Елена Рахманина
Я тебя ненавижу
10. Клим
Она напоминала мне маленькую балерину из заводной шкатулки. Точёная, с чёткими, выверенными движениями, хрупкая, словно из стекла, и полупрозрачная, с голубыми прожилками вен под алебастровой кожей.
Я приезжал на базу и, затаившись, наблюдал, как она тренируется, потом уезжал, не дожидаясь, когда она закончит. Последнее время девушка даже не возвращалась домой, а оставалась с ночёвкой там.
Гимнастки, с которыми она занималась, неоднократно ловили меня на моём вуайеризме, но, судя по тому, что смотрели на мою девочку волком, вряд ли сольют меня ей как сошедшего с ума поклонника.
Порой от неосознанного и неконтролируемого страха за неё у меня замирало сердце и сбивалось дыхание. Как Алёна может творить такие вещи? Я смотрел на неё и не мог понять, откуда в её маленьком теле столько силы и упорства.
После произошедшего на стоянке, когда у меня срывало крышу от бушующей ревности, а затем её поцелуя, окончательно меня добившего, я понял, что мне необходимо держаться от неё подальше. У неё появилась власть надо мной, а этого я не мог допустить.
Никогда не был сумасшедшим ревнивцем просто потому, что не испытывал потребности закрыть от чужих глаз женщину. Не хочет быть со мной? Пусть уходит, не держу, не одна, так другая, – так я всегда думал и так к этому относился. Чаще всего, конечно, мой интерес остывал быстрее.
А сейчас я смотрел на Алёну, которая тренировалась в открытом спортивном костюме, открывающем шикарный вид на ноги и её маленькую задницу, понимая, что превратился в помешанного на девушке собственника.
Стоя в тени, я смерил взглядом зал и нашёл того парня, который пялился на неё на парковке. Всё в нём вызывало во мне желание набить ему морду, кулаки так и чесались проехаться по его носу и услышать хруст костей. Моя интуиция всегда была острой и чёткой, сейчас я видел не просто парня, у которого девушка вызывает интерес, а человека, поставившего перед собой цель, и этой целью была Алёна. Он рассматривал её как мишень в тире, намереваясь попасть в яблочко. Как жаль, что я тогда не устроил ей допрос с пристрастием. Интересно, их что-то связывает?
Понятия не имею, как сам на неё смотрю, к собственному ужасу, скорее, как алтарник на божество.
Алёна, казалось, и не замечала воздыхателей, что пялились на неё. Она была вся в себе, только она и снаряд. Через боль, через слабость повторяла упражнения раз за разом. Я даже издалека видел, что её топ полностью мокрый, а кожа блестит от пота. Но она не совершала ни одного лишнего движения, даже не вытирала влагу, стекающую по вискам.
Завибрировал телефон, сообщая о входящем звонке.
– Да, – резко ответил я.
– Ну и что предлагаешь мне делать в этом Мухосранске? – весело поинтересовался голосок девушки на том конце, не так давно выбравшейся из аналогичного города.
– Меня развлекать. Не нравится идея?
– Что ты, Климчик, – тут я поморщился, услышав такое обращение. Знает же, что терпеть не могу. – Ради тебя я, как жена декабриста, готова даже в Тмутаракань, ты же знаешь.
– Людочка, – подыграл я ей, пародируя елейный тон, – не ради меня, денег ради. Условия ты знаешь, адрес есть. Жду.
– Выезжаю, – уже по-деловому ответила одна из самых дорогих московских эскортниц.
Мила была не простой проституткой, подобно гейшам или куртизанкам, она была образована, умела себя вести в обществе, поддерживать интеллектуальную беседу, такую девушку было не стыдно вывести в свет. Мила, как переходящее знамя, подтверждающая статус папика, становилась содержанкой более богатого спонсора, порой даже без получения её согласия, её просто выкупали как товар.
В паспорте Милы стояло имя Людмила, но оно ей казалось слишком простым, словно персонаж из «Любовь и голуби», а ухажеры Милы считали, что она девушка не простая и имя у неё должно быть не простое. И всё же она мне нравилась, там, где-то за всей шелухой, под которой она себя прятала, скрывался неплохой человек, которому не повезло родиться в нормальных условиях.
