Елена Рахманина
Я тебя ненавижу
8. Клим
Я расцепил её руки, неожиданно прытко оказавшиеся сомкнутыми на моей шее, и оттолкнул от себя, как надоедливую липучку-лизуна, с трудом вспоминая её лицо из череды других расплывающихся в моей памяти лиц девушек на одну ночь. Чувствуя безграничное раздражение от того, что этот город настолько мал, что я мог нечаянно встретить любую девчонку, которой мой член уделил некоторое время.
Хотел встретить Алёну и забрать на обед, изучив её расписание на сайте факультета. Звонил, но всё было впустую. Не понимаю, что снова происходит? Неужели после вчерашнего вечера она вдруг поняла, что совершила ошибку и снова ненавидит меня, как и раньше?
Впрочем, кого я обманываю? Мне даже не важно, что конкретно она ко мне испытывает, ненависть или симпатию. Её эмоции были такими чистыми, после моей пропитанной насквозь фальшью жизни, что я сам больше не испытывал потребности в привычных играх. Просто потому, что впервые я чувствовал, что со мной честны.
Смотрел на неё, и казалось, что сейчас мои скитания прекращены, а я вернулся в дом, которого у меня никогда не было, и совсем не важно, где мы были. Моим домом была она.
Я всегда был импульсивен, горяч в своих действиях и решениях, окружающие знали мой взрывной характер, но рядом с ней на меня снисходило умиротворение. В самый острый период нашего знакомства, когда она находила в себе силы бороться со сложившимися обстоятельствами в ненависти ко мне, я приходил к ней в палату учиться у неё спокойствию.
Я не уехал и после того, как у неё закончились все пары по расписанию, сидя в машине у выхода из корпуса, где они проходили. Раздражённо барабаня пальцами по рулю, ждал её как идиот. Но она так и не вышла. Я был уверен, что не проглядел её, но не был уверен в том, что она проглядела меня. Увидела и сбежала?
Тревога о том, что она могла себе напридумывать всякой ерунды, разгоралась во мне всё сильнее.
Хорошо, я дам ей время. Не хочу за ней бегать. Она всё же взрослая девочка.
Но только один день, если она не выйдет на связь и завтра, ей не уйти от разговора со мной.
Меня терзали воспоминания о её теплой коже, пахнущей как самый лучший день в моей жизни, я вбирал его в себя, когда она сидела на моих коленях, отчего мне сносило крышу. Не думал, что кто-то может пахнуть так, что у меня только от запаха будет вставать член, а я – начинать сходить с ума, так что сознание туманилось и глаза заволакивало пеленой.
Отец считал, что я должен как-то оправдывать своё существование, и работа была для меня привычным делом с четырнадцати лет, когда Анатолий Самгин решил, что с детством пора заканчивать, а сыну показать мир бизнеса и шлюх. Мало что понимал, но присутствовал на почти каждом рабочем совещании отца, начинавшемся после обеда и порой заканчивавшемся ближе к ночи. Сонный шёл на учёбу в школу, где мне всё прощалось за большие благотворительные взносы родителя. Отец говорил, что учёба бесполезна без опыта и именно он первичен. Сначала меня это дико бесило, но с каждым годом я видел в этом избавление. Избавление от отца. Только обретя самостоятельность, я смогу больше не находиться в его власти, а потому брал у него все знания, которые он так хотел мне передать. Лишь эта мысль останавливала меня от того, чтобы не погрузиться полностью в существование сибарита, прожигающего жизнь. Впрочем, чтобы отец не думал, что ему удалось подчинить меня себе, я устраивал специально для него встряски, которые часто освещались в светской хронике. Чем больше я узнавал Алёну, тем скорее мне хотелось получить свободу.
Но работа и цифры, с которыми я всегда был дружен, перестали быть подходящим лекарством от мыслей. Весь вечер и следующий день я был на взводе, как заряженный пистолет, готовый вот-вот выстрелить. Закурил впервые с тех пор, как бросил год назад на спор. Одна за другой, шагами из угла в угол.
Не найдя себе места, сел в машину и направился к ней домой привычным маршрутом.
