Елена Рахманина
Я тебя ненавижу
– Таисия Андреевна, мне пора, – услышала свой голос откуда-то издалека, и самой он показался холодным и отстранённым. Она посмотрела на меня с такой болью, что мне стало стыдно за своё отчуждение, но и поделать с ним ничего не могла.
Клим стоял у своей машины и курил, смотря, как я медленно иду к нему. Почему-то остановилась в нерешительности под его пристальным взглядом. Он докурил сигарету, подошёл ко мне, забирая рюкзак, молча открыл пассажирскую дверь передо мной и сел за руль, увозя нас из этого места.
– Алёна, тебе сейчас нужно будет пройти медицинское обследование, чтобы врач мог засвидетельствовать побои, – очень осторожно пояснил Клим, смотря на дорогу.
Мне стало дурно от мысли, что придётся раздеться перед посторонним человеком, кто-то будет на меня смотреть и ощупывать.
– Клим, пожалуйста, не надо, мы можем обойтись без этого? – мне казалось, это унижение я не смогу пережить.
Пальцы молодого человека на мгновение сжали мои, будто в намерении передать часть своей силы.
– Алёна, так надо, его нужно посадить в тюрьму, а без освидетельствования это будет сложно.
Я не подумала об этом даже. Единственное, чего мне хотелось, это принять душ, лечь спать и завтра уже думать, как жить со всей этой грязью, что сегодня случилась.
– Это бесполезно, он сын прокурора нашей области, его отмажут, – горько вспомнила я.
С минуту Клим размышлял над моими словами.
– Он будет наказан тем или иным способом, но, как бы там ни было, в больницу мы в любом случае поедем, тебя должны осмотреть.
Внимательно вглядываюсь в профиль Клима. Его слова звучали пугающе, но меня они будто исцеляли, кровь на его руках ослабляла ту боль, что нанес её владелец. Очень хотелось ещё раз обнять Самгина, но я просто продолжала сидеть и смотреть на него, стараясь не разреветься от благодарности, которую испытывала.
До этого момента я не сознавала, насколько мне было страшно услышать от него, что ничего серьёзного не произошло, что я сама нарвалась, заслужила, виновата.
– Хорошо, – сдавленно проговорила я, стараясь больше не пялиться.
Клим привёз меня в частную клинику. Белые стены, свечение холодных люминесцентных ламп создавали ощущение стерильности. Я ни с кем не говорила, все вопросы решал Самгин с мужчиной, которого мельком видела в день аварии: среднего роста в дорогом костюме в полоску, зачёсанными назад светлыми волосами, в очках. Потом уже Клим объяснил мне, что это адвокат, который решал в нашем городе вопросы его семьи, в первую очередь связанные с работой.
Уже через пять минут меня проводили в кабинет для осмотра. Врач была со мной очень деликатна, не задавала лишних вопросов, и в целом вся процедура, кроме фотофиксации, забора материала под ногтями, мало отличалась от обычного приёма врача. Она только спросила, не возражаю ли я, чтобы мне обработали раны, но мне не хотелось здесь задерживаться, моё тело требовало горячего душа, еды и сна, и именно в такой последовательности. Перед тем как отпустить, она сделала укол успокоительного и дала с собой какие-то таблетки, велев пропить их неделю.
Результаты осмотра и фотографии были переданы адвокату, не хотела знать, что будет дальше. Не сегодня. Просто слушала то, что мне говорили, и безропотно исполняла, благодарная за то, что самой сейчас не нужно ни о чём думать.
Не знаю, деньги так на людей действуют или сам молодой человек, никогда не видела, чтобы так быстро и слаженно работали.
Мы добрались до его дома молча, возможно, он понимал, что мне сейчас не до разговоров, возможно, он сам был не расположен обсуждать произошедшее, но, когда мы вышли из машины, он взял меня за руку, как маленькую девочку, и повёл в сторону многоэтажного дома. Так странно, иногда проезжая эту высотку, я мечтала о том, что когда-нибудь тоже буду жить в таком доме.