Я чувствовал, что слаб перед Алёной, она отнимала у меня способность ей сопротивляться, быть бесчувственной тварью, какой я считал себя всю сознательную жизнь, мои демоны шептали, что я просто должен её трахнуть, и напряжение, что скапливалось в груди, когда она была рядом или когда мои мысли были заполнены ею, отпустит. Чёрт бы с мыслями, но эти желания странным образом отражались и на моём физическом состоянии. В груди пекло и болело, так что впору идти к кардиологу. Я стал зависимым от неё: видеть её хочу постоянно, голос её слышать, запахом её дышать.
С этим надо было прекращать.
И одновременно знал, что она лучшее из того, что происходило в моей жизни, а я, очевидно, худшее в её. Стоило закрыть глаза, как я видел этот её взгляд, полоснувший как лезвие бритвы, оставляя на мне кровоточащие раны. И холодно, и горячо одновременно. Горячо, потому что видел её боль, холодно, потому что она могла с ней справиться, а я не мог.
Добровольно отказаться от неё я тоже был не в силах, и в мою дурную голову пришёл извращённый план. Мне казалось, что девчонка сама будет держаться от меня подальше, если поймёт, что у меня полно баб, которые по щелчку пальцев готовы ради меня на всё. Пусть я один знаю, что не ради меня, а ради денег, возможностей, которые они могут дать.
Макс и Мила удивлённо уставились на меня, когда я сорвался и побежал за Алёной, противореча собственному замыслу, теряя всё своё хвалёное хладнокровие, зная, что потом буду до скончания веков слышать издёвки в свой адрес от Макса.
– Чёрт, клянусь, Клим, я был уверен, что у тебя вместо сердца батарейки. Ну знаешь, как у вибраторов. Ты ж кроме желания потрахаться других-то и не испытывал никогда.
– Заткнись, Макс. Просто заткнись, – цедил я сквозь зубы.
Это была паранойя, мысли всё время о ней. О коже её, о том, как она смотрит на меня, открыто и честно, о её губах, которые на вкус как малина, и которые хотелось сминать поцелуями, о тонких прохладных пальцах, что так трепетно касались моей кожи.
Вечером в клубе Мила что-то делала со мной, а у меня даже не вставал на неё.
Красивая она, конечно, статусная тёлка, на которую друзья пускают слюни, ну за исключением тех, кто уже её имел. Знает, какую вилку держать, когда подают рыбу, знает, что сказать, когда интересуются мировой политикой. Но эмоций никаких не вызывает. Почти как покупка авто. Первое время ты радуешься новой игрушке, а потом охладеваешь и хочешь новую.
Мы сидели в убогом ночном клубе, её упругая задница выделывала восьмёрки на моём паху. Длинные чёрные ногти царапали кожу под рубашкой. Белым шумом до меня доходили те непристойности, что произносили пухлые опытные губы, касаясь моего уха. И мне оставалось лишь запивать свою тупость алкоголем. Не испытывая абсолютно ничего кроме омерзения к себе.
Боролся с желанием спихнуть её с колен, бросить всё и пойти к Алёне, где бы она сейчас ни была. Дома или на базе. Не знаю, что бы я делал. Прощения просил, на коленях ползал, объяснял, что не достоин её? Она это и так знает.
Не заметил, когда Мила замерла и отстранилась.
–
Клим, ты вообще живой? У шестидесятилетних уже давно стояло бы после моих манипуляций.
Снова глотнул обжигающий напиток, не отпускало.
–
Трахни уже свою спортсменку, и всё пройдет. Или меня трахни, в конце концов.
«Моя спортсменка». Как дурак прокрутил эту мысль в голове и улыбнулся сам себе. «Моя» – что-то сладкое было в этом слове, вкусное. Хотел, чтобы она была моей. И даже не возражал, чтобы и она ко мне так относилась.
Поймал себя на этих мыслях и понял, что я отравлен каким-то ядом и он проникает с каждым мгновением всё дальше и глубже, и, как избавиться от него, как вытравить из крови, не понимаю.