Слышу стук собственных костяшек об дверь спустя пятнадцать минут. Антонина Николаевна открыла через минуту и выглядела удивлённой моим визитом.
– Здравствуй, Клим, ты что-то хотел?
Я посмотрел за её плечо, будто мог увидеть там прячущуюся девушку.
– Здравствуйте, я к Алёне, – сказал очевидное.
– О, – протянула бабушка девушки, – я думала, ты знаешь, что она поехала в загородный дом своего тренера.
Женщина была явно удивлена не меньше меня. Только она удивлялась тому, что я не знаю, где ее внучка, а я – тому, что она сбежала от меня даже из собственного дома. Понятия не имел, что делать, чувствуя себя полным придурком.
– Гм, – прочистил горло, – Вы не могли бы сказать, где живёт тренер? Мне нужно поговорить с Вашей внучкой, но она не берёт трубку.
Знал, что не имеет смысла что-то скрывать от Антонины Николаевны. Ведь не было же моей вины за то, что девчонка прячется от меня. Или была? Ничего не понимаю. Взъерошил волосы, пытаясь скрыть нарастающее раздражение.
Приехав к дому тренера, просидел некоторое время в машине, докуривая пачку сигарет, пряча гнев, всё также нервно барабаня по коже руля. Никогда не бегал за девчонкой и был уверен, что никогда и не начну. Это что, начало конца? Дальше я буду останавливаться у кондитерских витрин с плитками шоколада «Алёнка» и утирать слезу умиления?
Дверь открыл долговязый подросток, примерно возраста Алёны. Я смерил его оценивающим взглядом, пытаясь понять, не из-за него ли она тут.
– Привет, позови Алёну, – резко сказал я.
Он тоже внимательно осмотрел меня с ног до головы, мою машину и скривился.
– Ты вообще кто ей? – парень выпятил грудь, как петух, всем видом демонстрируя, что он не из робкого десятка.
Знать бы еще самому ответ на его вопрос.
– Друг. Позови или мне самому её найти? – любопытство молокососа раздражало, будь он со мной одной весовой категории, украсил бы его лицо отметинами от своих кулаков.
– Стой, сейчас скажу ей. Захочет она выйти или нет, не знаю. Друг. – Последнее слово он выплюнул с явной иронией в голосе.
Через минуту Алёна появилась у ворот. Вид у неё был такой растерянный, что я отмёл доводы о том, что она хотела лишь подогреть мой интерес к себе.
– Привет, – тихо произнесла она, закрывая за собой дверь ворот, – что ты тут делаешь?
– Привет.
Я смотрел на неё молча минуту, впитывая в себя её образ. Она выглядела уставшей, хотя на щеках алел румянец, делая её необыкновенно привлекательной. Рыжие волосы растрёпанно падали на плечи, словно она только что распустила ранее собранные в пучок волосы. Не смог отказать себе в удовольствии пропустить сквозь пальцы гладкую прядь. Живи мы в средневековье, её точно первой бы бросили в костёр. Маленькая рыжая ведьма.
– Почему ты не отвечала на мои звонки? – задал я встречный вопрос, внимательно наблюдая за ней.
Она пожала плечами, явно пытаясь придумать что-то в своё оправдание, скосила взгляд куда-то за мою спину, стараясь не смотреть на меня.
– Не хотелось ни с кем разговаривать, – почти прошептала. – И, Клим, давай забудем тот вечер.
Пояснять, какой вечер она предлагала мне забыть, было ни к чему. От злости я схватил её за запястья и резко дёрнул на себя.
– Это из-за того дрыща ты тут?
Она испуганно смотрела на меня глазами, полными удивления. Таким она меня раньше не видела. Да, чёрт возьми, всё это время мне удавалось сдерживать своих демонов, и девочка вряд ли понимала, что я в действительно представляю из себя. Но какое бы успокаивающее действие она на меня ни производила ранее, в данный момент мне казалось, что чека выдернута и я вот-вот взорвусь.
– Я не понимаю, – произнесла она, сводя тёмные брови.
Я немного встряхнул её в раздражении, будто это могло помочь ей догадаться.
