончик носа. – Идём в дом? Я замёрзла.
Олег не отвечает, только перехватывает мой рюкзак с плеча, берёт меня за руку, хмыкает на мои перчатки без верхней фаланги пальцев и ведёт меня за собой в дом. Наоми даже не выходит нас встречать – видимо, видит десятый сон после вечерней прогулки где-нибудь на втором этаже. Моё пальто в его руках перекочёвывает на вешалку, а кроссовки стыдливо задвигаются мною в дальний угол – им, вообще-то, давно пора в категорию "добежать до магазина", но они такие удобные, особенно за рулём, что мне отчаянно не хочется их туда отправлять.
– Это же твоя спальня? – выгибаю бровь я, обернувшись на Олега, вальяжно подперевшего плечом косяк.
– И? Тебе места мало? – он окинул взглядом комнату и снова перевёл взгляд на меня. Интересно, у него есть медалька мастера самых прозрачных намёков? С удовольствием подарю, если нет.
– Как скажешь, – легко пожала плечами я. Очевидно, для себя он уже всё решил, раз именно эту комнату "отдал на растерзание под мои сборы", а не гостевую, как планировал ранее. – Я в душ.
Будь я наивной, я бы непременно загрузилась бы какой-нибудь чушью в духе "этот туалетный столик, это место на постели, да даже этот душ раньше принадлежали другой бабе, фу!", но наивной я не была. Это просто вещи, не больше и не меньше. В случае острой необходимости я и в чужую одежду могу влезть, так что такие мелочи меня уж точно не волнуют – я только усмехаюсь на заметно опустевшие полки в душе, на которых раньше явно стояли всяческие уходовые приблуды бывшей. А теперь моя сумочка с миниатюрами ухода постоит, и этот мир из-за этого совершенно точно не рухнет.
Замотав волосы в полотенце, я влезаю в свою футболку и с пакостливой улыбочкой выхожу из душа, не потрудившись втиснуться обратно в джинсы. Олега в комнате не было, поэтому туалетный столик я оккупирую без всяческого зазрения и принимаюсь за макияж. Плотный тон, тёмно-бордовые губы, едва заметные стрелки, пышные ресницы – короче, классическая такая клубная тёлочка.
Олег возвращается в тот момент, когда время на часах плавно подступает к половине десятого, а я докручиваю последний локон. Он уже готов и ожидаемо чертовски хорош – гладко выбрит, волосы зачёсаны назад и только одна тоненькая прядь падает на лоб, вызывая желание зарыться в его волосы пальцами и заправить её назад, одет в чёрный костюм с белой рубашкой, не застёгнутую на пуговицу под горлом. Я даже про себя похвалила свой выбор в пользу чёрного платья – вместе мы хорошо будем смотреться.
Он молчит, только наблюдает за мной, и я решаю продолжить свои сборы. Вынимаю из рюкзака свой ансамбль на этот вечер, ногтем подцепляю ценник на упаковке чулок, силюсь не ухмыляться на мужской заинтересованный взгляд на меня, но и смущаться не тороплюсь – любая попытка поиграть в скромницу смажет впечатление, это мини-представление лучше довести до конца. Чулки я натягиваю красиво, не спеша, прекрасно знаю, что ноги у меня достаточно стройные и длинные, чтобы зрелище получилось достаточно впечатляющим и будоражащим сознание одного конкретного зрителя.
На шею надеваю цепь на манер чокера, на запястья – те самые браслеты, на которые он тогда обратил внимание на приёме, они и впрямь непростые – цепь на шее легко может превратить их в наручники, и судя по потемневшему взгляду, он об этом прекрасно знает. В уши вдеваю серьги-цепи, такие же как цепь на шее, и не знающий человек даже и не заподозрит в этом комплекте что-то непотребное, просто агрессивные украшения. На закуску стягиваю с себя футболку и тянусь за платьем, фигуру скрывают только длинные волосы, да тонкий капрон, но назвать это хоть каким-нибудь подобием прикрытия уж точно нельзя, по сути я обнажена перед ним.
– Тебе совсем не жаль стараний? – низким и хриплым голосом уточняет у меня Олег.
– Каких стараний? – невинно переспрашиваю я в ответ, как будто меня саму эта игра ни капельки не взволновала.
– Ты почти полтора часа собиралась, – хмыкает мужчина, пока я расстёгиваю молнию на платье, стоя спиной к нему. – Красилась, волосы укладывала… А сейчас делаешь всё, чтобы я отменил все планы и остался с тобой дома в постели.
– Ты, конечно, можешь так поступить, но знай, что я жутко обижусь, как только отдышусь, – усмехнулась я в ответ.