Клим не отпустил мою руку, и когда мы зашли в лифт, и когда переступили порог огромной двухуровневой квартиры, расположенной на последних этажах. Моя обувь была грязной и старой. Предполагалось, что в город я сегодня уже не вернусь, и, пока смотрела на ботинки, стоя на этом дорогом полу, почувствовала себя здесь совершенно посторонним инородным предметом, хотелось развернуться и уйти. Иногда забываю, что между мной и им огромная пропасть, но и об этом тоже не хотелось думать. Я разулась и неловко стояла в ожидании Клима. Он принялся помогать снимать с меня куртку, но вдруг застыл.
Обернулась, не понимая, что случилось, и вновь увидела его бледное лицо, тёмный взгляд и стиснутые челюсти. Осторожно осмотрела себя в зеркало в пол, обнаруживая множество кровоподтёков на ногах, сейчас я даже не могла сообразить, в какой момент они были получены.
Забрав мою куртку, Клим взял меня за руку и повёл в сверкающую ванную комнату. Усадив на бортик ванны, он смочил полотенце и приложил холодную мокрую ткань к моим губам.
– Рана на губе засохла, – глухо произнёс он, не знаю, мне или себе. Щипало.
Я смотрела на Клима снизу вверх, пока он нависал, прижимая холодное полотенце к моим губам. Он был рядом, и его тепло после произошедшего приносило покой.
Парень мотнул головой и вышел из ванной комнаты, чтобы вернуться с полотенцами.
– Прими душ, тебе нужно согреться, потом поговорим и ты всё расскажешь.
Его тон значил, что мне придётся всё рассказать, даже если я этого не хочу. А если буду молчать, он найдёт способ получить ответы.
С трудом разобравшись с сантехникой, я смыла под струями воды всю грязь этого дня. Грязный взгляд Кирилла, его грязные губы и грязные руки. Посмотрела на мозаичный кафель под ступнями и поняла, что он окрасился моей кровью. Я даже не заметила, когда успела получить столько глубоких ссадин и ран, кровь на которых запеклась и раздражала кожу. Знатно же он повалял меня по земле. В одно мгновение слёзы вновь обожгли глаза, и я, не сумев сдержаться, расплакалась, радуясь, что вода унесёт с собой и эту слабость, и жалость к самой себе за произошедшую несправедливость.
Выключила воду, стянула в жгут волосы, убирая лишнюю влагу, и завернулась в огромное махровое полотенце, которое доходило мне почти до пят. Зеркала в этой странной ванной не запотели, это даже как-то не нормально. Из отражения на меня смотрела девчонка с мокрыми рыжими волосами, разбитой губой и расползающимся синяком, с лихорадочно поблёскивающими голубыми глазами.
Вышла из ванной, оставляя позади тепло, не зная, куда идти теперь.
– Согрелась?
Он появился из тени соседней комнаты, где был погашен свет.
– Замёрзла.
Смерил меня тяжёлым взглядом и подтолкнул в сторону одной из дверей, за которой оказалась его спальня. Она была вся им пропитана. Его запахом, его вещами, печатью его присутствия.
Прошёл следом, открыл шкаф и положил свою майку на кровать. Я мысленно порадовалась, что в моём рюкзаке было чистое белье.
– Надень это, а я сейчас подойду со средствами, которые дали в клинике.
Он вернулся через пару минут, не давая мне лишнего времени и едва не застав обнажённой, так как майка оказалась на мне буквально за секунду до его возвращения. Сел на кровать и потянул меня за руку на место рядом с собой. Я едва заметно поморщилась, но он заметил это и внимательнее осмотрел запястье, на котором мы оба теперь рассматривали следы чужих рук, отпечатанных багровыми разводами на моей коже. Клим молчал, но казалось, его потряхивает от того, как он пытался себя сдерживать.
Прошёлся по коже ранозаживляющей мазью, мягко водя длинными пальцами по моей мозолистой ладошке. Несмотря на раны, я остро чувствовала ток, когда его пальцы, едва касаясь, описывали круги на моей коже. Дыхание сбивалось, становясь отрывистым, и я даже не знала, как это можно скрыть. Подозревала, что всё это игры пережитого стресса.
Когда неловкость достигла пика, а я уже хотела вырвать руку, он прекратил маленькую пытку.
– Где ещё ссадины?
Я сразу покраснела и замялась, отлично чувствуя каждую на ягодицах, бёдрах и даже животе.