– Тот парень, который открыл дверь, – членораздельно пояснил я сквозь сжатые зубы.
Теперь её брови взлетели вверх.
– Ты про Антошку? – поняла она, вдруг весело улыбнулась, немного склонив голову, с новым интересом рассматривая меня. – Это сын Таисии Андреевны. И он не имеет к моему отъезду отношения.
Выдох. Сейчас, когда она была в моих руках, ужасно хотелось обнять её и зацеловать, так сильно, что меня начало потряхивать, как бывает, когда поднимается температура под сорок и бьёт в сильном ознобе.
– Отпусти, – снова перейдя на шёпот, попросила она.
Я перевёл взгляд на свои пальцы, сжимающие её запястья, и понял, что после этого на её нежной коже могут появиться синяки. Медленно их разжал, удивляясь, что превращаюсь из-за неё из спокойного человека в неандертальца с разгоном за секунду от нуля до ста восьмидесяти километров в час.
– Не отпущу, – сказал я, не руки имея в виду. – Поехали отсюда?
Алёна обернулась, бросив взгляд на ворота, то ли в попытке оценить возможности для побега, то ли ещё зачем-то.
– Клим, прекрати, – она распрямила плечи, стараясь вдохнуть больше воздуха, мельком бросив взгляд на меня перед продолжением, – если хочешь знать, то я больше не испытываю к тебе ненависти, не нужно всего этого, ты мне ничего не должен, и никогда не был должен. Я сама во всём виновата.
Б*я*ь. Теперь я ни черта не понимал. Так и знал, что в её рыжей голове вертится какая-то лишняя ерунда. Снова запустил руку в волосы, немного потянув, чтобы ощутить лёгкую боль для прочистки мозгов.
– Забирайся в машину, и поговорим нормально, не понимаю, какое отношение авария имеет к тому, что мы чуть не трахнулись позавчера под деревом.
Алёна вздрогнула, будто это воспоминание причиняло ей боль. Мы смотрели друг на друга в звенящем и потрескивающем от напряжения воздухе. Зажгись спичка – и вспыхнет пламя.
– Ну да, меня под деревом, Олесю в клубе, и кого-нибудь ещё неподалеку на газоне, так ведь, Клим? – она вздёрнула упрямый острый подбородок, обнажая не возбуждение, а гнев, горько изгибая губы в подобии улыбки.
Олеся. Чёрт. Так действительно звали девчонку, что вешалась на меня в ночном заведении и у стен университета. Теперь пазл сложился. Возвёл глаза к небу, спешно придумывая оправдание, но не находил. Что я мог сказать? Что хотел её так дико, что не мог держать член в штанах? Жалко звучит даже в моей голове. Что Олеся для меня ничего не значит и я едва способен запомнить её имя? Как ни крути, а вывод один – я ублюдок.
Металлическая дверь скрипнула, и появилась тренер, прожигающая меня не менее грозным взглядом, чем в день знакомства. Алёна смутилась, словно её поймали на месте преступления, и тут же потупила взгляд.
– Молодой человек, Вам не кажется, что Вы ведёте себя недопустимо?
Хотелось ответить, что именно, мне кажется, но я сдерживался ради Алёны, она бы не простила мне грубости с этой женщиной.
– Таисия Андреевна, всё в порядке, – спешно заверила девушка, – я сейчас подойду.
Женщина кивнула, хотя в глазах читалось недовольство, но всё же оставила нас.
Когда мы остались вдвоём, я подошёл к Алёне, желая её коснуться, но она отстранилась от меня, делая шаг назад, так что я на миг застыл, а потом моя рука рухнула вниз.
– Тебе лучше уехать, я остаюсь. Пока, – быстро произнесла она, прежде чем трусливо попытаться сбежать.
Я в два шага нагнал её и, положив ладонь на металлическую дверь, захлопнул, едва она открылась. Алёна стояла не поворачиваясь ко мне, продолжая сжимать пальцы на дверной ручке.
– Уходи.
– Алёна. – Я был так близко, что подбородком задевал её макушку. Знал, что осёл, что не знаю, как вести себя с ней, что не достоин её и должен бы уйти, но не могу.