11. Алёна
Меня убивала необходимость постоянно заглядывать в телефон, ждать эсэмэски или звонка от него. Абсолютно ничего. Тишина.
Неужели он так послушно внял моим словам?
Даже на тренировках я не находила себе места, отвлекалась, думала о нём постоянно. Хотелось сжать голову пальцами от разрывавших её мыслей и предположений. О боже, насколько лучше была бы моя жизнь, если бы он никогда в ней не появлялся! Ни аварии, ни травмы, ни душевной боли! Ни-че-го!
Оставшиеся дни до поездки на природу тянулись так же туго, как застывшая жвачка. Моя разбитость мешала учиться и тренироваться. Хотелось сбежать далеко-далеко, чтобы не мучиться мыслями о Климе, где он не смог бы меня найти, даже если бы захотел.
А мне хотелось, чтобы он меня искал, и, наверное, впервые в жизни я желала кому-то испытывать страдания. В те пару минут, что проходили с момента, когда моя голова касалась подушки, и до того, как меня вырубал сон, я мечтала, представляя себе, как он мучается оттого, что не может найти меня. Сладкие иллюзии.
Перед отъездом я позвонила бабушке, сказала, что с тренером и ребятами едем на кемпинг. Бабушка на неделю должна была уехать в наш родной город к сестре, попросила на всякий случай оставить ей адрес, но так как я знала, что, если Клим спросит, она обязательно ему всё сообщит, мне из чистого упрямства не хотелось этого делать. Не знаю почему, но я была уверена, что бабушка меня сдаст. Отчасти я знала почему. Подозревала, что она считала, будто Клим способен забрать меня из большого спорта. Конечно, это было не так. Из гимнастики я уйду только тогда, когда пойму, что больше не могу выигрывать.
Большой икарус, принадлежащий нашей спортивной базе, забрал нас рано утром. Я заняла место у окна, кинув рядом свой рюкзак в надежде, что этот знак будет верно расценён. Но мне не повезло. Нагло сбросив мои вещи на пол, рядом присела Катюша.
Она была старше меня на пару лет, являлась посредственной гимнасткой, каких множество. На тренировках с блеском выполняла элементы, но стоило предстать перед судьями, терялась, совершала ошибки. Тренер отправляла к психологу, чтобы разобрать причину, по которой она не может собраться на соревнованиях, но она отказалась. Конечно, мои победы её никогда не радовали, и она часто отпускала саркастические шуточки на тему того, что мне просто повезло оказаться среди слабых соперниц и что своим тщедушным телом я только пугаю судей.
Именно из-за таких, как она, я старалась ни с кем из девочек не общаться. Не получалось у меня с ними дружбы, между мной и остальными, менее успешными спортсменами нашей тренировочной базы, стояла стена моих успехов. Да, я отлично понимала, что всегда найдётся кто-то более физически одарённый, талантливый, удачливый. Но сейчас я оставалась одной из сильнейших гимнасток страны, и это всё меняло.
Да, мне нравилось быть лучшей из лучших, находиться в центре внимания, слышать аплодисменты. Не только потому, что я была тщеславной, хотя, наверное, в какой-то степени так и было, ведь в нас с детства закладывают нацеленность на победу. Если нет стремления быть первым – в спорте нечего делать. Но по большей части потому, что я получала колоссальную энергию на соревнованиях, она питала меня, наполняла силой, и, стоя на пьедестале, я испытывала ни с чем не сравнимые ощущения. Адреналин в моей крови зашкаливал, превышал все допустимые пределы и дарил дикое удовольствие. Кто-то ищет его в прыжках с парашютом, быстрой езде, опасных видах спорта, а я там – на соревнованиях, на помосте. И сейчас, будучи травмированной, у меня возникала мучительная ломка по этому чувству. Гимнастика была моим наркотиком, поэтому я так стремилась восстановиться и вернуться.
– Видела твоего парня вчера в «Солярисе», – растягивая слова, начала она, упоминая о самом популярном в городе ночном заведении, – с какой-то моделью.
Сердце болезненно сжалось в груди от этой новости. А чего я ждала, что он, как меня, проводит до двери или попьёт чай вместе с бабушкой и пожелает спокойной ночи?