– Пятёрка за умение держать лицо, – по моему телу скользнули его руки, заставив меня вздрогнуть, закусить губу и напрочь забыть, зачем я мучаю в руках платье. Кончиками пальцев он очерчивает давно окаменевший сосок, ведёт вдоль моего тела, второй рукой перехватывает меня за горло, не позволяя дёргаться в его руках, и чуть проникает между моих половых губ, наглядно доказывая мне, что моё тело меня выдаёт – женщинам, конечно, проще скрыть возбуждение, но явно не от профессионального психолога, который способен заметить его в тех моих движениях, которым даже я сама не придам никакого значения. – А говоришь, женского коварства не существует. Ты же до последнего будешь в гордость играть, когда у самой в голове все мысли только о том, чтобы опереться руками о стол и попросить взять тебя пожёстче.
Я бы может даже поспорила с ним, если бы не всхлипнула, стоило ему войти в меня двумя пальцами и чуть сильнее сдавить мне горло. Не знаю, так ли очевидна моя тяга к жесткому сексу или у него просто точно такие же предпочтения в постели, но он делал всё именно так, как нужно, не задавая лишних вопросов и не пытаясь нежничать. Мы были едины в мысли, что, если бы мне что-то не понравилось, я бы попыталась вывернуться из его рук как минимум и он не стал бы меня удерживать, но я не пыталась, мне нравилось отдавать себя в его власть, подчиняться его рукам, внимать низкому голосу и быть уверенной, что он точно знает, как лучше.
– Обопрись руками о стол и прогнись в спине, – тихий хриплый приказ, которому я не сопротивляюсь, только заглядываю ему в глаза через зеркало, животом невольно касаясь холодной спинки стула. – Хорошая девочка.
Никаких нежностей, никаких соплей, нам обоим это не нужно. Властность и покорность, приказы и подчинение, его железный самоконтроль и мои нелепые попытки держать себя в руках, его уверенные движения и мои судорожные отклики. Он ведёт рукой вдоль моего позвоночника, через зеркало наблюдает за лицом, оглаживает бёдра и ягодицы, как будто изучает моё тело на ощупь, узнаёт границы дозволенного, выискивает слабые места и самые чувствительные точки. Незначительная ласка – бессмысленная трата времени, я выражаю своё недовольство, подавшись назад, толкнувшись своими бёдрами о его, прозрачно намекая, что к чертям мне не сдалась его ласка, хочу его в себе, чтобы он, как он там сказал, ах да, взял меня пожёстче.
– Терпение, милая, – тихо смеётся он, доставая из кармана брюк презерватив. Ох, контрацепция, ну конечно. Я об этом даже и не подумала, опустившись, кажется, на уровень первобытных инстинктов. Даже оправдываться не буду. Брутальный жест – открыть обёртку зубами, чертовски возбуждающий и сексуальный. Он дразнит меня, издевается, проводит головкой вдоль губ, но не входит, как будто ждёт от меня чего-то – приподнимает бровь, стоит нам в зеркале столкнуться глазами, и я понимаю, что это что-то вроде шанса отказаться, остановиться, проявить так называемое "явное несогласие". Да щаз-з, ага.
– Пожалуйста, – шёпотом, закусив губу, чтобы не сорваться на скулёж.
Никаких толчков, он входит в меня аккуратно, не причиняя боли или дискомфорта, удостоверяясь, что мне комфортно. Трогательная забота, пропитанная опытом, он прекрасно знает, что резкость в первый раз с новым партнёром ни к чему. Несколько пробных движений, как раскачка, но стоит ему войти полностью, как я не сдерживаю высокого стона и именно он, видимо, становится сигналом, мол, всё окей, потому что он ускоряется, входит в меня жёстче, будь раздеты мы оба, разгорячённая кожа звонко бы шлёпала друг о друга, но меня даже ещё больше возбуждает картинка в зеркале, как полностью одетый мужчина имеет сзади полностью обнажённую девушку.
У меня редко бывало такое, чтобы было настолько хорошо, настолько правильно, настолько подходяще, а этот случай был как раз из таких. Так, как нужно, с правильной долей властности и заботы, подчинение без унижения, без попыток задеть мою гордость, только констатация факта – я ведущий, ты ведомая, иди за мной, и я покажу тебе небо в алмазах. В его руках вовсе не стыдно стонать, гнуть спину и кусать губы, наоборот, сейчас нет ничего правильнее и важнее, чем откликаться на него, отзываться на его прикосновения, стонать на каждый толчок внутри и впиваться отросшими ногтями в свои же ладошки.
– Иди сюда, – шёпотом позвал он и я поднимаюсь, разворачиваюсь в его руках, а он откинул стул в сторону к чёртовой матери, чтобы подсадить меня на столик и впиться в губы поцелуем, снова превращая нас в единое целое, ухмыляясь, когда я стону в наш поцелуй, прижимаюсь к нему ближе, опутываю ногами талию, руками оплетаю шею. – Моя девочка. Только моя.
– Только твоя, – вторю я его шёпоту, где-то внутри ухмыляясь, насколько его задел мой бряк про "не единственный вариант".