– Я прошу. Пожалуйста.
Не хотелось оставлять её и давать время «подумать», потому что знал, что всё, что она надумает, будет ещё хуже, чем сейчас. Следовало бы перекинуть через плечо и закинуть в машину. Первобытные инстинкты давали о себе знать. Но вместе с тем я злился на её упрямство. Хотелось бы быть таким же равнодушным, каким я был всегда и с другими, но ничего не выходило, развернуться и уйти стоило мне всей силы воли, что в данный момент у меня была.
Мне было безумно интересно, сколько продлятся эти чувства к ней. Потеряю ли я к ней интерес после первого секса или, может быть, спустя месяц, а вдруг всё продлится год или два? Как скоро мне наскучат чувства, которые я получаю рядом с ней? Нет, я не верил в долгую «вечную любовь». В общем-то я ни в какую любовь не верил. То, что я испытывал к девушке, несомненно, было ново и свежо. Меня влекло к ней с непреодолимой силой, и одновременно она делала меня лучше и добрее, чем я был на самом деле. Рядом с ней мне не хотелось раскрывать свою тёмную сторону, но всё же она у меня была, и я знал, что всегда не смогу вести себя как пай-мальчик.
Только разница между Алёной и всеми остальными девушками, среди прочего, была в том, что меня интересовали её чувства. Моей целью не было оставлять её с разбитым сердцем, как бы самоуверенно с моей стороны это ни звучало, но я подозревал, что исход будет именно таким. Девушки склонны много мечтать, а я не хотел её обманывать словами о том, что нас ждёт светлое и счастливое будущее. И всё же мне хотелось залезть в её голову, владеть её мыслями, даже осознавая, что всё закончится печально и, скорее всего, только для неё.
9. Алёна
– Не нравится мне этот парень, ох не нравится, – причитала Таисия Андреевна.
Я сидела молча, наблюдая, как оседают на дно стакана чаинки. Мне было неловко за возникшую ситуацию, и я ума не могла приложить, что делать дальше. Мой «побег из Шоушенка» вышел не очень удачно – чуть не конвоировали обратно.
– Знаю я таких парней, поматросит и бросит. Ведь на лице написано крупными буквами «подонок».
Поёжилась от такого нелицеприятного описания.
– Да нет, Таисия Андреевна, мне кажется, что он не такой уж и плохой, – как-то жалко выгораживала его я. – Потом, он столько сделал для моего выздоровления.
Тренер фыркнула.
– Ну конечно, после того как едва не отправил тебя на тот свет. Пойми, девочка, ты можешь пройти через такого, как он, либо с большими, либо с малыми потерями. Выбирать уж тебе. И всё будет зависеть только от того, насколько глубоко ты впустишь его в своё сердце. Я бы рекомендовала не пускать вообще. Но вижу же, что поздно.
Вновь залилась жарким румянцем в подтверждение сказанных слов. В глубине души я понимала, что моя наставница права. Видела это в том, как молодой человек провожает девушек взглядами, как они смотрят на него и как ему это нравится. А вдруг он влюбится настолько, что будет видеть только меня? Слабая надежда. В сказки я давно перестала верить.
– Поверь старой тетке, – продолжила учить жизни тренер, – я давно живу на свете. Тебе нужен хороший парень, который будет тебя любить. А не такой, как он, с жадными глазами.
Верить-то верила, да поделать ничего не могла. Мыслями возвращаясь к Климу раз за разом. Рядом с ним я испытала самое дикое возбуждение за всю свою короткую жизнь. Стоит ли залезать в собственный панцирь только для того, чтобы не испытывать потом боль?
Я провела пальцем по кромке стакана, думая, озвучить следующую мысль или придержать её при себе, но всё же решилась.
– Но что такого страшного, чтобы сильно влюбиться? Пусть даже потом страдать. Неужели лучше вообще не испытывать эмоций?
Таисия Андреевна пару секунд раздумывала над ответом.