Слишком резко и нервно покачала отрицательно головой, так что он, прищурившись, сканировал меня зелёными глазами.
– Сама признаешься или мне забрать свои вещи обратно?
– Я сама обработаю! Только выйди.
Зелёные глаза смотрели ещё более внимательно и холодно.
– Где, Алёна?
– Пожалуйста, Клим, не надо.
– Алёна, выбирай, либо я сейчас закончу это, – показал на тюбик с мазью, – либо оставляю тебя тут и уезжаю туда, откуда мы вернулись, и довожу дело до конца, а потом жду от тебя передачки в тюрьму. Ок?
Возвела очи горе. Упрямый.
– На ногах, животе… – прошептала я, с ужасом думая, что он сейчас будет делать с этой информацией.
Он легко поднял меня, будто я была игрушечной, и повернул спиной к себе, задирая мою майку до самых трусов, рассматривая ссадины, шумно выдыхая воздух. Думаю только об одном – они белые, хлопковые с ромашками, купленные бабушкой. Жмурюсь от неловкости.
– Как это произошло, чёрт возьми? – его голос был какой-то металлический, тихий, но странно резонировал в этой комнате. Клим будто пытался уложить в голове, что, как и где хотел сделать со мной Кирилл.
Я пожала плечами, не желая произносить вслух то, что рисовала память.
– Покажи, что на животе.
Я смотрю на него минуту растерянно, не зная, как себя вести. Все грани и рамки будто стёрлись. Ещё утром не могла представить себе подобной ситуации.
– Ты боишься меня? – вдруг спрашивает растерянно, и на его лице я угадываю страх услышать положительный ответ.
Наверное, я сама не знала, насколько глубоко доверяю молодому человеку, если после случившегося позволяю вертеть себя как куклу, рассматривая со всех сторон.
Вместо ответа поднимаю майку, сжимая в кулаках ткань под грудью. На животе всё не так печально, как на ногах, но ссадины всё равно доставляли мало удовольствия.
– Можно? – Клим показывает на тюбик с мазью, и я киваю, наблюдая, как он выдавливает средство на свои пальцы и нежно проводит по каждой отметине на моём животе. Дыхание сбивается, от его касаний я непроизвольно выдыхаю, удивляясь собственной реакции.
Снова поворачивает спиной, слышу, как опускается на корточки, и через пару секунд я ощущаю его прикосновения на ягодицах и бёдрах, дрожа от новых, непривычных ощущений. Благодарение тому, что он не видит, насколько широко распахнуты мои глаза, мой шок и удивление, что после попытки изнасилования я могу испытывать нечто похожее на возбуждение. Меня никогда так не касался мужчина, раненая кожа продолжала оставаться чувствительной, хотя Клим не позволил себе лишнего.
Вроде и привыкла выступать в леотарде, закрывающем не больше, чем купальник, но стоять перед парнем вот так было странно. Особенно перед Климом, который, наверное, никогда и не видел девушек, пропорции которых отступали от золотого сечения.
У меня не было комплексов, связанных с фигурой. Как-то никогда не приходило в голову порицать своё тело. Всегда относилась к нему как к орудию для спорта, вроде ещё одного снаряда, который нужно готовить, протирать, смазывать. Не более того. Я была благодарна ему за то, что выдерживает высокие нагрузки, и тело меня не подводило. А вот сейчас вдруг остро ощутила, как отличаюсь от той девушки с идеальным телом куклы Барби, что висела на нём, и о которой, очевидно, упоминала Катя.
Ещё не успев до конца восстановиться после травмы, моё тело представляло собой жалкое зрелище из кожи и костей, почти без присущих девушкам выпуклостей. Но тренер и раньше говорила, что я обладаю не типичным для гимнастки строением, слишком худая, не мышечная, но в то же время способная виртуозно им управлять, превращая недостатки в достоинства. Лёгкая, прыгучая, чрезвычайно гибкая, с идеальным чувством баланса – именно таким я видела достоинства своего тела, а не грудь или попа.