– Мне так жаль, что вы расстались, – продолжила она, не обращая внимания на моё молчание, – этот красавчик, конечно, не мог бы долго быть с такой, как ты. Но ты не расстраивайся, для тебя же самое главное – тренировки.
Я поморщилась, продолжая смотреть в окно, чувствуя, как она покидает соседнее кресло. Мне хотелось ответить что-то острое, колкое, в голове крутились подходящие фразы, да только к чему злить её сильнее, чем она уже была, больше она ненавидеть меня тоже уже не сможет.
Уже стоя в проходе, Катя приблизила ко мне своё лицо, заглядывая в глаза, и прошептала, так что нас больше никто не слышал:
– И, кстати, на твоём месте я бы держалась подальше от Кирилла.
Подняла удивлённо бровь, не ожидая подобного спича от неё. Около года назад их часто видели вместе, но долго это не продлилось, а сама Катя больше даже не смотрела в его сторону.
– Ревнуешь?
– Предупреждаю, – произнесла она, прежде чем удалиться на своё место.
Пожалела, что поехала со всеми. Противное сосущее чувство появилось где-то под ложечкой. Если бы не Клим, ни за что бы и не согласилась, да только сбежать хотелось, скрыться от себя самой.
Дорога была недолгой, всего два часа от города в тряске старого автобуса, и вот мы уже на территории заброшенного лагеря, где нас оставил водитель икаруса и вернулся в город. Уныло проводила его взглядом, сожалея, что оказалась здесь.
Девушки готовили, парни собирали палатки, все вместе что-то весело обсуждая, и я остро ощущала, что лишняя тут. Вот бы в зал, на мат. Там не было одиночества, там никто мне не нужен был. До боли было неинтересно слушать сплетни, обсуждение программ других спортсменов, кто хуже, кто лучше, кто с кем встречается, кто кого бросил.
– Не хочешь общаться с нашими курочками? – подошёл ко мне Кирилл, когда я, сидя на корточках, копалась в рюкзаке, ища осеннюю шапку. Подняла на него глаза, серое небо не мешало рассмотреть парня. Он стоял засунув руки в карманы штанов и с ухмылкой смотрел на меня. Идея ехать вместе с мужской командой мне не нравилась, не то чтобы я была пуританкой, но двум тренерам, которые были с нами в этой поездке, сложновато будет углядеть за толпой молодёжи.
Натягивая головной убор, выпрямилась во весь свой небольшой рост. Кирилл был ниже Самгина, и мне не приходилось задирать голову, чтобы смотреть ему в глаза, однако я готова была пожертвовать этим днём своей жизни, чтобы вместо Кирилла смотреть на Клима, только вот без этих его баб.
– Не хочу общаться.
Глаза молодого человека зло сощурились.
Хотелось отпочковаться от всех, как типичному интроверту, остаться в одиночестве было куда предпочтительнее, нежели находиться среди людей, которые сейчас наверняка обсуждали меня за моей спиной. Вызвалась собирать хворост для костра и побрела подальше от шумной компании. Видела, как тренер провожает меня взглядом, поджимая губы оттого, что мне по-прежнему не удаётся ни с кем сблизиться. В моей жизни были две взрослые женщины, имевшие совершенно разные представления о моём будущем. Бабушка видела меня дипломированным специалистом, а тренер как минимум двукратной олимпийской чемпионкой. Если бы я сама не желала и того и другого, пришлось бы разрываться на части.
Сама не заметила, куда забрела, наблюдая за лесом, за его звуками, так непривычными для человека, всё время проводящего в зале. Подставила лицо редким солнечным лучам, которые перестали греть, а получила пощёчину от ветра.
– Далеко ушла.
От страха я дёрнулась и едва сдержалась, чтобы не взвизгнуть.
– Ты меня напугал, зачем так подкрадываться!
Холодные глаза внимательно меня рассматривали, и от этого взгляда мне стало не по себе.
– Говорят, с тем парнем у тебя ничего не вышло, – произнёс Кирилл, даже не пытаясь спрятать глумливую улыбку.
– У меня с ним ничего и не было, – нехорошее предчувствие заставляло оправдываться.