– Влюблённость бывает разная. Порой полюбишь человека и даже после того, как чувства угаснут, с теплотой вспоминаешь. А бывает любовь такой, что после неё не душа, а выжженное до пепла поле.
– Что же мне делать? – больше самой себе задала вопрос.
– Найди хорошего парня, а не этого.
Мне не хотелось верить мнению тренера, казалось, что просто у Таисии Андреевны была неудачная первая любовь. Вот бабушка, например, ни разу не сказала ничего плохого про Клима, кажется, даже симпатизировала ему. Может, это потому, что у них с дедом была первая и единственная любовь на всю жизнь и никто бабушке сердце не разбивал? Деда, правда, я не помнила, он рано умер, и я понятия не имела об их отношениях.
Когда вечером следующего дня вернулась домой, то мне очень интересно было узнать мнение бабушки. Я кружила по кухне, не зная, как подобрать слова для разговора, и всё решила начать с самого простого.
– Баб, а что ты думаешь про Клима?
Она подняла глаза и внимательно посмотрела на меня, тяжело вздохнув.
– А какое это имеет значение? – ошарашила встречным вопросом.
– Не понимаю, бабуль, я просто хочу узнать твоё мнение о нём.
Бабушка грустно растянула губы в подобии улыбки.
– Я думаю, что ты поступишь так, как посчитаешь нужным, и никакое мнение, даже моё, тебя не остановит.
Я вдруг поняла, что крупно ошиблась. И дело было вовсе не таким, как изначально мне казалось.
– Ты тоже, как и Таисия Андреевна, ему не доверяешь? – свела я брови.
– При чём тут, что думаем мы, крошка? – произнесла бабушка. – Это твоя жизнь – твои ошибки. Ты сама всё понимаешь, иначе не задавала бы эти вопросы.
Я рассказала бабушке о произошедшем с Суминой диалоге.
– Ты думаешь, я не пыталась вразумить твою мать, когда она влюбилась в вашего с сестрой отца? Мои наставления приводили к обидам и уходу дочери из дома к нему же, – при упоминании отца лицо бабушки кисло скривилось, – а в итоге она выскочила за него замуж и мне об этом не сообщила!
Бабушку эта тема всегда очень задевала, поведения своей матери никогда не понимала, так как я души не чаяла в бабушке. Может быть, когда бабушка была моложе, она и совершала какие-то ошибки в воспитании, но ко мне её отношение было скорее трепетное, нежели строгое. Да и ограничивать меня было не в чем, я сама себе всегда ставила рамки, за которые не выходила.
– Бабуль, расскажи, неужели у них всё было так плохо?
Этот разговор часто у нас заводился, но бабушка не любила говорить ни о моей матери, ни об отце.
– Твоя мама всегда была слабой и ранимой, я так боялась, что ты или Лада возьмёте часть её характера.
Бабушка встала из-за стола и налила себе крепкий кофе.
– Таня как кошка влюбилась в твоего отца, ходила везде за ним, надышаться не могла, хотя и была гораздо старше тебя, но легкомысленная до невозможности! Не знаю, в кого она такая, – продолжила печально и с какой-то безнадёжностью бабушка, сделав глоток обжигающе-горячего напитка словно для храбрости, а может быть, чтобы притупить боль от воспоминаний о дочери, – хотя сколько у неё поклонников было – не счесть, всё выбирала-выбирала, а они пороги обивали, цветы несли. И тут появился он, ни цветов, ни подарков, чувств, мне кажется, у него к ней даже особых не было, но и не гнал её ведь, при себе держал. А она любила вашего отца до безумия, страдала по нему, когда он с другими гулял, и прощала каждый раз, когда домой возвращался.
Я видела, что бабушка, рассказывая это, сильно нервничает, мне хотелось подойти к ней, обнять и утешить. Я лишилась матери, но и она лишилась дочери. Раньше бабушка не была столь многословна, максимум, что мы с Ладой знали, это что отец не хранил верность и, когда он в очередной раз ушёл, мама сильно запила. Мне было семь, когда отец нас бросил. Просто ушёл к другой женщине и принял её детей как своих, а про нас с сестрой забыл. Мама, видимо, не смогла справиться с этими чувствами.