Он обрабатывал маслянистой мазью, осторожно прикасаясь, будто боялся причинять мне боль, но вместо неё я ощущала, как кожа покрывается мелкими мурашками под его пальцами. Поднялся с корточек и развернул меня к себе лицом, выдавливая ещё одну порцию лекарства. Сглатываю слюну, когда он, не окрывая от меня взгляда, наносит мазь на разбитую губу, и чувствую покалывание, от которого судорогой все внутренности сводит.
Всё происходящее сейчас в его квартире походило на какое-то странное ритуальное действо, и чувствую себя соответствующе – словно ягнёнок на алтаре.
Я не понимала, почему он подвергает меня этому испытанию, почему вдруг решил лично оценить масштаб повреждений.
Позднее, после того как Клим налил мне чай и накормил заказанной из ресторана горячей едой, я сумбурно рассказала ему о случившемся, пока хозяин квартиры изучал собственные руки с таким интересом, будто видел их первый раз в жизни. Он хотел, чтобы я рассказала все подробности, и, наверное, мне не стоило ему подчиняться и выкладывать, как всё было, отвечать на множество вопросов, возникавших у него в процессе повествования. Но этот парень оказывал на меня какое-то гипнотическое воздействие, как, впрочем, сытость, тепло и ужасная усталость, что развязали мне язык.
Когда я закончила свой рассказ, он всё также не двигался с места, будто задумался о чём-то своем. Только спустя несколько минут напряжение его отпустило, и он устало потёр лицо руками, прежде чем посмотреть на меня.
– А теперь ответь мне, почему ты поехала с людьми, которые тебя ненавидят?
Я опустила глаза, понимая, что не могу признаться, что от него бежала. Поэтому просто пожала плечами и задала встречный вопрос:
– С чего ты решил, что они ненавидят меня?
Он посмотрел на меня, будто я маленький неразумный ребёнок.
– Ты лучшая среди них, не стоит удивляться, что они никогда не примут тебя.
Он улыбнулся, когда я возразила:
– Я лучшая не только среди них.
Щёлкнув меня по носу, Клим произнёс, наконец-то улыбнувшись:
– Не сомневаюсь, самодовольная маленькая гимнастка.
Пожала плечами, помешивая ложкой чай.
От трели дверного звонка я вздрогнула, Клим поднялся, пояснив, что к нему должны были приехать. Сердце тревожно забилось, когда я услышала ряд грубых мужских голосов. Ноги сами понесли в тамбур, и я встала столбом, наблюдая, как на Клима надевают наручники. Не понимаю, зачем они так с ним, он же не особо опасный преступник.
Клим не выглядел обеспокоенным, пока не заметил меня.
– Всё нормально, Алён.
Сотрудник милиции выказал сомнение на данное утверждение:
– Нормально будет, когда посидишь пятнадцать суток в обезьяннике.
***
Я знала, почему они приехали, мне хотелось заступиться за него, что-то сказать, но слова не лезли на язык, да и этим людям в погонах до меня дела не было. И я растерянно смотрю в глаза молодого человека, чувствуя себя абсолютно беспомощной, как когда-то в детстве, ещё будучи совсем маленькой, оказавшись в эпицентре боевых действий родителей, не зная, что нужно делать.
– Найди в телефоне номер Фёдорова, объясни ему ситуацию и ложись спать, – услышала я голос Клима, когда его уже уводили. Закрыла дверь и побежала к окну, наблюдая, как его грубо засовывают в милицейскую машину, надавливая на голову, чтобы пригнулся.
Мне стало дурно, я слышала о произволе милиции, когда из людей выбивают признания во всех грехах, как собственных, так и чужих. В голову влетел рой мыслей о том, что с ним могут сделать там, но я как могла старалась их гнать, иначе сойду с ума.
Дрожащими руками взяла его телефон, ища нужный контакт. Адвокат ответил немедленно. Неужели никогда не спит? Я рассказала о произошедшем, Фёдоров всё понял с первых слов и только неоднократно выказал недовольство по поводу того, что он предупреждал его о подобном исходе, после чего просто положил трубку. А мне не оставалось ничего, кроме как ждать.
Ни о каком сне не шло и речи, я металась по его квартире, как загнанный зверь по клетке. Начинала думать, что зря ему всё рассказала, зря нажаловалась на Кирилла, ну сказала бы, что просто заблудилась, что с того? А вдруг с ним что-то случится?