Уговорила себя отвернуться от него, хотя мои инстинкты кричали, чтобы я бежала отсюда. Заглушила их, ведь это глупо. Ну что он мне сделает?
Продолжила то, зачем пришла, лихорадочно пытаясь рассмотреть сухие ветки.
По треску из-под ботинок я отчётливо слышала, когда он приблизился ко мне вплотную, но прежде, чем он успел коснуться меня, я отошла на шаг назад и обернулась, прижимая к груди хворост, будто защищаясь им.
– Что тебе нужно? – я была напугана и не могла этого скрыть.
– Комар, ну что ты целку из себя строишь? Все же знают, что было у тебя со Стасом.
Я попятилась назад, пока он подступал всё ближе и ближе. Его странное поведение уже не просто пугало, а продирало до мурашек. Хотелось кричать и звать на помощь, но я так глупо, по-детски боялась оказаться в нелепой ситуации, да и от страха горло будто само собой сжалось, так что из него вырывались только всхрипы, когда с трудом выбивала из лёгких воздух, заставляя себя дышать.
– Тебя не касается это, – прошептала я.
– Ты мне давно нравишься, знаешь это?
Мне было абсолютно всё равно, кому я нравилась, а кому нет.
– И что?
– А то, что я хочу то, что получил Стас и тот мажорчик. Тебе понравится.
Сказала бы, что они ничего не получили, так не поверит же.
Самое гадкое было в том, что я даже бежать не могла из-за травмы. Я ещё верила, что на него нашло просто временное помешательство и скоро он придёт в себя.
– Пожалуйста, не надо, – прошептала я, когда он, сильно сжав мои запястья, заставил разжать пальцы и бросить ношу, которая посыпалась к моим ногам. Сердце выбивало в груди дикий ритм, стуча так громко, будто просило о помощи, и я чувствовала его биение где-то в ушах.
– Кирилл, тебя посадят, ты не сможешь заниматься спортом, отпусти, – я пыталась вразумить его, чувствуя, как он со всей силой, до боли сжимает мои запястья, – вокруг люди, что ты им скажешь?
Он рассмеялся и дёрнул меня к себе, впиваясь в губы, больно сжимая и оттягивая мои волосы, так что не могла дёрнуть головой. Ощутив его чужие влажные губы, я испытала омерзение, захотелось немедленно вытереть губы и прополоскать рот.
– Ты думаешь, что нужна кому-то кроме своей бабки? Мой отец главный прокурор Н. области, мне не будет ни-че-го, – Кирилл смотрел в моё лицо, сжимая в кулаке волосы с такой силой, будто хотел снять с меня скальп. Он абсолютно не сомневался в том, что останется безнаказанным, считая, что ему всё дозволено, а это значит, что сейчас он может сделать со мной всё что угодно.
Я понимала только одно – если мне не удастся сбежать, он меня изнасилует. Страх заставлял бороться, я попыталась его оттолкнуть, но парень был сплошной горой мышц и у меня не получилось увеличить между нами расстояние даже на миллиметр. Кирилл будто и не замечал моих попыток. Толкнул меня и опрокинул на сухую листву, задирая куртку в желании добраться до обнажённой кожи, потянул вниз штаны, затянутые на кулиске, с лёгкостью их стаскивая к коленям. Ноги оказались скованы собственными штанами, мешающими движению. Понимание того, что я уже полуголая и открытая, осталось где на краю сознания, дотянулась до его лица, вспоминая приём самообороны, и надавила большими пальцами на глаза, что было мочи, Кирилл убрал мои руки и тут же принялся растирать глаза, что дало мне возможность отползти, но через секунду он, став ещё злее, потянул на себя, хватая за щиколотку, так что я проехалась на сырой грязной земле, царапая ладони, обнажённые ягодицы и бёдра.
В пылу борьбы забыла, что нужно звать на помощь, попыталась закричать, но, успев едва слышно произнести только два слога, получила удар кулаком по губам, разбивающий их в кровь.