– Потом, когда он ушёл из их съёмной квартиры, дочка вновь вернулась ко мне, душу изливала, – она сжала с силой маленькую кофейную чашечку, – рассказала, что он пришёл и сказал, что уходит к другой, которую полюбил по-настоящему, сказал, что по возможности будет помогать деньгами, но жить больше с ней не может. А Таня мне это рассказывала и повторяла, что жить без него не хочет, – последние слова бабушка прошептала, а я вскинула на неё испуганный взгляд.
С того момента как ушёл отец, не проходило и дня, чтобы мама не была в той или иной степени опьянения. Первое время она даже работала и пыталась делать вид, что всё нормально, красилась дрожащими руками, иногда была весёлой, обычно после того, как очередной ухажёр угощал дорогим алкоголем. Но когда её отпускало, она точно с цепи срывалась, кричала на меня и Ладу без повода, просто чтобы выплеснуть пар. Я в страхе зажимала уши руками, лишь бы не слышать, как она орёт. Всё свободное время я старалась проводить на тренировках, потому что дома становилось невыносимо. В минуты нежности, когда она обнимала меня, я чувствовала сладко-горький запах алкоголя, который исходил из её пор, словно она вся пропиталась им.
Уже будучи взрослее, я поняла, что, если бы мы не жили с бабушкой, мама начала бы и мужчин водить в дом, но так как ей это не позволялось, порой она не появлялась неделями, уходя в загул. Даже сейчас я не могла себе полностью признаться, что, когда её не стало, я испытала облегчение. Мне было невыносимо видеть её пьяное одутловатое лицо на тощем теле. Помню, как она пришла пьяная ко мне на тренировку и устроила скандал, когда тренер пыталась её выпроводить. Испытанный тогда мною стыд не знал границ, мне хотелось лечь под маты и там умереть. Этот день мне потом ещё очень долго припоминали.
Я не могла вспомнить тот день, когда последний раз видела папу, и слова о том, что он будет помогать, меня крайне удивили. Он никогда не искал встреч с нами, хотя найти дочку, которую показывают по спортивным каналам во время соревнований, не так уж и сложно. Я знала, что у него давно другая семья, но никогда не могла понять, как он смог, уйдя от женщины, забыть и своих родных дочерей? Впрочем, что изменилось бы от того, что время от времени он навещал бы нас? Я уже была слишком взрослой и только радовалась, что меня воспитывала бабушка, а не чужая женщина, которая теперь делит мою фамилию. Никогда не любила сказку про Золушку, слово «мачеха» пугало до ночных кошмаров.
– Бабуль, скажи, что было дальше, – тихо попросила я, прислонившись к дверному проёму.
Бабушка потёрла виски и подняла полные боли глаза.
– Я не знаю, в чём виновата, почему это случилось с ней, ни я, ни её отец никогда не пили, и то, что происходило с ней, вызывало во мне беспомощность, руки опускались оттого, что я ничем не могла ей помочь, а она и не хотела помощи. Не знаю, был ли в этом виноват Александр, я или это просто было неизбежно. Помню, как возвращалась с работы и увидела с улицы пожарную и скорую машины у нашего дома. Первое, о чём тогда подумала, что тебя с сестрой быть не могло в это время, но всё равно со страхом побежала узнавать, для кого скорая. Не сомневалась, правда, для кого. Как сказали пожарные, она не проснулась, умерла во сне, забыв потушить сигарету.
Бабушка закрыла лицо руками и заплакала. И я плакала, стоя у стены. Слёзы крупными каплями стекали по щекам от осознания того, что мама просто взяла нас и бросила, как бросил отец. Она не подумала о нас с сестрой, о своей матери, она думала только о себе, о том, как ей будет легче и проще.
Я подошла к бабушке и обняла её со спины, прижимаясь к её такой родной щеке.
– Бабуль, ты ни в чём не виновата, не плачь, у тебя я есть и Ладка-мармеладка. Не плачь, а то я сама не могу остановиться.
И так, в семь лет я фактически потеряла отца, и тогда же, можно сказать, не стало и мамы. Хотя на бумаге она умерла, когда мне исполнилось одиннадцать.