Взяла подушку с его кровати и ходила с ней в обнимку, потому что где-то на ней ещё сохранился его запах. Было чертовски страшно, что он не вернётся или с ним что-то сделают, и этого я никогда не смогу себе простить.
Уставшая, вымотанная, находящаяся на пределе стресса, я была не в силах остановиться или просто сесть, страх во мне будто перерабатывался в энергию и требовал выхода.
Через пару часов раздался звонок в дверь, и я, не веря своему счастью, побежала открывать, даже не подумав посмотреть на экран видеодомофона.
– Привет, – протянул молодой человек, тот самый, которого я не так давно видела с Климом и красивой незнакомкой.
– Привет, – едва слышно произнесла я, думая о том, насколько грубо будет прямо сейчас закрыть перед ним дверь, но мои мышцы работали быстрее мозга. Только вот парень не собирался так быстро уходить.
– Стой-стой-стой, – зажал кроссовок между дверью и дверной коробкой незваный гость, – я так понимаю, твой герой-любовник не дома.
Очевидно, он ничего не знает про Клима и потому мало мне интересен. Я лихорадочно размышляла, что делать. Спустя пару часов после попытки изнасилования оказаться наедине с незнакомцем совсем не улыбалось.
– Клим скоро должен вернуться, – ответила нейтрально.
– Ну так я тут подожду, – сообщил гость.
Вот ведь докучливый. Нет, я не чувствовала от него агрессию, скорее любопытство, утолять которое совсем не хотелось. Но в то же время он ведь был другом Клима, и я пришла к прагматичному выводу о том, что он может всё-таки пригодиться, да и выбора у меня особого не было. Не могу же я вытолкать его.
Нехотя открыла дверь шире, параллельно размышляя о том, что неплохо было бы держать что-то острое поблизости, и проводила молодого человека на кухню, дорогу в которую он знал не хуже меня.
– Меня зовут Макс, – протягивает мне руку.
– Алёна, – пожимаю в ответ.
Макс обхватывает мою ладонь, поглаживая большим пальцем тыльную сторону, неприлично долго смотря прямо в мои глаза. Удивлённо приподняла левую бровь, посылая в его мозг вопрос «что ты делаешь?».
Парень усмехнулся и перевернул мою руку, рассматривая царапины и мозоли, готова была спорить на миллион долларов, что ему ещё не доводилось видеть, чтобы у девушки кожа на ладонях трескалась до крови от мозолей. Максим медленно отпустил руку, оставив возникшие мысли при себе.
Рассматриваю его, чтобы отвлечься, пока он ищет что-то в кухонных ящиках, ведя себя так, словно находится у себя дома. Он симпатичный, наверное, можно даже сказать, красивый, черты его лица мягкие, плавные, губы, на мой вкус, излишне полные, свечение глаз тёплое, даже каштановые волосы, обласканные солнцем, добавляют приторности в его внешность, словом, абсолютная противоположность Климу, который весь будто высечен из холодного тёмного камня с зелёными колюще-режущими глазами. Только вот прикосновения и взгляды Клима меня обжигали, а этот парень вызывает во мне эмоций не больше, чем предмет мебели.
– Как так вышло, что Самгин оставил тебя тут одну? – поинтересовался он, по-хозяйски делая себе кофе в кофемашине.
Как плохо, что я так мало знаю про Клима, и понятия не имею, можно ли доверять его другу.
– Видимо, у него нашлись срочные дела, – пожала я плечами, не имея желания что-либо пояснять.
Максим смерил меня странным долгим взглядом, значения которого я не могла разгадать.
– Что-то я сомневаюсь, чтобы у него нашлись дела важнее, чем те, что он оставил у себя дома.
Хмурюсь. Понимаю, что, должно быть, он обо мне, но суть сказанного от меня ускользает.
– Кто с тобой так? – спросил он, показывая на мою губу.
Завибрировал телефон, и я, вздрогнув, потянулась проверить сообщения, лишь разблокировав, поняла, что звонят не мне, а Максиму. Седьмое чувство подсказало, что это Клим звонит. В течение всего разговора Максим не отводил от меня взгляда. Я слышала, как он говорит Климу, что сейчас у него дома, и, видимо, последовал вопрос Клима обо мне.