По щекам текли слёзы от бессилия и злости, но его это, кажется, совсем не заботило, а может быть, даже заводило. Погода, будто переживая со мной эту боль, обрушила на лес ливень такой силы, что мы тут же промокли. Капли дождя смешивались на щеках со слезами, я билась изо всех сил и одновременно понимала, что этих сил почти не осталось, они на исходе. Отчаянье подступало всё ближе и ближе. Мне удалось ударить его в пах и отползти, но он схватился за мои штаны и потянул на себя. Перевернулась на живот, елозя по мокрой земле, пытаясь зацепиться за что-то, чтобы выбраться из-под его захвата, я схватила какую-то деревяшку и проехалась по его лицу. Это не сильно помогло, но отвлекло.
– Урою, сука, прямо тут закопаю, – шипел он, вновь надвигаясь на меня. Не хотела думать о том, что со мной будет, если не получится сбежать.
В какой-то момент поняла, что моя нога сейчас на уровне его головы, и, ни секунды не мешкая, двинула со всей силы, заезжая по уху. Мгновение смотрела, как он оказался дезориентирован. Натянула штаны, неловко поднялась на ноги и побежала что было сил, понимая, что сейчас на кону не спорт, а моя жизнь, и все же продолжая думать о том, что, не дай бог, я сейчас где-то упаду или подверну ногу. Дождь не прекращался, не видела, куда бегу, слышала лишь бушующую природу и не имела понятия, гонятся ли за мной, понимая чувства лани, на которую ведут охоту. Не знаю, сколько я так пробежала, пока не почувствовала, что больше не могу, лёгкие горели огнём. Я обернулась в страхе увидеть позади Кирилла, но никого не было. Спряталась за широким деревом и сползла по нему, прислушиваясь к каждому шороху. Потрогала ногу, вроде всё в порядке, не болит.
Сейчас не было времени на истерику, нужно было оказаться в безопасности.
Не представляю, куда забралась. Дождь постепенно стихал, но тёмные облака не сулили тепла, а я промокла насквозь. Обняла себя руками и поняла, что в кармане куртки телефон, обрадовавшись, достала его. Все деления были прозрачными, сигнала не было, связи не было, телефон в лесу бесполезная игрушка. Засунула его обратно. И всё равно сейчас здесь одной не было так страшно, как наедине с Кириллом. Подумаю о своей глупости потом, сейчас надо выбраться к дороге.
Как жаль, что я пропускала все уроки ОБЖ в школе, мои никудышные навыки ориентации на местности и топографический кретинизм сегодня могут стоить мне жизни. Ничего не оставалось, как просто брести вперёд. Мысленно рисовала карту того места, где могла сейчас находиться, вспоминая наш лагерь, пытаясь откопать в памяти хотя бы что-то, что поможет сориентироваться в пространстве. Мы не заезжали далеко в лес, и где-то неподалёку должна быть дорога, если, конечно, когда я бежала, не выбрала обратное направление, в глубь чащи.
Чем медленнее шла, тем холоднее становилось, к тому же начинало темнеть, а я еле переставляла ноги и уже теряла надежду выйти хоть куда-нибудь, думая лишь о том, что тренер заметит мою пропажу и отправит на поиски. В конце концов когда-нибудь меня найдут, и надеюсь, Кирилла среди поисковой группы не будет. Интересно, а тренер считает Кирилла хорошим мальчиком? Этот вопрос вдруг остро резанул сознание. Может, оттого, что Клим никогда не пытался быть хорошим, вёл себя порой как грубое животное, и в то же время он был честен со мной, ничего не обещал, а Кирилл же, наоборот, сколько я его знала, на людях был вежлив, обходителен, и в то же время я чувствовала, что с ним что-то не так, но не могла понять, что же в нём меня так настораживало. Его глаза мне всегда казались слишком холодными, я не могла распознать эмоций, которые он испытывает.
Где-то впереди услышала знакомый звук, какой издают огромные фуры. Там дорога. Гудок фуры был далеко, и я надеялась, что это не плод моего уставшего сознания, не слуховая галлюцинация.
Вскоре я действительно вышла к дороге. Рядом не было никаких опознавательных знаков, а идти по загородной трассе было чертовски страшно. Не хотелось, чтобы кто-то завершил то, что начал Кирилл. Потом, могу представить, как я сейчас выгляжу.