Свою маму я любила когда-то, любила до того, как она спилась, но алкоголь почти полностью уничтожил её личность. После смерти мамы бабушка смогла заменить мне родителей, и, пожалуй, заботилась о нас сестрой даже лучше, чем они.
Часто в фильмах с усыновлёнными детьми последние кидают обидную фразу своим приёмным родителям, дескать, вы мне не родные. Помню, меня всегда удивляло это, и, как бы мы порой ни ссорились из-за спорта, сказать что-то подобное бабушке у меня бы не повернулся язык. Я любила бабушку безмерно. Пока она жива, у меня всегда будет дом, детство и безгранично любящее меня сердце. Мысли о том, что она не вечна и я могу потерять эту безусловную любовь, я даже не допускала.
Дом после пожара если и подлежал восстановлению, то у нас таких средств не было. Бабушка продала его вместе с участком, но на вырученные деньги ей не удалось купить хоть какое-то жильё.
Мысли, с которыми я начала этот разговор с бабушкой, куда-то развеялись. Я хотела узнать её мнение о Климе, а точнее, я хотела услышать от неё опровержение словам Таисии Андреевны, но оказалось, что бабушка просто готова была принять любой мой выбор, каким бы он ни был, и не позволяла себе суждений о Климе.
До этого разговора я никак не связывала поведение Клима и собственного отца по отношению к матери. Но сейчас, когда я услышала от бабушки про измены, о которых знала и раньше, мне стало не по себе. Участь матери всегда меня пугала до дрожи, и с детства я поставила перед собой цель никогда не повторять её ошибок, но каким-то причудливым образом судьба свела меня с человеком, чьё поведение вряд ли будет сильно отличаться от поведения отца. От этого вывода на душе стало очень гадко. Я понимала, что не смогу быть с человеком, который не способен хранить верность, и просить о чём-то подобном Клима не имело смысла.
Ум подсказывал держаться от него подальше, сердце к нему тянулось, а тело горячо желало. Осталось придумать, как удовлетворить потребности первого, не навредив второму, и получить третье.
В отличие от других девушек, которые быстро впадали в уныние из-за неудач на любовном фронте, у меня было своё лекарство от бед. Когда я была поглощена тренировками, вся окружающая действительность прекращала иметь для меня значение. Это был мой способ общения с миром, моя медитация и молитва.
Я натягивала на себя спортивные легги, сверху тёплые штаны, топ и на него толстовку, щиколотку фиксировала специальная повязка, волосы стягивала резинка. К концу тренировки все вещи на мне полностью пропитывались потом, он стекал со лба на ресницы, я стирала его рукой и продолжала заниматься. Я знала, что тело ещё не вошло в привычный ожесточённый тренировочный ритм, поэтому организм так реагирует на нагрузки.
Пока мне было недоступно и запрещено делать почти все гимнастические элементы, но я как могла занималась, стараясь совсем не растерять мышцы, которые пока просто таяли.
Нога от этих стараний почти всегда ныла, щиколотка опухала, и приходилось давать перерыв. Тренер, гоняя остальных спортсменов, меня пыталась останавливать. Ей казалось, что я в принципе не могу себя щадить и не знаю меру и грань, где кончается обычная тренировка и начинается изматывающая, опасная для жизни.
А мне, наоборот, казалось, что я делаю недостаточно много. Не могла остановиться, мной двигал страх, который шептал, что если я остановлюсь и отдохну, то не получу желаемое, поэтому я могла работать только на пределе своих возможностей, до потери пульса.
Занимаясь, услышала призыв тренера подойти всем присутствующим к ней. По правую руку от тренера стояла девушка, одетая в нарядный леотард, и широко улыбалась, обнажая ровные зубы.
– Хочу представить вам нового члена нашего клуба – Анастасию Малевскую, очень перспективная спортсменка. Прошу любить и жаловать.
Девочки поздоровались с ней, проявляя интерес к новенькой. Я слышала о ней, она хорошо показала себя на последних чемпионатах, которые я пропустила. От новенькой буквально исходили волны самоуверенности. Она ушла разогреваться перед отработкой элементов.