– Да, сидит твоя беда, бледная как смерть. Да. Ок. Жди.
Беда – это он обо мне?
Стоило Максиму закрыть телефон, как я бросилась с расспросами.
– Что он сказал, откуда звонил?
Успела только подумать, что, раз телефон дома, значит, точно не из изолятора звонит.
– Скоро будет, – произнёс парень и направился к выходу.
Как ни пыталась выспросить у него ещё что-то, но это было бесполезно. Он просто молча обулся и покинул квартиру.
Снова звонок в дверь, заставивший моё сердце учащённо биться. Теперь уже я не хочу смотреть на экран видеодомофона, не хочу увидеть там кого-то другого. Проворачиваю замок и испытываю ни с чем не сравнимое облегчение.
Кидаюсь ему на шею, обнимая и прижимаясь всем телом, чтобы почувствовать его, чтобы ощутить, что это действительно он, будто ждала с войны. И судя по его виду, оно так и было: кожа на скуле лопнула и окрасилась багрянцем.
Он сжал меня до хруста в рёбрах, а я, судорожно вдыхая родной запах, потёрлась носом о его шею, слыша, как от этого невинного жеста он тяжело втягивает воздух.
– Ну что ты, малышка, – смеётся, – всё хорошо, всё в порядке.
Отлепляюсь, внимательно вглядываюсь в его лицо. Улыбается криво, по-мальчишечьи. А мне не нравится, что он ко мне так обращается, чувствую ревность от мысли, что других девушек также обезличенно называл.
– Что случилось, тебе предъявят обвинение? – спрашиваю я встревоженно, продолжая висеть на нём. Он снимает кроссовки без помощи рук и, обнимая меня, несёт в спальню.
Ставит меня на ноги, медленно опуская руки с моей спины на ягодицы. Я дёрнулась, испугавшись пробежавшего по телу разряда, и отступила назад, наблюдая, как по его губам заскользила понимающая ухмылка.
– Может быть, ты будешь по мне скучать?
– Не шути так, пожалуйста.
– Кирилла должны арестовать скоро, – недобро улыбнулся он, не отвечая на мой вопрос, – насильников не любят на зоне. Я постараюсь, чтобы твоего присутствия требовалось как можно меньше, но показания всё же придётся дать.
Его голос был спокойный и отрешённый. Вспомнила тот холод в его глазах, когда он вышел из машины, будто действительно готов был убить, отчего я невольно поёжилась и сделала ещё шаг назад. Иногда Клим казался мне лучшим человеком на земле, а в такие минуты, как сейчас, вызывал страх, пробирающий до костей. И дело было не в том, что мне было жаль Кирилла, после того, что довелось испытать, я не была способна испытывать к нему что-то помимо ненависти, просто я не знала, на что способен Самгин.
Клим приблизился и положил руки на мои плечи, слегка сжимая:
– Не смотри так на меня, тебе я никогда не причиню вред. Но если кто-то тебя обидит, то не сомневайся, что я могу и убить.
На языке вертелось так много невысказанных слов, но вместо них я просто осторожно обхватываю ладонями его щёки, покрытые колючей щетиной, всматриваюсь в глаза и вижу, как в их тёмной радужке плещутся демоны, его личные, которых прячет от меня, скрывает под маской спокойствия и отрешённости, и чувствую, как они ползут по моим пальцам, вылезая наружу, а мне хочется их всех с собой забрать, вытащить из него, потому что я теперь знаю, что его постоянно что-то снедает.
На ум приходят слова Таисии Андреевны про любовь, которую с теплом вспоминаешь. А я не хочу никакого тепла, хочу кинуться в его огонь и сгореть вместе с ним дотла, и пусть останется только пепел, но в нём будем мы вдвоём.
Клим сжимает запястье, скользя моей же ладонью к своим губам, и целует.
– Спокойной ночи, Алёна.
Выходит из спальни, оставляя здесь меня, свой запах и своих демонов, сворачиваюсь на его кровати, закручивая себя в кокон его одеяла, и понимаю, что сегодня был один из худших дней в моей жизни, а я непостижимым образом умудряюсь сейчас чувствовать себя счастливой, потому что он рядом.