Вновь посмотрела телефон, появилось одно деление, а заряд близился к концу. Не стоило так часто проверять связь. Я знала только одного человека, которому сейчас могла позвонить, и очень надеялась на то, что, как бы безразлична я ему ни была, он мне поможет.
Клим взял трубку сразу.
– Алёна?
Я молчала, чувствуя, как к горлу подступают слёзы, не зная, что сказать, как попросить о помощи.
– Клим, – едва сама слышала свой сдавленный голос.
– Алёна, что случилось, где ты?
– Не знаю, – смотрю на дорогу, прислонившись к дереву, не понимая даже, как объяснить, где нахожусь.
На том конце мат, кажется, Клим начинает что-то понимать.
– Хорошо, скажи, как тебя найти, – его голос звучит предельно спокойно, и я сама начинаю успокаиваться. Объясняю локацию нашего лагеря, но поясняю, что заблудилась в лесу и сейчас стою у дороги.
– Я понял, буду на красной машине. Жди меня.
После короткого разговора стало спокойнее. Не сомневалась, что он найдёт. Сама грустно усмехнулась собственным мыслям о том, что если Клим захочет, то достанет меня из-под земли.
Я увидела его яркую машину удивительно быстро. Сначала он пронёсся мимо, я выбежала ближе к дороге, махая руками, испугавшись, что он не вернётся назад, но он каким-то чудом меня заметил. Развернулся, и уже спустя секунды автомобиль притормозил рядом.
Клим вышел из машины и резко остановился, увидев моё лицо. Я раньше никогда не видела, чтобы загорелый человек в одно мгновение вдруг становится белым как полотно.
Мне стало дико стыдно за всё случившееся и за то, как я сейчас выглядела. Хотя ничего не успело произойти, я всё равно чувствовала себя грязной и осквернённой, будто это я была виновата во всём, а не Кирилл. Какими своими действиями я могла заставить его так себя со мной вести?
Когда его оцепенение прошло, он приблизился ко мне, и я заметила, как дрожит его рука, осторожно касаясь моей разбитой губы, как тихо звучит голос.
– Кто это сделал?
– Можно я сегодня переночую у тебя? – игнорирую вопрос, думая о том, как мне будет страшно остаться в пустом доме без бабушки.
– Что случилось, Алёна? – с нажимом проговорил он.
Я опустила глаза, не в силах что-либо сказать, от воспоминаний вновь хотелось плакать, горло будто сжимали тиски.
– Меня пытались изнасиловать, – кое-как произнесла я, и слёзы покатились по щекам, уже не могла остановиться, весь ужас случившегося будто сейчас разом на меня обрушился. Плакала от пережитой боли и страха, оттого, что мне всё ещё мерещился рядом Кирилл, от отчаяния, когда уже думала, что не смогу спастись, от непонимания, почему это произошло со мной, чем я заслужила такое.
Клим резко выдохнул воздух из лёгких и притянул осторожно к себе, словно ему было страшно до меня дотрагиваться. И вновь я плачу у него на груди, чувствуя себя с ним слабой и защищённой одновременно. Не знаю, сколько прошло времени, но я просто выдохлась и уже не могла плакать. Пришло какое-то забвение. Обнимала его так, будто боялась, что он может меня отпустить и я окажусь одна.
Он обеими руками сжал мою голову, всматриваясь в мои глаза. Чувствовала, как его пальцы мягко поглаживают мою кожу, массируя и успокаивая.
– Пытались, – повторил он как-то безэмоционально. – Кто?
– Кирилл, – ответила я и поняла по глазам, что он сообразил, о ком речь.
Клим был так спокоен, что меня это даже немного обидело. Открыл дверь машины со стороны пассажира, усаживая меня, после чего снял с себя куртку и свитер, оставаясь в одной майке.
– Надень это.
– Отвернись, пожалуйста.
Я не была готова к тому, чтобы оказаться перед кем-то полуголой. Клим послушно повернулся спиной, пока я снимала с себя мокрую одежду, благодарение богу, что он такой высокий, потому что его свитер сошёл мне за платье. Он забрал мою мокрую одежду и забросил в багажник. В машине, сухой и тёплой одежде, мне стало сразу легче.