Таисия Андреевна решила устроить показательные выступления по опорному прыжку. Девочки выстроились в ряд, ожидая своей очереди, а я стояла сложив руки на поверхности бревна, с завистью наблюдала за ними. Хотелось быть там, с ними, вернуться к нормальным тренировкам, а не только быть сторонним наблюдателем.
Девочки одна за другой выполняли упражнение, и вот подошла очередь новенькой, нам было интересно посмотреть на неё, поэтому все глаза обратились в её сторону. Девушка с блеском выполнила упражнение с повышенным элементом сложности, не совершив ошибки в обоих попытках.
Вижу, как ко мне направляется Катюша, как её называла тренер, имевшая ко мне особо негативное отношение.
– Что, Комар, ты больше не лучшая здесь? – ядовито спросила она, смотря на меня со странным выражением триумфа. Поняла бы, если вдруг она вообразила себя лучше меня, однако ж ведь она не имела никакого отношения к тому, что на базе появился кто-то, кто может соперничать со мной.
– Сидоренко, – также фамильярно обратилась я, – легко быть лучшей из худших, может, сейчас мне станет интереснее.
Толкнув её плечом, я прошла мимо, испытывая удовлетворение от сказанного. Раньше я смолчала бы на подобный выпад из-за своего нежелания причинять боль словами, однако ведь никто не щадил моих чувств…
Я продолжила свою тренировку, но мысли крутились вокруг новенькой, её успехов, о том, как мало времени осталось до Олимпиады, о том, что появятся новые соперницы и в России, и на международных соревнованиях, о том, что сейчас не просто нахожусь в самой худшей своей форме, а выбита из боевой готовности, и каким будет заключение врача, не известно. Таисия Андреевна слишком давно меня знала, чтобы не заметить, как мои руки буквально опускаются.
– Алёна, что с тобой происходит? – она отвела меня немного в сторону, чтобы не было свидетелей разговора.
– Таисия Андреевна, я боюсь, что всё зря, что вся эта мышиная возня, которой я занимаюсь, мне ничем не поможет, когда я вернусь в строй, и я только теряю из-за травмы время, – я произнесла это, стараясь не смотреть в глаза тренера, чтобы она не разглядела в глубине моей радужки подступающее отчаяние.
– Алёнка, у тебя всегда всё слишком легко получалось, там, где другие работают годами, ты выполняла с первого раза. Сколько раз я замечала, как тебе стоит только показать какой-то сверхсложный элемент, и ты его можешь исполнить, буквально попробовав пару раз. Это время, которое сейчас у тебя есть, нужно, чтобы ты усмирила своё эго, – она положила свою ладонь на моё плечо, по-матерински обнимая, – приняла то, что происходит с твоим телом, и была благодарна, что врачи тебе дали надежду на восстановление.
Не сказать, чтобы её слова меня образумили.
– Чему мне радоваться, Таисия Андреевна, – пылко возразила я, – тому, что не могу теперь вообще ничего делать?
Почувствовала, как тренер тяжело вздыхает от глупости своей любимой подопечной.
– Я о том и говорю, прими эту ситуацию, смирись с ней, а когда врач даст добро – борись, как можешь только ты. И Бога ради, не сравнивай себя ни с кем, самый главный твой противник – это ты.
Тренер отпустила меня заниматься, а я села на мат, смотря на свою переломанную щиколотку, спрятанную под эластичными бинтами. Смысл слов тренера ускользал от меня. Что она хотела мне сказать, что я должна сейчас делать?
Усмирить эго? До этих слов я никогда не думала, что страдаю таким недугом, но разве сейчас мне не хотелось выйти на помост и показать, что я всё ещё лучшая, разве не невозможность доказать, что я первая, выводила меня из себя?
Таисия Андреевна, когда что-то не получалось, повторяла одну и ту же фразу: просто делай, просто тренируйся. Мне было стыдно за эту вспышку страха, спорт не терпит слабости, особенно спортивная гимнастика, и я просто пошла тренироваться как могла.