– У тебя были с собой какие-то вещи? – спросил он, голос по-прежнему нейтральный, ничто в нём не выдавало напряжения. Протянул молча мне бутылку воды, которую я жадно выпила.
– Рюкзак остался в лагере.
– Хорошо.
Расположение лагеря он уже примерно знал, и мы направились туда. Сейчас я находилась в таком ужасе от того, что могу вновь увидеть Кирилла, что даже говорить не могла. Не понимала, зачем вдруг Климу сдался мой рюкзак, в нём не было ничего ценного, к тому же в любом случае его вернут, а мне меньше всего хотелось возвращаться туда. Клим припарковался и стремительно вышел из машины. Что-то было в его взгляде, что заставило меня выбежать следом за ним.
– А вот и она, смотрите, с ней всё в порядке, – услышала я голос Кирилла и ещё кого-то из команды.
Тренер подбежала ко мне, что-то спросила, но всё смазалось. Мой взгляд был устремлён на Клима, который шёл на моего обидчика. Лицо последнего исказилось в непонимании, Клим одним ударом уложил его на землю, опустился на его тело и наносил методичные удары один за другим. Меня трясло, и, стоя за спиной Клима, я видела только движения локтя, который он отводил назад, набирая размах для удара, и звук соприкосновения кулака с лицом. Никто ему не мешал и не останавливал. Сам Кирилл, видимо, был выведен из строя ещё первым ударом и просто сжался, пытаясь спрятаться от кулаков. Я не понимала, как Климу это удавалось, Кирилл был мощным атлетом, превосходно умевшим работать с собственным телом, как и все спортивные гимнасты, но, должно быть, в крови моего заступника было столько ярости и адреналина, что они утроили его силы.
Клим был не в себе, он с таким хладнокровием его избивал, что я поняла, – если сейчас его не остановить, он просто убьёт Кирилла. Мне было совершенно плевать на будущее этого парня, но я не хотела, чтобы из-за него Клим испортил себе жизнь. Я побежала и кинулась на спину Клима, обнимая под рёбрами, рискуя попасть под удар.
– Прошу, прекрати. Он того не стоит. – Чувствовала его рваное дыхание, расширяющуюся на вдохе грудную клетку и опадающую на выдохе, бешено бьющееся под моими пальцами сердце. Поняла, что совсем мало его знаю, не сумев распознать в том спокойствии, которое я не так давно наблюдала, наивысшую форму гнева.
За этой сценой наблюдали все, кто был в лагере. Парни застыли, не думая помочь своему товарищу, девушки явно были испуганы и мало что понимали. Даже тренеры выглядели ошарашенными. Всё произошло так быстро, что, возможно, никто ничего даже не понял.
Клим убрал мои руки и поднялся, стряхивая кровь с разбитых костяшек.
Я смотрела на него, не в силах поверить в то, что наблюдала собственными глазами.
– Спасибо, – как-то глупо прозвучало из моих уст.
Клим поднял на меня глаза, их лёд начал таять, возвращалась человечность, эмоции.
– Мы приехали за рюкзаком, не хочешь его забрать? – лёгкая улыбка коснулась его губ, но не глаз.
Тренер передала мне рюкзак и сказала, что они уже собирались вызывать помощь, потому что, отправившись искать меня всем отрядом, не могли найти моих следов, кроме оставленной шапочки и вороха сухих веток. Кирилл же даже не упоминал, что видел меня. К своему ужасу, я поняла, что он, скорее всего, рассчитывал, что я вообще не выберусь живой.
– Господи, прости, какая же я дура, – причитала Таисия Андреевна, – вижу же, что волком на тебя смотрят, и всё равно потащила с собой.
Не могла на неё смотреть, во мне будто что-то сломалось, пропало то абсолютное доверие, которое испытывала раньше. Возможно, я слишком многого от неё хотела, наделила простого человека сверхспособностью видеть людей насквозь, которой в действительности у неё не было. Она всё ещё была мне дорогим и близким человеком, заменившим отчасти маму, но, как теперь положиться на неё, я не знала.
